Текст книги "Война Цветов"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

Ее улыбка стала несколько напряженной.

– С чувством юмора у тебя не очень, а, пупсик? – Она встала, почти касаясь головой низкого потолка, и Тео на один страшный миг подумал, что сейчас она сомнет его, как конфетный фантик. – И душонка у тебя мелковатая, ты не находишь? Увидимся, когда вернешься со станции, – сказала она Кочерыжке и со слоновьим достоинством вышла.

– А она ведь права. – Летуница поднялась с пола, как вертолет с погнутым пропеллером. – Не понимаешь ты шуток. Дома ты, наверное, пользовался большим успехом у девушек.

– Ладно, ладно. Кругом я виноват. Не пора ли нам к Пижме? – Мало того, что в реальном мире все смотрели на него как на полного лоха, так теперь и у эльфов то же самое начинается.

– Конечно. Никто тебя не задерживает. – Кочерыжка, кажется, сердилась.

Пока они шли по коридору – Тео был уверен, что это другой коридор, не тот, что вчера, – до него дошел смысл последних слов Долли.

– Почему она сказала «когда вернешься со станции»?

– Если ты иногда ведешь себя как последний подонок, это еще не значит, что я не приду тебя проводить. Я не стерва какая-нибудь.

– Ты хочешь сказать, что со мной не поедешь?

– В Город? А зачем? Для того Пижма и посылает с тобой своего родича. У меня тут родители – надо же у них погостить подольше.

– О-о. – Тео был ошарашен – да что там, просто убит. То, что Кочерыжка поедет с ним, он до сих пор воспринимал как само собой разумеющееся.

К Пижме он вошел в полной депрессии и едва нашел в себе силы ответить на его приветствие. С Пижмой был другой эльф, кажется, чуть помоложе (насколько можно было определить по этим не имеющим возраста лицам) и определенно полнее, из-за чего он напоминал сложением худощавого смертного. И улыбался он искреннее, хотя руки Тео не подал.

– Мой кузен, Руфинус нюх-Маргаритка, – представил его Пижма, провожая их к выходу. Небо за высокими окнами затягивали черные тучи. – Он будет сопровождать вас в Город.

– Захватывающе, – вставил Руфинус. – Полная секретность. Как во времена последней Войны Цветов.

– Тебя тогда еще на свете не было, – с заметным раздражением сказал Пижма. – Во всяком случае, прошу тебя не заводить подобных разговоров при посторонних. Незачем вызывать нездоровое любопытство.

– Конечно, конечно, – закивал Руфинус. – Вы совершенно правы, кузен Квиллиус.

«Бог мой, – с отчаянием подумал Тео. – Хорош у меня провожатый, нечего сказать. С таким как раз влипнешь».

– Вереск сейчас подаст экипаж, чтобы отвезти вас на станцию...

– Экипаж? – начал было Тео, но Пижма оборвал его:

– ...Поэтому на разговоры у нас времени нет. Кузен Руфинус всегда имеет возможность связаться со мной, но на случай, если вы вдруг расстанетесь, у вас будет свое средство связи – общественные коммуникации могут быть не всегда доступны. Вот, возьмите.

С этими словами Пижма извлек из нагрудного кармана своего белого халата малюсенький кожаный футляр. Тео тупо посмотрел на него и открыл, полагая, что от него ждут именно этого. Внутри на бархате лежала филигранная золотая фигурка, похожая на абстрактную птичку, примерно в два пальца длиной и шириной.

– Что это? – помолчав, спросил он.

– То, что у нас называется раковиной. Она придаст крылья вашим словам, – снисходительно пояснил Пижма. – В случае крайней необходимости откройте футляр, вызовите меня, и я вам отвечу.

– Что-то вроде сотового телефона, да?

– Это научный прибор. Обращайтесь с ним бережно, – слегка нахмурился Пижма. Но тут они вышли в парадный холл с минималистской лестницей, и благодушие вновь вернулось к нему. Тео не знал, что в доме есть верхний этаж, если таковой действительно был. – Хоббани, – сказал Пижма, – Вереск уже подал карету?

– Она ждет у подъезда.

– В таком случае приключение начинается, мастер Вильмос, – улыбнулся Пижма. У него это получалось неплохо, но все же не совсем убедительно. – Пойдемте, я провожу вас до дверей.

«Приключение!» В последний раз Тео слышал эвфемизм такого рода от соученицы по средней школе, говорившей «провести эксперимент» вместо «расстаться».

Тучи над головой превращали утро в сумерки, и в воздухе пахло дождем. В настроении Тео произошла такая же перемена, как и в погоде. Если он отчасти надеялся, что Долли, Тедди и еще кто-нибудь из штата прислуги придут попрощаться с ним, то надежда оказалась напрасной. Даже Пижме явно не хотелось задерживаться под открытым небом. Путешественники загрузились в заднее отделение «кареты», похожей на старомодный бежевый лимузин (если не считать орнамента из золота и серебра, Тео мог видеть такие на стоянке аэропорта Сан-Франциско в годы своего детства), и Пижма быстро проговорил:

– Все будет хорошо. Руфинус знает, куда ехать, – правда, Руфинус?

– Разумеется, кузен, – доверительно рассмеялся тот.

Тео покрутил головой со смешанным чувством растерянности и смирения. У него оставалось множество вопросов, но Кочерыжка карабкалась по его плечу, чтобы устроиться на одном из подголовников, а Руфинус больно нажимал на ногу большим чемоданом. Не успел он спохватиться, как Пижма уже захлопнул дверцу и вернулся в дом, снаружи выглядевший куда более нормально, чем можно было ожидать – длинное модернистское строение из светлого камня, с крышей как у пагоды и тонированными окнами.

Со стороны Руфинуса к ним в отделение заглянуло лицо из кошмарного сна, и Тео вздрогнул – длинная лошадиная жемчужно-зеленоватая морда, прекрасно гармонирующая с темно-синей формой и фуражкой, с огромными ноздрями и без глаз.

– Позвольте ваш чемодан, хозяин, – сказала безглазая лошадь. Руки, просунувшиеся в окошко, заканчивались пятью толстыми и плоскими пальцами в перчатках, а не копытами. – Я его положу в багажник.

– Спасибо, Вереск, – с барственной благожелательностью ответил молодой эльф. – Только этот, маленький, останется при мне.

Зеленая морда скрылась, и Тео перевел дыхание.

– Это... кто?

– Шуму-то, шуму, – проворчала Кочерыжка со своего подголовника, когда Вереск закинул чемодан в багажник, – она, видимо, до сих пор мучилась похмельем.

– Ну да, конечно, вам здесь все внове, – сказал Тео Руфинус. – Вереск – дун. Их любимый напиток – перебродившее кобылье молоко, дрянь ужасная, но они очень преданные создания, и шоферы из них получаются отменные.

– Отменные? Да у него же глаз нет!

– Зато нюх замечательный.

– Чего не скажешь о запахе, – ввернула Кочерыжка. – Ох, Дерева зеленые, никак голова не проходит.

– О Боже, – сказал Тео про себя, когда безглазый шофер сел на свое место и выехал со двор, шурша колесами по гравию.

Вереск, как ни странно, оказался действительно хорошим шофером: через несколько минут даже Тео начал признавать, что зрение в водительском ремесле, возможно, не самое главное. Руководствуясь то ли обонянием, то ли еще чем-то, превышающим понимание Тео, он держался строго посередине дороги, поворачивал, не дожидаясь окрика «эй ты, направо!», и вовремя останавливался, пропуская через дорогу вереницы мелких, незнакомых Тео зверьков.

Кочерыжка съехала с подголовника в поисках более спокойного места и свернулась на пальто Руфинуса. Молодой эльф открыл свой чемоданчик, похожий на лэптоп, но наполненный чем-то вроде ртути – она колебалась, не переливаясь, однако, за края. Руфинус, пристально следя за ее движением, говорил сам с собой, посмеивался и водил над ней пальцами.

– Читаю почту, – объяснил он, заметив, что Тео на него смотрит.

Небо, не довольствуясь больше угрозами, перешло к более активным мерам устрашения. Первые капли дождя расплющились о ветровое стекло, как подгнившие ягоды, и Вереск включил «дворники». Еще немного, и серые потоки заслонили от Тео все красоты Эльфландии.

При других обстоятельствах он задался бы вопросом, зачем слепому шоферу «дворники», но сейчас вся его энергия уходила на то, чтобы быть несчастным.

Это чувство было намного сложнее тоски по дому, хотя Тео временами испытывал и ее. Порой на него для разнообразия накатывал ужас в чистом виде, а где-то глубоко в животе засело замечание Долли относительно мелкости его души. Неужели это правда? Вот и Кочерыжка в нем разочаровалась – теперь она предпочитает проводить время со своими родными, а не с ним.

«Ну, извините, такой уж я есть. Не герой, не дипломат. Я к вам сюда не напрашивался и ничего этого не хотел. Если у меня хватает честности сказать „накололи вы меня“ вместо восторгов насчет вашей сказочной страны, так я уже и грубиян, по-вашему?»

В памяти всплыло бледное лицо Кэт, излагающей с больничной койки легенду о Тео Никудышном: «Ты взрослый мужчина, а ведешь себя, как тинэйджер. Вся эта дурь, которую ты начинаешь и не доводишь до конца. Бесперспективная работа...»

Кое с чем он готов был согласиться, но сдаваться окончательно не хотел. «Когда люди говорят, что ты ведешь себя, как тинэйджер, это обычно означает, что они завидуют твоей свободе, которой у них самих нет. О чем свидетельствует работа на полный день, которая тебе не очень-то нравится, вот как у Кэт, – о том, что ты взрослый, или о том, что ни на что лучшее ты больше не надеешься? Насчет моей бесперспективной работы волноваться теперь незачем, поскольку у меня ее больше нет. А что до полного отсутствия перспектив в моей жизни, то я как раз еду куда-то, разве не так?» Тео вздохнул.

Лошадиное лицо Вереска смотрело на него в зеркало заднего вида – или это только кажется, что оно смотрит? Трудно сказать, когда нет глаз, с которыми можно встретиться.

– Вы смертный, да?

– А что, не видно разве?

– Не так чтобы очень. Пахнет от вас малость не по-нашему, но так со многими путешественниками бывает.

– Понятно. – Чтобы хоть как-то рассеять тоску, Тео ухватился за освященный веками обычай Трепа с Водителем. Смертельно скучающие китайские мандарины в таких случаях возможно, беседовали с рикшами. – Трудно здесь устроиться на такую работу, как у вас?

– Да как вам сказать – у нас это вроде как семейное. И отец, и дед у меня были водилами. Из наших многие этим занимаются.

– Из ваших – значит из дунов?

– Ну да. Раньше-то мы были дорожными стражами. Каждая семья имела свой участок, на нем мы и работали – награждали добрых путников, наказывали злых, в таком роде. Потом Цветы в Городе надумали строить шоссе... ну и мы, дуны, этому воспротивились. Представили петицию в парламент, все организованно, как положено. Дороги тоже подрывали, не без того. – Дун пожал плечами. Тео этот жест показался странным, и он не сразу сообразил, что это из-за плеч, не похожих на человеческие. – Короче, не выгорело у нас. Теперь дороги принадлежат всему обществу, так они говорят – понимай как хочешь. Дунам они точно не принадлежат. Вот многие и пошли в шоферы, как мой дед. Все-таки на дороге работаешь.

Тео безошибочно распознал в его голосе ноту тоски по утраченному.

– А у графа Пижмы вы давно служите?

Не у него, у клана Маргаритки – так будет вернее. Почитай что всю жизнь. Отец поступил к ним еще при старом лорде, лет так шестьсот тому.

Тео сглотнул, прежде чем спрашивать дальше.

– Ну и как у них работается?

Вереск кинул быстрый безглазый взгляд в другую сторону. Руфинус по-прежнему бормотал над своим чемоданом.

– Да нормально. Лучше, чем у многих других. Обращаются с тобой почти что по-семейному.

– Уфф. – Кочерыжка, приняв сидячее положение, сонно выглянула из складок руфинусовского пальто, выбралась на ногу Тео и полезла вверх по его рукаву, вяло подрагивая крыльями. – В голове прямо как бука нагадил. – Заново угнездившись на плече Тео, она посмотрела в залитое дождем окно. – Где это мы? Алтей мы уж точно проехали.

– Мы едем не туда, – сказал, не поднимая глаз, Руфинус. – Кузен Квиллиус так распорядился. Если нас ищут, то скорее всего будут встречать поезда, прибывающие на вокзал с Алтея, со станции Маргаритки. Поэтому Вереск везет нас на Тенистую. Из-за праздника там будет настоящее столпотворение, ведь послезавтра у нас Мабон, – пояснил эльф, учитывая неведение Тео. – Поезда будут переполнены.

– Эльфийские поезда. – Тео до сих пор еще не привык к этой мысли, хотя и ехал в эльфийском автомобиле. – И что это за Мабон такой?

– Остановите машину, – скомандовала вдруг Кочерыжка. – Быстро!

– Это еще зачем? – нахмурился Руфинус. – Ты же слышала: Квиллиус хочет, чтобы мы ехали до самой...

– Остановите машину!

– Почему? – запаниковал Тео. – В чем дело?

– Меня стошнит сейчас, вот почему! – И в тот же момент с ней случилось именно это.

Руфинус поспешно открыл окно и замахал рукой, прогоняя слабый, но неприятный запашок. Кочерыжка вытерла рот. На плече куртки Тео осталось пятнышко.

– Извини, – сумрачно сказала она. – Все из-за этих треклятых ягод.

Тео вздохнул, стараясь туда не смотреть. Он едет в машине, которую ведет зеленый двуногий конь без глаз, его пачкают летуницыной рвотой, на него брызжет холодный дождь, единственный друг вот-вот бросит его, и он отправится в незнакомый город с попутчиком из скетча Монти Пайтона. Как все это помещается в понятие «волшебная сказка»? Похоже, не очень хорошо.

– Ничего, – сказал он Кочерыжке. – Сегодня, наверное, просто не твой день. И не мой тоже.

14
СТАНЦИЯ ТЕНИСТАЯ

– Хорошо еще, что вы так просто одеты, – сказал Руфинус, пока Тео, смочив платок под дождем, оттирал куртку. – Случись такое с одним из моих костюмов от «Аканта», я мог бы убить. – Платок принадлежал Вереску – кузен Пижмы и помыслить не мог о том, чтобы предоставить для такой цели свой.

– Да. Это утешает. – Тео казалось, что он висит над черной бездной, цепляясь кончиками пальцев.

– Я не нарочно, – с оборонительной интонацией заявила Кочерыжка. – Я же просила остановить машину.

Руфинус припал к окну, точно шахтер, застрявший в наполненной газом шахте.

– Надо было выражаться яснее, – буркнул он.

Тео надоела их перебранка, и депрессия овладела им так, что завизжать впору. Вместо этого он спросил:

– Мы сейчас где?

Они ехали через что-то похожее на пригород, отличающийся, однако, от тех, где Тео вырос и провел почти всю свою жизнь. Тротуары отсутствовали, а дорога петляла так, словно прямые углы действовали на проектировщиков города, как пьяные вишни на Кочерыжку. Дома, заслоненные пышными деревьями, казались маленькими, но Тео, побывав в усадьбе Пижмы, уже научился не доверять первому впечатлению. Все эти жилища пестрели многоцветьем красок и отличались непривычным для Тео разнообразием форм – здесь были не только коробки, но и цилиндры, и сферы, и еще более сложные фигуры. Он заметил даже одну перевернутую пирамиду, балансирующую на верхушке вопреки законам тяготения.

– Это Тенистый, – ответил ему Вереск. – Пристанционный городок, спальный, что называется. Многие здешние работают в Городе, хотя им и далеко ездить. И домой приезжают только на выходные.

Спальный город эльфов в голове тоже не очень укладывался – хотя почему бы, собственно, и нет? Это явно был пригород: они проехали парк, где эльфийские детишки бегали за маленьким золотистым предметом, очень прыгучим – то ли мячом, то ли зверушкой. Другие дети запускали разноцветных змеев без видимых бечевок. Стайка совсем маленьких карапузов, крылатых и бескрылых, с пением шла через дорогу, ведомая радужным пузырем величиной с дыню, – из детского сада, наверное. Тео очень хотелось послушать, что они поют, но когда он сообразил, как открыть окно, дети остались позади.

Куда больше смущали его автомобили, которые он видел около домов, – не такие большие и роскошные, как их лимузин, но и не так уж сильно от него отличающиеся: ясно, что «экипажи» здесь имеются не только у богатых. Механистическая ранневикторианская цивилизация, описанная Эйемоном, явно не была плодом его воображения – она не только существовала на самом деле, но и совершила большой скачок с тех пор, как Эйемон закончил свои записки.

Однако он писал свою книгу всего лет тридцать назад, а у них тут еще вовсю царила эпоха газового света. Тео уставился на вполне современный светофор. Такой можно встретить на любом земном перекрестке, вот только цвета другие: не красный и зеленый, а оранжевый и сиреневый, а сам светофор парит в воздухе без всякой опоры. Неужели все здесь действительно изменилось с такой быстротой? Или в их мире время идет по-другому? Тео вспомнил слова Пижмы о смещениях и искажениях. Что это, по существу, означает?

Вереск прервал его размышления, свернув с обсаженной деревьями улицы на более широкую дорогу, которая привела их на оживленную площадь. Высокие стройные здания окружали ее, как свечки именинный торт. Некоторые, выше ста футов, представляли собой странную комбинацию вычурной, почти готической архитектуры с обтекаемыми формами и современными стройматериалами. Низкое и широкое строение, в котором Тео распознал железнодорожную станцию, выглядело, как бессмысленное нагромождение остроконечных крыш, но над ними высился купол впору капитолию какого-нибудь штата, при этом паутинно-ажурный и явно открытый всем стихиям.

Не очень, должно быть, уютно там внутри в такой вот день. Тео преодолел приступ ностальгии, по остроте сходный с паникой. «Ну и везет же мне».

Удивительнее всего ему показался быстрый переход от тихой загородной улицы к кипучему городскому центру, хотя сам город был не так уж велик. Впервые он видел столько так называемых «экипажей» в одном месте. Почти все они были меньше того, где сидел он сам, и радовали глаз разнообразием форм и цветов – от близких родственников «жуков-фольксвагенов» до крайне асимметричных механизмов; где у этих последних зад, а где перед, Тео различал только по местоположению водителя. Народ передвигался также на подобиях велосипедов и мотоциклов, а дети на роликовых досках и самокатах, хотя применять эти термины следовало с оглядкой: у одного «самоката» Тео разглядел бронзовые ящеричные лапки вместо колесиков. Но при всем изобилии всевозможных средств транспорта пешеходов здесь было еще больше – многие сотни.

– Сколько народу! – сказал Тео вслух.

– Вы, вероятно, непривычны к такого рода оживленным местам, – усмехнулся Руфинус.

– Я не это имел в виду, – нахмурился Тео. – У нас есть города в тысячу раз больше этого. Просто я впервые вижу так много ваших... соотечественников разом. – Тео не знал, каким словом ему воспользоваться вместо «людей». По меньшей мере половина присутствующих на площади были гораздо меньше людей, но некоторые гораздо, гораздо больше. Помимо подростковых банд брауни ростом ему по колено, еще более миниатюрных крылатых созданий в школьной форме и меланхолических, мокрых голубых женщин с детскими колясками и хозяйственными тележками, Тео насчитал пару-тройку огров и одно пугало вышиной около десяти футов – оно напоминало человека на ходулях, но явно таковым не являлось.

– Полевик, – пояснила Кочерыжка, заметив, куда он смотрит. – Они могут быть и пониже, когда хотят. Этот, наверное, работает мойщиком окон.

– А вот остальные, почти все, очень маленькие – ты только не обижайся. Намного меньше меня. Почему так?

– Должно быть, потому, что они здесь дышат не таким здоровым воздухом, как мы у себя в деревне, – предположил Руфинус. Кочерыжка закатила глаза.

– Скорее уж потому, что большие ездят в экипажах, а прочие ходят пешком или летают, вот ты и видишь на улице в основном маленьких.

– Возможно, и так, Бубенчик, – важно кивнул Руфинус. – Сделай одолжение, Вереск, развернись у входа. Клянусь Деревами, эта предпраздничная давка просто ужасна! Я понимаю, кому-то действительно необходимо ехать, но все остальные – почему бы им не провести Мабон дома, в кругу семьи?

– Потому что они не могут туда попасть, – отрезала Кочерыжка. – Их дом далеко, и проезд стоит слишком дорого.

– Постойте-ка, – сказал Тео Руфинусу. – Вы сказали, что нас, возможно, ищут.

– Да?

– А это ничего, что мы выйдем из большой машины... то есть большого экипажа... прямо здесь? Ведь если кто-то следит за станцией, то экипаж заметят скорее, чем нас.

– Хм-м. Это мысль, – снова кивнул Руфинус. – Вы, пожалуй, правы. – Дун уже включил сигнал левого поворота, и Руфинус сказал ему: – Нет, Вереск, найди лучше местечко на задах, хорошо? Где мы будем не так... не так...

– Бросаться в глаза, – подсказал Тео, думая про себя: «О Боже, вот угораздило. Я, прочитав в очереди к доктору отрывок из романа Тома Клэнси* [17]17
  Автор многочисленных шпионских романов.


[Закрыть], и то оснащен для таких дел лучше, чем этот парень».

Позади вокзала наблюдалась совсем другая картина – здесь Эльфландия впервые открылась Тео с обратной стороны. Заколоченные витрины, граффити на стенах – в том числе кресты и звезды Давида, призванные, вероятно, шокировать зрителя, клочки бумаги на мостовой. Эльфы в интересном ассортименте стояли в дверях и кучковались на углах. Тео напомнил себе, что это у них лица такие, а не маски. Чисто человеческие черты сочетались с рогами, копытами, шерстью и ушами, как у летучих мышей. Одни из них явно веселились, смеялись, болтали, даже играли на музыкальных инструментах – Тео сразу захотелось выйти из машины и послушать, – но другие смотрели, как потерянные. Заметная доля этих уличных эльфов относилась к одному определенному типу – тощие, босые, с пальцами как древесные корни на руках и ногах, покрытые под одеждой густой шерстью зеленовато-серых и коричневых тонов. Рост их варьировался от половины до трех четвертей человеческого, костлявые носы были длиной с палец Тео.

Они проводили автомобиль глазами – желтыми и очень яркими, как Тео успел заметить.

– Кто это?

– Гоблины, – ответил Руфинус. – Сколько их тут! Не представляю, откуда они все взялись.

– Они работали на полях, – сказала Кочерыжка, – но теперь урожай собран, и работы у них больше нет.

– Ну так и возвращались бы туда, откуда приехали. К себе домой. Нечего толпиться на улицах и мешать движению.

– Им, думаю, хочется того же самого, – пробормотал Тео. До сих пор его угнетало собственное положение, теперь он открыл, что Эльфландия может быть угнетающей сама по себе.

Вереск, опасаясь, возможно, что гоблины за ними увяжутся, въехал в узкий переулок за станцией, и Тео в панике осознал, что пришло время прощаться с Кочерыжкой, – но пока он подбирал слова, боясь при этом, что расплачется, как ребенок, и окончательно опозорится, она с жужжанием взмыла в воздух.

– Надо бы, пожалуй, помыться. Назад ехать долго – неохота сидеть и нюхать, как от тебя самой разит тухлой рыбой. И писать хочется, прямо мочи нет.

– Времени у нас достаточно, – любезно заверил Руфинус, хотя явно находил летуницу вульгарной. – Отправляйся в туалет, а потом мы вместе выпьем чаю. Вереск тебя подождет. Я сам понесу багаж.

Шофер, уже разгружавший багажник, кивнул лошадиной головой.

– Как скажете, ваша милость. Девушку я, понятно, подожду – можешь не торопиться. Вы, наверное, интересуетесь, зачем мне «дворники»? – выпрямившись, спросил он у Тео. – Все, кто в первый раз со мной едет, обычно интересуются.

– Я, кажется, догадался. Для пассажиров, да? Чтобы они не нервничали, когда впереди ничего не видно, хотя вам самому без разницы.

Будь у Вереска глаза, он наверняка подмигнул бы.

– Отчасти верно. Но дело не только в пассажирах, а еще и в мирианах.

– Правда? А что это?

– Такой мелкий летучий народец вроде мошкары. Вечно толкутся над дорогами и хлопаются о ветровое стекло. Так им, в общем, и надо – нечего летать над магистралью, даже если она проходит по земле твоих предков. Убивать их это не убивает, но ощущение для них не шибко приятное. А «дворники» сметают их еще до того, как они успевают тебя проклясть. – Поставив чемодан Руфинуса на сравнительно сухой участок тротуара, дун взял под козырек широкопалой рукой. – Счастливого пути, ваша милость. И тебе тоже, приятель, – пожелал он и снова сел на место водителя.

– Дайте-ка сообразить, – сказал Руфинус, когда они вошли в вокзал. – Где-то здесь должна быть чайная комната. – Старый, мучимый кашлем эльф с поникшими крыльями и кожей, как апельсиновая кожура, посторонился, пропуская их в просторный общий вестибюль.

Тео шел за Руфинусом медленно, озираясь по сторонам. Здесь присутствовало что-то странное, не дававшее ему покоя. Не сотни эльфов самого разного вида – к этому он уже начинал привыкать – и даже не вывески на совершенно незнакомом ему языке, которые он тем не менее читал запросто, вопреки всякой логике. Та, которую он видел прямо перед собой, использовала нечто вроде мертвого ближневосточного алфавита с избытком согласных, но текст ее, вне всякого сомнения, гласил: «Пассажиры, притворяющиеся багажом, должны предъявить билеты по первому требованию контролера». Бронзовая статуя, которую они миновали, тоже была ни при чем, хотя изображала некоего бескрылого летунца, стоящего на голове спящей, нормального размера фигуры с торжествующе поднятыми руками. «Вечная память павшим», значилось на табличке, и Тео не сразу разглядел более мелкие буквы: «во Второй Великанской войне». Смысл слова «великанская» тоже дошел до него с опозданием, и он смекнул, что памятник с тем же успехом может изображать фигуру нормального роста, стоящую на поверженном великане. Кто-то уложил перед монументом пирамидку из спелых яблок – возможно, в знак поминовения.

От мысли о великанах Тео стало неуютно, и он невольно посмотрел вверх, словно ожидая, что к нему вот-вот протянется огромная ручища. Сквозь ажурный переплет купола влетали и вылетали толпы крохотных гуманоидов, столь же ирреальных, на его взгляд, как лес Шпорника, и он вдруг понял, что его мучило. Купол, как он заметил еще снаружи, не имел ни стеклянного, ни какого-либо иного покрытия, но Дождь при этом не проникал внутрь.

«Здесь все законы другие, – сказал себе Тео. – Даже законы физики. Другие, и все тут».

Но кое-что, похоже, и в том, и в другом мире было одинаковым – к примеру, женщины со своими потребностями.

Я сейчас лопну, Вильмос, – заявила ему Кочерыжка. – Ты еле тащишься. Скажите мне, куда идете, и я вас там найду.

У первой платформы должно быть славное маленькое кафе, – с видом завсегдатая сказал Руфинус. – Ничего особенного, но несколько выше среднего уровня. Мы будем там. Ты что хочешь?

Поскорее попасть в сортир. – И она шмыгнула прочь, как из рогатки.

Тео просто не мог идти быстрее. Ему впервые представилась возможность рассмотреть вблизи эльфийские лица всяческих видов. Тут были совсем маленькие человечки – брауни и, кажется, гномы (с бородами до самых сапог); были ростом ему до пояса, со сморщенными, как сушеные яблоки, мордочками. Такие же, как Кочерыжка, летунцы, совсем уж крошечные, шмыгали или парили в воздухе. Гоблины тоже попадались часто – одни работали на станции, другие ждали поездов, третьи просто слонялись в надежде поднести кому-то багаж. Все они, разного возраста и социального положения, старались не смотреть Тео и Руфинусу в глаза.

«Может, это так и надо? Может, им не положено смотреть на эльфов высшего класса – или они просто на дух нас не выносят?»

«Нас!» Тео вопреки всему стало весело. «С чего это ты вообразил, что, живя здесь, не был бы гоблином или кем-то еще пониже?» Это как с реинкарнацией: все думают, что в прошлой жизни были герцогами или королями, забывая, что тогда большинство населения проводило жизнь по колено в дерьме и умирало лет в тридцать, будучи дряхлыми и беззубыми.

Однако лица привилегированных эльфов интриговали его как раз сильнее всего – особенно, конечно, женские лица. Не потому, что «благородные» больше всего походили на людей и все, по человеческим стандартам, были хороши собой (хотя и поэтому тоже), а из-за характера этой их красоты.

Она не была совершенной. В среднем лица эльфов были, конечно, правильнее, чем у обычной вокзальной публики в мире людей, но не так уж отличались от лиц на любой голливудской вечеринке, где собираются начинающие актеры и актриски. Вполне совершенными, то есть незапоминающимися, им мешало быть нечто неуловимое, нечто отступающее от человеческих норм и чарующее именно потому, что Тео не мог подобрать этому названия.

Пижма при первой встрече показался ему кельтско-азиатским или скандинаво-азиатским гибридом, но с кожей светлее, чем у обоих этих видов. Теперь, когда Тео видел перед собой много аристократов, возможности для сравнения их с человеческими типами стали намного обширнее. «Азиатские» глаза сидели на лицах гораздо шире, чем у большинства людей, а «североевропейский» цвет лица Пижмы на эльфийской шкале помещался где-то посередине и оттенялся порой зеленоватыми и пурпурными тонами, легкими, почти невидимыми – но рядом с ним даже самые бледнолицые ирландочки показались бы краснорожими сицилийскими грузчиками.

Именно это делало их столь интересными и соблазнительными (когда дело касалось женщин): будучи в среднем ненамного красивее людей, они представляли собой такую сложную смесь незнакомых Тео типов, что каждый из них казался целым миром, новым и неизведанным.

Рассмотреть их подробно было, однако, не всегда легко, женщин в особенности. По крайней мере одна из деталей описанной Эйемоном эпохи перешла в эту, более современную, а именно женская мода: все эти перчатки, длинные юбки и пальто. Десятки фей сидели на вокзальных скамейках или пили с друзьями чай в буфетах, но разглядеть у них можно было разве что щиколотки, да и то редко. В моде также, видимо, были большие шляпы и шарфы, повязываемые на голове. Все это в целом имело до странности эдвардианский вид. Если бы не летунцы и не чистильщики обуви с головами, как у мопсов, Тео подумал бы, что смотрит костюмный телефильм. Может, это они из-за дождя так кутаются? Но феи из низших слоев общества, большие и маленькие, похоже, не обращали на погоду никакого внимания – они одевались так, чтобы было удобно, и охотно демонстрировали голые руки, ноги и крылья.

– Послушайте, а почему у вас крыльев нет? – спросил Тео.

– О чем вы? – с заметным раздражением повернулся к нему Руфинус.

– О крыльях. У вас их нет, у вашего кузена Пижмы тоже. Я думал, они растут только у маленьких, но она примерно вашего размера, – Тео кивнул на женщину в белой шапочке, похожей на приплюснутую чайку, – а у нее они есть.

– Она медицинская сестра, – ответил Руфинус так, будто это все объясняло.

– Но почему все-таки у вас с кузеном они отсутствуют?

– Представители высших слоев... но вот, однако, и чайная. Надеюсь, владелец у нее тот же – я давно здесь не бывал.

Тео, пожав плечами, вошел в кафе вслед за эльфом.

Пока Руфинус заказывал три чая, два больших и один экстра-мини – у краснолицей женщины с жесткими крыльями, стоящей за стойкой на табурете, Тео глазел на выставленные за стеклом лакомства. Каждое пирожное выглядело, как произведение искусства. Он уже хотел попросить Руфинуса заказать одно для него, но тут заметил, что маленький переливчатый тортик сделан вроде бы из настоящих бабочек – живых, поскольку крылышки у них еще трепыхались. Другое изделие украшало что-то очень похожее на засахаренные рыбьи глаза.