Текст книги "Сборник рассказов"

Автор книги: Татьяна Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Кто такой Лео Баг? Ты меня хочешь напугать, старик? Так я уже боюсь, что дальше? Или не боюсь, – надо подумать… Нет, похоже не боюсь, – глядя ему в глаза, я тихо говорил.

Время… мне было нужно время, пусть себе гадает – идиот я или прикидываюсь, а я подумаю…

А над чем я подумаю? Кем мне приятнее умирать – никому ненужным клоном или проклятым целым народом Лео Багом? Сложный вопрос…

– Слишком сложный вопрос… – проговорил я вслух, все также тихо. – Или я Лео Баг, но чтобы назваться им, мне нужно знать, кто такой Лео Баг, или я клон, но чтобы назваться клоном, нужно им быть, а клоны не имеют имени, они имеют номер, а я не знаю своего номера… А ты знаешь мой номер, старик? Нет, значит, у меня нет номера, у меня есть имя, это имя Том Бартон…

Насчет номера я не врал. У меня не было номера. На его месте счастливо красовался шрам. Понимая, что с номером меня обнаружат очень легко, я его вытравил первым делом еще на Земле.

Птичий начальник поморщился.

– Заткните ему рот! – пробурчал он. – Твоя болтовня не спасет тебя, клон… Все, что мне нужно, я вижу перед собой… Но ты умен, как твой хозяин, похож на него и пройдешь любую идентификацию, и что самое важное, ты, я думаю, ненавидишь его, как любой нормальный клон. Или ты сделаешь, то, что мы тебе предложим, и, скорее всего, обретешь собственное я, или тебя ждет бесславный конец.

Куда ни кинь, везде клин… Так по-моему. Тут сдохнешь, там сдохнешь… Да что ж такое-то… А так жить хочется. И вроде не мешал никому. Так вот нет же… Угораздило попасть на ту планету, где меня ненавидят под любым соусом. А выбор за мной оказывается.

– Я тебе уже сказал, что я Том Бартон… Но ты так долго и красиво говорил, что уже стало интересно, что же должен сделать этот несчастный клон подлеца Лео Бага? – сказал я, когда он замолчал.

– Спасти мой народ. – Старик закашлялся.

Он стоял по-прежнему очень близко. А мне нечего было ему сказать. Мне было все равно, что с его народом, и – с моим тоже. Мой народ меня создал и он же меня вычеркнул. Я был никто. Но зла во мне не было, не было и страха. Бояться – значило проявить эмоции, а это я делать не привык. Никогда и ни при каких условиях. Поэтому выход только один – сыграть свою игру…

– Нужно подумать, кем я хочу быть – клоном или Лео Багом? – наконец, ответил я, дождавшись пока прекратится его надсадный кашель.

Он кивнул.

– Время терпит… – просипел вояка.

В нем чувствовалась усталость, его прямая спина не согнулась, но он втянул голову в плечи и стал походить на старого, облезлого грифа.

Он опять щелкнул крючковатыми пальцами, и неподвижные до этого фигуры его помощников бесшумно скользнули к выходу. Старик пошел следом, а за ним двинулся наш офицер-оборотень.

Не успел я порадоваться, что нас оставили в покое, как офицер обернулся и, нащупав на стене неприметную выпуклость, ухмыльнулся. Тонкий, как нить, луч протянулся через всю комнату и уперся в мою грудь. Я попятился, – ничего, но луч тянулся за мной, я еще отступил… и посмотрел на оборотня, – я понял. Полученный внезапно удар током дал понять, что мне отмерили мое пространство и до связанного Ганса мне просто так не добраться.

Наконец, все ушли. Мы с немцем остались одни. Помещение было каменным, пустым, только в верхней части, на высоте примерно трех метров шли узкие окна, уж не знаю, чем они были заделаны, пластиком или стеклом, или еще чем-то, но свет они пропускали, из чего я заключил, что на Порше день.

9

Оглянувшись на немца, я искренне порадовался, что во рту у него торчит кляп. Но не развязали они его зря. Хотя, может быть они еще вернутся?

Я послонялся немного по своей камере и понял, что отмеряно мне немного. Луч следовал неотступно, и при малейшем уклонении от небольшого пространства метра два на два, случайно или неслучайно включившем в себя зловонную дырку в полу в углу комнаты, напоминал о себе довольно сильным ударом тока, от которого я поневоле трясся как паралитик. К Гансу я отправился сразу, честно намереваясь потерпеть, но, превысив допустимую границу прыжком метра на полтора сразу, я получил такой нокаут, что свалился и еле отполз на место. Скорчившись от боли и ожога, я закрыл глаза.

Мысли медленно сочились, не принося никакой радости. Я опять в клетке. Опять из-за него… Я вздрогнул.

Обрывок разговора вклинился в тишину пустого, с гулким эхом помещения. Не за стеной, не у двери… Здесь… Открыв глаза, я почувствовал тошноту, медленно выезжая из дежавю… Не успев ничего понять, я чувствовал осадок чужого раздражения.

Я был здесь раньше. И не в роли пленника. Где-то в глубине своего нутра я находил и местность под названием Синай. И народ, живущий здесь… Но я не видел себя.

Лежать на полу надоело, и я поднялся. Оглядевшись в который раз, я опять пришел к выводу, что отсюда не сбежишь… если тебе кто-нибудь не поможет. А кто мне здесь поможет? Ганс, который валяется в двух метрах от меня и, устав свирепо вращать глазищами, уснул? Кто может открыть мне эту дверь с той стороны?…

И в эту самую минуту замок щелкнул.

Раздались голоса. Они приближались.

Луч погас.

"Ну и ну… Это называется, – время терпит…", я решил, что пришли за моим ответом.

Но никто не входил.

Легкий вскрик долетел в приоткрытую дверь. Глухие удары во что-то мягкое…

Кое-как развязав ничего не понимающего немца, я пошел к двери, ожидая, что в любую минуту или войдут, или луч восстановится…

Но ничего не происходило… Душный, приторно-сладкий воздух проникал в щель…

Ни один звук больше не нарушал тишину.

И я понял, что такого больше случая не будет, и шагнул за дверь. Сзади меня подпихнул очухавшийся Ганс, и я как пробка выскочил на площадку перед нашей тюрьмой.

ААА!!! Гадство какое-то!!!

Высокие деревья, покрытые шапками багрово-красных цветов, нависали над нашей головой, расступаясь лишь для неширокого прохода, уходящего в гущу леса. Корни, сплетенные плотным ковром под ногами, глушили все звуки.

Четверо охранников птичьего начальника и он сам лежали перед нами. Понять, что мы влипли по самые уши, было нетрудно… Немец, чертыхаясь, перешагивая через трупы, стал уходить влево…

Но старик был жив… Он хрипел, пытаясь подняться.

Три шага отделяли меня от него. Его птичьи круглые глаза уставились, не мигая, когда я наклонился к нему. Он умирал.

– Граас… – прошептал он.

Хотел бы я знать, где этот гад.

– Его здесь нет, – ответил я.

Оставить старика умирать в одиночестве я не мог. С такими ранами взвалить его на плечо было равносильно тому, чтобы убить его собственными руками…

И тут вспышка бластера разнесла голову раненого. Наведенный на меня ствол оказался у моего глаза.

– Старик жутко хотел тебя видеть… – буркнул я, видя как за спиной неожиданно появившегося офицера старается подойти неслышно Ганс. Когда эта гора мышц встала на цыпочки, в какой-то момент я думал не выдержу и лопну от смеха… Но это не могло долго продолжаться… Уже через пару секунд Граас услышал и обернулся… И зря… Мало того, что Ганс уже был рядом, и его рука, которая по толщине была в два раза толще моей ноги, обрушилась на оборотня, но и я же не буду ковыряться в носу, когда мне приставили бластер к глазу… Убивать мы его не собирались, но оглушить пришлось, и бластер забрать…

Оглянувшись еще раз на залитую кровью дорогу, на убитых, мы уходили… Уходили молча… Вместе… Подчиняясь необходимости.

10

Дорога быстро превратилась в тропу. Густые кроны неизвестных деревьев с плотными, с острой кромкой листьев нависали низко. Душный аромат их багровых цветов действовал одуряюще.

Сначала бегом, потом быстрым шагом… Через час мы уже почти еле передвигали ногами. Пульсирующая головная боль вскоре стала вызывать галлюцинации. Меня преследовали жуткие видения среди белого дня… По тому как Ганс дернулся возле показавшегося на повороте неожиданно столба, я понял, что видения мучают не только меня.

Столб высотой метра полтора из красно-коричневого старого дерева стоял на обочине тропы. По нему вкруговую по спирали сверху вниз уходила надпись из знаков с обилием точек и палочек.

– Метка страны Синай… – глухо проговорил немец. – У них здесь нет границ. Они приходят, ставят метку и все… Считают, что это им принадлежит. Самое странное, что это дерево ничем почти нельзя удалить, только на месте ядерного взрыва их нет, так там ничего нет. Так по всей планете и торчат эти метки.

Деревья вокруг росли плотно, внизу ветвей почти не было. Ветви росли из вершины крон их и змеевидными плетями, покрытыми цветами и еще нераскрывшимися, кровавыми бутонами, спускались к земле. Корни, видно не вмещаясь уже под дерном, ползли по верху так, что идти было легко, как по пробке… Влажная жара и неподвижный воздух убивали всякое желание разговаривать, но болтун Ганс продолжал:

– А цветочки-то эти глюки вызывают, жрецы Синая их используют для обезболивания… Ты как? Глюк уже посетил? – хихикнул он, смахивая пот, текущий по лбу, по бровям.

– Да был тут один недавно… – буркнул я.

На этого балбеса невозможно было долго злиться. Его белобрысое, красное лицо располагало к себе. Он легко впадал в гнев, но также легко отходил и начинал доставать своими, как ему казалось, остроумными замечаниями.

Мы уже ушли от столба, когда я спросил в спину немцу:

– Ганс, за что так синайцы ненавидят Лео Бага?

Немец остановился и повернулся ко мне. Наморщив лоб, он мощно выдохнул, помолчал и только потом ответил:

– Да все просто… Эти деревца – хищники, а Синай им поклоняется. Народ считает, что дерево это, если его кормить как свинью, защитит их. Они же в лесах живут… А Баг принялся бороться со жрецами и с деревьями. Сейчас в пору цветения здесь тишина, а уже через месяцок эти уроды выйдут на охоту… Здесь все зашевелится, какая-то необычная смесь животного и растения, говорят. Так что, клон, я полностью поддерживаю Бага, который расчистил место под строительство атомными боеголовками и после биовосстановления явился сюда полным хозяином. А сейчас гребет деньги лопатой, сидя на Земле. Правда на этом перечень претензий поршеан к нему не заканчивается, есть кое-что посерьезней…

Он уже давно опять отвернулся и шел неторопливо впереди, продолжая разглагольствовать. Мне не было никакого дела до того, что Ганс поддерживает Лео Бага, больше удивил его рассказ…

– Но похоже, – немец вполоборота крикнул мне, – что Баг еще увел у синайцев и какую-то реликвию, когда разрушил их самый большой храм в Багуте.

– Что за реликвия? – буркнул я.

Разговаривать не хотелось. Начинало темнеть, а лесу не было видно конца.

– Ганс, ты хоть знаешь, куда мы идем? Что это за тропа? – сказал я погромче, потому что по-моему предыдущий мой вопрос он пропустил мимо ушей.

Ганс махнул рукой, и, не оборачиваясь, ответил:

– Все дороги Синая ведут к их храмам.

Я опешил.

– Так куда же ты прешься… Твою мать!!! Нас же поймают!

Ганс остановился. Солнце почти село и в лесу становилось все темнее. Шли мы уже почти три часа. Жара не спадала, а к вечеру стало совсем нестерпимой. Из леса парило как из печки. Стоял дикий звон каких-то насекомых. Немец быстро проговорил, приблизив ко мне потное лицо:

– А потому что, я знаю, что такое синайские леса… ночью… Здесь такие твари водятся! А в их храмах можно переночевать… Да не бойся, там обычно никого нет… Черт! Быстрее! Это летучка!

То, что он назвал летучкой, мне вначале показалось падающей веткой дерева, которая внезапно отделилась от темнеющих крон… Она падала прямо на нас, и в то, что это живое существо, я поверил, когда у ветви появились два крыла… Ужас шевельнул мои волосы, когда эта тварь повисла на шее Ганса, в одно мгновение обвив его плотными кольцами коричневого жесткого туловища и хлеща кожистыми крыльями немца по лицу.

Моя рука машинально метнулась к тому месту на теле этого ловкого сучка, где могла быть шея у обычной змеи… Все это заняло не более трех секунд, и существо безвольно повисло с переломленной шеей, а тошнотворное ощущение, что это уже было когда-то со мной, быстро отступало, столкнувшись с белобрысым лицом немца… который вдруг сильным толчком кулака мне в грудь, повалил меня на землю… И с тихим свистом там, где только что была моя голова, еще одна летучая тварь прочертила темную полосу в сумраке. Гибкое угловатое тело, похожее на палочника, только около метра длиной, прицепилось хвостом к ветке дерева и замерло, изогнувшись, в точности копируя соседнюю ветку. Крылья бесшумно сложились и слились с туловищем. Тварь замерла…

Тяжелый слоновий топот Ганса по пробковой тропе удалялся… Я, очертя голову, бросился за ним. Удушливый воздух благоухающих цветков, казалось, становился все сильнее… Летучки теперь мерещились везде… Каждая ветка, каждый торчащий сучок в сумерках заставляли вздрагивать… Темные проемы между деревьями одурманенный мозг наполнял шевелящейся живой массой…

Неожиданно топот немца стих… Не зная, что ждет меня впереди, я, спотыкаясь об узловатые корни, бежал из последних сил…

Тропа вдруг оборвалась и… уперлась в темнеющий мрачно дурманный лес.

Растерянно притормозив, обведя глазами полянку, я увидел, наконец, его…

Храм… Точнее стену от него…

На поляне стояла стена. Бревенчатая. В один этаж. Толщиной в одно знакомого красно-коричневого цвета бревно. Развернутая ко мне вполоборота. С крышей. С дверью. Дверь была открыта… Ганс, привалившись к дверному косяку, расслаблено прикуривал, посматривая на меня сквозь медленно, с наслаждением выпущенный дым, а за ним, в дверном проеме… был не лес…

11

Неуверенно коснувшись теплого дерева, я протолкнулся мимо ухмыляющегося Ганса и вошел… или вышел… потому как странно входить в дверь, за которой не видишь дома…

А дома и не было.

Была стена с дверью, в которую я вошел, и огромный пол… Все это висело в воздухе, переливающемся совершенно сумасшедшими, закатными красками. И не было конца полу, и не ясно было, есть ли еще стены у этого безумного помещения, потому что все терялось в воздухе, словно он был не прозрачен.

Я, не раздумывая, шагнул к тому месту, дальше которого ничего не было видно, кроме переливов пространства.

– Не советую… – проговорил за спиной женский голос.

Меня как ошпарило. Откуда… Резко обернувшись, я увидел, как мимо немца, также как я минуту назад, протолкнулась невысокая, худенькая девушка, бросившая обезглавленную летучку на пол и выпнула ее за дверь.

– Если ты не знаешь, что там… – продолжила она, и было непонятно, толи она спросила меня об этом, толи не сомневается в этом.

Я пожал плечами, но промолчал… продолжая разглядывать ее. Смотреть на нее было одно удовольствие. Темные волосы, стянутые хвостом, тяжело падали на спину, большие глаза ее, прищурившись, приглядывались к нам. Одета она была в форменный комбинезон, принятый во многих космопортах объединенной галактики. Рукава его были отстегнуты, открывая загорелые красивые руки. У нее не было больше никаких вещей кроме еще форменной куртки, повязанной на поясе.

– Что же делает Далайя Рив здесь совсем одна и в такое время, когда никто на Порше не сунется в эти проклятые леса?! – наконец, произнес молчавший до сих пор Ганс.

Он по-прежнему стоял у дверей, только теперь уже скрестив руки на груди.

– Значит, – узнал? – бросила в полголоса девушка.

– Кто же не знает тебя? – и, посмотрев на меня, Ганс насмешливо продолжил. – Далайя Рив – защитница коренного населения Порша от экспансии землян – собственной персоной. Кстати, ты вчера видел ее мамашу… бортовой медик на спасательном корабле… Та самая, которая тебя узнала…

Его голос становился все противнее.

– Заткнись… – зло бросил я, – ну, ошибся человек…

Далайя криво усмехнулась, внезапно помрачнев. Она отвернулась, уставившись в переливающуюся пустоту, никак не ответив на выпад Ганса.

После душного леса с нависающими над головой ветвями это пустое помещение вызывало во мне странное ощущение подавленности. Здесь было что-то непонятное. Что за странный храм, чему здесь поклоняются и как?

Ганс в присутствии Далайи заметно притих. Собственно, незаметно было особенной застенчивости в его поведении, но и разговаривать ему по-видимому не хотелось. Он улегся прямо на пол, и, вытянувшись во весь свой не малый рост, молчал, как рыба.

Встретившись со мной глазами, он отчетливо произнес:

– Ждем. Утра.

Я по-прежнему стоял у самого края непонятной среды, продолжая удерживать в поле зрения девчонку и Ганса. Вновь тошнотворное чувство вторичности происходящего подкатило к горлу… Что самое странное эта самая Рив вплыла туда беззастенчиво и, оказавшись маленькой девочкой у меня на руках, заплакала так горько, что мое клоновское сердце затрепыхалось по-идиотски от нежности… Мне это видение почему-то не понравилось, и когда я, сфокусировав взгляд, наконец, раздраженно выбрался из картинки, Далайя удивленно на меня посмотрела. Это была она… та самая, от взгляда которой мне захотелось сделать какую-нибудь глупость… Я отвернулся.

12

Отвернувшись и оказавшись нос к носу с непонятно чем, которое переливалось у меня перед глазами перламутровыми подтеками, я раздраженно, засунув руки в карманы, стал рассматривать эту дрянь…

– Что это, Далайя? – обернувшись, проговорил я негромко, надеясь, что Ганс не услышит в своем углу и не встрянет.

Девушка сидела на полу и, откинув голову, наблюдала за мной.

– Другое время… – ответила она коротко.

Надо же… другое время… коротко и ясно… Ничего лишнего… И ничего понятного… Я пожал плечами.

Она усмехнулась.

– Ваш корабль разрезало. Почему? Другое время… – Она, прищурившись своими красивыми в пушистых ресницах глазами, явно издевалась надо мной.

Это становилось забавным. Обо мне все всё знают.

– Что здесь происходит со временем, Далайя? – терпеливо спросил я, опасаясь, что она перестанет отвечать. – Так было всегда? Эти храмы – это временные переходы или что это такое? – меня опять понесло, эти слова не мог говорить я – клон.

Все тот же прищуренный взгляд сверлил меня, словно хотел пробуравить насквозь.

Неожиданно слева, со стороны завихрений времени, если верить девчонке, повеяло холодком. Ветерок был несильный, и я попытался не обратить на него внимания, если бы не Далайя… Ее лицо напряглось. Оторвавшись от стены, она смотрела… Оборачиваясь, я уже понял, что что-то огромное появляется возле меня…

13

Выступ здания из красно-бурого камня почти оттолкнул меня, появившись из плавающей, непрозрачной массы.

В арочной нише в стене здания, повисшей над пропастью, сидело двое. Они не обращали на нас никакого внимания. Их птичьи глаза говорили об их поршеанском происхождении. Грубый красный камень низкого арочного перекрытия накладывал тяжелые тени на их и так не очень светлые лица. Ниша, обрывавшаяся в пропасть, была не огорожена ничем, но беседующих это, казалось, ничуть не беспокоило. Взгляд одного поршеанина был устремлен вдаль, что-то еще не открывшееся моим глазам притягивало его взор, а второй – помоложе, смотрел, напротив, на своего собеседника.

– Отойди… – тихо, но тоном приказа проговорила Далайя. – Может в воронку затянуть…

Я стал отходить вглубь комнаты, когда молодой собеседник вдруг подошел к краю своеобразного балкона и расправил одним движением то, что я сначала принял за плащ, – крылья! Очень большие, сложенные они касались каменного пола, покрытые коричневым толи пухом, толи перьями, они без особых усилий подняли его сухое, мускулистое тело, открыв взгляду висевший вдоль него короткий меч в плетеных словно из толстой веревки ножнах… Все это пронеслось передо мной в одно мгновение, отчетливо врезавшись в память…

На горизонте, там, куда стремительно стал он удаляться, все отчетливей прорисовывался мир, усеянный красными скалами со множеством ниш. Вся возникшая картинка будто текла потихоньку, и в какой-то момент выступ здания, вписавшегося в нашу комнату и в наше время, выбрался из нее… Здание вдруг пошло помехами как на экране… Его стало стягивать словно полотно в одну точку… Появился тихий звук, похожий на свист, и изображение стремительно стало закручиваться в спираль, ввинчиваясь в пространство и всасывая воздух в себя…

Я уже стоял возле Далайи, когда поток свистящего воздуха зацепил нас, обдав вихрем холодного ветра, но уже через секунду это пространство исчезло из поля зрения, оставив после себя стекать подтеки густых красок этого мира в мерцающей перламутром пустоте.

14

– У поршеан были крылья? – спросил я в наступившей тишине, сев на пол возле девушки.

Далайя молчала.

– Были, были… – ответил за нее Ганс, приподнявшийся на локте и явно желавший поболтать. – Лео Баг первым делом этим и занялся…

Девушка вздохнула.

– Ты же видел сам… – Говорила она с неохотой.

Голос у нее был не из тех сладких голосов, что ласкают слух, он был даже чуть хрипловат. Она говорила очень серьезно, без тени кокетства или наигранности.

– Лео Баг – мой отец… – продолжила она.

Да что же это такое-то, опять он! Ну и кто она мне после этого… дочь… сестра…?…

– … он принялся истреблять коренных жителей планеты, приняв их или желая, чтобы так думали все, за мутировавших птиц… Поршеане отчаянно сопротивлялись, Пятилетняя война закончилась страшной бойней высадившихся землян и поршеан в Багуте, а потом звездолеты поднялись, и собравшиеся огромные силы поршеан накрыл атомный взрыв… После этого, когда земляне вернулись уже после биологического восстановления планеты, крылатых поршеан больше они не увидели… Их просто не стало… Хотя ходит красивая легенда, что они вернутся когда-нибудь… – Далайя говорила, откинув голову на стену и закрыв глаза.

В приоткрытую дверь доносились отрывистые звуки просыпающегося леса, густой туман сочился в дверной проем. Стало слышно в тишине звук падающих где-то капель воды… Я, бросив на замолчавшую девушку взгляд, увидел, что она смотрит на меня. Не в силах оторваться от этих огромных, темных глаз, я вздрогнул, когда она тихо сказала:

– А ты красивый… Как отец на фотографии… В молодости…

Все!!! Полный звездец!!! Как говорил покойный Олдеман… Я отвернулся. Вспомнилось дурацкое дежавю, где она расплакалась у меня на плече как маленькая девочка, похоже, во мне заговорили воспоминания папаши… Да, не хочу я ей быть папашей… Да у меня и руки к ней тянутся не по-отцовски! Бред! Бред! Бред!

15

– Очуметь! – с издевкой буркнул я ей и отвернулся.

Создавая клонов, никто и не задумывался, а что же будет, если эти несчастные вдруг начнут жить в обществе. Такого просто не могло быть по определению, никто же не спрашивает, какие проблемы у свиньи или коровы, это просто мясо… Вот и я – просто клон… Мне запрещено иметь душу, родителей, воспоминания о детстве…, за меня уже завели детей, прожили жизнь… А может я бы ее не так прожил!

Усталость брала свое. Уронив голову на руки, я закрыл глаза. Услужливое сознание тут же предложило мне вспомнить лица убитых поршеан… Я открыл глаза… Лучше уж видеть похрапывающего Ганса, растянувшегося в полный рост в метре от меня с Далайей. Странная вообще-то сцена получилась… Кто-то, а теперь понятно, что Граас, убивает старого вояку с его свитой, открывает нам дверь, и вот они мы, нарисовались – не сотрешь! Готовые убийцы! Банальная борьба за власть?

Рука Далайи легла мне на колено… Ну, что еще хочет малышка от своего папочки?!

– Я видела, что вы не убивали Мерва и его свиту, – очень тихо, явно не желая, чтобы немец слышал ее, сказала она, – я была там.

До меня не сразу дошел смысл сказанного.

– Тогда зачем ты идешь по нашему следу? – наконец, спросил я. – Или – простое человеческое желание сдать сбежавшего клона с потрохами? Чтоб долго не мучился бедный?

– Я не иду по вашему следу, я вынуждена тоже бежать, – перебила она меня нетерпеливо, – похоже, Граас не знал, что в свите будут посторонние, да и саби Мерв прикрыл меня, и я успела спрятаться… – голос Далайи дрогнул. – Все знали о готовящемся перевороте, но он не хотел верить.

Теперь я молчал. Пусть говорит… Слушать ее было одно удовольствие… Ее маленькая ручка по-прежнему лежала на моем колене и даже один раз стукнула по нему крепко сжатым кулачком…

– Граас тоже был саби, никто не мог предположить, что он, принадлежа к такому высокому сословию, опустится до заговора…

Все это распрекрасно, вот только причем здесь мы с Гансом?

– Ваше появление в Багуте, я думаю, только ускорило ход вещей, потому что, подставив вас, настоящих убийц искать не стали бы…

– Не стали бы? – Встрепенулся я, отвлекшись от забавной ручки, которая мелькала перед моим носом. – Значит, теперь будут искать?

– Теперь будут, – буркнула она, словно мой голос, прозвучавший неожиданно, спугнул ее. – Будут, потому что я видела все…

Да она просто недовольна, что ее прервали.

– Ты имеешь возможность повлиять на ход вещей? – насмешливо протянул я. – Ты входишь в состав вождей племени?

– Не смей думать о поршеанах, как о тупоголовых, неразвитых аборигенах, бегающих с бубном вокруг костра!

От ее выкрика в защиту угнетенных Порша немец зашевелился.

– Сейчас этот абориген проснется, – пробормотал я.

Но нет, Ганс развернулся на другой бок и захрапел еще крепче.

– Ну, что они неразвитые, никто и не говорит… Старичок-то был не дурачок… К тому же, как ты говоришь – саби? – закинул вновь удочку я, в надежде, что Далайя опять разговорится.

Она хмыкнула.

– Только не думай, что я поверю, будто ты знаешь, кто такие саби, – но взглянув на меня в темноте – мерцающее перламутром пространство сейчас было цвета мокрого асфальта и не очень-то освещало небольшое помещение храма, – хотя папочкино великое прошлое, – с издевкой проговорила она, – может в тебе всплывать время от времени, видимо, – и вновь хмыкнула.

Я, великодушно отбросив сомнительный комплимент в адрес хозяина, кивнул головой, промолчав. Пусть говорит…

– Саби плывут в лодке по реке времени, – проговорила Далайя, – а карайи ждут их на берегу… Так записано в книге храма в Багуте, которая исчезла после пятилетней войны. – Девушка повернулась ко мне. – Это означает, что саби могут войти в это пространство, – она кивнула в сторону переливающегося мерцания, по которому теперь ползли почти черные подтеки густой массы, – а карайи, все остальные кроме саби, не могут, они должны ждать и служить саби…

– А то, что саби – простые жрецы, никому не приходило в голову? – Шепотом спросил я. И тут же пожалел – слишком грубо. – Ну-у, это же так просто – саби выгодно, чтобы им служили…

– Нет! Ты просто самонадеянный болван! – Теперь она стукнула по своей коленке, и я понял, что доверие ко мне ее хозяйки подорвано. – Ты надеешься, что никто не пробовал попасть во временные сдвиги?! Ты сам недавно оттуда, что – понравилось?

Далайя наклонилась, вглядываясь в темноте в мое лицо, и ничего, похоже, не видя, приблизилась очень близко. А ведь она знает, что, когда так делают, то могут совсем нечаянно поцеловать, и все равно так делает… Или очень простая, или открытая и смелая, и знает, что может дать отпор…

– Не понравилось, – наконец, проговорил я, – ты хочешь сказать, что саби может войти в это пространство прямо здесь, например?

Далайя молча кивнула и опять села прямо, откинувшись на стену.

– Могут… – сказала она, – я видела много раз, как саби Мерв входил в храм, и через некоторое время появлялась лодка… Оттуда…

Она кивнула головой, задумчиво глядя на накатывающие размеренно на нас волны постоянно меняющейся массы. Сейчас это было свинцовое море, и веяло от него холодом. Свет занимающегося рассвета, сочившийся сквозь дверь, бороздил его мрачную поверхность слабой, избитой рябью дорожкой. Голова моя становилась все тяжелее, веки слипались, в какой-то момент я отключился и резко клюнул носом вперед. Открыв глаза и покосившись на девушку, я увидел в утренних сумерках, что она спит, по-прежнему откинувшись на стену и потихоньку сползая вниз. "Спать…", буркнул я сам себе и тут же отключился.

16

… Окно запотело. Мне ничего не видно. Я провожу ладонью по холодному толстому стеклу и вглядываюсь в сумерки. Я жду. Я в Багуте, это мой дом и сюда должны придти. Мерв обещал, значит, придет. Идут. Слуга их ведет. Черт, забыл, он же не слуга, – поршеане не служат, они помогают. Их не интересуют деньги. Они верят. Верят в то, что получат титул саби и уйдут из этой жизни. А куда спрашивается, они уйдут? Нет, они не собирались покончить с собой, они собирались куда-то уйти. Эти их странные храмы. Сколько раз я пытался узнать, что там творится, но Мерв пока отмалчивается. Может быть сегодня за рюмкой ликера? Он его любит до смешного. Смакует, зажмуривая от удовольствия глаза.

– Вечер пришел, – произнес Мерв, входя в большую комнату с двумя широкими окнами без штор.

Да, это приветствие. Он просто готовит заранее фразу, отвлеченную от своих и чужих проблем. Навязывать проблемы, это не есть хорошо по-поршеански, поэтому чаще всего это фразы о природе.

– Да, Мерв, но холодно, – отвечаю я.

В его глазах вспыхивают огоньки, увидел ликер. Приходится хранить особо этот божественный напиток, от него у старейшины Мерва развязывается язык. Мерв не стар по местным меркам, ему всего восемьдесят три года. И год у них длиннее, и сутки – пятьдесят четыре часа. И эта свистопляска со временем.

– Мерв, сегодня холодно. Однако лето… Так всегда бывает?

Темные губы старейшины вытянулись трубочкой и причмокнули. Глаза смотрели на меня сквозь узкие щелки прищуренных век. Он кивнул.

– Так всегда бывает. Перед началом охоты сальвы… – проговорил он.

Опять повисла тишина. Сальва – это их симпатяги-деревья, которые после цветения выходят на охоту. И тогда держись все живое, попавшее в благоухающий дурманом лес. Такой необычный симбиоз здесь был не единственным, поршеане имели в наличии множество птичьих признаков, вплоть до крыльев.

– У нас на Земле растения не ведут столь хищный образ жизни… – проговорил я.

Мерв опять кивнул головой.

– У вас также нет крыльев. А у нас еще встречаются представители гордого народа бастов, у которых они есть. – Ответил старейшина.

– Да, Мерв, я видел их… Но, где же они живут? Уже сколько времени я нахожусь на Порше…

– Времени, – перебил меня Мерв, что было признаком его внезапного раздражения и сигналом к окончанию разговора, – что вы знаете о времени?! Страна Бастов находится около пятисот лет назад отсюда! Тебе это говорит о чем-то? – Он высокомерно на меня посмотрел.

Я промолчал. Любой мой ответ сейчас привел бы к окончанию разговора, а так я, пораженный его ответом, сижу, открыв рот… Может будет и продолжение… Что, зря что ли я ему ликер подливаю?

– Вам никогда туда не добраться… – действительно вновь заговорил поршеанин.

– Пятьсот лет отсюда… Звучит замечательно… Еще ни разу не слышал такой оценки расстояния… Мерв, ваша планета, наверное, самая необычная из всех, что я встречал или слышал! – Фу, меня понесло.

Ну, а что делать? Планетка престраннейшая, богатейшая, народ воюет тихонько с собственным прошлым, которое не позволяет вмешиваться в себя потомкам, и, похоже, в наличии есть машина времени…