Текст книги "Дама выбирает кавалера (СИ)"
Автор книги: Тэффи Нотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Глава 7. Про музыку, опережающую время
На следующее утро за завтраком было всё относительно спокойно. Дети, как всегда, быстро поели и отправились с гувернанткой по своим важным детским делам, а мы втроём остались пить кофе. Мария Алексеевна всем своим видом показывала, как страдает из-за выдуманной мигрени. Но иногда забывалась и приобретала свой обыкновенный вид. Муж, привыкший к таким представлениям, на это никак не реагировал. Судя по тому, что мне до сих пор не закатили истерику в трёх актах, о моём вчерашнем побеге пока не было известно.
Я украдкой поглядывала на Петра Александровича. На вид ему было чуть более тридцати, и у меня в голове не укладывалось, что к этому возрасту он сделал такую головокружительную карьеру. Генерал-губернатор, шеф Преображенского полка и ещё бог знает кто. Несложно догадаться, что всё это не в последнюю очередь из-за тесной дружбы с императором.
– Государь вчера изъявил желание осчастливить нас своим присутствием. – Заметил Толстой так, будто говорил под дождичек в четверг. Я чуть со стула не упала, уставилась на генерала во все глаза. Мысли он мои, что ли прочитал?
– О! – Мария Алексеевна тоже сразу оживилась. – Прикажу срезать побольше цветов, и необходимо будет… – Взгляд её наткнулся на меня. Генеральша неожиданно улыбнулась. – Мадемуазель, Вы же знаете, как стоит вести себя перед государем?
Я отрицательно помотала головой, не сразу понимая, почему это хозяйка дома такая счастливая. Ах да! Она думает, что у меня нет платья. Теперь я уже с трудом сдержала улыбку.
– Не бойтесь, Вера Павловна. – Генерал оторвался от своей газеты, взглянув на меня ласково. – Просто улыбайтесь и будьте собой. Ваши очаровательные ямочки на щеках растопят сердце любого мужчины.
Я тут же улыбнулась обходительному мужчине, демонстрируя те самые ямочки, и краем глаза замечая, как генеральша чуть на стуле не подпрыгнула. Но супруг, кажется, решил её добить:
– Его Величество выразил надежду на то, что Сергей тоже будет. – В этот раз узкое лицо Марии Алексеевны даже побагровело от гнева. Ого, а я-то думала, что я одна умею доводить её до такого состояния.
– Нет, даже не проси! Ноги его не будет в этом доме! Этого бесчестного… – Кажется, генеральша хотела завести какую-то старую волынку, но муж не дал ей этого сделать.
– Мария Алексеевна, это желание государя. – В голосе его послышались рокочущие, приятные для моего музыкального слуха нотки. Женщина нервно дёрнула подбородком и отвернулась. А мне стало страшно интересно, что же это там за Сергей такой, что лишь одним своим именем доводит Толстую до нервного тика.
На приём гости начали съезжаться около пяти вечера. Гостиная с клавесином преобразилась. Небольшие, уютные диванчики были расставлены по залу так, чтобы между ними можно было курсировать, дабы не упустить ни одного интересного разговора, но при этом, если гости рассядутся, то можно было наслаждаться музыкой и не перекрывать друг другу обзор. На низких столиках расположились тарелки с hors d’oeuvre – закусками: английские жареные устрицы в беконе, сыры с фруктами, мясная вырезка, яйца, фаршированные икрой, соленья, орехи в меду и маленькие пирожные для сладкоежек. Рядом искрилось шампанское, покачивались штофы с ликёром и бокалы с компотом. А главное, вся гостиная была украшена целым морем цветов. Кажется, что весь сад Толстых переехал сюда.
Прибывающие гости в первую очередь высказывали своё уважение, сидевшей на одном из диванчиков, хозяйке дома, потом здоровались с Петром Александровичем, который очень быстро сбежал от жены, разговаривать с каким-то усатым господином в мундире и был вынужден отвлекаться на приветствия.
Я скромно сидела в уголочке, завернувшись в старенький палантин, которую одолжила мне Мария Алексеевна. Тот был явно видавший виды, вышивка на краях немного потёрлась, местами на светлой ткани были пятна, которые уже не отстирывались. Но зато палантин был большим и скрывал меня до самого пояса, так что была видна только юбка нежно-зелёного платья. Впрочем, внимание всё равно ко мне, так или иначе, обращалось. У Толстых собирался очень небольшой круг петербургских сливок общества, где все друг друга знали в лицо. Я была человеком новым, да к тому же одинокой девушкой. Одинокой, молодой девушкой. И генеральша, которая поначалу, видимо, намеревалась игнорировать моё присутствие, будто я ваза с цветами или, скорее, мешок с удобрением, была вынуждена представлять меня гостям.
– Это троюродная племянница Петра Александровича, Вера Павловна. – Рекомендовала меня очередным лживым титулом Толстая, пытаясь натянуть на лицо вежливую улыбку. – Это Александр Николаевич Салтыков и его очаровательная супруга Наталья Юрьевна.
Сухой мужчина с длинным, почти карикатурным носом, кивнул мне, лениво обведя взглядом. За его локоть держалась супруга, девица с крупноватыми чертами лица, но при этом чрезвычайно красивая. Белое платье удачно подчёркивало её округлые плечи и длинную шею. На вид Наталье Юрьевне было от силы лет пятнадцать-шестнадцать.
– Очень рады. – За супруга ответила девушка и, чуть склонившись ко мне, добавила вполголоса. – Нам так не хватало свежей крови, Вера Павловна. Надеюсь, вы разбавите эту скучную компанию стариков. – И Салтыкова заливисто рассмеялась.
– Видите, какое неуважение к сединам. – Вздыхал Александр Николаевич, старше своей жены лет на пятнадцать. Супруга смеялась ещё пуще, кокетливо ударяя мужчину сложенным веером по плечу.
Среди гостей неожиданно обнаружилась и моя давняя знакомая – матрона, что сидела с мужем на трибунах рядом со мной в тот злополучный день. Ею оказалась Прасковья Фёдоровна, которая прибыла в компании ещё одной своей дочери, Марии Артьемьевны, по всей видимости, старшей. Мы с ней были ровесницы. Когда мы были представлены, матрона подслеповато прищурившись, уточнила:
– А не Вы ли были на празднике, в тот день, как запускали корзину с шаром?
– Нет-нет! – Поспешно возразила я. – Я лишь слышала об этом чуде, но не посчастливилось увидеть.
Прасковья Фёдоровна, полностью успокоенная, нашла в лице меня свободные уши и принялась рассказывать. О своей, удивительно молчаливой по сравнению с матерью, дочери, которая была фрейлиной Марии Фёдоровне, о старшем сыне, который оканчивал кадетский корпус и так далее обо всей семье, которую я уже видела воочию.
Когда в двери вошёл высокий, темноволосый мужчина, в гражданском платье в отличие от многих других присутствующих кавалеров, я сразу поняла, что это тот самый Сергей. Догадаться было несложно, видя, как скривилось лицо генеральши, будто на красивый, начищенный до блеска паркет ступил конюх, который полдня расчищал конюшни. Я быстро склонилась к Марии Артемьевне, которая давно заскучала.
– Простите, мадемуазель, а кто тот гость? – Тихо поинтересовалась я, под бесконечное жужжание матроны. Фрейлина посмотрела на меня огромными от удивления глазами.
– А Вы не знаете? – Она наморщила свой симпатичный носик. – Это граф Голицын, старший брат Марии Алексеевны.
Граф решительно, будто направляется в последний бой, прошёл к сидевшей генеральше.
– Сестрица. – Голицын с поклоном поцеловал протянутую ладонь с тяжёлыми кольцами. По лицу его было несложно догадаться, что он сам этой встрече не рад.
– Милый братец. – Проворковала Толстая. – Мы рады, что вы изволили осчастливить нас своим присутствием…
Одного взгляда «милого братца» было достаточно, чтобы Мария Алексеевна прикусила язык, а гость пошёл приветствовать хозяина дома. Я заворожённо наблюдала за высокой фигурой мужчины. Тёмные волосы его были уложены по последней моде, шоколадный камзол сидел на широких плечах идеально, в шейном платке поблескивал крупный бриллиант. Черты лица его лишь отдалённо напоминали генеральшу и, в отличие от женского лица, смотрелись более гармонично. А залёгшие в уголках глаз морщинки намекали, что гостю Толстых уже не меньше тридцати пяти. Что же такого сделал брат, что Мария Алексеевна его теперь и видеть не хочет?
С генералом Сергей Александрович поздоровался теплее, на тонких губах даже мелькнула улыбка. Они крепко пожали друг другу руки, о чём-то коротко переговорили вполголоса, и гость отошёл на приличное расстояние. Никто из местных матрон, которые задавали тон этому вечеру, разговаривать с ним не стремился, кажется, разделяя позицию хозяйки дома.
* * *
Текли неторопливые разговоры о том о сём, со столов постепенно исчезали закуски, вышколенные слуги то и дело исчезали в потайных дверях с пустыми бокалами и возвращались с наполненными. Однако в воздухе всё равно витала атмосфера ожидания. Мы с братом Марии Алексеевны сидели двумя изгоями в разных концах залы и, скорее всего, завтра станем причиной досужих разговоров в Петербурге. Даже утомившаяся Прасковья Фёдоровна меня покинула.
Но вот к Толстой проворно подошла служанка, что-то шепнула, низко склонившись. Мария Алексеевна быстро приосанилась, кивнула мужу. Это не прошло незамеченным. Все гости как бы ненавязчиво, почти не меняя своего положения в пространстве, повернулись к входу. Разговоры стали тише. Один брат генеральши, как сидел в углу своего дивана, уткнувшись в одну точку взглядом и потягивая шампанское, так и остался сидеть.
Атмосфера в зале стала напряжённой, кое-кто нетерпеливо переминался с ноги на ногу, смех Натальи Юрьевны стал нервозным и тонким… Но вот, двери отворились, и вошёл государь. Все встали со своих мест, кланяясь. Его Величество, как в нашу первую встречу, выглядел блистательно. Пушок его светлых волос и игра света создавали вокруг его головы какой-то золотистый ореол. Улыбка, которой он одарил всех присутствующих, разгладила некрасивое лицо, заставляя светлые романовские глаза сиять.
– Мария Алексеевна, голубушка! – Он приник к ладони генеральши в перчатке. – Премного благодарен за приглашение. Давненько, знаете, не выбирался вот так куда-то попросту, без церемоний. Пётр Александрович. – Хозяин дома был одарён крепким рукопожатием. – Я посмотрел документы, о которых Вы мне говорили утром… – Александр Павлович махнул рукой. – Впрочем, неважно. Давайте не будем о делах. Позвольте представить вам моего дорогого друга, Иван Фёдорович Крузенштерн.
Государь сделал шаг назад и только теперь я заметила, что за ним в гостиную вошёл ещё один мужчина. В отличие от государя, тоже в гражданском, но военную выправку широких плеч сложно было утаить. Хоть его и немного портил растерянный вид и смешной нос картошкой.
– Надеюсь, вы не разозлитесь на меня, милая Мария Алексеевна, что я сегодня не один.
– Ваше Величество! – Императору тоже досталось веером по плечу. – Мы всегда рады новым лицам. Прошу, Иван Фёдорович, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
– Благодарю, мадам. – У Ивана Фёдоровича обнаружился лёгкий немецкий акцент, впрочем, ничего удивительного. Потому что по рождению он бы не кем иным, как Адамом Иоганном фон Крузенштерном, человеком, под командованием которого два корабля «Надежда» и «Нева» совершат первое, русское, кругосветное путешествие.
Пока я во все глаза разглядывала немного робкого в окружении столь почётных особ Ивана Фёдоровича, все по очереди шли на поклон к Александру. Тот был со всеми обходителен и приветлив, дамам раздавал комплименты. Но особенно радушно он приветствовал Сергея, который подошёл к императору чуть ли не в последнюю очередь.
Я не знала, как поступить. Без представления своих «родственников» я не могла подступиться к Александру Павловичу, да и не очень-то хотелось. Мало мне, что ли, одного генерал-губернатора? Но Толстой поманил меня к себе и пришлось повиноваться. Дошла очередь и до меня.
– Ваше Величество, это моя троюродная племянница, Вера Павловна Оболенская. – Я сделала церемониальный книксен, который был несколько сложнее обычного поклона, чем снискала одобрительный смех государя.
– Какая воспитанная девица. Из которых Оболенских? – Уточнил император.
– Из Новгородских. – Уже не задумываясь врала я, без тени смущения, разглядывая молодого мужчину перед собой. Конечно, он был далёк от того, что принято изображать на портретах. Они не передавали и половины того очарования, что исходили от Александра. Была ли это его личная черта или всех Романовых на русском престоле, но его харизма занимала гораздо больше места, чем он сам. Теперь стало понятно, почему многие писали о его уникальном умении расположить к себе.
– Что же, надеюсь, мы сегодня услышим Ваше музицирование в том числе. – Этот «Северный Сфинкс», как назовёт его Наполеон многим позже, улыбнулся мне тонкой улыбкой Моны Лизы и переключился на Салтыкова.
А я, чувствуя, как горят мои щёки, увидела две пары тёмных глаз, прожигающих меня насквозь – брата и сестры. Первого с интересом, второй с раздражением, граничащим с ненавистью. Что же, оправдать ожидания Марии Алексеевны и тихо отсидеться в уголочке не вышло.
* * *
Наконец, когда все гости заняли удобные места, начался сам музыкальный вечер. Первым делом, под аккомпанемент комплиментов Мария Алексеевна весьма недурно сыграла Куперена. Зрители остались в восторге и долго не могли отпустить хозяйку дома из-за инструмента, попросили ещё спеть. Это была роковая ошибка. Пела Толстая от души, но, к сожалению, очень «грязно». Я видела, как улыбки на лицах зрителей становятся всё кислее и кислее. Потом к инструменту позвали Наталью Юрьевну, которая сказала, что сегодня желала бы спеть, но попросила кого-нибудь аккомпанировать. Хотела было вызваться Мария Алексеевна, которая явно была ослеплена своим успехам и не готова была расставаться с ним так быстро, но Салтыкова проворно её опередила, позвав брата генеральши. У того буквально дёрнулся глаз, но он, натянув улыбку, согласился.
Наталья Юрьевна пела просто очаровательно, как, я уверена, и всё, что она делает. Невольно подумалось, что рядом с ней я смотрюсь как перезрелая груша. В начале девятнадцатого века мне в мои двадцать четыре положено уже быть кем-то вроде Марии Алексеевны – четверо детей, хозяйство, муж. И, может быть, три любовника. Потом я себя одёрнула. Вера, очнись, это не твоё время, тут не по чему тосковать. Дома тебя ждёт недописанный диплом, блестящее будущее учёного и любовь, конечно, которая обязательно тебя найдёт. А покуда можно погулять, оторваться, попутешествовать…
Осталось только до дома добраться.
Ну а пока я наблюдала за ловкими пальцами Сергея, которые порхали по клавишам, за лицом, которое из строгого сделалось одушевлённым, живым. Было видно, как он пропускает через себя музыку, которая наполняет его если не счастьем, то вдохновением.
Своей очереди мне пришлось ждать целый час. Но, наконец, я будто бы нечаянно встретилась глазами с генералом и он вспомнил обо мне.
– Вера Павловна, не хотели бы Вы нас порадовать своей игрой? – Александр, сидевший рядом с хозяином дома тоже оживился.
– Да-да, Вера Павловна, Вы же обещали. – Не помнила, чтобы давала таких обещаний, но лишь одарила мужчин улыбкой, именно что одарила, чуть приподняв подбородок и прошла к инструменту. Настало время эпатировать.
Я спустила шаль вниз, открывая на обозрение своё новое платье. Кто-то из дам, скорее всего, Наталья Юрьевна, ахнул. Во-первых, вопреки моде, оно было не белым. Другой его особенностью были рукава. Поверх рукавов-буфов шёл как бы второй уровень платье из лёгкого, переливающегося золотом газа. Он удлинял мои рукава до самых запястий, соединялся на лифе вышивкой и спускался сзади по подолу. Столь же воздушная причёска с заморской заколкой, которую подарил мне поручик, придавало моему образу некой сказочности. Что мне напоминало немного эльфов из классических фэнтезийных произведений, а присутствующим, верно, какую-нибудь фею.
Буквально чувствуя на своей спине взгляды всех собравшихся, я села за клавесин. Внутри меня росла волнительная дрожь. Теперь было главное – не ошибиться, сыграть всё идеально. И так, чтобы это отпечаталось в памяти собравшихся, чтобы об этом захотелось говорить.
Я прикрыла глаза на секунду, представляя, что я играю не для императора, не для гостей. А для маленькой Евдокии и Алексея, для которых я была Сказочницей, рассказывавшей свои историю через музыку.
Произведение я выбрала из того же «Пер Гюнта», решив закрепить эффект. Только на этот раз не легковесную «Анитру», что хорошо бы подошла под выбранный мой образ, но почти наверняка смазалась в памяти зрителей, а любимое многими поколениями «В пещере горного короля», которое никого ещё не оставило равнодушным.
Мелодия начиналась тихо, и я бы даже сказала примитивно. Сложность сюиты была не столько в технике, сколько в тонком ощущении настроения. Один и тот же мотив повторялся снова и снова, гипнотизируя. С каждым новым витком он оживал, начинал дышать, становился громче, пока, в конце концов, не пускался в дьявольскую скачку. Гномы прыгали возле своего короля, восславляя его и своё превосходство. Вокруг них вихрилась каменная пыль, трещали факелы, первобытная сила требовала выхода. Я едва успевала прожимать клавиши, чтобы перепорхнуть пальцами на другую октаву. Снова, и снова, и снова… Пока мелодия не оборвалась на решительном, громком аккорде. Даже в ушах заложило от того, как чувствительно отозвался инструмент, зазвенел всей своей утробой.
Я медленно убрала пальцы с клавиш, чувствуя, как последний звон от струн отражается эхом от стен зала, делая тишину буквально звенящей. Встала, поворачиваясь к своим зрителям.
– Браво! – Первым неожиданно зааплодировал Сергей. За ним император и остальные.
– Браво, Вера Павловна!
– Восхитительно!
Я не могла сдержать довольной улыбки, пряча за спиной дрожащие руки.
* * *
После вечера хозяйка пригласила всех в одну из столовых дворца, что именовали зелёной по цвету стен и мебели. Некоторые из гостей отбыли, но многие остались. Толстая хотела посадить меня на самый край, подальше от императора, но неожиданно сам Александр настоял на том, чтобы я села поближе. Таким образом, я оказалась соседкой по столу с графом Голицыным и Салтыковым.
– …о, Мария Алексеевна, это очень занятно! Дело в том, что Иван Фёдорович готовится возглавить Кругосветное путешествие. – Император говорил об этом с какой-то особенной любовью. Однако Крузенштерн не очень был рад такому повышенному вниманию.
– Иван Фёдорович, а Вы не боитесь того, что земля плоская? – Генеральша похлопала своими маленькими глазками. – Что же Вы будете делать, когда достигните края?
– Дело в том, мадам, что Земля круглая, именно поэтому путешествие кругосветное. Мы выйдем из Кронштадта и сюда же вернёмся, дай бог через год или два. – Терпеливо пояснил мужчина, проведя линию на воображаемом глобусе. Краем глаза я заметила, как Голицын закатил глаза и едва удержалась от смеха.
– Им предстоит повстречаться с народами, с коими раньше мы не имели никаких сношений. Быть может, дикарями, каковы по сей день поклоняются идолам. – Вставил Александр, которого вся эта ситуация крайне забавляла.
– Свят свят! – Перекрестилась Толстая. – Прошу Вас, Ваше Величество, избавьте меня от этих бесед за столом!
Постепенно разговор, как это часто бывает в компании мужчин, перетёк в политику. Обсуждали то, что было у всех на устах в эти года – Францию и одиозную фигуру пока ещё консула Наполеона. Я уже краем уха слышала эти разговоры в зале.
– Вся Европа приглядывается к нему. После потрясений, которые пережила Франция несколько лет назад им необходима стабильность. – Сергей старался сдерживать свои эмоции, но было видно, как ему хочется выразиться более резко. Император в ответ лишь пожимал плечом и улыбался, пригубив свой ликёр.
– Для консула у него слишком непомерные аппетиты, больше подходящие такой державе, как Англия, коя может диктовать свои условия. – Тихо, но твёрдо ответила я. – Не пройдёт и года, он из консула превратится в короля.
За столом воцарилась буквально мёртвая тишина. Лишь с другого конца слышался негромкий разговор и перезвон бокалов. Но скоро и там затихло. На меня смотрели все. Вот чёрт! Язык мой, враг мой! Но как здесь было промолчать? Если бы кто-то в 1803 году знал, к чему приведёт заигрывание Наполеона с властью, которая ему досталась… Да, прав мой научный руководитель, куда мне крупные и серьёзные проекты. Я же всю историю перепишу, а старшим коллегам потом разгребай.
Император пристально меня осматривал, но понять, что он думает на самом деле, было невозможно.
– Скажите, Вера Павловна, чьи же сюиты Вы нынче нам играли? – Послышался мягкий голос слева от меня. Голицын в буквальном смысле слова спасал меня, переводя разговор с острой темы. В это мгновение я была ему бесконечно благодарна. А столовая будто снова ожила, донеслись шепотки, прислуга начала разносить горячее.
– Мои. – Я скромно опустила глаза в тарелку, которая как раз приземлилась передо мной с куском рыбы в подливе. Да простит меня Эдвард Григ!
– Нет слов! – Вздохнул Александр Павлович, кажется, вполне искренне. – Вам надо развивать свой талант! Пётр Александрович, Вы хотели скрыть от нас эдакий бриллиант? – Император погрозил генерал-губернатору пальцем. – Сможете ли Вы обеспечить нашей талантливой музе условия? Ей необходимо много заниматься.
– Невозможно, Ваше Величество. – Слово взяла генеральша. – Вы верно знаете, маленьким детям надобно как можно больше спать, а звук клавесина день и ночь не пойдёт им на пользу.
Я стрельнула глазами в сторону генеральши. Всё, теперь жить она мне не даст. Но я знала на что шла…
– Да, Вы правы. Дети – самое ценное, что у нас есть. – При этих словах на лице императора мелькнула смутная тень печали. Но он живо нашёлся. – Ох, я знаю. Сергей Александрович, дозволите учиться у Вас Вере Павловне?
– Ваше Величество… – Голицын в ответ нахмурился, уже собирался заспорить.
– Между прочим, граф очень привечает дарования. Например, ныне у него живёт молодой человек, чрезвычайно увлекается естественными науками и делает огромные успехи. – Упомянутый граф хмурился ещё больше. Еему эта идея не была по душе совершенно, и он уже пожалел, что избавил меня от гнева государя. – Сыщется у Вас клавесин?
– Конечно, но…
– Решено! – Александр Павлович вновь не дал Сергею договорить. – Пётр Александрович, отпустите племянницу заниматься у графа?
– Ваше Величество. – Сергей Александрович повысил голос, и тот приобрёл грозные нотки. Ого, какой тон в разговоре с императором! – Как насчёт моей просьбы?
Я заметила, как скривилось лицо у генеральши, она кинула умоляющий взор на мужа, взывая это прекратить, но Толстой не успел ничего предпринять.
– Мы поговорим об этом в положенное время. – Беззлобно улыбнулся Александр, и на этом вопрос с моими занятиями, по всей видимости, был закрыт.
