Текст книги "Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия"

Автор книги: Татьяна Руденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

«У нас морозы и – балы»

Годы правления императоров Александра I и Николая I отмечены многочисленными блистательными увеселениями. Переписка, дневники и воспоминания современников изобилуют описаниями балов, собраний, маскарадов. В январе 1815 года москвичка Мария Волкова сообщала подруге: «Балам здесь нет числа, нет физической возможности везде бывать. <…> В нынешнем году отчаянно пляшут. Не успела я отдохнуть после двух утомительных балов, а нынче опять должна ехать на вечер. В пятницу до 5 часов плясали у Оболенских, вчера у Ф. Голицына, а нынче отправляемся к г-же Корсаковой»²⁶⁹. А вот дневниковая запись М.А. Корфа, датированная январем 1843 года: «Вчера, в воскресенье, был небольшой танцевальный вечер у наследника. человек на сто. <…> Вообще Петербург наш, нисколько не заботясь ни об ужасном беззимии, ни о вредном влиянии его на все отрасли промышленности, танцует себе нынче, как всегда, напропалую. В субботу, например, был бал у кн[язя] Юсупова, вчера, как я уже сказал, у наследника, сегодня у Бутурлина, завтра будет у Лазаревых, в четверг – у гр[афа] Воронцова. И если взять в соображение, что на всех этих балах танцуют все одни и те же лица, и что для танцоров они продолжаются до 3-го – 4-го часа, то становится, право, страшно и грустно за здоровье наших молодых людей»²⁷⁰.

Между тем в XIX веке бал служил не только видом досуга, но и важным коммуникативным средством в дворянском обществе. А генерал-губернатор Одессы граф П.Е. Коцебу «смотрел на балы как на средство оживления города не только в увеселительном, но и в коммерческом отношении»²⁷¹. Супруга губернатора не оставалась в стороне: «Скромные, но радушные приемы оказывала у себя графиня Коцебу; зато особенно великолепны были у нее ежегодные балы. Балы в прежнее время не только имели значение, как объединявшие светское общество, но преследовали еще специальную цель: оживить движение торговли в городе. В особенности рады были этим балам швейные мастерские и модные магазины»²⁷².

Правила хорошего тона предполагали, что «приглашения на бал делаются по крайней мере осьмью днями прежде назначенного дня, для того чтоб дать время дамам приготовить все принадлежности к нарядам»²⁷³. Иногда бальные туалеты шились крепостными швеями и горничными, но чаще их заказывали у модисток и портних.

Дама, получившая приглашение на бал, спешила в магазин. «В… антракте Полунина обратилась к Раховской со словами:

– Вы знаете, великий вопрос о нашем бале наконец решен. Он будет раньше, чем предполагалось, потому что мужу надо ехать в Берлин. В понедельник, – потрудитесь это запомнить и поспешить с приготовлениями.

Это известие очень взволновало Софью Николаевну. Для женщины бал означает – туалет. <…>

M-me Обон, высокая, полная, с седыми волосами, подвитыми и расчесанными с точностью парика, встретила на другой день Софью Николаевну с тою преувеличенною предупредительностью, какую у нее находили только самые выгодные заказчицы. Она тотчас поручила своей закройщице двух других дам, приехавших раньше, и занялась исключительно Раховскою.

– Я уже думала о вас, – объявила она. – Вам нужно что-нибудь особенное, необыкновенное, не правда ли? Вот взгляните на эти новые куски. У меня есть идея…

Софья Николаевна с наслаждением погрузила руки в чуть шелестящий, мягкий шелк и в упругую волну каких-то немнущихся, легких и плотных тканей. Это было упоительно. Ей казалось, что из каждого куска можно создать чудеса. Один розовато-серый оттенок в особенности пленял ее. Он бросал бы такой чудный отблеск на ее чуть-чуть смуглую кожу.

– Как бы вы сделали, если бы я выбрала вот это? – спросила она.

– А, я почти знала заранее, что вы остановитесь на этом оттенке, – сказала тоном восторга m-me Обон. – Но я нарочно хотела дать вам выбрать, чтоб быть увереннее в вашем вкусе. Теперь я вам покажу мою идею.

И она достала из ящика большую картонку, в которой лежала, тщательно уложенная, какая-то паутина из золотых кружев, нитей и блесток. Своими опытными руками m-me Обон принялась осторожно отделять верхний слой этой паутины, подкладывая под него полосу розовато-серой ткани. И по мере того, как паутина все более отделялась, на ней проступал нежный рисунок каких-то фантастических листьев, стеблей и линий.

Раховская вдруг резко отвернулась от этого обольстительного зрелища.

– Нет, это мне не по средствам. Я не могу заказывать такие платья. Сделайте мне что-нибудь проще, – сказала она.

Лицо m-me Обон приняло словно обиженное выражение.

– Проще? Но я, право, не знаю, что можно сделать проще для такого бала, – произнесла она. – И для такой прелестной особы, как вы. К вашей красоте удивительно идет эта тонкая, почти скрытая роскошь. Взгляните, ведь эта паутина почти исчезает в тени.

И она повернула ткани таким образом, что паутина в самом деле как будто исчезла.

Софье Николаевне казалось, что ее истязают. Она уже чувствовала, что если откажется от «идеи», то что-то отлетит от нее, от ее счастья.

– Но сколько же может стоить такое платье? – спросила она заметно дрогнувшим голосом.

– Право, я сейчас не могу вам сказать, – ответила равнодушно m-me Обон. – Хорошие вещи всегда стоят хороших денег. Но об этом не стоит говорить, если идея вам нравится. Я не могу назначить цену раньше, чем вещь будет сделана. Вы понимаете, у меня нет модели, я должна создавать, и я не могу заранее знать, сколько чего пойдет. <…>

– Послезавтра, в это время, – напомнила m-me Обон, провожая ее до дверей. – Вы увидите, какой фурор произведет ваш туалет на бале.

Хотя это была обычная фраза, которую m-me Обон говорила всем своим клиенткам, но на этот раз она не ошиблась. Туалет Раховской произвел целую сенсацию»²⁷⁴.

Светская жизнь Москвы оживала около ноября, когда в дворянских особняках начиналась череда танцевальных вечеров, балов и маскарадов, а завершалась в последний день Масленицы ²⁷⁵. Здешняя знать обыкновенно устраивала пышный праздник 12 декабря в честь дня рождения императора Александра I²⁷⁶. В далеком 1805 году по этому случаю ожидался огромный обед у начальника столицы, а «вечером нарядный бал в Дворянском собрании. На Кузнецком мосту точно гулянье: в магазинах толпа, а у мадам Обер-Шальме такой приезд, что весь переулок заставлен каретами»²⁷⁷. В эпоху Николая I Благородное собрание открывалось «20 ноября или блестящим балом 6 декабря, в день тезоименитства императора»²⁷⁸.

Городскую суету в канун Рождества и Нового года живо передают произведения классиков. «Наступил канун Нового года; улыбнулся Москве трескучий мороз; выставил Люке на гигантские окна свои нескончаемые ряды бумажных сюрпризов, m-me Annette припечатала о получении прямо из Парижа таких головных уборов, лент и всяких нарядов, что и сам Париж не поверил бы, что он изобрел такие чудеса. Захлопали в ладони кучера у всех магазинов. <…> От Рено до скромного Поплюйкина все подняли цену на залежавшиеся шерстяные материи, атласы, трико и прочую пестроту полубумажных тканей; все повылезло из подвалов и перешло в швальни. В городе заговорили о двух невиданных еще праздниках; потребовались бархат pensee и бусы; мадам Вуато купила место для будущего дома и дала задаток за кирпич: у мадам Вуато кроились костюмы всех наций. У подъезда Матиаса устроилось гулянье, а на обширном дворе Магазина Русских Изделий была непроходимая толпа»²⁷⁹. О выручке в модных магазинах писал в декабре 1819 года

В.Л. Пушкин: «Накануне нового года князь Барятинский дает маскарад. Все наши красавицы в тревоге, и на Кузнецком мосту проезда нет. Я уверен, что мадам Ле-Бур получит теперь барыши сто на сто»²⁸⁰.

Предпраздничный Петербург описан в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Испытание»: «В улицах толкотня, на тротуарах возня по разбитому в песок снегу; сани снуют взад и вперед. <…> Парикмахерские ученики бегают как угорелые, со щипцами и ножницами. <…> Ремесленники спешат дошивать заказное, между тем как их мастера сводят счеты, из коих едва ли двадцатый будет уплачен. Купцы в лавочках и в Гостином дворе брякают счетами, выкладывая годовые барыши. Невский проспект словно горит. Кареты и сани мчатся на перегонку[12]12
  Так в первоисточнике.


[Закрыть], встречаются, путаются, ломают, давят. Гвардейские офицеры скачут покупать новомодные эполеты, шляпы, аксельбанты, примеривать мундиры и заказывать к Новому году визитные карточки, – эти печатные свидетельства, что посетитель радехонек, не застав вас дома. Фрачные, которых военная каста называет обыкновенно «рябчиками», покупают галстухи, модные кольца, часовые цепочки и духи, – любуются своими ножками в чулках а jour, и повторяют прыжки французских кадрилей. У дам свои заботы важнейшие, которым, кажется, посвящено бытие их. Портные, швеи, золотошвейки, модные лавки, английские магазины, все заняты – ко всем надобно заехать. Там шьется платье для бала; там вышивается золотом другое для представления ко Двору; там заказана прелестная гирлянда с цветами из Потерянного рая; там, говорят, привезли новые перчатки с застежками – там надо купить новые серьги или браслеты, переделать фермуар или диадему, выбрать к лицу парижских лент, и перепробовать все восточные духи»²⁸¹.

Вот и в декабре 1836 года столичная знать металась по городу – каких только издержек не требовали предновогодние хлопоты! Очевидец писал: «…у нас морозы и – балы! <…> К 6-му генваря готовят китайский маскарад во дворце. Графиня Разумовская будет китайской царицей. <…> Графиня. искала шелковых китайских] материй. У Чаплина по 100 р. аршин. Ей нужно 6 ар., она хотела купить кусок в 7, но Чаплин не соглашается продать менее 60 ар. за 100 р., т. е. 6000 рублей на платье, потому что этот запас сделан у него для полного свадебного апартамента. Увидишь, что царица китайская купит 60 вместо 6»²⁸². Вообще, Марья Григорьевна неустанно хлопотала о приобретении модных нарядов. «Так, в ноябре 1858 года среди «слухов и толков», волновавших петербуржцев, один был связан с доставкой графиней Разумовской на имя великой княгини Марии Николаевны до 20 «больших ящиков с разными уборами и другими, закупленными ею в Париже вещами»²⁸³. Дожив до 90 с лишним лет, графиня «до конца жизни одевалась по моде, и после ее смерти осталось несколько сот платьев и сундуки с кружевами и лентами»²⁸⁴.

Родовитым и богатым клиентам туалеты доставлялись на дом. В 1820-х годах двухэтажный дом на Большой Никитской, принадлежавший Лизавете Петровне Глебовой-Стрешневой, считался одним из центров высшего московского общества. «Вдруг, в средине зимы, в этом печальном доме произошло нечто необычное.

В сумерки в ворота вошли две молодые девушки в салопчиках и шерстяных платках. Они притащили огромную черную картонку, перевязанную ремешками.

По черной лестнице они пробрались с своею ношею в девичью.

И через минуту по всему дому разнеслась удивительная весть:

– Из французского магазина принесли старшей барышне бальный туалет! Барышню везут на бал!

Действительно, в тот день московский генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын давал большой бал.

Среди местной знати было принято вывозить девиц в первый раз в свет именно на такие полуофициальные балы.

И так как нашей Наташе в этом году исполнилось восемнадцать лет, то Лизавета Петровна решила показать ее высшему московскому обществу. <…>

В комнате барышень началась торжественная суета.

Явился парикмахер с Кузнецкого моста и завил Наташе локоны. В густые шелковистые волосы ее вплели noeud d’Apollon, для которого бабушка прислала нитку фамильных жемчугов. Из картонки извлекли бледнорозовое газовое платье на белом атласном чехле, убранное нежными блондами и цветами. Мастерицы из магазина надели его на Наташу, обдернули, расправили складки. <…>

– Барышня, пожалуйте к бабушке! – объявила вбежавшая в комнату Луша.

Наташа встала, быстро несколько раз перекрестилась и осторожно, держа руки так, чтобы не прикасаться к платью, поднялась по витой лестнице наверх.

Лизавета Петровна, уже совсем принаряженная, сидела перед туалетным зеркалом и застегивала на худой, изсохшей шее фамильный фермуар. Наташа должна была несколько раз пройти перед нею, показывая со всех сторон свой туалет.

– Очень мило, – одобрила бабушка. – Да и странно было бы, если б за такую цену не сделали хорошенького платьица»²⁸⁵.

Бал в Одесском клубе. 1830-е гг. Бокачини. Литография

А вот в романе «Брак, каких мало» генеральская дочка Надина Зеленцова «так рассердилась на неудачу с платьем, что с ней чуть не сделался истерический припадок». Платье «было принесено к ней портнихой с десятого часа, и было розовое атласное с белыми цветами; но когда она примерила его, то оказалось, что лиф слишком широк в талии, а белые цветы совсем не идут к смуглой ее коже, вследствие чего портниху усадили перешивать платье, а горничная отправлена была к цветочнице с поручением привезти немедленно других цветов, состоящих преимущественно из зелени, или из каких-нибудь плодов, только чтоб белого не было в них ни одного бутона»²⁸⁶.

В домах, где устраивался бал, одну из зал отводили под туалетную комнату для гостей. Обозреватель «Северной пчелы» зафиксировал, как выглядели эти помещения в московских особняках в 1840 году: «Туалетные комнаты обиваются обыкновенно атласом, украшаются гирляндами. Около тонких голландских диванчиков возвышаются пирамиды из душистых, роскошных цветов. Все стены увешаны зеркалами»²⁸⁷. Здесь хозяева заготавливали мелкие детали туалета на какой-нибудь непредвиденный случай. Так, в 1817 году графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская давала блистательный бал в честь императора, «говорили, что одни туалетные вещи для уборной комнаты ценились в 15 тыс. рублей»²⁸⁸. Тут же «дежурили» нанятые на время бала модистки или парикмахеры. В повести «Княжна Мими» читаем: «На другом конце дома находилась заветная комната, неприступная для мужчин. Там огромное зеркало, ярко освещенное, отражало голубые шелковые занавески: оно было окружено всеми прихотями причудливой моды; цветы, ленты, перья, локоны, перчатки, румяны – все было разбросано по столам, как Рафаэлевы арабески; на низком диване лежали рядами бело-синеватые парижские башмаки – это воспоминание о хорошеньких ножках, – и, казалось, скучали своим одиночеством; несколько в отдалении, под легким покрывалом, перегибались через спинку кресел те таинственные выдумки образованности, которых благоразумная женщина не открывает и тому, кто имеет право на ее полную откровенность: эти эластические корсеты, эти шнурки, эти подвязки, эти непонятные накрахмаленные платки, вздернутые на снурок, или перевязанные посередине, и проч., и проч. Один мосье Рави с великолепным, будто из фарфора вылитым хохлом на голове, в белом фартуке, с щипцами в руках, имел право находиться в этом гинекее во время бала; на мосье Рави не действовал магнетический воздух женской уборной, от которого у другого дрожь пробегает по телу; он не обращал внимания на эти роскошные оттиски, остающиеся в женской одежде, которую так хорошо понимали древние ваятели, взмачивая покрывало на Афродите; как начальник султанского гарема, он хладнокровно дремал посреди всего его окружающего, не думая ни о значении своего имени, ни о том, что внушала подобная комната его пламенному единоземцу»²⁸⁹. В письме иностранца Фердинанда Кристина также упоминаются помощницы из модисток, приглашенные на московский бал (1831): «Во время карнавала[13]13
  Масленичные гулянья.


[Закрыть] у нас были великолепные балы, но бал у полковника Лазарева подавил все остальные. Он походил на придворный бал. Помещение было обширным, при входе цветы и кустарники, блестящее общество, изысканные прохладительные напитки, невидимый оркестр, туалетная комната, снабженная перчатками, башмаками, лентами, цветами, ароматами и всем, что может быть необходимым дамам, а также шесть горничных француженок, взятых у мадам Лебур и других, чтобы одевать тех, кому может понадобиться поправить свой туалет»²⁹⁰.

За восторженными описаниями развлечений скрывался колоссальный труд портных, горничных и крепостных швей. Василий Антонович Инсарский рассказывал забавную историю, как, приехав в 1851 году к отцу в Саратов, он задумал устроить праздник. «Но мне хотелось показать как-нибудь свою петербургскую удаль, и вслед за моим приездом я объявил, полушутливо, полусерьезно, что 25 июля, в день именин моей жены, я дам великолепный бал с иллюминацией. Объявление это, которому я сам не придавал особенного значения, как вскоре обнаружилось, взволновало весь город. Жена моя имела надобность в какой-то безделушке и для приобретения ее отправилась в город к модисткам. Две или три из них, к которым она адресовалась, отвечали, что такой вещи нет готовой и что сделать ее скоро не могут потому, что они завалены большими заказами по случаю предстоящего большого бала. – «Где будет бал?» – спросила жена. – «У господ Инсарских, приезжих из Петербурга» – отвечали те»²⁹¹.

О количестве пошитых платьев можно судить лишь приблизительно – по числу участников праздничных мероприятий. Вот в конце весны 1816 года в Москве поползли слухи о прибытии Александра I и великого князя Николая Павловича. 21 мая Мария Волкова писала подруге: «Мы слышали… что государь будет сюда в августе, но неизвестно, приедет ли весь двор»²⁹². Город пришел в движение, 6 августа «московские вести все те же: строят, красят, украшают город, только и речей, что о приезде государя. На Кузнецком мосту множество карет, дрожек, барыни все заказывают платья к балам»²⁹³. 18 августа дворянство давало бал в Благородном собрании, за ним следовали балы от купечества, у графини Орловой и князя Юсупова, на 30-е планировалось роскошное увеселение у Тормасова²⁹⁴. «Праздники отличались блеском. На бале в собрании было 1500 человек, на купеческом бале более 3000, у гр. Орловой 200 человек. <…> У Тормасова было 500 человек»²⁹⁵. Можно только догадываться, в каком режиме работали московские мастерицы, пошившие столь значительное количество парадных туалетов за три месяца.

Как видно, костюмы для торжественных или особенных случаев не только требовали от мастериц тонкости в исполнении, но иной раз шились в авральном режиме. Супруга английского посланника получила приглашение на обед в Павловск к вдовствующей императрице Марии Федоровне «в субботу в час дня. <…> Все рыскали в поисках портных и модисток, и к тому же по причине праздника большинство магазинов было закрыто; однако моя добрейшая мадам Тюрен свершила для меня чудеса, и в воскресенье в полвосьмого утра ко мне были доставлены четыре новых платья; как и обычно, была полная неопределенность – со шлейфами или без – так что оба [вида] должны были быть наготове»²⁹⁶.

В похожей ситуации оказалась Мария Александровна Паткуль, когда однажды «явился придворный лакей с приглашением мне и мужу от ее величества на бал, назначенный на следующий день в Александровском дворце. <…> Как быть с платьем? Ночью лавки заперты, ничего достать нельзя. Но тут я вспомнила, что захватила с собой кусок белого тарлатана с белой вышивкой над складками, который привезла мне в подарок из-за границы сестра Саши. Он тотчас же съездил за тарлатаном, сняли с меня мерку, и портниха тетушки взялась сшить мне платье. Оно действительно было готово вовремя и очень удачно»²⁹⁷.

Вообще балы с участием первых лиц государства подчиняли приглашенных строгому этикету в одежде, который регламентировался специальными законодательными актами. В 1810—1820-х годах дворянки прибывали ко двору в так называемом «русском платье», которое сами мемуаристки именовали сарафаном, его шили из бархата и украшали серебряной и золотой вышивкой. Как видно из свидетельств современников, эти «русские платья» требовали больших затрат и хлопот. В 1817 году Москва ожидала прибытия императорского семейства и готовилась к череде торжеств. Дамы спешно заказывали бальные и парадные туалеты, Мария Волкова писала: «Заботили меня сарафаны, я понятия не имею об этих костюмах, но Пушкины научили меня, как их сделать, я передала их наставления Мари Сумароковой; к концу месяца она мне вышлет два сарафана»²⁹⁸.

В октябре 1831 года в Москву неожиданно прибыл Николай I с супругой. Очевидец писал: «Ах, боже мой, какое движение в Москве! Ночь с субботы на воскресенье весь прекрасный пол стоял на посту, никто не сомкнул глаз. Было объявлено о представлении[14]14
  Представление императору и императрице.


[Закрыть] в воскресенье в полдень; каждая дама, каждая девица должны были приготовить великолепное круглое платье со шлейфом, требующее огромных затрат. Только в субботу вечером получили печатное уведомление, что следует явиться в русском платье… и к тому же определенного вида рукавами, которых ни у кого не было. Тотчас весь бархат в лавках был раскуплен; 200 швей и 500 горничных провели ночь за шитьем, в то время как дамы, на которых они работали, бегали по своим знакомым, чтобы справиться о форме рукавов и длине шлейфа; это было, вы можете мне верить, одним из самых серьезных дел. Счастливы те, кто смог заполучить хороший образец. В результате всего этого многие дамы не готовы и много других кажутся несколько безвкусно одетыми, с усталыми глазами и свинцовым цветом лица»²⁹⁹. В итоге на церемонии представления императрице дам «было не так много, ибо не успели все нашить русские платья, но сотня была»³⁰⁰.

Дамы не всегда строго следовали утвержденным правилам, но императоры замечали малейшее нарушение в костюме и выражали неодобрение. «На большом дворцовом бале 6 декабря 1840 года некоторые дамы позволили себе отступить от этой формы и явились в кокошниках, которые, вместо бархата и золота, сделаны были из цветов. Государь тотчас это заметил и приказал министру императорского двора князю Волконскому строго подтвердить, чтобы впредь не было допускаемо подобных отступлений. Волконский же, вместо того чтобы ограничиться распоряжением по двору, сообщил эту высочайшую волю к исполнению С.-Петербургскому военному генерал-губернатору графу Эссену, никогда не отличавшемуся ни особенной рассудительностью, ни высшим тактом. И что же вышло? Через несколько дней все наши знатнейшие дамы и девицы были перепуганы набегом квартальных надзирателей, явившихся к ним с письменным объявлением помянутой высочайшей воли и с требованием, чтобы каждая из них расписалась на том же самом листе в прочтении сего объявления! Государь, до которого это, разумеется, тотчас дошло, сначала очень посмеялся над таким деликатным распоряжением полиции, но потом не оставил сделать строгое замечание и князю Волконскому, и графу Эссену»³⁰¹.

Лицам недворянского сословия полагалось носить традиционный русский костюм, соответствовавший их социальному статусу. Это незыблемое правило нарушили донские казачки в 1825 году. В тот год император Александр I «предпринял путешествие в землю донских казаков – в Новочеркасск, для обозрения этой донской столицы, недавно основанной их храбрым атаманом, графом Платовым. <…> На другой день донцы давали императору великолепный бал. Его величество, заметив, что многие донские дамы были не в национальном донском наряде, а в платьях и костюмах немецких или французских, приказал барону Дибичу купить дорогих шелковых и парчевых материй для подарка донским дамам с тем, чтоб они непременно носили свое национальное платье, т. е. кабелеки и казацкие головные уборы»³⁰².

Бесконечная череда балов и празднеств истощала финансы дворян. «Приятельницы одной дамы рассказывали о ней с сожалением, что при незначительных ее доходах для нее чрезвычайно затруднительна необходимость вывозить дочерей в свет и что недавно она, для того чтобы явиться с ними в новых платьях на большом бале, принуждена была продать горничную очень ловкую и отличного поведения»³⁰³.

Благоразумные дворянки бережно относились к своим туалетам. Парадные и маскарадные костюмы старались использовать несколько раз, изменяя отделку. Например, Юлия Шереметева «очень экономна в своих туалетах и переделывает все свои платья с прошлого года, чтобы одевать в этом году, и все же это ей стоит 6000 рублей в год. Правда, она везде бывает, на всех вечерах при дворе и на обедах, так как она фрейлина»³⁰⁴. Наталья Урусова на очередном маскараде «была очень хороша, на ней был костюм от царского маскарада, но с очень большими изменениями»³⁰⁵.

Портрет Варвары Сергеевны Голицыной. Литография

Супруга московского почт-директора Наталья Васильевна Булгакова на балу в Дворянском собрании по случаю визита Александра I (1823) «имела то же платье, что на балу у Голицыной, в Петербурге, и тот же тюрбан; только кушак, рукава, талия украшены были лучшими бриллиантами Ивана Николаевича Корсакова»³⁰⁶. В этой семье переделывали платья даже под совершенно иную моду. Так, в один из выездов в 1831 году на его дочери «было белое мериносовое платье, шитое шелками красными и зелеными… это одно из тех, которые привез я жене еще из Парижа, но в 1819 году была одна мода, а теперь другая, умудрились переделать; жена много носила, и теперь еще хорошо»³⁰⁷. А дочка А.Я. Булгакова еще и самостоятельно делала себе прически, ее отец писал в 1831 году: «Катенька очень рада: будут оказии поплясать, а она большая охотница до того. Сегодня встала уже очень рано (а любит поспать), чтобы заняться своим туалетом. К счастью, имеет она особенный, отличный дар сама убирать голову, без парикмахера. Сделала теперь проект прически, и прекрасно; платье взяла у Ольги, почти не надеванное. Ольга и княгиня отдали ей все свои драгоценные вещи»³⁰⁸.

Но сохранить костюм в хорошем состоянии не всегда удавалось даже в самых блестящих домах. На великолепном празднике, устроенном великой княгиней Еленой Павловной, «случилась непредвиденная беда, которая, не причинив, впрочем, настоящего несчастья, была, однако ж, большою помехою, в особенности неприятною для хозяйки. От нестерпимой жары и от собственного огня шкалики беспрестанно лопались, и как под ними не было устроено сеток, то осколки их сыпались на публику. Помочь этому горю уже не было возможности, и не один мундир, не один изящный наряд воротился домой прожженным или, по крайней мере, засаленным»³⁰⁹.

Светские дамы экономили самыми разными способами. Мария Волкова сообщала о сборах на костюмированный бал в декабре 1814 года: «Весь город занят приготовлениями к этому дню. Я тоже готовлю наряд, но трачу меньше других, потому что сама вышиваю платья себе и сестре. В свободное время я усаживаюсь за огромные пяльцы и вывожу такие узоры, что любо смотреть. Надеюсь, что наши костюмы с сестрой будут из лучших»³¹⁰. Варвара Петровна Шереметева описала свой опыт: «Я вовлечена здесь в выезды и поэтому мой туалет меня занимает, не без неприятности иногда. Все так дорого, а сегодня утром я ездила не совсем по чистой совести. В полдень… отправились в лучшие магазины, и я была настолько умна, что все спрашивала все то, что невозможно найти, и мне показывали все шляпы и чепцы. Таким образом я была более чем в 10 магазинах. Потом я пошла в лавки, и там купила peti-nette, лент, блонд и снесла все это в маленький и совсем плохенький магазин, но там отличная мастерица, она жила несколько лет в лучших магазинах, и ей-то я заказала по тем фасонам, которые видела. Это будет стоить полцены того, что я видела. У нея я купила прелестный чепец из газа и марабу с блондами за 15 рублей»³¹¹.

Мария Александровна Паткуль была вхожа в императорскую семью и часто присутствовала на вечерах при дворе. В ее мемуарах читаем: «На одном из них (вечеров. – Авт.) императрица, подойдя ко мне, спросила, не трачу ли я слишком много на перчатки, являясь постоянно в новых. На это я, улыбаясь, ответила, что с самой весны у меня только две пары в ходу, которые по очереди я чищу сама»³¹². Еще одно ее свидетельство: «У Михаила Павловича был костюмированный вечер, на котором я была в восточном костюме. Он вышел очень удачным, несмотря на то что весь был сделан мной и обошелся очень недорого»³¹³.

Случалось, дамы сознательно отказывались от посещения праздника. В декабре 1823 года на балу с участием императорской четы не заметили супругу почт-директора К.Я. Булгакова: она «точно не совсем была здорова, но не поехала (на бал. – Авт.), чтоб не издержать рублей 500 или более на платье, что очень рассудительно»³¹⁴. Уже знакомая нам В.П. Шереметева писала родственникам, как, выбирая головной убор для выезда, она нашла много прелестных, «но все не меньше 150 рублей, а я скорее не поеду на бал, чем сделаю такой расход, который потом будет не нужен, я и отложила эту покупку до завтра»³¹⁵. Сестра А.С. Пушкина столбовая дворянка О.С. Павлищева перебивалась на 2000–3000 рублей в год и часто отказывала себе в развлечениях, ибо «для выхода на обыкновенный вечер нельзя надеть платье, которое стоило бы меньше 75 [рублей], чепец менее 40, и чтобы парикмахер уложил волосы меньше чем за 15»³¹⁶.

Но как бы дамы ни ограничивали свои расходы, они сознавали необходимость постоянно обновлять гардероб. В противном случае им могли поставить это на вид. В Тифлисе у князя М.С. Воронцова «собирались по вечерам два и три раза в неделю. Княгиня старалась соединить грузинское общество с русским. Ея туалет был не особенно роскошен, но она надевала на себя фамильных бриллиантов на десятки тысяч р. и замечала, если дамы являются на ея вечера в одном и том же костюме»³¹⁷.

Женщину, не следившую за собой должным образом, осуждали. Герой рассказа «Девушка в шестнадцать и в сорок лет» – молоденький чиновник, любивший прогуливаться в Летнем саду. Там он встретил свою первую любовь Наденьку Р., которая «одевалась с большим вкусом: в шляпке с длинными полями, в узком платьице, как дудочка, с узенькими рукавами и короткою талиею. <…> Я буду спорить с вами до слез, что тогдашний наряд очень, очень шел к Наденьке». Жизнь развела героев рассказа, и они увиделись вновь только через два десятилетия. «Прошло 22 года. На бале в грязном городке N. я побрякивал шпорами. <…>

– На тебя жалуются, С-кий, что ты не узнаешь своих старых знакомых, – сказал мне сосед.

– К сожалению, я ни с кем не знаком из всей этой прелестной группы.

– Ты, мне помнится, говорил когда-то о Н. И. Р.?

При этих словах улетели 20 лет моей жизни. Прошедшее живо пробудилось в моей памяти, а с ним первая любовь и первая владычица моего сердца. – Наденька Р.! не может быть; несмотря на время, я бы тотчас узнал ее. Она была прекраснее всех этих девушек.

– Я никогда не спорю с людьми, а тем более с влюбленными. На четвертом стуле от угла сидит твоя богиня. Желаю веселиться. – Сказав это, он отошел.

<…> Я не мог удержать тяжелого вздоха, который около четверти века таился в глубине души моей. Двадцать лет прошедшего показались мне мгновением. я был готов снова любить!.. Я был холост, она не замужем; между нами протекла только полоса времени; воспоминание привело меня к молодости, и я жадными глазами взглянул на мою красавицу.