Текст книги "Поворот Колеса"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Лошади – гнедой мерин Эолера и белый боевой конь Джирики, в гриву которого были вплетены перья и колокольчики, тихо стояли, пощипывая скудную траву, до конца натянув длинные веревки привязей. Через несколько мгновений они были готовы двинуться в путь; человек и ситхи пришпорили своих лошадей до направлению к юго-востоку, в Эрнисадарк.

– Воздух изменился, – крикнул Эолер. – Вы чувствуете?

– Да, – Джирики поднял голову, словно зверь на охоте принюхиваясь к ветру. – Но я не знаю, что это может значить.

– Становится теплее. Мне этого достаточно.

К тому времени, как они достигли Эрнисадарка, солнце наконец соскользнуло за Гриаиспог, а нижний край неба утратил свой румянец. Бок о бок они поднимались по Таигской дороге, пробираясь между редкими пешими и конными путниками. Вид людей, снова вышедших на поверхность и занимающихся обычными делами, облегчил телесные страдания Эолера. Все было далеко не так как прежде, у большинства людей все еще был пристальный, мрачный взгляд голодных, но по крайней мере они снова могли свободно двигаться по своей стране. Многие, видимо, возвращались с рынка. Их легко было отличить по тому, как ревниво они прижимали к себе новые приобретения, даже если это были всего-навсего несколько луковиц.

– Так что же вы узнали? – спросил наконец Эолер.

– От Шарда? Много и мало: – Джирики увидел выражение лица своего спутника и рассмеялся. – Сейчас вы выглядите, как мой смертный друг Сеоман Снежная Прядь! Это правда, Дети Рассвета часто отвечают уклончиво.

– Сеоман?..

– Мне кажется, смертные зовут его Саймон. – Джирики мотнул головой, его молочно-белые волосы танцевали на ветру. – Это странный детеныш, но храбрый и добродушный. Кроме того он умен, хотя тщательно это скрывает.

– Мне кажется, я встречался с ним. Он сейчас у Джошуа Безрукого на Скале – в Сес… се… – Он похлопывал ладонью по шее лошади, пытаясь впомнить название.

– Сесуадра. Да, это он. Очень молод, но подхвачен слишком многими потоками, чтобы это могло оказаться простой случайностью. У него будет своя роль в грядущих событиях, – Джирики смотрел на восток, как будто хотел увидеть там смертного юношу. – Амерасу – наша Первая Праматерь – приглашала его в свой дом. Это была действительно великая честь.

Эолер покачал годовой:

– Он показался мне просто высоким и довольно неуклюжим молодым человеком, когда мы виделись, – но я давно уже перестал доверять внешности.

Джирики улыбнулся:

– Значит, вы один из тех, в ком сильна кровь эрнистири. Позвольте мне еще немного обдумать то, что я увидел в Шарде. Если вы пойдете со мной повидать Ликимейю, я разделю мои мысли с вами обоими.

Они продолжали свое восхождение на гору Эрна, как вдруг Эолер увидел кого-то, медленно идущего по мокрой траве.

– Одну минутку, пожалуйста. – Эолер передал поводья ситхи, соскочил с коня и пошел вслед за человеком, который шел вперед, поминутно нагибаясь, словно собирал цветы между редкими травинками. Стайка птиц вилась сзади, ныряя к земле, а потом снова устремляясь в воздух, шелестя крыльями.

– Мегвин, – позвал Эолер. Она не остановилась, так что ему пришлось ускорить шаги, чтобы догнать ее. – Мегвин, – сказал он, наконец поровнявшись с ней, – вы здоровы?

Дочь Лута обернулась, чтобы взглянуть на него. Под ее черным плащом виднелось ярко-желтое платье. На поясе была пряжка из кованного золота в виде подсолнуха. Девушка выглядела красивой и спокойной.

– Граф Эолер, – проговорила она и улыбнулась, потом нагнулась и высыпала на землю еще одну горсть посевного зерна.

– Что вы делаете?

– Сажаю цветы. Долгая битва с зимой уничтожила даже Небесные Сады. – Она остановилась и высыпала еще немного зерен. За ее спиной шумно дрались птицы.

– Что вы имеете в виду? Что за «Небесные Сады»?

Она с любопытством взглянупа на него.

– Какой странный вопрос. Но подумайте только, что за чудесные цветы вырастут из этих семян. Подумайте, как красиво будет, когда сады снова расцветут!

Некоторое время Эолер беспомощно смотрел на нее. Мегвин продолжала идти вперед, повсюду рассыпая семена. Птицы, сытые, но все еще не удовлетворенные полностью, неотступно следовали за ней.

– Но ведь вы на горе Эрна, – сказал граф, – в Эрнисадарке, в том месте, где вы росли!

Мегвин помолчала и потуже завернулась в плащ.

– Вы плохо выглядите, граф. Это неправильно. Здесь никто не должен болеть.

Джирики легко шел по траве, ведя за собой двух лошадей. Он остановился в нескольких шагах, от Мегвин и Эолера, не желая мешать.

К глубочайшему изумлению графа, Мегвии повернулась к ситхи и присела в реверансе.

– Добро пожаловать, господин Бриниох, – воскликнула она, потом выпрямилась и протянула руку к пламенеющему западному горизонту. – Какое прекрасное небо вы сделали для нас сегодня! Спасибо вам, о Светлый!

Джирики не сказал ничего, но посмотрел на Эолера с кошачьим выражением спокойного любопытства.

– Вы знаете, кто это? – спросил граф у Мегвин. – Это Джирики, ситхи. – Она не ответила и снисходительно улыбнулась. Тогда Эолер повысил голос: – Мегвин, это не Бриниох. Вы не среди богов. Это Джирики – бессмертный, но из плоти и крови, так же, как вы и я.

Мегвин обратила лукавую улыбку к ситхи.

– Мой добрый лорд, Эолер кажется больным. Может быть, в вашем сегодняшнем путешествии он подошел слишком близко к солнцу?

Граф Над Муллаха от удивления широко раскрыл глаза. Она действительно безумна или играет в какую-то непостижимую игру? Ему никогда не приходилось видеть ничего подобного!

– Мегвин, – горячо начал он.

Джирики коснулся его руки.

– Пойдемте со мной, граф Эолер. Мы поговорим позже.

Мегвин снова сделала реверанс.

– Вы так добры, лорд Бриниох. Раз вы уходите, я продолжу свою работу. Это то немногое, что я моту сделать в благодарность за вашу доброту и гостеприимство.

Джирики кивнул. Мегвин повернулась и продолжила свое медленное движение по склону горы.

– Да помогут мне боги, – прошептал Эолер. – Она безумна! Это гораздо хуже, чем я опасался.

– Даже происходящий не из вашего рода легко увидит, что она тяжело встревожена.

– Что я могу сделать? – стонал граф. – Что если ее рассудок не восстановится?

– У меня есть друг – кузина, как вы говорите – она целительница, – сообщил Джирики. – Я не знаю, сможет ли она помочь чем-нибудь этой молодой женщине, но попытаться, наверное, стоит.

Он подождал, пока Эолер сядет в седло, потом одним плавным движением вскочил на своего коня и повел молчаливого графа вверх по склону холма, к Таигу.

Услышав приближающиеся шаги, Рейчел испуганно отступила подальше в темноту и тут же выругала себя за глупость. Здесь это не имело значения.

Шаги были очень медленными, как будто шедший сильно ослабел или нес страшную тяжесть.

– Ну, и куда же мы идем? – это был хриплый шепот, понятно было, что человек теперь не часто пользовался своим глубоким и грубым голосом. – Идем. Куда мы идем? Ну хорошо, я иду. – Последовал тихий хриплый звук, который мог оказаться смехом или рыданием.

Рейчел задержала дыхание. Первой шла кошка, высоко подняв голову. После почти недельного знакомства она была почти уверена, что ее ждет обед, а не опасность. Мгновением позже из теней на свет фонаря, с трудом двигаясь, вышел человек. Его бледное, покрытое шрамами лицо заросло длинной, тронутой сединой бородой, видно было, что он страшно исхудал. Человек не открывал глаз.

– Помедленнее, – проскрипел он. – Я слаб. Не могу идти так быстро. – Он внезапно остановился, словно почувствовал свет фонаря на изувеченном лице. – Где ты, кошка? – спросил он дрожащим голосом.

Рейчел наклонилась, чтобы приласкать кошку, которая радостно терлась о ее колени, потом бросила ей кусочек долгожданной соленой говядины.

– Граф Гутвульф, – после хриплого шепота Утаньята голос Рейчел показался ей слишком громким. Человек вздрогнул и отшатнулся, едва не упав, потом вместо того, чтобы убежать, поднял перед собой дрожащие руки.

– Оставь меня в покое, проклятая тварь, – крикнул он. – Оставь меня с моим страданием. Преследуй кого-нибудь другого! Пусть уж меч получит меня, если захочет.

– Не бойся, Гутвульф, – сказала она поспешно, но при новом звуке чужого голоса граф тут же повернулся и заковылял прочь по коридору.

– Я оставляю здесь еду для тебя, – крикнула она. Оборванное привидение скрылось за поворотом, ничего не сказав. – Я оставлю ее и уйду. Я буду делать так каждый день. Тебе вовсе не нужно разговаривать со мной!

Когда замерло эхо его шагов, она дала кошке маленькую порцию вяленого мяса, и та начала жадно жевать. Большую миску с мясом она поставила в пыльную нишу, где ее не сможет достать кошка, но зато легко найдет живое пугало, если только наберется смелости вернуться.

Все еще не очень понимая, в чем заключается ее цель, Рейчел подняла фонарь и пошла обратно к лестнице, которая вела к верхним, более знакомым частям замкового лабиринта. Теперь дело сделано, и отступать уже поздно. Но зачем она сделала это? Теперь ей снова придется рисковать, поднимаясь на верхние этажи, потому что ее запасы были рассчитаны на одну экономную женщину, а не на двух взрослых и кошку с бездонным желудком.

– Риаппа, спаси меня от моей собственной глупости, – проворчала Рейчел.

Может быть дело было в том, что только так она могла приносить хоть кому-то благо в эти ужасные дни? Она никогда не стремилась к благотворительности, считая большинство попрошаек здоровыми людьми, бегущими от любой работы. Но сейчас ей хотелось помочь Гутвульфу. Времена изменились, и Рейчел изменилась вместе с ними.

А может быть она просто не может выносить одиночества? Рейчел фыркнула в свой адрес и поспешила по коридору к лестнице.

7 ЗВУК РОГА

Несколько странных событий произошло в первые дни после того, как принцесса Мириамель и ее спутники прибыли на Сесуадру.

Первым, и наименее значительным, была перемена, произошедшая с Ленти, гонцом графа Страве. Насупленный пирруинец провел первые дни в Новом Гадринсетте, расхаживая по местному рынку, приставая к женщинам и затевая драки с торговцами. Он всем показывал свои ножи, давая понять, что не побоится использовать их, если будет приведен в соответствующее настроение.

Как только прибыли герцог Изгримнур и принцесса, пирруинец немедленно удалился в отведенную ему палатку и некоторое время вообще не выходил оттуда. Его пришлось долго уговаривать покинуть сей безопасный кров даже для того, чтобы забрать ответ Джошуа его хозяину Отраве, а уж когда Ленти понял, что герцог Изгримнур собирается при этом присутствовать, размахивающий ножами посланник ослабел в коленях, так что ему пришлось сидя выслушивать инструкции принца. Очевидно – по крайней мере в таком виде рассказывали эту историю на рынке – он и Изгримнур уже встречались раньше, и Ленти не нашел это знакомство особенно приятным. Получив ответ Джошуа, пирруинец поспешно покинул Сесуадру. Никто, включая и самого Ленти, особенно не жалел о его отъезде.

Вторым, куда более поразительным событием было заявление герцога Изгримнура, что высокий старик, которого он привез с юга, на самом деле бы Камарисом са-Виниттой, величайшим героем эпохи короля Джона. По всему селению ходили слухи, что когда Джошуа сообщили об этом в первый же вечер после возвращения герцога и принцессы, он упал перед стариком на колени и поцеловал ему руку – а это выглядело вполне веским доказательством того, что Изгримнур говорил правду. Как ни странно, однако, предполагаемый сир Камарис ни капли не был тронут жестом Джошуа. В Гадринсетте немедленно стало известно, что старик был ранен в голову, сошел с ума от пьянства, или колдовства, или огромного количества других причин, и принял обет молчания.

Третьим и самым печальным происшествием была смерть старого Таузера. В ту ночь, когда вернулась Мириамель, бедный шут умер во сне. Большинство согласилось на том, что его старое сердце не выдержало такого возбуждения. Те, кто знал, через какие ужасы прошел Таузер вместе с остальным ближайшим окружением Джошуа, были не так в этом уверены, но в конце концов шут был очень старым человеком, так что в его уходе никто не находил ничего странного. Двумя днями позже на похоронах Джошуа очень тепло говорил о нем, напомнив немногочисленным провожающим о долгой службе Таузера королю Джону. Однако некоторые заметили, что несмотря на эту хвалебную речь, Таузера похоронили рядом с погибшими в последней битве, а не вместе с Деорнотом в саду за Домом Расставания.

В память о том, как Таузер учил его основам музыкального мастерства, арфист Сангфугол проследил, чтобы вместе со стариком похоронили лютню и потрепанный шутовской наряд. После того, как могила была зарыта, Сангфугол и Саймон вместе разбросали по темной земле первые подснежники.

– Говорят, что он должен был умереть, когда вернулся Камарис. – Мириамель плела ожерелье из собранных для нее Саймоном подснежников. – Один из немногих людей, которых он зная в прежнее время. Они так и не успели поговорить. Правда, я думаю, Камарис вряд ли что-нибудь сказал бы ему.

Саймон покачал головой.

– Таузер говорил с Камарисом, принцесса, – он помолчал. Ему все еще казалось странным называть ее этим титулом, особенно когда она сидела так близко к нему, живая, дышащая. – Когда Таузер увидел его – еще прежде чем Изгримнур сказал, кто это, – он побелел. Он сложил руки вот так, постоял молча, а потом прошептал: «Я никому не говорил, лорд, клянусь!» И ушел в свою палатку. Я думаю, никто кроме меня не слышал, как он это сказал. Я не знал, что это может значить – и не знаю до сих пор.

Мириамель кивнула.

– Я думаю, теперь уж мы никогда не узнаем, – она взглянула на Саймона и быстро опустила глаза.

Саймон подумал, что сейчас она красивее, чем когда-либо. Ее волосы снова стали золотыми, краска стерлась. Они были по-мальчишески коротко подстрижены, но Саймону скорее нравилось, как они подчеркивают твердую линию ее подбородка и зелень глаз. Даже слегка более серьезное выражение лица, появившееся после путешествия, только делало ее еще привлекательней. Он восхищался ею, вот нужное слово, и ничего не мог поделать со своими чувствами. Ему хотелось защитить ее от всего на свете, и в то же время он прекрасно понимал, что она никогда не позволила бы обращаться с ней, как с беспомощным ребенком.

Саймон чувствовал, что с Мириамелью произошли еще какие-то изменения. Она по-прежнему была доброй и вежливой, но появилась некоторая отдаленность, которой он не помнил, и даже замкнутость. Хрупкое равновесие, выкованное ранее между ними, сейчас было нарушено, но Саймон не совсем понимал, что же пришло на его место. Мириамель была немного отдалившейся и в то же время знающей о нем больше, чем когда-либо раньше. Казалось, он чем-то пугал ее.

Он не мог отвести от нее глаз, и благодарил Провидение за то, что внимание Мириамепи в этот момент было полностью сосредоточено на цветах, лежащих у нее на коленях. Прошла неделя после ее возвращения, и первая неловкость исчезла, но между ними все равно оставалась какая-то брешь. Даже тогда, в Наглимунде, где он впервые увидел ее в подобающем ее титулу королевском наряде, она не была так далека от него.

Саймон рассказал ей – не без гордости, конечно – о некоторых своих приключениях за последние полгода, и к своему удивлению обнаружил, что переживания принцессы были немногим менее безумными и невероятными, чем его собственные. Сперва он решил, что пережитых ею кошмаров – килп, гантов, смерти Динивана и Ликтора Ранессина, а также не совсем понятного заключения на корабле какого-то наббанайского вельможи – вполне достаточно, чтобы объяснить выросшую между ними стену. Теперь он не был уверен в этом. Они были друзьями, и даже если он никогда не сможет рассчитывать на большее, это была настоящая дружба, верно ведь? Что-то случилось, и это что-то заставляло ее вести себя с ним по-другому. Может быть, дело во мне? думал Саймон. Может быть, это я изменился так сильно, что больше не нравлюсь ей?

Он задумчиво погладил бороду. Мириамель подняла глаза, поймала его движение и насмешливо улыбнулась. Ему стало тепло: сейчас она была почти прежней Марией, девушкой-служанкой.

– Ты, конечно, гордишься ею, верно?

– Чем? Моей бородой? – Саймон внезапно обрадовался, что не стал сбривать ее, потому что она скрыла предательский румянец. – Она просто… вроде выросла.

– Ага. Неожиданно? За одну ночь?

– А что в этом такого? – спросил он, уязвленный. – Я теперь рыцарь, клянусь кровавым древом! Почему у меня не может быть бороды?

– Не богохульствуй. Во всяком случае в присутствии леди и тем более в присутствии принцессы. – Она бросила на него взгляд, который должен был быть строгим, но не произвел желанного эффекта, благодаря улыбке, которую ей не удалось подавить. – Кроме того, если ты и вправду рыцарь, Саймон – а я думаю, что придется поверить тебе на слово, пока я не вспомню спросить об этом у дяди Джошуа – это не значит, что ты достаточно стар, чтобы отрастить бороду и не выглядеть при этом глупо.

– Спросить у Джошуа? Да спросите у кого угодно! – Саймон разрывался между радостью видеть ее прежней и раздражением от ее слов. – Недостаточно стар! Да мне уже почти шестнадцать лет! Будет через две недели, на день святого Истрина! – Он сам с удивлением понял, что это случится довольно скоро, когда отец Стренгьярд на днях обмолвился относительно праздника святого.

– Правда? – Мириамель посерьезнела. – Мой шестнадцатый день рождения пришелся на путешествие по Кванитупулу. Кадрах был очень мил – он украл для меня торт с джемом и несколько лейклендских гвоздик – но это все равно был не очень-то веселый праздник.

– Этот проклятый вор, – зарычал Саймон. Он все еще не забыл о своем кошельке и том позоре, который ему пришлось вынести после его пропажи, хотя с тех пор, казалось, прошла целая вечность.

– Не говори так, – сказала Мириамель неожиданно резким тоном. – Ты ничего о нем не знаешь, Саймон. Он много страдал. У него была тяжелая жизнь.

Саймон с отвращением передернул плечами.

– Он страдал? А как насчет людей, которых он обворовывал?

Глаза принцессы сузились:

– Я запрещаю тебе говорить о Кадрахе. Ни единого слова!

Саймон открыл рот, потом закрыл его. Будь я проклят, подумал он, с девушками держи ухо востро, не то попадешь в беду. Все они только практикуются, чтобы со временем превратиться в Рейчел Дракона.

Он набрал в грудь воздуха.

– Мне очень жаль, что ваш день рождения вышел не слишком приятным.

Некоторое время она сердито смотрела на него, потом смягчилась.

– Может быть, когда наступит твой, Саймон, мы отпразднуем вместе. Можно было бы подарить друг другу подарки, как это делают в Наббане.

– Вы уже подарили мне один. – Он полез за пазуху и вытащил клочок голубой ткани. – Вы помните? Когда я собирался уходить на север с Бинабиком и остальными.

Некоторое время Мириамель молча смотрел на него.

– Ты сохранил это? – тихо спросила она.

– Конечно. Я его практически не снимал. Разумеется, я сохранил его.

Ее глаза расширились, потом она отвернулась и резко поднялась с каменной скамейки.

– Я должна идти, Саймон, – странным голосом сказала принцесса. Она избегала его взгляда. – Извини, пожалуйста. – Подхватив юбки, Мириамепь побежала по белым и черным плитам Сада Огней.

– Будь я проклят! – выругался Саймон. Все шло так хорошо. Что же он сделал? Когда наконец он научится понимать женщин?

Бинабик, как человек, ближайший к полноправному носителю свитка, принял клятвы у Тиамака и отца Стренгьярда. После того, как они присягнули, тролль, в свою очередь, принес клятву им. Джулой сардонически наблюдала, как произносились торжественные слова. Она никогда особенно не понимала формальностей Ордена, и это стало одной из причин, по которым она никогда не была носителем свитка, несмотря на все уважение, которым она пользовалась среди членов Ордена. Были и другие причины, но Джулой никому не говорила о них, а ее старых товарищей, могущих что-то объяснить, уже не было в живых.

Тиамак разрывался от радости и разочарования. Он долго мечтал об этом дне, но всегда представлял себе, что получит свиток и перо от Моргенса, а Ярнауга и Укекук, улыбаясь, поприветствуют его. Вместо этого он сам привез брелок Динивана из Кванитупула, после того как Изгримнур привез его туда, и теперь чувствовал себя до некоторой степени незаконным преемником тех великих душ.

Желудок вранна забурчал. Джулой сверкнула на него желтыми глазами, и Тиамак смущенно улыбнулся. В возбуждении последних утренних приготовлений он забыл поесть. Теперь его охватило замешательство. Вот! Это Те, Кто Наблюдают и Творят напоминают ему, как он незначителен. Наступает новая эпоха – собравшимся здесь придется очень много работать, чтобы стать вполовину такими же прекрасными носителями, какими были их предшественники. Это научит Тиамака, дикаря из Деревенской Рощи, быть настолько опрометчивым.

В животе снова забурчало. На сей раз Тиамак избежал взгляда Джулой и подтянул колени поближе к туловищу, сжавшись на застеленном циновками полу палатки Стренгьярда, как рыночный торговец горшками в холодный день.

– Бинабик просил меня говорить, – сказала Джулой, когда с клятвами было покончено. Она была оживлена, как жена старейшины, которая объясняет новобрачной, как варить еду и нянчить младенцев. – Поскольку я единственная, кто знал всех остальных носителей свитка, я согласилась. – Ее свирепый взгляд не давал Тиамаку чувствовать себя особенно уютно. До своего прибытия на Сесуадру он только переписывался с лесной женщиной и понятия не имел о силе ее присутствия. Теперь он лихорадочно, вспоминал письма, которые посылал ей, надеясь, что все они были подобающе вежливыми. Джулой совершенно определенно была не тем человеком, которого ему хотелось бы рассердить.

– Вы стали носителями свитка может быть в самое трудное время, какое видел мир, хуже даже, чем эпоха Фингила – эпоха завоеваний, грабежей и разрушения знаний. Все вы знаете достаточно, чтобы понимать: происходящее сейчас – это нечто гораздо большее, чем простая война между двумя претендентами на престол. Элиас Эркинландский каким-то образом заручился поддержкой Инелуки, Короля Бурь, чьи неумершие руки дотянулись, наконец, до людей с Водопадов норнов, чего Эльстан, Король Рыбак, боялся века назад. Мы должны как-то предотвратить зло, превратив войну между братьями в битву с абсолютной тьмой. И первой частью этой задачи, видимо, является загадка мечей.

Обсуждение стихотворения Ниссеса о мечах зашло далеко за полдень. К тому времени, когда Бинабик подумал, что всем им радо чего-нибудь поесть, драгоценный манускрипт Моргенса был разбросан по всей палатке. Каждую страницу внимательно изучали и горячо обсуждали до тех пор, пока пропитанный спорами воздух не начинал звенеть.

Теперь Тиамак понимал, что в послании Моргенса имелось в виду стихотворение о трех мечах. Вранн думал и раньше, что никто не может знать о его тайном сокровище – теперь было очевидно, что никто и не знает. Но, если бы до сих пор у него не развилось здоровое уважение ученого к странным совпадениям, сегодняшняя дискуссия заставила бы его серьезно подумать об этом. Когда хлеб и вино обошли всех, а самые острые разногласия были несколько смягчены набитыми ртами и приятным теплом, Тиамак наконец заговорил.

– Я и сам нашел кое-что, как я надеюсь, способное вас заинтересовать. – Он бережно поставил свою чашу и достал из сумки завернутый в листья пергамент. – Я купил это на рынке в Кванитупуле и собирался отвезти в Наббан Динивану, посмотреть, что он скажет. – Он с величайшей осторожностью развернул свиток, а трое его товарищей придвинулись поближе, чтобы посмотреть, что там. Тиамак чувствовал те же волнение и гордость, которые, наверное, чувствует отец, впервые представляющий ребенка старейшинам для утверждения имени.

Стреигьярд глубоко вздохнул:

– Благословенная Элисия, это настоящее?

Тиамак покачал головой.

– Если нет, то это великолепная подделка. Когда я учился в Пирруине, я видел множество рукописей времен Ниссеса. Это руны Риммергарда, как их написали бы в те годы. Вы только посмотрите на обратные спирали. – Он протянул слегка дрожащий палец к пергаменту.

Бинабик прищурился:

– . «Из Сада Нуанни…», – прочитал он.

– Я думаю, что имеются в виду южные острова, – сказал Тиамак. – Нуанни…

– Был древним наббанайским богом морей. – Стренгъярд был так возбужден, что позволил себе перебить вранна – поразительная вольность для застенчивого священника. – Конечно, «Сад Нуанни» – это острова! Но что может значить остальное?

Когда остальные склонились над пергаментом, уже начиная спор, Тиамак ощутил прилив гордости. Его ребенок встретил одобрение старейшин.

– Этого недостаточно, чтобы удержать наши позиции. – Герцог Изгримнур сидел лицом к Джошуа на табурете в темной палатке принца. – Ты выиграл важное сражение, но это почти что ничего не значит для Элиаса. Еще несколько месяцев, и никто не вспомнит о твоей победе.

Джошуа нахмурился:

– Я понимаю. Потому я и собираюсь созвать рэнд.

Изгримнур покачал головой.

– Этого недостаточно, прости мою грубость.

Принц слабо улыбнулся:

– Так и надо, Изгримнур.

– Тогда дай мне сказать то, что нужно. Необходимы новые победы и как можно скорее. Если мы не сумеем оттеснить Элиаса, не будет иметь никакого значения, сработает эта ерунда с тремя мечами или нет.

– Ты действительно думаешь, что это ерунда?

– После всего, что я видел в прошлом году? Нет, теперь я ничего не могу называть ерундой – в эти времена – но мы забываем о сути. Пока мы сидим тут, как кошка на дереве, не будет никакой возможности достать Сверкающий Гвоздь, – герцог фыркнул. – Молот Дрора! Я все еще не привык думать, что старый меч Джона на самом деле Миннеяр. Ты легко мог бы сшибить мою голову гусиным пером, когда сообщил мне это.

– Похоже, что всем нам придется привыкнуть к постоянным сюрпризам, – сухо сказал Джошуа. – Но что ты предлагаешь?

– Наббан. – Изгримнур не задумывался ни на секунду. – Я знаю, мне следовало бы убедить тебя мчаться в Элвритсхолл, чтобы попробовать освободить моих людей. Но ты прав, что не хочешь делать этого. Если то, что я слышал, соответствует действительности, половина дееспособных мужчин в Риммергарде загнана в армию Скали: а это означает, что необходимо долгое изнурительное сражение, чтобы разбить его. Тан Кальдскрика – твердый человек и хитрый боец. Я ненавижу его подлое предательство, но последним назову его легким противником.

– Но ситхи в Эрнистире, – заметил Джошуа. – Ты же слышал.

– Что из того? Я не могу получить ни кожи, ни шерсти из россказней парнишки Саймона, а эта беловолосая колдунья не кажется мне разведчиком, на основе сообщений которого стоит строить целую военную кампанию, – герцог поморщился. – Чудесно, если ситхи и эрнистири действительно выгнали Скали. Я буду кричать ура громче всех. Но оставшиеся люди Скали, которых ты захочешь завербовать, будут разбросаны по всему Фростмаршу; даже теперь, когда погода улучшилась, я никому не пожелал бы разыскивать их и убеждать идти войной на Эркинланд. А это мои люди. Это моя страна, Джошуа… так что лучше уж слушай, что я говорю. – Он свирепо нахмурил кустистые брови, как будто одна мысль о возможных возражениях принца ставила под сомнение его здравый смысл.

Принц вздохнул.

– Я всегда слушаюсь тебя, Изгримнур. Ты держал меня на коленях, а потом учил тактике, вспомни.

– Я не настолько старше тебя, щенок, – проворчал герцог. – А не будешь следить за своими манерами, я вытащу тебя на снег и дам хороший урок.

Джошуа улыбнулся.

– Отложим это на какой-нибудь другой день. Ах, но как хорошо, что ты. снова со мной, Изгримнур! – лицо его стало более спокойным. – Итак, Наббан, говоришь ты. Как?

Изгримнур подвинулся поближе к принцу и понизил голос:

– Страве пишет, что время подходящее – Бенигарис чертовски непопулярен. Всюду говорят, что он сам убил своего отца.

– Армия герба Зимородка не изменит на основании базарных слухов, – возразил Джошуа. – Немало отцеубийц уже правили Наббаном, вспомни. В любом случае командование превыше всего ставит преданность Дому Бенидривинов. Они будут сражаться с любым иностранным захватчиком – даже с Элиасом, если он прямо заявит о своих намерениях. И уж конечно они не станут предавать Бенигариса ради меня. Знаешь старую наббанайскую пословицу: «Лучше наш ублюдок, чем ваш святой»?

Изгримнур весело ухмыльнулся в усы:

– А кто говорит о том, чтобы убеждать их бросить Бенигариса ради тебя, мой принц? Милостивый Эйдон, скорее они послушают Нессаланту, чем тебя!

Принц раздраженно тряхнул головой:

– Хорошо, тогда ради кого?

– Камарис, черт возьми. – Изгримнур для пущей убедительности хлопнул широкой рукой по бедру, – Он законный наследник герцогства – Леобардис-то получил трон только потому, что Камарис исчез и все считали его покойником!

Джошуа в изумлении уставился на старого друга:

– Но он же безумен, дядюшка, или, во всяком случае, слабоумен.

Герцог выпрямился:

– Они не возражали против трусливого отцеубийцы. Почему бы им не предпочесть героического простака?

Принц снова тряхнул головой, на сей раз от удивления.

– Ты меня просто поражаешь, Изгримнур. Откуда такая идея?

Изгримнур свирепо улыбнулся:

– У меня было сколько угодно времени для раздумья с тех пор, как я нашел Камариса в этом вонючем трактире в Кванитупуле. – Он запустил пальцы в бороду. – Жаль, Эолера здесь нет. Посмотрел бы он, каким хитрющим интриганом я стал на старости лет!

Принц засмеялся.

– Что ж, я совсем не уверен, что твоя идея сработает, но во всяком случае об этом стоит подумать. – Он поднялся и подошел к столу. – Хочешь еще вина?

Изгримнур поднял кубок.

– Эти чертовы размышления, это такая работа, знаешь, вызывающая жажду. Налей, пожалуйста.

– Это прай'за – Вечно Свежая, – Адиту приподняла тонкую лозу, чтобы показать Саймону бледно-голубой цветок. – Даже если его сорвать, он не завянет, пока не пройдет его время. Говорят, его привезли из Сада на кораблях нашего народа.

– Некоторые женщины здесь носят его в волосах.

– Как и наши – мужчины и женщины, – заметила ситхи, бросив на юношу веселый взгляд.

– Будьте добры, одну секунду, здравствуйте, – окликнул кто-то. Обернувшись, Саймон узнал Тиамака, враннского друга Мириамели. Маленький человек казался страшно возбужденным. – Принц Джошуа хочет, чтобы вы пришли, сир Саймон, леди Адиту. – Он начал изображать поклон, но был слишком взволнован, чтобы завершить его по всем правилам. – О, пожалуйста, поторопитесь!

– В чем дело? – спросил Саймон. – Что-то случилось?

– Как нам кажется, мы нашли что-то важное. – Он нетерпеливо подпрыгивал, торопясь скорее идти к принцу. – В моем пергаменте – моем!

Саймон покачал головой:

– В каком пергаменте?