Текст книги "Партия в преферанс"

Автор книги: Татьяна Моспан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 20

– Сынок, за водичкой не сходишь? – Бабка Матрена поставила перед Николаем два ведра. – Да полные не набирай, идти неловко.

Он уже спускался с крыльца, как она снова окликнула его.

– Петровна давеча говорила, у Глафиры Гришка пропал. С вечера, как ушел за гусями, так и нет его. Она всю деревню обегала, обкричала, будто в воду канул.

У Николая перехватило дыхание. Вчера он видел Гришку на пруду. Тот, заметив его, кинулся бежать.

– Гуси одни домой пришли, – продолжала Матрена. – Прямо беда. Глафира не знает, что и думать. Беспокойный он был последнее время. Мычит, руками размахивает, а то ещё сядет на крыльцо, руками голову обхватит и ну плакать. Сама видела, жалко его.

– Может, испугался чего?

– Что ему, убогому бояться! Полнолуние сейчас, вот и куролесит.

– А раньше он никогда не убегал?

– Как же, убегал. Только к ночи всегда возвращался. Случая такого не было, чтобы дома не ночевал. Не случилось бы чего…

Николай, шагая с пустыми ведрами, думал о Гришке. Что его так сильно растревожило? Почему испугался и убежал вчера, почему домой не явился?..

Он замедлил шаг. Неожиданная мысль пришла в голову. Всерьез никогда не задумывался над тем, кто на него напал тогда, в детстве. Доронькин уверял, что это проделки Мишки Шатуна. А почему он поверил Доронькину? «Ясное дело», твердил он. Но так ли это? За что Шатуну его по голове шарашить? Мужик он чудаковатый, но не дурак. Пацанов всегда гонял. Те тоже в долгу не оставались и вредили пастуху по мере сил. Однажды пастушью плетку на вяз закинули, и Мишка, пугая грачей и матерясь на всю деревню, лазил за ней. Без плетки какой он пастух? Смех один. В другой раз сыпанули от души соли в фляжку с чаем. Словом, вражда была нешуточная. Шатун в отместку мог крапивы в штаны наложить, но до серьезного вредительства дело не доходило.

Впрочем, какое сейчас это имеет значение, кто на него напал тогда? Николай даже остановился.

Имеет! В том-то все и дело… Странно, что такая простая мысль не приходила в голову раньше. А если на него напал Гришка?

Он замотал головой. Этого не может быть! Не было тогда Гришки в Ежовке, потому что Пимен уже год, как умер.

Подожди, подожди, Николай морщил лоб, пытаясь уловить ускользающую от него мысль. У кого была причина остановить забравшегося на усадьбу пацана? У Гришки! Ему точно не понравилось, что возле дома роются. Правда, были ещё Маня и Полина… Ну, нет, отмахнулся он. Маня мухи не обидит, она часто приходила к бабушке, пила чай и всегда улыбалась, когда видела его. Она и здесь, в Степаниках его узнала и не испугалась.

Мысли путались в голове. Еще была Полина, на которую, как говорили, «накатывало». Но Полина давно умерла, а кто-то недавно опять напал на него…

Он подошел к колодцу. Сруб был старый, и колодезное ведро, не раз латанное, протекало, струйка воды била фонтанчиком сбоку. Пока наполнил свои ведра, измучился.

– Ты за дужку-то не так держи, а то, вишь, уже и обувку промочил. Давай помогу.

Николай, занятый делом, не заметил, откуда появился этот седой старикашка.

– Спасибо, я сам, – поблагодарил он.

Старик продолжал разглядывать его, словно диковину увидал.

– Слышу, у Матренихи гости, – заговорил он. – Какие гости, дай, думаю, посмотрю. А это вона кто… Из Першиных будешь.

– Да, – удивился Николай.

– На Федьку малость похож. Как звать тебя, я забыл…

– Николай.

– Точно, Колька, – почему-то обрадовался старик. – А меня ты не признаешь?

Николай вглядывался в лицо, изрезанное морщинами. Оно смутно напоминало кого-то из ежовских. В одной руке дед держал пустое ведро, в другой увесистую палку, на которую опирался при ходьбе.

– Ну, ексель-моксель, – по-бабьи всплеснул руками старик.

И Першин мгновенно узнал его по этой поговорке.

– Мишка Шатун! – вырвалось у него.

– Он самый и есть.

Николай во все глаза смотрел на старика и молчал.

– Чего маешься, – понял его Шатун и, хитро подмигнув, сказал: – Ты тот самый Колька, который к Пимену на усадьбу лазил.

– Да, – у Першина от волнения пропал голос.

– Вот что я тебе, парень, скажу, – начал Шатун. – Я ведь все помню, все… На меня тогда пальцем указывали, что я, мол, на тебя напал на Выселках. Брешут! Это Гришки дурака работа, он тебя подкараулил.

– Но он тогда… – Николай запнулся, – в сумасшедшем доме сидел.

– Сидел, – закивал головой Шатун. – После того, как батька умер, Маньку с Полиной Глафира забрала, а Гришку в «дурку» сунули. Совсем того… – Он выразительно покрутил пальцем у виска. – Только он оттуда убег. Он и при батьке сбегал. Пешком из города приходил.

– А откуда вы знаете, что он в тот раз сбежал?

– Да сам его видел! Днем коров пас, ты с пацаненком Доронькиных там лазил. Помнишь, я ещё шуганул вас?

Еще бы не помнить! Сколько раз во сне снилось…

– А вечером, когда коров гнать собрался, смотрю, ещё кто-то шастает. Я думал, что это опять кто-то из пацанов. Подкрался с крапивой, сейчас, думаю, всыплю, чтобы задница горела. Кусты раздвигаю, а там мужик. Далеко, со спины не пойму кто. Я даже испугался. Чужие у нас не ходят. Леший его знает, чего сюда приперся, может, задумал что плохое и скрывается. Почему в деревню не идет? А потом мужик обернулся. Ба, да это же Гришка! Худущий, как жердь, потому и не узнал его. Ну, думаю, от Гришки напасти не будет, он безобидный. Помычит, побегает, а потом его опять изловят. Наутро услыхал, что беда с першинским пацаненком приключилась, с тобой то есть. Собрался к вашим зайти, рассказать, как и что, да мать тебя быстро увезла. Потом, слышу, на меня кивать стали, будто я это тебя…

– И вы никому ничего не сказали?

– Нет, – насупился Шатун. – Меня тоже вроде как за придурка считали. Ну и пусть! Только по голове я тебя не шарашил, вот те крест! – Он быстро перекрестился. – А с Гришки что возьмешь? Они дураки-то – здоровые, ломом не пришибешь. Я давно с палочкой ползаю, а Гришка на своих двоих бегает. – Он неловно наступил на больную ногу и поморщился от боли. – Так что на меня, парень, ты плохого не думай.

Шатун наполнил ведро водой и, махнув рукой, зашагал по дорожке, опираясь на костыль.

Николай смотрел вслед маленькой усохшей фигуре. Вот и разрешилась одна загадка.

– Ты, никак, с Шатуном разговаривал? – встретила его у ворот бабка Матрена.

– Да, живой еще.

– Что ему сделается? Чудит иногда, тем и жив. Схухлился вот только маленько.

Вера приехала из города к вечеру.

– Хорошо, в бюро технической инвентаризации знакомая сидит, а то бы не знаю, когда управилась.

Николай рассматривал копии документов.

Дом в Степаниках был куплен на имя Глафиры Семеновой перед смертью Пимена.

Значит, никакого обмана с завещанием не было. Деньги на дом и, видимо, ещё кой-какие средства Пимен оставил дальней родственнице Глафире, чтобы она взяла к себе Гришку, Полину и Маню. На Мане, как и при отце, все хозяйство держалось.

Николай помнил, как деревенские то ли с укором, то ли с восхищением говорили, покачивая головами:

– Работящая ты, Маняша, как крестьянская лошадь.

С Полиной было сложнее, она могла и начудить. Но больше всех хлопот доставлял Гришка. Его Галафира, как и в свое время Пимен, отправляла время от времени в «дурку». Он возвращался оттуда шелковый и на какое-то время затихал.

Вера и Николай сидели на берегу пруда.

– Так что очень даже может быть, что кубышка Пимена до сих пор лежит в земле, – говоря это, Вера усмехнулась и посмотрела на Кольку. – Ты как будто не рад этому.

Он насупился.

– Сам не понимаю, что со мной творится. Раньше появись хоть малейшее подтверждение тому, что клад есть, я бы среди ночи сорвался и кинулся на усадьбу.

– А теперь?

– Не пойму, что со мной. Странное состояние…

– Что-то мучит тебя? – догадалось Вера.

– Да. Я чувствую себя вялым, заторможенным, словно что-то мешает, но скинуть с себя этот груз не могу. Глупо, конечно, даже объяснить толком ничего не могу. Кажется, я упускаю что-то очень важное, а без этого…

Он махнул рукой и уставился на спокойную воду пруда. Желтые высокие лютики, спускаясь по крутому берегу, отражались на поверхности воды. Рядом росла сосна, её корявые ветки были зелены лишь на концах. В траве стрекотали кузнечики, и от всего этого веяло таким покоем, что ничего не хотелось. Сидеть вот так и смотретиь на гладь воды.

– А Гришка до сих пор не нашелся, – вдруг сказала Вера. Николай вздрогнул.

– Ты так и не вспомнил того, что случилось тогда на Выселках?

Он покачал головой.

– Нет. Я не помню, откуда появились золотые монеты.

Вера поднялась.

– Ладно, пошли домой. Завтра с утра пойдем на Выселки. Выспаться надо. Бабка Матрена велела уток домой пригнать.

Николай улыбнулся.

– А как ты отличишь своих от чужих?

– Она сказала, у наших правое крыло белой краской помечено.

Вера спустилась с обрыва к воде и стала звать:

– Утя, утя, утя…

Домашние птицы, выманенные из пруда, важно переваливаясь, доверчиво направились к ней. А потом началось… Бестолковые утки, почуяв, что нависла угроза над свободой, растопырили крылья, заорали как сумасшедшие и бросились врассыпную. Вся орава в панике носилась туда-сюда.

– Утя, утя, утя, – безуспешно надрывалась Вера и добросовестно гонялась за ними по берегу.

– Ты заходи с одной стороны, а я с другой, – взялся помогать Николай.

Скоро выдохлись оба.

– Черт их разберет! – разозлилась Вера. – Зачем такую дурную птицу держать? Мечутся, как угорелые. Где свои, где чужие…

Колька вспомнил, как в детстве дядька Федя воевал с утками. Обычно у бабушки было несколько самочек, которые выводили птенцов. Приходило время и утка-мама торжественно вела свой выводок на пруд. Постороннему невозможно было понять, чем одна стайка отличается от другой. Приходило время отправляться на ночлег. И вот тут начиналось настоящее светопредставление.

– Мамк, сколько у нас птицы? – спрашивал Федя.

– Три утки, два селезня, ну и птенцов… вчера два десятка было, – прикидывала бабушка.

– Два десятка, – ухмылялся дядька. – Как бы не так!

Во дворе все кишело от снующих пушистых комочков.

– Батюшки, откуда же они взялись? – изумлялась бабушка. – Видать, наши утки чужих привели. Ладно пусть переночуют, потом разберемся.

А потом получалось вот что. Утки то приходили домой, то не приходили совсем, ночуя по чужим дворам и на пруду. Шло время, и стая постепенно редела. Кто-то погиб, кого-то хищник сожрал, а кто-то сгинул неведомо где.

– Все лето их, дармоедов, кормил, и своих, и чужих, а они шатаются неизвестно где! – орал Федя. – Гадай, явятся, не явятся. Гусь никогда в чужой двор не пойдет, а эта… Несамостоятельная птица. Зачем такую держать? Проку никакого. Одно беспокойство. Думал, по осени жиру нагуляют, утятины с гречневой кашей отпробую… Вот те хрен!

Сейчас, глядя на Верины мучения, Николай предложил:

– Гони их всех вместе, бабка Матрена разберется.

Возня с орущей ордой на некоторое время отвлекла Николая. Завтра они с Верой отправятся на Выселки, а дальше… Там видно будет.

Но наутро этим планам не суждено было сбыться.

Глава 21

Вадим прекрасно выспался. Никакие сновидения не тревожили его. После вчерашнего немного болели руки и спина, но это пустяки. Предстоящая работа грела душу: сегодня они с Костылем обшарят все на усадьбе.

Перспективное местечко… Он бодро шагал по тропинке, насвистывая веселый мотивчик. Палатку и весь скарб пришлось тащить с собой, мало ли кто посетит стоянку во время его отсутствия. Сечас Вадим почти не чувствовал тяжести, он был полон радужных надежд.

Когда до Выселок оставалось всего ничего, услышал странный звук.

– Кыр!

Он задрал голову вверх. В небе прямо над ним кружилась большая птица.

– Кы-ы-р! – протяжно прозвучало снова, словно предостережение.

Вадим разозлился.

– Чего разоралась! – Он громко хлопнул в ладоши. Черт его знает, о чем она там кричит?

Пройдя немного, опять посмотрел вверх. Птица исчезла, но радостное настроение было испорчено. Нервишки у него сдают, что ли?..

Костыля ещё не было. Вадим сбросил рюкзак. За ночь ничего не изменилось. Или почти ничего. Лаз был по-прежнему завален сучьями и ветками, куча сухой травы тоже оставалась на месте. А вот мусор, который вчера сам аккуратно сложил, был разбросан.

Что такое? Вадиму стало не по себе. Словно ураган прошел. Он внимательно огляделся. Кроме раскиданного мусора ничто не указывало на чужое присутствие.

– Кыр! – услышал он опять и обрадовался.

Вот кто все раскидал! А он запаниковал, накручивать себя стал…

Вспомнил, как однажды с шумной компанией отдыхал на море. Задумали шашлычок изжарить. Отошли всего на минуточку, а когда вернулись, обалдели. Мать честная, чайки им такой разор учинили! Разметали все, что лежало, и съестное и нет, даже мыло клевать пробовали, паразиты. Видно, и сейчас произошла подобная история.

Вадим взглянул на часы. Костыль запаздывал. Теперь Ладынин уже по-настоящему разозлился. Договорились утром встретиться, где его носит?

Оставив нераспакованный рюкзак, он решил прогуляться навстречу компаньону. Вон до тех вязов, решил, дойдет, а там и Шигин подтянется.

Но до вязов Вадим не дошел.

…Костыль лежал метрах в трехстах от Выселок, раскинув руки и уткнувшись лицом в нескошенную траву, возле большого серого камня. Со стороны посмотреть – прилег парень отдохнуть. Вадим увидел его издали и удивился: чего развалился?

– Костя, – позвал он.

Шигин не отвечал.

Вадим сделал ещё пару шагов, и его волосы встали дыбом. Ворот клетчатой рубашки был испачкан. Что это, кровь?.. Может, споткнулся и ударился о камень?

Он продолжал стоять рядом.

– Костя, что с тобой, очнись! – Вадим нагнулся и дотронуться до Шигина.

Тело было теплым, это ощущалось сквозь одежду.

– Эй, – Вадим тряхнул его за плечо и повернул к себе.

Костыль был мертв. В уголке рта запеклась струйка крови, открытые глаза неподвижно уставились в небо. Вадим похолодел, заглянув в мертвые зрачки. Это что же?..

Он отступил назад и, запутавшись в траве, упал. Что же это такое! Кто… зачем?..

Вдруг со стороны больших вязов послышался шум мотора. У Ладынина перехватило дыханье. Люди! Они придут сюда, а здесь – труп. И никого нет, кроме него. Что делать, что?..

Секунду-другую Вадим стоял неподвижно. Вчера, внезапно вспомнил он, когда пришли на Выселки, тоже показалось, что приглушенно рычал мотор, словно уезжал кто-то. Они оба это слышали: и он, и Костыль. Да только Костыль теперь ничего никому не скажет, потому что он покойник… А что будет с ним, Вадимом, когда его найдут возле трупа?..

Он пятился и пятился назад. Ноги дрожали. Сердце стучало как сумасшедшее. Пропади все пропадом! Он не идиот, чтобы здесь торчать. Пусть другие разбираются со всем этим.

Вадим бросился бежать.

– Быстрей, быстрей, – подгонял себя.

Оказавшись на месте стоянки, в панике стал хватать вещи: лопата, рюкзак, свитер… Не забыть бы чего!

От страха показалось, что голоса приближаются. Не дожидаясь, когда его обнаружат, схватил в охапку барахло и рванул по лесной тропинке к старому клюквеннику. Выберется как-нибудь, только подальше от этого жуткого места!

Голоса, которые спугнули Вадима, принадлежали Сычам.

Вчера, когда Егор Сычев наткнулся на кованый сундучок, он чуть не очумел от радости. Бросился к мирскому пруду, Ленька все ещё там был. Вдвоем дотащили находку до мотоцикла.

– А я смотрю, кто-то чужой разговаривает, – оправдывался Лоскут, едва поспевая за старым Сычем.

– Чужой, – передразнил его Егор. – Хорошо, что мотоцикл спрятали.

Сундучок открыли только в доме Сыча. Когда Ленька предложил это сделать возле мотоцикла, папаша зашипел на него, как змея.

– Успеешь…

Всю дорогу он был ни жив, ни мертв. На каждом ухабе крепче и крепче прижимал к себе кованый сундук. Неужели повезло? Неужели…

Ленька, как коршун, следил за каждым движением папаши. Совсем одурел от радости дед.

Дома их ожидало разочарование. Когда откинули крышку, то обнаружили внутри…

– Да это хлам какой-то! – с недоумением сказал Ленька, запустив руки вовнутрь. – Старый хлам.

Сыч зубами заскрежетал.

– Керенка, – он держал в руках ветхую бумагу и не верил своим глазам.

– Нарыли… мешок керенок, – заржал Ленька.

– Цыть! – заорал старик. – Ты ещё тут будешь…

Ленька примолк. Никогда он не видел папашу в таком гневе.

– Смотри, ещё что-то есть, – он вытащил ветхие листки.

Егор, надев очки, стал разбирать мелкую надпись.

– Это колчаковские деньги. Тьфу, твою мать! – он швырнул листок на пол.

Больше в сундучке ничего не было.

Егор от огорчения выставил бутылку самогона на стол и сам тяпнул стакан.

– А я смотрю, легонький больно сундук-то, – жаловался он сыну. – Какого хрена было его в землю ховать! Куда Пимен свое золотишко зарыл, куда?!

– А может, там, того… – Ленька покрутил рукой. – Нет ничего, а ты только зря сердце рвешь.

– Есть, – упрямо твердил Сыч. – Я чую.

Ленька спорить с отцом не стал. Видел, сильно расстроился старик. С кем не бывает? Даже Полкану своему любимому пинка дал, когда тот под руку попался.

– Будешь у меня вякать, зараза!

Договорились, что завтра утром поедут снова на Выселки.

Мотоцикл, как и вчера, оставили возле вязов.

– А Першин-то все в Степаниках торчит, – сказал Ленька. – Я тебе говорил, что у него другие интересы.

Сыч помалкивал, после вчерашнего расстройства болела голова.

– И как ты можешь эту гадость каждый день жрать, – плевался старик. – Никакого здоровья не хватит.

– Не каждый, – отшучивался Ленька.

Он по-прежнему не особенно верил ни в какие сокровища, но перечить батьке не смел. Чудит старик, но что делать? Имеет право.

Сыч зорко оглядывался по сторонам.

– Ты чего, батя, ищешь?

– Сороки вон, смотрю, беспокоятся, словно спугнул их кто.

– Да будет тебе, – беспечно махнул рукой Ленька.

Переговариваясь, они шли по полю к усадьбе. Предстояло миновать большой серый камень, который ещё в прошлый раз приметили.

– Денек сегодня будет замечательный! – потянулся всем телом Ленька и вдруг застыл на месте.

На земле лежал человек.

– Смотри!

Больше он не мог произнести ни слова, только пятился и показывал рукой на тело.

У Сыча потемнело в глазах.

– Е-мое! – Он уставился на труп. – Ты его знаешь?

– Да, – выдавил из себя Ленька. – Это гость Доронькиных. Что будем делать, батя?

– Батя, батя, – огрызнулся Сыч. – Кто у нас власть? Ты. Вот ты и решай, что делать.

Ленька боязливо посмотрел на тело.

– Может, живой еще?

– Где живой? – скривился старый Сыч. – Ты в глаза посмотри, мертвые глаза-то.

Ленька опустился на траву и обхватил голову руками.

– Ну, теперь начнется. И из-за кого? Из-за фраеров городских дело закрутится…

Будущее рисовалось младшему Сычу в черных красках. Кто он был? Царь и Бог у себя в поселке, лаялся со старухами, а в общем-то, что хотел, то и творил. На паях с братьями Панкратовыми открыли пункт приема цветных металлов. Занимался укрывательством, не заводил уголовные дела, все сходило. Прикатит начальство, баньку истопит, на охоту его свозит. При исполнении был, хорошо жилось. И вот сытная вольготная жизнь может рухнуть в один момент.

– Понаедет начальничков, чего и не было – навялят. Народ у нас сволочной, молчать не станут, я им всем словно кость в горле, – стонал Лоскут. – Служебное расследование назначат, выпрут из ментовки без пенсии к едрене-фене, а кому я нужен?

– Прекрати выть, – оборвал его Егор, – хуже бабы плачешься.

Ленька замолчал и отвернулся. Дернула же его нелегкая потащиться сегодня на Выселки! Пимен и впрямь колдун был, одни невзгоды от него. Свяжешься с нечистой силой, жизни не рад будешь. А все батя: клад, клад. С ума сошел на старости лет со своими затеями, все мало ему, все неймется… Теперь вот докладывай по инстанциям, да объясняйся. Труп не скроешь, как до сих пор привык скрывать все, что происходило на участке.

Ленька развернулся и зашагал к мотоциклу.

А в нескольких километрах от этого места прокладывал себе дорогу Вадим Ладынин. Он уже немного пришел в себя и присел на старый пень отдохнуть.

Ну, мудак, чуть в уголовное дело не вляпался! Риск можно допускать лишь в разумных пределах.

Не повезло! Вадим полез в карман за сигаретами и наткнулся на лист бумаги. План… Он с ненавистью посмотрел на него. Пустышка! Нет там ни хрена. Только такие идиоты, как Колька и Славик Доронькин верят во всякую чепуху. Да ещё Костыль. А он, Вадим Ладынин, пожить хочет. Неохота ломать себе шею.

Со злостью поддал ненужный лист бумаги ногой. А нагородили-то, прости, Господи: план, клад, завещание… С него достаточно, сыт по горло. Заведут уголовное дело, и таскайся к следователю в прокуратуру, доказывай, что ты не верблюд. Хорошо, что его никто не видал вместе с Костылем. Пусть эти недоумки сами все расхлебывают! Доберется до города, и – прости-прощай, только его и видели.

Одна нехорошая мыслишка вертелась в голове. Если Костыля угробили, значит…

Ничего это не значит! Вадим зло сплюнул. Он Шигина не убивал. Пусть с этим те, кому положено, разбираются.