Текст книги "Поцелуй, чтобы вспомнить (ЛП)"
Автор книги: Тереза Медейрос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Глава 4
А иногда – что ты до сих пор мой драгоценный маленький мальчик.
Во взгляде золотистых глаз незнакомца читались ярость и мольба, а где-то позади них почти осязаемая паника. Если она не начнет действовать, и действовать быстро, кто-нибудь в этой комнате наверняка сболтнет то, что сделает ее план невыполнимым.
– О, бедный мой, дорогой, – одарив его сочувственной улыбкой, она подошла и взяла его за руку. – После всего, через что тебе пришлось пройти, я не могу винить тебя за то, что ты проснулся в таком дурном настроении.
Он посмотрел на нее сверху вниз, его глаза сузились.
– Почему вы называете меня "дорогой"?
– Да, почему ты его так назвала? – подозрительно спросила и Куки, вытаскивая из-за спины окровавленный топор.
Проигнорировав их обоих, Лаура повернулась и встала между своим гостем и остальными домочадцами.
– Сейчас ему намного больше нужен мир и покой, чем наше мельтешение и сюсюканье.
Незнакомец фыркнул.
– Едва ли можно признать "мельтешением и сюсюканьем" навязчивое внимание кучи бешеных кошек и вооруженной топором гарпии.
Вывернувшись из рук Куки, Довер рванулся вперед.
– Я с тобой посюсюкаю с помощью этих вил, если ты еще хоть слово скажешь о миссус в таком тоне, это я тебе обещаю.
Поднырнув под зубцы импровизированного оружия, Лаура успокаивающе положила руку ему на грудь.
– Он не хотел показаться нелюбезным. Просто он измотан и смущен. Вот почему я должна попросить вас всех оставить нас с ним сейчас наедине.
Довер опять зашипел от ярости.
– Ты совсем сошла с ума, если думаешь, что я оставлю тебя наедине с этим дикарем.
– И к тому же полуголым дикарем. – Куки нервно глянула на одеяло, обмотанное вокруг талии незнакомца.
– Не глупите. Вы ведь не хуже меня знаете, что он никогда не причинит мне вреда. – Лаура украдкой глянула на высокого и широкоплечего незнакомца, который с негодованием смотрел на нее, и понадеялась, что права в своих ожиданиях. Когда он был без сознания, то выглядел не таким большим и казался гораздо менее угрожающим.
– Если он тронет тебя хоть пальцем, этот джентльмен, ты только закричи, и я сразу прибегу, – пообещал Довер, махнув вилами в направлении незнакомца.
– Если она закричит так же, как кричала ее сестра, то я сам сбегу отсюда, – холодно заверил его тот.
Продолжая ворчать, Довер и Куки неохотно вышли из комнаты, оставив Лауру спасать с кровати Лотти и ораву котят. Лотти еле тащилась и жалобно хныкала, пока Лаура не наклонилась к ней и не прошипела:
– Шагом марш, юная леди, или устрою тебе кое-что, от чего ты действительно закричишь.
Пока она выставляла Лотти в холл, Джордж оставался стоять, прислонившись к дверному косяку, и задумчиво глядел перед собой. Брат знал Лауру лучше всех остальных и, очевидно, подозревал, что она придумала какую-то хитрость. Когда она повернулась к нему, он тут же выскочил за дверь, но его мелькнувшая ухмылка пообещала ей, что договориться с ним бесплатно не получится.
– Сладких снов, – крикнул он гостю, прежде чем Лаура захлопнула у него перед носом дверь.
Она потратила еще несколько секунд на то, чтобы повернуть в замке медный ключ, и потом медленно повернулась лицом к своему партнеру. Она уже начала сомневаться, не сделала ли она ужасную ошибку. Даже одетый в одно стеганое одеяло и угрюмое выражение лица, он выглядел столь же беспомощно, что и голодный лев.
– Почему вы назвали меня дорогой? – требовательно повторил он вопрос, словно ответ на него был важнее чем то, как он оказался голым в постели леди Элеоноры.
– Просто по привычке, я думаю, – ответила Лаура с нарочито-невинным выражением лица. – А ты бы предпочел, чтобы я называла тебя еще как-то?
– Вы могли бы попытаться назвать меня по имени. – Его стальной тон говорил о том, что она испытывает его терпение.
– По имени? – она задохнулась от каркающего смеха. – Ну, ладно. Мы раньше никогда не придерживались таких условностей, но если ты настаиваешь… – Лаура всегда гордилась своей честностью. Поэтому только представив себя вычищающей грязь из-под ногтей Тома Дилмора во время брачной ночи, она смогла тихо добавить: – … Николас.
Его недоверчивый и сердитый взгляд стал еще более недоверчивым и сердитым.
– Николас? Меня зовут Николас?
– Да, конечно! Мистер Николас Рэдклиф, – твердо добавила она, позаимствовав подходящую фамилию у любимой писательницы Лотти.
– Николас Рэдклиф. Николас Рэдклиф, – пробормотал он. – Черт побери все это! Ни то, ни другое слово для меня не имеет никакого смысла. – Резко привалившись к стене, он прижал руку ко лбу. – Если бы я только мог прекратить этот адский звон в голове …
Лаура рванулась к нему, полная искреннего сочувствия.
– Не подходите! – Он предупреждающе выбросил руку и впился в нее взглядом из-под взъерошенных волос, упавших ему на лицо. Могло даже показаться, что она представляет для него большую угрозу, чем вооруженный вилами безумный кокни.
Мельком ухватив свое отражение в зеркале, что стояло на туалетном столике леди Элеоноры, Лаура осознала, как выглядит сейчас. С голыми ногами, щеки раскраснелись, волосы бесформенной кучей возвышаются на макушке и темными стрелками болтаются вокруг щек. Влажный лиф ее муслинового платья с высокой талией прилип к небольшой выпуклости груди. Разрываясь между желаниями пригладить волосы и одернуть юбки, чтобы закрыть бледную кожу лодыжек, она решила ограничиться тем, что неловко скрестила руки на груди.
– Кажется, мы выяснили, кто я. Но пока еще непонятно, кем можете быть вы. – Он вскинул голову и стал пристально изучать ее, заставляя еще сильнее чувствовать себя неодетой. – И почему при обращении ко мне вы постоянно употребляете уменьшительно-ласкательные эпитеты.
Было очевидно, что он не помнит их первую встречу в лесу. И первый поцелуй.
Поскольку поза со скрещенными на груди руками теперь уже не защищала от ее пристального взгляда, Лаура попыталась его отвлечь и, выхватив из большого шкафа одну из шалей леди Элеоноры, она завернулась в нее.
– Что-то стало прохладно, тебе так не кажется?
– Напротив. Я считаю, что здесь достаточно тепло. На самом деле, я даже не уверен, что мне по-прежнему нужно это одеяло.
Его пальцы уже начали отпускать одеяло, и глаза Лауры распахнулись от удивления и шока.
– Конечно, оно тебе нужно! По крайней мере, до тех пор, пока Куки не постирает твои брюки.
На его щеке на мгновение показалась ямочка, сообщая ей, что он просто развлекается.
– Куки? Случайно, это не та старая ведьма, вооруженная окровавленным топором?
– О, тебе не стоит бояться Куки. Она и мухи не обидит. – Лаура нахмурилась. – Цыпленка, может быть, или еще какое-нибудь животное, которое можно запечь в пирог … но не муху.
– Осмелюсь сказать, что вы не сможете произнести то же самое про человека, который пытался вилами насадить меня на вертел.
Лаура отмахнулась от его слов.
– На него тоже не надо обращать внимания. Это же просто Довер.
– По большей части да, конечно. (Игра слов. Dower (фамилия) и douer (суровый) звучат очень похоже – прим. переводчика)
Лаура засмеялась.
– Он не суровый. До-вер. Джеремайя Довер, если быть точной. Он – муж Куки и мастер на все руки в нашем поместье. Куки часто говорит, что у него такой угрюмый характер, потому что мать вырастила его на лимонном соке вместо молока. Уверена, что он не собирался причинить тебе вред. Он, наверное, думал, что ты одержим бесами. С тех пор, как нам тебя вернули, ты то приходил в сознание, то снова отключался.
– Вернули меня откуда?
– Ты что, действительно не помнишь? – скорбно вздохнув, Лаура затеребила шелковые розетки, украшавшие ее лиф, избегая встречаться с ним глазами. – Доктор предупреждал нас, что такое может быть.
– Какой еще доктор?
– Ну доктор … д-р Драйтон из Лондона. Понимаешь, в Арден Менор нет своего врача, хотя у нас есть Тули Грантем, кузнец, который известен тем, что знает, как вскрывать нарыв или вырвать зуб, если понадобится. И этот д-р Драйтон сказал нам, что нет ничего необычного в том, что человек будет страдать от небольшой потери памяти после такой травмы в ле… – она едва сказала "в лесу", – на войне.
– Война? – тихо повторил он. – Я помню войну.
– Правда? – Лаура не сумела скрыть свое удивление.
Он снова привалился к стене, его глаза затуманились, словно их заволокло дымом далекого поля боя.
– Я помню запах пороха, крики … грохот орудий.
– Ты … был в пехоте. И стал настоящим героем, как нам сказали. Когда штурмовал холм на Ватерлоо и пытался захватить одну из французских пушек, чей запал был уже подожжен.
Он выпрямился.
– Вы уверены, что было героически так поступать с моей стороны? Это скорее пристало пустоголовому идиоту.
– О, это было очень храбро с твоей стороны! Если бы выстрел пришелся на фут левее, тебя бы разнесло на кусочки, а не отбросило в сторону. Конечно, ты мог бы совсем избежать ранения, если бы ты не… не ударился при падении головой о землю, – быстро закончила она, с болью осознав, что ее собственный талант лжи может переплюнуть даже Лотти.
Он потер лоб длинными изящными пальцами.
– Думаю, это объясняет, почему у меня так дьявольски болит голова.
Лаура жизнерадостно кивнула.
– Конечно, от этого. Мы даже стали сомневаться, придешь ли ты вообще когда-нибудь в сознание.
– Но теперь я в сознании. – Он опустил руку.
– Да, – согласилась она, нервничая от контраста его елейного голоса с хищным выражением глаз.
– И с вами.
– Со мной, – эхом отозвалась Лаура и оперлась о трехногий стол, случайно оказавшийся за ее спиной. Каким образом ему удается выглядеть настолько угрожающим, не делая при этом ни единого шага по направлению к ней?
– Кем бы вы, черт подери, ни были! – внезапно загремел он, заставляя ее вздрогнуть.
Стол за ее спиной опасно покачнулся. Она повернулась, чтобы выровнять его и выиграть немного времени. Она довольно легко солгала ему о его собственном имени. Так почему же ей так трудно, почти невозможно, сказать правду о своем? Она поиграла с предметами, стоящими на столе, провела пальцами по атласной подушечке для булавок и оловянному наперстку. Когда ее рука рассеянно легла на потертую кожаную обложку библии, принадлежавшей леди Элеоноре, она едва подавила желание от стыда убрать ее с глаз долой. Но поднявшаяся внутри нее волна сопротивления во время остановила ее. Она просила Господа послать ей мужчину, и Он послал. Разве может быть грехом желание удержать его при себе?
Отбрасывая последние сомнения, Лаура повернулась и встретила его горящий взгляд с холодной самоуверенностью, которая удивила даже ее саму.
– Разве ты не помнишь меня, любимый? Я Лаура Фарли, твоя невеста.
Его лицо было словно высечено из гранита. Он даже не моргнул глазом.
– Мы помолвлены?
Лаура кивнула.
– Чтобы потом пожениться?
Она кивнула еще раз, на сей раз с глупой влюбленной улыбкой.
Он закрыл глаза и стал медленно съезжать по стене на пол.
Лаура от испуга издала тихий звук. Она не ожидала, что ее ложь окажется для него таким ударом. Он сильно побледнел, открыв ей, чего стоили ему усилия оставаться на ногах столько времени. На этот раз он уже не протестовал, когда она бросилась ему на помощь, хотя и смог собрать все свои силы, чтобы открыть глаза и пристально посмотреть на нее из-под ресниц.
Лаура успела его подхватить раньше, чем он ударился об пол, и сразу поняла, что перед ней теперь стоит трудная задача, потому что он весил больше нее самой, по крайней мере, на пять стоунов (1 стоун = 6,3 кг – прим. переводчика). Он могла удерживать его на ногах, только обхватив его за талию одной рукой и придерживая другой за плечо. В этих неудобных объятиях они добрели до кровати, шатаясь так, словно танцевали неуклюжий вальс. Она попыталась опустить его на кровать, но из-за гладкого ситца покрывала она почти упала туда вместе с ним.
Тяжело дыша, она осталась лежать на постели, ее рука была прижата его весом. Лаура не могла точно сказать, было ли ее дыхание учащенным от усталости или оттого, что чувствовала жар обнаженной мужской кожи, прижимающейся к ее боку.
– Нам повезло, что мы помолвлены, – сухо сказал он, его теплое дыхание защекотало ей ухо. – Если бы ваш слуга поймал нас в таком положении, подозреваю, что мне бы пришлось жениться на вас под угрозой наставленных вил.
Вытащив из-под него руку, Лаура приняла сидячее положение. Она заправила в прическу выбившуюся прядку, ее щеки горели.
– Не глупи. Довер так же, как и я, знает, что ты не из того типа мужчин, что могут скомпрометировать свою невесту.
– Нет? – нахмурившись, он посмотрел на нее. – Вы действительно в этом уверены?
– Конечно, уверена, – заверила она его. – Ты всегда соблюдал все приличия.
Он прижал руку ко лбу и застонал.
– Неудивительно, что я бросился перед той пушкой. У меня не было причин жить.
В отсутствие его пронзительного взгляда, Лаура, наконец, смогла изучить соблазнительный абрис его губ. И вспомнить их дразнящий поцелуй в лесу.
– У тебя была очень важная причина, – тихо сказала она. – Ты должен был вернуться ко мне.
Он опустил руку. Нечто гораздо большее, чем подозрение, мелькнуло в глубине его глаз.
– И как долго мы были в разлуке?
– Почти год, я думаю. – Лаура склонила голову под гнетом застенчивости и стыда. – Хотя казалось, что прошла целая жизнь.
– Но вы все равно ждали меня.
Она встретилась с ним глазами.
– Я ждала бы тебя сколько угодно, хоть вечность.
Его лицо на мгновение исказилось замешательством. Словно это крошечное ядрышко правды было еще менее привлекательно, чем вся ее ложь. Он протянул руку к ее лицу, и она осознала, что сделала ошибку, оказавшись в пределах его досягаемости. Она сомневалась, что сможет отодвинуться сейчас, когда постельное белье жгло ее, словно огнем.
Его пальцы были всего в дюйме от ее щеки, когда он неожиданно издал вопль.
Желтый с полосками котенок, сплошные уши и неуклюжие лапки, взбирался по его правому бедру, и его коготки глубоко вонзались в одеяло с каждым ударом лапы. С громадным облегчением Лаура сгребла крошечного зверька в руки и покачала на ладони его толстенький и пушистый животик. – Он такой кроха, должно быть, моя сестра его не заметила.
– Уберите его отсюда, пожалуйста, – сквозь зубы процедил Стерлинг. – Я не выношу этих бестий.
Потершись щекой об пушистый мех, Лаура подняла на него сияющие глаза.
– Боюсь, память тебя снова подводит. Ты обожаешь котят.
Его глаза широко раскрылись.
– Правда?
Она кивнула. Его лицо отразило ужас, когда она посадила извивающегося котенка ему на грудь. Мужчина и кошка какое-то время смотрели друг на друга с одинаковым недоверием, потом, в конце концов, котенок зевнул, потянулся и уютно свернулся мурлыкающей кучкой у него на груди.
Незнакомец покачал головой.
– Предполагаю, что дальше вы мне скажете, что я обожаю эту невыносимую девчонку, которая ценит кошек гораздо выше меня.
Лаура тщательно выбирала слова.
– Несмотря на отдельные столкновения желаний, вы с Лотти всегда обожали друг друга.
Закрыв глаза, он отвернулся от нее, словно ни один человек не смог бы вынести последнее открытие. Лаура осторожно покрыла его одеялом до самой груди, как раз до того места, где дремал котенок.
– Для одного дня, у тебя было больше, чем достаточно, впечатлений. Тебе нужно беречь силы.
Она уже повернулась, чтобы уйти, как он вдруг поймал ее за запястье. Его большой палец прошелся по чувствительной коже ее руки движением, опасно близким к нежности.
– Лаура?
Она втянула в себя воздух.
– Сэр?
– А я обожаю и вас также?
Ее единственной защитой против волны желания, спровоцированного его словами, было расставить все точки над i для них обоих. Сморщив нос в озорной улыбке, она сказала:
– Конечно, ты меня обожаешь. Разве ты смог бы устоять?
Лаура выскользнула из-под его руки и сбежала из комнаты, надеясь, что не слишком рано поздравляет себя с отличной находчивостью.
– Она лжет сквозь свои прелестные белые зубки.
Поскольку около его постели уже никто не дежурил, незнакомцу пришлось адресовать свое циничное наблюдение золотистому пушистому шарику, лежащему у него на груди. Котенок проснулся и сонно посмотрел на него.
Незнакомец потянулся к бархатистому треугольнику между ушей этого создания. Несмотря на собственное внутреннее сопротивление, это движение показалось ему странно знакомым, как будто в прошлом он делал его сотни раз.
– Я знаю, что она лжет, но как мне это доказать, если я не помню, что происходило на самом деле?
Глаза котенка стали медленно закрываться, он широко зевнул розовой пастью.
– Ты не мог яснее показать, что тебе неинтересны мои слова, не так ли? Ты просто потакаешь мне, притворяясь, что слушаешь. – Проигнорировав оскорбленное мяуканье, он поднял котенка над головой и глянул в низ живота. – Кошка, – объявил он, возмущенно качая головой. – Я должен был сразу догадаться.
Шлепком по заду он послал котенка к изножью кровати, а затем сел и свесил ноги с постели. Волна головокружения захлестнула его, комната закружилась у него перед глазами. Он схватился за пульсирующий лоб. Боль была бы куда меньше, если бы пушечное ядро начисто снесло ему голову.
Когда боль стала утихать, он осторожно оглядел спальню. По общему впечатлению, здесь веяло увядшим аристократизмом – потрепанным, но вполне приветливым. Стены были обиты не шелком, а обоями бледно-розового цвета, который, как он подозревал, когда-то был просто розовым. Большую часть деревянного пола покрывал истертый ковер. Вся мебель состояла из кресла, высокого комода красного дерева с ящиками, туалетного столика, умывальника, на котором стояли фарфоровая чаша и кувшин, и какой-то стол, вероятно, оставшийся после замены мебели в гостиной. Даже свежий слой воска, любовно нанесенного на него, не мог скрыть тот факт, что основная часть цвета уже стерлась от времени и многочисленных полировок.
Глубоко вдохнув апельсиновый аромат, витавший в воздухе, он почувствовал новую волну головокружения. Он закрыл глаза и подождал, пока она пройдет. Он не мог винить Лауру во лжи только в одном – он знал это место. Он знал рифленые бело-золотые столбики, подпиравшие балдахин и разбитое каменное основание камина. Он знал тени, собравшиеся под угловыми фронтонами, и лучи утреннего солнца, проникавшие через стекла высоких окон. В этом было нечто очень правильное, и он не мог этого отрицать. Все в этой комнате выглядело знакомым.
Все, кроме него самого.
Он медленно встал и убедился, что одеялу на талии не грозит соскользнуть на пол. Туалетный столик с парчовым табуретом и овальным зеркалом казался очень далеким, чуть ли не в ста лигах, и ему не хотелось, чтобы его застали врасплох неожиданные гости. Каждый шаг отдавался в его голове мгновенной вспышкой головной боли. К тому времени, когда он добрался до стола и с облегчением опустился на табурет, его руки дрожали, а кожа была липкой от пота.
Он ухватился за край стола, дожидаясь, пока пройдет дрожь. Он еще не был готов посмотреть на себя в зеркало и поэтому стал изучать поверхность туалетного столика. От него оставалось впечатление очаровательного беспорядка, казалось, что леди только что закончила свой туалет и в любой момент может войти в комнату. Упаковка булавок лежит открытой, их жемчужные головки присыпаны тонким слоем рисового порошка. На серебряной щетке для волос застряло несколько нитей рыжих волос с вкраплением седины. Он приподнял пробку флакончика с духами. Опьяняющий апельсиновый аромат наполнил его невыразимым чувством потери.
Из лакированной шкатулки свисал золотой медальон, инкрустированный перламутром. Он взял его в руки и повозился с тонкой застежкой. Внутри изящного овала лежал локон тоненьких белокурых волос ребенка. Он подумал, что кто-то бережно хранил и лелеял этот образец невинности. Защелкнув медальон, он уронил его обратно в шкатулку.
Он не мог вечно избегать человека в зеркале. Сделав глубокий вдох, он подался вперед, в отчаянной надежде на проблеск узнавания.
Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина.
Ему захотелось отпрянуть, но он не смог. Он был слишком зачарован сатиром с осторожными глазами и всклокоченными волосами, который жил по ту сторону зеркала. Он обладал лицом, которое общество могло бы назвать неотразимо привлекательным, если бы не осуждало намек на высокомерие его бровей или сардонические складки у рта. Это было лицо человека, привыкшего получать все, что он хочет, человека, который мог бы править миром не с помощью добродетели или характера, а одними чертами лица. Ему пришлось признать, что это лицо было запоминающимся и неотразимым.
Вот только он не был уверен, что хочет его иметь.
Что бы там ни утверждала Лаура, оно явно не было лицом мужчины, который неукоснительно соблюдает приличия в отношении своей невесты.
– Привет, – сказал он человеку в зеркале. – Меня зовут Николас. Николас … Рэдклиф. – Он нахмурился. Имя казалось странным и трудно сходило с языка, словно было иностранным. – Я мистер Николас Рэдклиф, – с силой повторил он, – а моя невеста мисс Лаура Фарли.
Вот. Это казалось более естественным. Ее имя сходило с языка как хорошо знакомая песня.
Он провел рукой по золотистой щетине, покрывающей его щеки. О чем же, спрашивается, думали эти тугодумы-слуги, когда отдали ее, невинную девочку, на милость такого мужчины, как он?
Если она действительно невинна.
Со своим немного курносым носом, который морщился, когда она улыбалась, и усыпанными веснушками яркими щеками, она определенно была хорошей партией. Густые темные волосы, уложенные в прическу, имели только намек на волнистость, а соболиные брови изгибались так богато и сладко, словно были сделаны из расплавленного шоколада.
Она не была красавицей, но она была самой симпатичной женщиной, которую он когда-либо видел.
– Черт подери, – пробормотал он, впиваясь взглядом в свое отражение. – Насколько ты можешь помнить, она – единственная женщина, которую ты вообще видел. Если не считать ту гарпию с топором и еле видными усиками над верхней губой – чего он, конечно, не собирался делать.
В глазах незнакомца из зеркала сверкнула искорка циничности. Он бы не посоветовал женщине лгать такому человеку как он, разве что на свой страх и риск.
Так почему Лаура Фарли решила рискнуть? Он даже не мог точно сказать, почему настолько уверен, что она ему лжет. Какой-то глубинный инстинкт, казалось, предупреждал его. Может быть, она не так сильно лгала, как не раскрывала всей правды. Не была ли их помолвка устроена в отсутствии настоящих чувств? Или у них была ужасная ссора до того, как он уехал на войну? А от своей следующей мысли он странно похолодел.
Возможно, она не была ему верна, пока он отсутствовал. Возможно, она устала ждать его возвращения и нашла утешение в руках другого мужчины.
Чувством вины можно было бы объяснить ее заикание и нежелание встречаться с ним глазами, а также то, как ее пульс начинал частить под его пальцами, когда он ласкал шелковистую кожу ее запястья.
Но так же присутствовала и застенчивость. Если они были в разлуке столько времени, сколько она утверждала, то совершенно естественно, что физическая близость с ним пугает ее. Возможно, она, как и любая невинная девушка, просто ждет, чтобы он ухаживал за ней с помощью милых слов и целомудренных поцелуев.
Вспомнив, как розовый муслин платья прилипал к ее розовой коже, он был вынужден признаться самому себе, что с радостью посвятил бы себя этой задаче. Его невеста была стройной и длинноногой, как жеребенок, но ее тело обладало изящными женственными изгибами. Он узнал это в тот самый момент, когда они вместе рухнули на кровать, и ее высокая и упругая грудь прижалась к его боку. Он поправил одеяло и обнаружил, что это не такое уж сильное облегчение, когда у тебя пульсирует не голова.
– Ладно же, Николас, приятель, – сказал он своему унылому отражению. – До тех пор, пока память к тебе не вернется, думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как подождать и постараться узнать получше себя самого и свою будущую жену.
Невеста может надеяться заманить его в ловушку, сплетенную из сетей лжи, но одна бесспорная драгоценность истины висела в ее блестящих нитях – обожать Лауру Фарли будет несложной задачей.
