Текст книги "Дама выбирает кавалера (СИ)"
Автор книги: Тэффи Нотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– К-кто Вам это рассказал? – Граф отнял у меня руку.
– Никто. – Снова вздохнула я, чувствуя, как меня пронимает дрожь. – Об этом пишут в школьных учебниках.
– За это можно запросто уехать в Сибирь, Вера! – В голосе Голицына пробивалось отчаяние. Он пытался мне поверить и не мог.
– В таком случае стал бы хоть кто-то мне об этом рассказывать? – Сергей замолчал, не в силах подобрать контраргумент. Мужчина запустил пальцы в волосы, склоняясь вперёд. – Я могу сыпать фактами до утра, но будет проще и быстрей, если ты мне просто поверишь.
Конечно, просить об этом с моей стороны было довольно глупо. Потому что у Голицына возникло ещё больше вопросов. Он задал несколько о событиях, которые сам знал не понаслышке, потому что в той или иной степени являлся их свидетелем. Потом углубился в древность, а после, что было предсказуемо, начал задавать вопросы про будущее. И здесь пришлось провести грань.
– Прости, но всё я не смогу тебе рассказать, ты просто сойдёшь с ума. – Тихо, но твёрдо отвечала я. – Я и так раскрылась перед тобой лишь потому, что не вижу другого выхода. Я нарушила бесчисленное количество правил, и за это меня могут очень жестоко наказать. Поэтому… – Я в волнении заломила пальцы. – Поэтому я отвечу на три твоих вопроса. И ты должен поклясться, что сохранишь наш разговор втайне. Весь разговор.
Голицын, давно вскочивший со своего места и расхаживающий из угла в угол, остановился передо мной. Его тёмная фигура возвышалась на фоне едва просвечивающегося тонким серпом месяца окна. Он долго молчал. Я уже привыкла к этой его черте, важные размышления давались ему в полном молчании.
– Три вопроса? – Граф аккуратно сел на край кресла рядом.
– Да. – Я обняла себя руками. – Не спеши, ты можешь подумать над ними столько, сколько тебе нужно.
– Россия вступит в войну в ближайшее время? – Вопрос прозвучал почти сразу. Что же, надо признать, что у Голицына был тонкий политический нюх.
– В две. – Коротко ответила я. – В 1805 году ринется помогать Великобритании против Наполеона. В 1812 году будет вынуждена защищаться от него же.
Голицын помотал головой, снова вставая.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь? – Теперь уже это было не отчаяние, а самая настоящая боль. По всей видимости, пока исторические вопросы были отложены в сторону.
– Потому что я не могу поехать в Москву.
Мне снова пришлось вести длинный монолог, в котором я рассказывала, зачем здесь я и отчасти Николай. Надеюсь, он не узнает, что я поведала его тайну, иначе трибунал меня ждёт прямо здесь, без суда и следствия. О том, что единственный способ мне вернуться домой – остаться в Петербурге.
– А Николай? – Голос Голицына звучал уже почти равнодушно.
– Он тоже из будущего. И действительно естествоиспытатель. До нашего времени не дожили множество чудесных растений, который он и его коллеги пытаются возродить. – Мне до ужаса хотелось обнять графа. Успокоить, сказать, что всё хорошо, но я боялась его коснуться. – Только прошу, он не должен знать, что я раскрыла его тайну.
Сергей не стал спрашивать почему, и это радовало. Как ему было объяснить, что единственным, кому я могу верить во всей этой ситуации стал именно Голицын, а не «свой», близкий к дому?
– Мне нужно время. – Голицын встал. – Извини.
– Я понимаю. – Отвечала я, уже уходящей спине. Правильно ли я сделала, что раскрылась Сергею? Только время покажет. Но на сердце стало так легко, что я готова была подлететь к потолку, как воздушный шарик.
Глава 22. Про побег
Разбудило меня недовольное ворчание Аглаи.
– Что же вы тут разлеглись, Вера Павловна, будто своей постели нет. – Оказывается, я вчера так и заснула на диванчике в библиотеке. Не говоря уж о своём непотребном внешнем виде после такой ночки, у меня теперь ещё ныла спина и затёкшая шея.
– Граф уже встал? – Я села, протирая глаза.
– Пока не звали. – Экономка смотрела на меня сверху вниз, уперев руки в бока.
– Злитесь на меня, Аглая? – Я сонно щурилась, но улыбалась. Женщина пыталась выглядеть грозно, но я знала, что за этим фасадом прячется простая обеспокоенность за Сергея.
– Да за что же мне на вас злиться… – Экономка выдохнула, опустила руки, сразу теряя всю свою воинственность. Она поняла, что спрашиваю я вовсе не о нелегальном сне в библиотеке. – Барин рядом с вами будто бы солнышко сквозь тучи в пасмурный день проглядывает. Да только не по-божески это всё.
Аглая принялась взбивать смятые подушки. Я лишь кивнула соглашаясь. Но, не скрою, была довольна эдаким завуалированным комплиментом. Хотела бы я пообещать Аглае, что всё скоро поправиться, да не могу. Так что пришлось тихонечко скользнуть из библиотеки, подальше от строгого взгляда.
Наспех умылась и привела себя в порядок, не переставая каждую минуту позёвывать. Всё же спать на перинах куда приятней, чем на жёсткой кушетке. В этот момент раздался короткий стук в дверь, после которого ко мне вошёл Голицын. Под глазами у него залегли тёмные круги, вертикальная складка меж бровей стала ещё глубже. Не говоря уже о том, что такой бестактности, как ворваться к даме в комнату, он себе раньше не позволял. Я едва успела запахнуть на себе халат.
– Сергей… – Но граф не дал мне и слова сказать. Сделал короткое движение рукой, прерывая, застыл напротив.
– У меня есть ещё два вопроса, верно? – Я кивнула. – Существует ли ещё в вашем времени Российская империя?
Этого вопроса я боялась. Как вместить в короткий ответ всю ту боль, всю кровь и перекройку страны сверху донизу, когда земля стала небом и наоборот. Я сцепила в волнении пальцы, отводя взгляд.
– Империи давно не существует. Видите ли, движение истории сильно перекроило карту мира, спутав не только политику, но и людей, как котёнок клубок. Империи нет, но Россия, несмотря ни на что, существует.
Голицын медленно кивнул, принимая мой ответ. Конечно, он не представлял, что именно я имела в виду, скорее всего, думая о революционной Франции и республике, как способу правления. Но оно и к лучшему. Я не лукавила, когда сказала, что разум человека начала девятнадцатого века не в состоянии выдержать всю правду.
– Мой второй вопрос… – На этот раз настала очередь графа смущаться. Он отвёл взгляд, а я, наоборот, посмотрела на него внимательней. – Помнят ли о Голицыных?
– Конечно. – Я улыбнулась. – Вы одна из тех семей, которые строили империю. Многие из вас остались на страницах истории как меценаты, хранители искусства, политики.
Я видела, как лицо Сергея разглаживается, в уголках рта прячется уже знакомая улыбка. На этот вопрос мне было отвечать легко и приятно. Голицын потёр подбородок, пряча улыбку, но очень быстро снова принял суровый вид.
– Вот что, Вера Павловна. Раз уехать мы из Петербурга не можем…
– Я не могу. – Поправила я Сергея.
– Мы не можем. – Повторил Голицын, заглядывая мне в глаза. – Я тебя одну не оставлю. Не спорь, это не обсуждается. – Я было открывшая рот, тут же его захлопнула, совершенно очарованная этой напористостью. – Значит, надо создать видимость отъезда. Я прикажу собирать вещи, отправлю их в Москву, выедем следом, так чтобы никто не усомнился в том, что в столице нас нет.
– Будем прятаться? – От чего-то шёпотом спросила я.
– Временно. – Кивнул Сергей. – Корабли отплывают через несколько дней. Думаю, это хороший повод, чтобы поговорить с Александром. Уверен, что к тому времени императрица остынет, мы сможем понять друг друга.
Уверенность графа меня успокаивала и удивительно, мне даже не хотелось спорить. Могу я хоть раз решать проблемы не сама, а положиться на чужое, сильное плечо?
– Куда мы поедем? – Тихо спросила я, боясь, что на этот раз нас могут услышать.
– Предоставь это мне. – Сергей аккуратно поцеловал мою ладонь, неожиданно улыбнулся. – Подумать только, я самолично помогаю своей возлюбленной сбежать от меня.
Сказать, что я хотела сгореть от стыда – ничего не сказать. Знал бы он, как мне не хотелось никуда бежать!
– Я вернусь. – Я сжала его пальцы. – Найду способ. Быть может, на это мне потребуется времени, примерно как на то, чтобы совершить кругосветное путешествие. Но я обязательно вернусь.
Было опрометчиво давать такие обещания, но я хотела в это верить, честно и искренне. Сердце моё заходилось тупой болью, когда я думала, что больше не увижу Сергея. И кто я такая, чтобы позволять своей душе так страдать?
* * *
Наши фальшивые сборы не затянулись. Пока я с сожалением складывала в сундук своё прекрасное бальное платье, чтобы оно отправилось в Москву, думала о том, стоит ли сообщать о своём плане Николаю. С одной стороны, вдруг на него выйдут первыми? Стоило бы поддерживать связь. С другой, если неожиданно ситуация усугубится, не хотелось бы, чтобы у Уварова были проблемы с властью. Аккуратно укладывая маску дракона, я не удержалась и ласково провела пальцами по отколотому рогу. Будто бы маска была живая и могла почувствовать мою ласку. Но клянусь, мне казалось, что дракон вот-вот глубоко вздохнёт и выпустит пар из ноздрей, благодарный за заботу.
Нет, всё-таки не стоит ничего говорить Николаю. До отплытия экспедиции оставалось каких-то четыре дня. А потом, я почему-то была уверена в этом, Сергей поговорит с императором и всё разрешится лучшим образом – мы вернёмся в особняк с заросшим садом и проведём там столько счастливых дней, сколько нам ещё будет отведено. Два, три, месяц. Или, быть может, до конца жизни.
Когда вещи были отправлены с двумя конюхами, скоро начали прощаться и мы. Аглая и Жерар оставались в Петербурге при моём «кузене», но было видно, что перспективе этой они не рады. Француз крепко пожал руку Голицыну и быстро ушёл в дом, чтобы никто не видел его заблестевшие глаза. Аглая на прощанье крепко меня обняла и погрозила пальцем. И теперь уже чуть не расплакалась я. С Уваровым мы прощались более холодно.
– Вера Павловна, уделите мне немного времени. – С поклоном «брат» подставил мне свой локоть. Я взяла его под руку, и мы отошли подальше от крыльца. Голицын принялся давать последние распоряжения Аглае. – Как только появятся новости, я немедленно напишу. – Тихо заговорил Николай. – Что гораздо вероятнее, «Помощник», наконец оживёт и ты сама узнаешь, что пришло время возвращаться.
Я кивнула. Ага, только он не закладывает несколько дней на дорогу.
– Жаль, что придётся пропустить отплытие кораблей. – Вздохнула я.
– Ничего страшного. – Уваров поджал губы. – Ты и так влезла в достаточное количество всяких событий, чтобы насмотреться.
Я недовольно отвернулась. Вот не мог не уколоть напоследок? Почему-то мне всегда казалось, что мы как коллеги, как друзья по несчастью, должны помогать друг другу. Люди, объединённые общей бедой, как правило, становятся ближе. Но Николай упорно гнул свою линию «правоты» и даже не хотел прислушаться ко мне. С одной стороны, как дочь профессора, я его прекрасно понимала. С другой, его чёрствость меня поражала. Неужели, он ни разу не был влюблён?
Я взглянула на Уварова немного по-другому. Не как на товарища или условного брата, а как на мужчину. Долговязый, сухой, строгий. С жёсткой линией рта и проницательным взглядом. Такие упорно идут к своей цели, если надо, то даже по головам. И, чаще всего, добиваются своего. Но простые человеческие эмоции ему чужды. Эдакий Базаров, который, влюбившись, чуть не сошёл с ума. Нет уж, если Николай когда-то и будет женат, то только на своей работе. И мне стало его просто жаль.
Уже темнело, когда мы отъезжали от особняка. Я с щемящей сердце тоской смотрела на пару сиротливо горящих окон особняка в отдалении. Сергей сжимал мою руку, но я не могла отделаться от странного ощущения, что вижу этот дом в последний раз.
Мы выехали загород и ехали ещё какое-то время по пустой дороге. В итоге остановились посреди поля, где нас поджидал уже другой экипаж. Судя по внешнему виду возницы, простой «ванька». Мы распрощались с кучером и пересели в нанятую коляску, чтобы вернуться обратно в Петербург. Однако теперь путь наш лежал на Васильевский остров.
Мы проехали Меншиковский дворец, где располагался кадетский корпус. Тот самый, в саду которого с запуска воздушного шара начались мои приключения. Казалось, что это было тысячу лет назад, на деле же прошло около двух месяцев. Громадина дворца темнела хтоническим чудовищем в сумерках столичного вечера.
Мы все углублялись и углублялись в прямые, как стрела улицы, чтобы, наконец, высадиться рядом с постоялым двором.
– Накиньте капюшон. – Попросил Голицын, прежде чем мы вошли внутрь. Плащ, который был пошит для поездки на маскарад, неприметного серого цвета, оказывается, отлично скрывал не только костюм, но и просто прятал от лишних взглядов. Капюшон на шляпке выглядел слегка нелепо, но зато никто не мог рассмотреть моего лица.
Пока Сергей договаривался с хозяином о комнатах для нас, я буквально спиной чувствовала любопытные взгляды тех немногих, что сидели в общем зале. Приезжие купцы из тех, что победнее и не могут позволить себе остановиться в центре столицы. Местные, что пришли пропустить по штофу водки или кислого вина. Не самое злачное заведение, но и не то, что ютилось рядом с кадетским корпусом, на дворе которого должна была прятаться моя капсула. Все они, включая хозяина, который мазнул по мне сальным взглядом, думали, что мы любовники, вынужденные скрываться от ревнивого мужа или сердобольных родственников. Отчасти так оно и было.
Комнаты, что нам дали, были в три раза меньше, чем мои покои в доме Голицына. Большая и низкая кровать, нужник, отделённый шторкой, предбанник, он же – кабинет для приёма гостей. Роскошь. Мне было всё равно. Главное, чтобы в кровати не обнаружилось вшей, но хозяин клятвенно заверил, что всех вот как раз недавно потравили.
Когда мы остались наедине, я скинула плащ, шляпку и уселась на край кровати. Интересное выходило путешествие, из дворца генерал-губернатора… сюда. Рядом со мной присел Сергей, кровать под его весом жалобно скрипнула.
– Прости меня. – Я кончиками пальцев коснулась его руки. – Ты не должен был терпеть это всё из-за меня.
– Позволь мне решать, что я должен, а что – нет. – Моей ладони коснулись чужие, горячие губы. – Прости, что привёл тебя сюда, но тут нас точно не найдут.
– Это ведь всего на несколько дней? – Я ободряюще улыбнулась, а Сергей кивнул. – Просто давай сделаем так, чтобы ничто не смогло омрачить это время наедине друг с другом.
Что же, хочется надеяться, что скрипучая кровать выдержит напор нашей страсти…
Глава 23. В которой есть чувство дежавю
Сидеть в полном заточении я выдержала ровно день. Граф тоже старался без дела на улицу не показываться, еду нам приносила услужливая горничная. Даже сверх меры услужливая. Напрочь игнорируя моё присутствие, она открыто строила глазки Голицыну. Пыталась лишний раз коснуться его, задеть, то и дело поворачивалась своей «удачной стороной», одним словом – кокетничала. Голицын её, конечно, на это не реагировал, но меньше она раздражать меня от этого не стала.
К тому же как не был мил Сергей, наши разговоры то и дело скатывались в вопросы о будущем. Поначалу я пыталась лавировать. Потом удачно затыкала возлюбленного поцелуями. Скоро начала игнорировать. На самого Голицына я не злилась. На его бы месте любой бы, самый спокойный и нелюбопытный человек вёл бы себя так же. У графа же был живой и пытливый ум, а также много тревоги за будущее Родины. Я злилась скорее на себя. Во-первых, потому что проболталась. А во-вторых, из-за того, что мне сложно не поддаваться на его чары.
Так что не удивительно, что на второй день я отпросилась погулять. Пришлось приложить недюжинные усилия, но всё же я убедила Сергей в том, что вряд ли по столице разгуливают гвардейцы в поисках нас с ним и вглядываются в лицо каждой мимо проходящей барышни. Тем более что по легенде мы должны быть где-то по дороге Москву.
Граф не хотел отпускать меня одну, долго хмурился.
– Мне будет спокойней, если я пойду с тобой. – Твердил он снова и снова. Да и мне было бы спокойнее, если он пойдёт со мной. Но, увы, удушливая атмосфера постоялого двора действовала на меня столь угнетающе, что мне просто необходимо было развеяться.
Я очень боялась, что мой «Помощник» действительно неисправен. И если капсула заработала, то я могу об этом не узнать. Рядом с Уваровым такова вероятность была гораздо меньше. И я уже, признаться, привыкла, что «брат» где-то недалеко. Всё же с ним было как-то спокойнее за то, что я не упущу хорошие новости. Теперь обо всём приходилось снова беспокоиться самой.
Выторговать у Голицына прогулку до капсулы удалось только взамен на подробное объяснение, куда я иду.
– Обещай, что не будешь следить за мной. – Сергей помогал мне с платьем. В отсутствие Авдотьи завязать все хитрые верёвочки на нём стало непросто. А просить помогать местную горничную я наотрез отказалась.
– Такое впечатление, что ты пытаешься от меня сбежать. – Завязка на платье опасно хрустнула.
– Не говори ерунды. – Я посмотрела на Голицына сквозь зеркало.
– Просто пообещай, что не… уедешь, не предупредив меня. – Он тяжело вздохнул.
– Обещаю. – Не раздумывая, соврала я.
И вот теперь я стола напротив злополучной двери, с которой всё начиналось. В окружении кудахтающих наседок, неповторимого запаха помёта и помоев. Кривая, но всё ещё крепкая деревянная дверь была тёплой, грязной и всё ещё вела в курятник, сколько бы я ни пыталась воскресить ДНК-замок.
Я отошла от окон, из которых обычно появлялась суровая хозяйка постоялого двора с разнообразными угрозами, и присела на завалинку. Совсем как в первый день здесь. Теперь я задумалась не о том, как вернуться и что же делать дальше, а о том, хочу ли я возвращаться?
О своей матери я почти ничего не помню, знаю только из обрывочных рассказов отца, который не любил эту тему и всячески избегал разговоров. Мне не было ещё года, когда мать решила, что семейная жизнь с аспирантом исторического института – не для неё. И благополучно укатила в закат с новым ухажёром, оставив на отца и его диссертацию, и свежеиспечённый проект в виде меня.
В детстве образ матери всегда ассоциировался у меня с чем-то страшно злым и несправедливым. Ладно я, но как можно было бросить отца? Я думала, что он чрезвычайно её любил.
В подростковом возрасте, когда не только раскрываются глаза на мир, но и всё рисуется в чересчур ярких цветах, я, к своему ужасу, начала её понимать. Папа к тому времени стал доктором исторических наук, профессором, получил свою кафедру. Это несмотря на то что карьеру пришлось совмещать с моим воспитанием, простудами, соплями и всевозможными кружками. Отец стремился контролировать всё в своей жизни. И меня в том числе. Причём иногда это доходило до абсурда и глупых запретов. Но папа как-то подзабыл, что я его дочь. А потому упрямство и стремление к независимости во мне было сильнее, чем дочернее послушание.
Ох, сколько скандалов, побегов из дома и прочие прелести подросткового максимализма мы с ним пережили. В итоге к тому времени, как я поступила в институт, между прочим, сама, без его связей и помощи, мы почти не разговаривали.
Да и разговаривать-то особо было не с кем, так как отец начал активно разъезжать по командировкам, не бывал дома неделями. Но уезжая не забывал оставлять мне список дел и запретов размером с простыню. Которые я практически полностью игнорировала.
И чем дальше, тем больше я видела в его глазах вперемежку со злостью разочарование. Последней каплей была брошенная мне вслед фраза: «Ты такая же, как мать». Не знаю уж почему, но это ранило меня больше всего.
Только в последний год я первая начала налаживать мосты между нами. Постепенно, потихоньку. Это приносило свои плоды. В глаза отца взамен колючей жестокости вновь начала возвращаться теплота. Но к сожалению, всё чаще меня посещала мысль, что это нужно одной мне. Отец настолько привык жить обособленно от меня, постоянно ждать очередного «удара», что не верил в мою искренность.
Хочу ли я вновь тащить весь этот эмоциональный груз на себе?
Давно надо было съехать от него, пытаться жить своей жизнью, не зависеть от его похвалы и одобрения. Так, по крайней мере, говорили подруги. И я была с ними согласна. Но каждый раз снова и снова возвращалась в нашу с ним квартиру, чтобы вновь застать её пустой и холодной со списком дел на холодильнике.
Моя «прогулка» в прошлое позволила мне огородиться, не думать. Беспокоиться, но лишь краешком сознания. Ведь сколько всего интересного здесь и сейчас! А отец он там, никуда, конечно, не денется.
Стоит ли сбегать от своего неожиданно обнаруженного счастья в виде Голицына обратно в холодный и неуютный Петербург будущего? Конечно, нет.
Я горько вздохнула. Пока я тут предавалась своим тяжёлым думам, на улице уже начало смеркаться. Скоро придёт хозяйка загонять своё хозяйство обратно в мою «капсулу», надо добраться до постоялого двора затемно. Хотя судя по стремительно удлиняющимся теням, уже не успею.
Вставая, я заметила, как одна из теней в проходе оживает и движется в мою сторону. Через мгновение я поняла, что это мужская фигура в тёмном плаще. Я всегда относилась к интуиции и всяческим предчувствием, как к чему-то из рода эзотерики. Я же учёный, в конце концов! Но в это мгновение могла поклясться, что это было седьмое чувство – тень здесь не с добрыми намерениями.
Опять двадцать пять! Что за невезучая подворотня?
* * *
Я по стеночке, по стеночке начала огибать фигуру, чтобы двинуться к единственному выходу из двора. Но меня заметили. Мужчина повернулся на шорох и начал ко мне приближаться. Пришла нехорошая ассоциация с охотником, который загоняет жертву. Я завертела головой, соображать надо было быстро. Справа каменная стена постоялого двора, ближайшие окна на уровне метров трёх, не вариант. Слева хлипенький заборчик. Эх, была не была!
Я медленно стянула с себя плащ. Тень сбилась с шага на секунду, но движение своё продолжила. Я подождала, пока фигура приблизится ко мне и кинула плащ ему в лицо. Ага, попала! Пока мужчина пытался выпутаться из ловушки, я быстро подоткнула подол юбки за пояс и ринулась к забору. Прыжок, подтянулась на руках, ладони мои соскальзывали, туда немилосердно впивались занозы из необтесанного штакетника. Вот и понадобились тренировки акробатики. А отец говорил, что всё это баловство. То-то же! Надо не забыть по возвращению поблагодарить тренера. В тот момент, когда я, наконец, перемахивала на другую сторону, меня потянули за подол обратно. Я всем телом завалилась вперёд, раздался треск ткани. Гравитация оказалась сильнее моего преследователя, и я полетела на землю. Ударилась бедром, вскрикнула. Но быстро вскочила на ноги, некогда было разлёживаться.
– Ах, окаянный! Опять припёрлись курей моих красть!
Мой преследователь побежал к выходу из подворотни, в арку, и там, судя по всему, наткнулся на хозяйку постоялого двора. Отлично, у меня есть небольшая фора. Я выпустила порванную юбку из-за пояса, подняла подол, ловя на себе ошалевший взгляд дворника, и побежала, что есть мочи стараясь не обращать внимания на пронизывающую боль в бедре.
Я впервые в жизни видела, чтобы лицо человека так стремительно теряло краску. Сергей смертельно побледнел, когда увидел, в каком виде я вернулась в наше убежище. Хотя в первые мгновения мне больше стало страшно за него. А ну как сейчас в обморок грохнется?
– Что случилось? – Но обошлось. Голицын лишь плотнее сомкнул бледные губы.
Пока граф вытаскивал из моих ладоней занозы, я кратко пересказала случившиеся. Сергей не сказал ни единого слова укора, но я буквально видела у него на лбу красную бегущую строку: «Нельзя была отпускать тебя одну». Теперь он меня и на шаг от себя не отпустит. И будет прав.
На бедре обнаружился стремительно наливающийся синяк. К тому же дала о себе знать вывихнутая рука. Ко всем прочим бедам у меня не было запасного платья! Так что на следующий день, я в сопровождении моего обеспокоенного кавалера, отправилась в магазин готового платья, выбрать что-то приличное, из того что можно было вообще найти на окраине Петербурга.
Сергей был похож на взведённую пружину. Мне то и дело казалось, что он вот-вот сорвётся, но ничего такого. Никто за нами не следил, да и вообще мало обращал внимание на парочку. Разве что на костюм графа, который несколько выбивался из местной моды потёртых и дырявых кафтанов. Так что под конец нашей прогулки он даже немного расслабился и повеселел.
