Текст книги "Ловушка для дураков"

Автор книги: Татьяна Моспан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Артем подумал, что свою кличку Гнус получил недаром. Подлый мужик, и всегда был таким. Есть у Беглова средство, которое заставит его говорить.

– Ну что ж, – равнодушно сказал Артем, подхватив на вилку шляпку гриба, – вольному воля. Ах, хороша чернушка, на зубах скрипит, хозяйка твоя дело знает, – продолжал нахваливать он. – Не захочешь говорить, вольному воля, – повторил Артем. – А спасенному, говорят, рай. Рая, правда, ни мне, ни тебе не видать.

– Это почему же мне не видать? Я от дел давно отошел, грехи свои старые замолил.

– Старые замолил, новые добавиться могут. В Оленьке, внучке своей, ты души не чаешь. Хорошая девочка выросла, поздний ребенок в семье, да и ты сам поздно женился, Оленька правнучкой твоей могла быть, если по годам считать. – Артем, не чокаясь с Гнусом, выпил рюмку коньяку. – Неплохой коньячок. Если ты место в раю присмотрел, там тебя таким угощать будут.

– Да ты что! – заорал Гнус. – На ребенка руку поднимешь?

– Чего ты орешь? – грубо оборвал его Артем. – Засох в своей деревне, как сморчок старый. – Про ребенка разговора не было. Я тебя про Тихаря спрашивал. Не бесплатно, свое получишь. Я человек щедрый, не поскуплюсь. Внучке бриллианты в уши повесишь.

– Артем, зачем пугаешь старого человека, – захныкал Гнус. – Я пошутил, а ты сразу пугать. У меня давление поднялось. Антоновна! заорал он, сверкая глазами.

Та прибежала, запыхавшись.

– Давление померь, сердце заколотило.

Беглов смотрел на этот спектакль спокойно. Пусть потешится. Он видел, что сломил Гнуса и тот куражится для порядку.

Гнус кряхтел и сопел, мучая терпеливую женщину придирками. Артем пожалел ее: тяжело хлеб бабе достается.

– Она жена тебе? – спросил он, когда Антоновна ушла.

– Нет. Я не хочу, так живем. Ее сын из дома попер, она, дура, на него имущество записала раньше времени. Я к себе взял. Живет, как у Христа за пазухой.

Артем хмыкнул.

– Так чего тебе про Тихаря надо-то? Он у тебя в команде, его бы и спросил.

– Мне удобнее у тебя, – перебил его Артем.

Гнус вздохнул.

– Крест его к себе в подручные взял. Дела стали делать. Лучше Креста в то время, наверное, взломщика не было. Мастер. Я у Шпака в банде был. Так, мальчишка на подхвате. Тихарь года на два-три меня моложе. Крест его из Рыбинска привез. Наши говорили, что баба там у него была с дочкой. Дочка – от Креста.

– Как фамилия женщины?

Ох, – замотал головой Гнус, – столько времени прошло, мне не вспомнить.

– А говорил, на память не жалуешься.

– Не жалуюсь, – зло оскалился Гнус, как загнанное в угол животное. – Погоди, может, вспомню. – Он закрыл глаза. – Конева, Корнева... – Начал перебирать он. – Не вспомню. На букву К начинается, русская фамилия, не длинная.

– А откуда ты все это знаешь?

– Шпак Крестом очень интересовался. Павел Крест – вор удачливый, в авторитете. Шпак думал, мало ли, как дело повернется...

– Следил он за ним, что ли?

– Не следил, но из виду старался не упускать. Он перед Крестом стелился лучше дорожки ковровой. Хотя Павел Крест таких воров за людей не считал. Растравил ты мне душу этими расспросами, Артем Семенович.

Гнус набулькал коньяку и одним махом опрокинул стопку.

– Вы, нынешние, по другим законам играете. Бизнес с криминалом переплелись намертво. Ты, Артем, таких, как Шпак, в шестерки к себе не возьмешь.

– Не возьму.

– Ты бы и меня не взял, а вот приехал на поклон к старику Гнусу. Значит, клюнуло. Так?

– Так, Петр Иванович.

– Умеете вы, молодые, из горла выхватить. Не захочешь, так все выложишь.

"У тебя вырвешь из горла, – подумал Артем. – Как же! Сам кого хочешь под пули подставишь. Да только против меня ты не пойдешь. Силы не те".

Гнус уныло опустил голову, догадываясь, какие мысли бродят в голове Артема.

– Ладно, чего теперь ерепениться, – сказал старик. – Что было, то прошло. От моих знаний-воспоминаний проку никакого нет. Только душу рвать.

Гнус невидящими глазами уставился в окно. Артем не торопил его, видя, что он собирается выложить самое главное.

– Тихарь счастливчик был. Завидовал я ему страшно. Павел Крест ведь сначала ко мне приглядывался. Я губу раскатал, думал, все – в дамки попал. Ан нет, тот Леху Тихаря подобрал. Куда Крест, туда и Леха. Я зубами скрипел от злости. У Шпака в козыри не выйдешь, для него чужая жизнь – копейка, а уж про такого шкета, как я, и говорить нечего. Вдруг слышу, подстрелили Креста в московской подворотне, а Леха ушел. Ого, думаю, парень-то не промах оказался, наследником вора в законе раньше времени стать захотел.

– Почему наследником?

– Да потому что у Креста где-то схоронка хорошая была. Вор удачливый, про него легенды ходили, а куда все девалось? Знающие люди верно указывали: есть у Креста тайничок, где он добро держит. Сам посуди. Кассы брал, квартиры по наводке тоже, говорили, что и в музеях шуровал, правда, про музеи точно не уверен, но слушок был. То наводчик спьяну проболтается, то еще что... Мир тесен, а уж воровской тем более. Крест осторожный был, но, как ни сторожись, шила в мешке не утаишь.

Гнус опять замолчал, погружаясь в воспоминания. Злая ухмылка перекосила сморщенное лицо.

– Когда Крест схватил пулю, я на Леху подумал. Он своего крестного на ментов вывел. Ну, думаю, погоди, теперь я тебе, гаденыш, хвост прищемлю. И опять не в мою пользу вышло. Леха умнее меня оказался. На другой день после гибели Креста является к Шпаку. Да не один. Принес кассу, что последний раз с Крестом взяли. Е-мое! Я сначала за дурачка его посчитал, деньги принес немалые, только потом понял, что Леха всех переиграл. Защита Шпака тоже в то время чего-то стоила. Тот за Тихаря горой встал. Я зло затаил. Ничего, придет и мое время, так просто ты от меня не соскочишь. Начал Шпаку про схоронку Креста в уши дуть, да тот... – Гнус махнул рукой. – Одним днем жил. Пьянство, марафет да бабы. Последний авторитет растерял. Ему бы потрясти Тихаря как следует, глядишь бы и толк был. Я сам стал за Лехой присматривать. И ведь почти выследил его, суку.

Гнус смолк, он устал. Артем видел, что на этот раз он не притворяется.

– Может, Антоновну позвать?

– На хрена она здесь нужна! – огрызнулся Гнус.

– Лекарство даст.

– Какое лекарство? Мне теперь никакие таблетки не помогут. Одной ногой в могиле. Ты из меня слова бы не выбил, не боюсь угроз ваших, все равно подыхать скоро. Внучку жалко, из-за нее тебе все и рассказываю. У тебя авторитет, репутация. Знаю, если Артем Беглов пообещал, слово сдержит. Так?

– Да, не волнуйся, я через свое слово не переступлю.

– Вот, – облегченно выдохнул Гнус, еще раз услышав обещание Беглова. – А еще я так думаю: если ты про Тихаря у меня спрашивать приехал, значит, Лехе не доверяешь. Прокололся он, видно, в чем-то. Знаю, не скажешь, я и не спрашиваю. Только мысль эта душу греет. Хоть разок его лягнуть да удалось. Ты на меня так не смотри. Молодые вы все старого Гнуса осуждать.

Он учащенно задышал. Артем испугался, как бы его удар не хватил от злобы.

– Не бойся, не сдохну раньше времени. Пора заканчивать рассказ. На чем я остановился?

– Ты выследил Тихаря, – подсказал Беглов.

– Выследил, но не до конца. Я вот замечаю, мне всегда в жизни что-то чуть-чуть мешает. У тебя такого не бывает?

– Нет.

– А-а, выходит, ты из другого теста. Потому ты – Артем Беглов, а я так, на обочине. Обижаться, правда, грех, все имею. Ладно, хватит мутотени, не буду больше испытывать твоего терпения, – подвел черту Гнус. – Я за Тихарем до станции Тайнинская доехал по Ярославке, а дальше он, как в воду канул. Ушел, гад, от меня. Наверное, что-то почувствовал. Оторвался незаметно. Мне бы еще несколько дней, я бы его хазу вычислил, вернее, не его, а Креста. Сердцем чуял, там Павел Крест свое добро держал. Кругом частные дома, лучше места не придумать. Близок был локоток, да укусить нельзя. Потому что дальше все полетело к чертовой матери. Банду Шпака ментам сдали, почти всех перестреляли. Уйти удалось троим: мне с прострелянной ногой, Ваньке Глебову и Тихарю. Ваньку у Шпака за полудурка держали, с ним серьезное дело сделать нельзя. Тихарь исчез, будь я на ногах, из-под земли бы его, гниду, достал, а так... Куда мне, полуживому, охоту на него вести? Скоро и меня тоже загребли, кто-то из своих выдал. А потом... Потом Леха в гору попер. Таких, как я, он бы одним махом по стенке размазал. Я с тех пор рот на замке держал, жизнь дороже. Вот такие дела.

Гнус вытер пот со лба, глаза его слезились.

– Ты спроси у Тихаря про дом в Тайнинке, спроси. И куда наследство Креста делось.

Он тихонько захихикал.

Беглов под его гаденький смех вытащил из бумажника пачку "зеленых" и бросил на стол.

– Это тебе.

– Погоди, Артем, провожу сам, а то собачки больно злые, чужих не любят.

– Проводи, пока я твою псарню не перестрелял.

Артем вспомнил, как он удивился, услышав про багетовые рамы, которые заказывал Тихарь, подумал еще тогда: если есть картины, значит, существует и дом, где они находятся. Похоже, сейчас Гнус и рассказал ему об этом самом доме.

Глава 19

Машина затормозила возле киоска.

– Опять день впустую, – Вадим Сидельников остановил "жигуленка" и посмотрел на Гребня. – Ты пива хотел.

Саша Грабнев выбрался из автомобиля и направился к киоску.

– Тебе что взять?

– Соку и пожевать чего-нибудь.

Они сидели в салоне "жигуленка" и давились сухими бутербродами.

– Хреново, – Гребень смотрел в окно, на улице шел дождь со снегом. – Уже белые мухи полетели, а мы толчемся на одном месте.

Они исколесили все Подмосковье в поисках Ашота Мирзояна и его дяди.

– У этого самого Сурена фамилия запросто может быть не армянская. Взял фамилию жены по каким-нибудь соображениям, и ищи ветра в поле. – Вадим закашлял, подавившись куском. – Гиблое дело. Мне эти Сурены уже во сне снятся. Ничего не знаем: год рождения, место рождения, фамилия и та предположительная.

– Что предлагаешь? – спросил Гребень.

– Я жалуюсь.

– К Артему обратись.

Беглову жаловаться было бесполезно. Люди, которых он задействовал со своей стороны, пользуясь связями и возможностями, ничем помочь не могли. Бесполезное дело, исчерпаны все возможности. Артем, когда последний раз выслушивал отчет своих парней, попросил:

– Ребята, я понимаю, дело безнадежное, данные скупые, то есть их практически нет. Я по своим каналам – пас. Здесь можно только на личном контакте что-то сделать. Мотаться из одного населенного пункта в другой и наводить справки.

– Артем Семенович, – вздохнул Вадим, – сейчас черт разберет, что в этих справочных творится, людей кавказской национальности за последнее время понаехало много. Такой обвал пошел, что не дай, не приведи. Часть из них нигде не зарегистрированы. Дохлое дело.

– Знаю, ребята, знаю, но надо постараться найти. По всему выходит, что осел он в Подмосковье давно, значит, прописка должна быть, как у всех нормальных людей. Если бы этот дядя в криминале был, я бы его давно сыскал, – скрежетнул зубами Артем. – Не проходит он нигде, узнавали. Остается одно – мотаться по Подмосковью. Я смогу еще одного человека в помощь выделить, хотя у меня сейчас с людьми трудновато, каждый верный человек на счету.

– На кой нам третий, – отказался Гребень. – Найдем, так и вдвоем справимся.

После этого разговора прошло три дня. Поиски по-прежнему не приносили результатов.

Вадим уныло наблюдал за прохожими, ожидая, когда Гребень закончит перекусывать.

– По-моему, Людмила в тебя влюбилась, – сказал Сидельников.

Гребень поперхнулся.

– Точно тебе говорю, Александр, девчонка на глазах изменилась, с тех пор как тебя увидела.

– Когда ей было влюбляться, я ее после того застолья только один раз видел.

– Не скажи. У них это от количества встреч не зависит. Вот отыщем Мирзояна...

– Вот именно, давай об этом думать будем, – грубовато оборвал Вадима Гребень.

– Да я специально разговор завел на отвлеченную тему, а то от этого армянина я уже готов свихнуться.

– Для тебя отвлеченная, а для меня – нет.

– Ну, извини, тебя, значит, тоже зацепило. А вообще, ситуация складывается занятная. Я спасаю девчонку, вытаскиваю ее из дерьма, веду себя как честный человек, тут появляешься ты... Ну, ладно, ладно, я пошутил, – замахал руками Вадим, заметив, как напрягся Гребень. – Ты не злись. Понимаешь, после одной истории, из которой меня Артем вытащил, к бабам отношение изменилось. Никому не верю. Людмила особый случай, я ее за сестру считаю. Девчонка действительно хорошая, попала в переделку, впредь умнее будет. Я даже, может, завидую тебе. У меня после той поганой истории как будто что отморозило внутри. Про Людмилу надо серьезно подумать, чтобы ей жизнь окончательно не сломать. Слышь, Саш, ты не сердись за такой разговор, но я какую-то ответственность чувствую. Ее обмануть сейчас нельзя. Она привяжется к тебе, а потом...

– Да что я, скотина какая? – возмутился Гребень. – Я, может, сам не ожидал от себя такой прыти.

– Она про себя еще что-то рассказала?

– Немного. Жили в Клину с бабкой.

– Это я знаю. Про родителей говорила?

– Про отца ничего. Как с матерью развелся, так и исчез куда-то. Мать замуж вышла. Про отчима Люда рассказывала. Такая гнида! Говорит, ей пятнадцать лет было, пришла однажды к матери в гости, а там отчим один дома. Он сначала: Людочка то, Людочка это... А потом схватил и на кровать завалил. Еле вырвалась. Матери слова не сказала, пожалела. Пока бабка жива была, плевать она хотела на отчима, а как померла, так и началось. Мать говорит ей: вместе жить будем, дом продадим. Людка в слезы, а мать на своем стоит. Не выдержала, пожаловалась на отчима, как он ее чуть не изнасиловал, мать не поверила, избила. Тогда она плюнула на все и сбежала. Лучше, кричала, на панель пойду, чем под эту паскуду ложиться, там хоть денег заработаю.

– Заработала... – задумчиво сказал Вадим. – Я где-то так и предполагал. Видел бы ты в каком виде я ее подобрал. Волосы дыбом встанут! Еще что-нибудь говорила?

– Больше ничего. Я не следователь, чтобы ее пытать.

– Тяжелый случай.

– Угу, – буркнул Гребень, сворачивая пакет с остатками еды. Поехали, что ли?

– Поехали, – завел машину Вадим.

Они держали путь в подмосковный город Мытищи.

В справочном бюро с ними сначала не хотели разговаривать. Опять началась та же петрушка: что вы хотите, данных мало, но Вадим умело решал такие вопросы.

– Я уже со счета сбился, сколько коробок конфет ушло на презенты, – говорил он Гребню, в очередной раз обаяв работницу справочного бюро. – Это называется представительские расходы.

– Не знаю, как это называется, но если мы и сегодня его не найдем, я заору на все эти чертовы Мытищи.

– Орать громко придется, город большой, к тому же есть Мытищи новые и старые.

После этих слов в глазах Гребня появилось тоскливое выражение, как у больного животного.

Женщина в справочном бюро довольно быстро отработала подношение.

– Вам повезло, молодые люди, здесь проживают сразу три Сурена: Оганян, Мирзоян и...

– Стоп! – заорал Вадим. – Мирзоян нужен. – Он выхватил бумажку с адресом и рванул к выходу.

– Подождите, понеслось вдогонку. – Здесь проживает два Мирзояна и оба Сурены.

Вадим остановился, как вкопанный.

– Да? – произнес он и тут же нашелся: – Два лучше, чем ничего.

– Второй адрес нужен?

– Конечно!

В порыве щедрости он вручил трудолюбивой женщине еще одну коробку конфет и, подпрыгивая, понесся к машине, где его ждал Гребень.

– Рано радуешься, – остудил тот его пыл. – Мы одного Сурена Мирзояна уже встречали.

Но Вадим продолжал ликовать:

– Чувствую, сегодня наш день. Кинем на пальцах, к какому ехать раньше: один в Старых Мытищах живет, другой – в Новых.

– А мне один черт.

Вадим прикинул:

– Тогда едем в Новые Мытищи. – Он заглянул для памяти в бумажку: – Дом пятнадцать, дробь девять по улице Мира.

"Жигуленок", проехав мимо парка, свернул на перекрестке с Ново-Мытищинского проспекта направо и оказался на улице Мира. Здесь стояли добротные пятиэтажные кирпичные дома, построенные в пятидесятые-шестидесятые годы.

Очень медленно ехали по улице, вглядываясь в номера. Пятиэтажки закончились, за ними начинался район двухэтажных приземистых домиков, похожих один на другой, как две капли воды. Целый городок желтых оштукатуренных домишек. Рядом с пятиэтажками они смотрелись карликами, вросшими в землю. Дома давно не ремонтировали, это было видно по осыпавшейся штукатурке, перекошенным и давно не крашенным рамам, но здесь жили.

– Такие домики сразу после бараков по всему Подмосковью строили, – сказал Вадим.

– Откуда знаешь?

– У меня тетка из Подмосковья, всю жизнь в таком прожила. Лет пять назад переехала в новую квартиру, дом снесли, так до сих пор успокоиться не может, жалеет старое гнездо. А какие здесь дворы были! – со вздохом произнес Вадим. – Я сейчас как будто в детстве своем побывал.

Стандартные домики тянулись один за другим, держались кучно. Раньше они были отгорожены от тротуара решетчатым железным забором, в одном месте сохранились остатки ворот, криво висящих на покосившихся столбах, в другом – торчали пруться решетки.

Вадим напрасно вытягивал шею, стараясь сориентироваться. Номеров домов нигде не было видно.

Внезапно улица закончилась, стандартные двухэтажные домишки тоже.

Вадим вышел из машины.

– Пойду искать аборигена.

Дом с нужным номером оказался угловым, самым последним в ряду, возле которого Сидельников и остановил машину.

Они въехали в старый заброшенный двор. В небольшом сквере продолжали расти деревья, но за ними давно никто не ухаживал, и они доживали свой век, как и те люди, что обретались здесь. Сломанные скамейки, покосившиеся качели, разрушенная детская песочница, – все выглядело очень уныло.

Они поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру.

Дверь им открыл, не спрашивая, кто пришел, неопрятный старик в измятых брюках и замасленной рубашке, определить первоначальный цвет которой было невозможно, до того она была заношена.

– Мы к вашему племяннику Ашоту Мирзояну, – начал Гребень.

– Да? – удивился хозяин. – Ашота сейчас нет, он уехал.

Парни переглянулись.

– А вы, значит, его дядя, Сурен Мирзоян? – уточнил Вадим.

– Ну, конечно, – подтвердил старик.

– В таком случае... – Гребень оглянулся и, убедившись, что на лестничной площадке никого нет, одним жестом, как фокусник, задвинул старика в квартиру.

Они уже полчаса сидели в страшно захламленной большой комнате на пыльном диване.

– ...Ну не знаю я, где он, – Мирзоян, опасливо отодвигаясь от Гребня, умоляюще смотрел на Вадима. – Клянусь, не знаю.

Выяснилось, что Ашот приехал в Мытищи, прожил ждесь три дня, а потом уехал.

– Он меня в свои дела не посвящал, – пряча глаза, твердил Сурен.

– Ой ли? – Гребень угрожающе надвинулся на старика. – Слушай, дед, мы твоего Ашота вторую неделю разыскиваем. Как ты думаешь, почему, а?

Он растопырил перед Мирзояном пальцы в наколках.

– Это тебе не в милиции лапшу на уши вешать, мы – ребята серьезные, без протокола с тобой говорить будем. Адвокат тоже не понадобится. Ты, папаша, не серди меня, полчаса дурака валяешь, хватит.

Старик притих.

– Ну? – прикрикнул Гребень.

– Подожди, – остановил его Вадим и обратился к Мирзояну: – Отец, ты человек пожилой, надо быть благоразумным.

– Вот-вот, – вклинился в разговор Гребень. – Я стариков не обижаю, но сам смотри...

– Хорошо, хорошо, я все скажу, – замахал руками Мирзоян. – В конце концов человек я пожилой, мне такие передряги ни к чему.

– Так-то лучше. Куда, говоришь, уехал племянник?

– В Рыбинск.

Вадим с Гребнем непонимающе уставились на Мирзояна.

– Куда, куда?

– В город Рыбинск Ярославской области. А перед этим просил помочь быстро сделать загранпаспорт. Сфотографировался. Я пообещал, остались еще кое-какие связи.

– Что он здесь делал все это время, пока у тебя торчал? С подробностями рассказывай.

– Он приехал утром, спросил, где находится поселок Дружба.

– А это что такое? – перебил Гребень.

– В Мытищинском районе находится, от станции Тайнинская недалеко. Другого поселка с таким названием здесь нет.

– И что, он поехал на эту самую Дружбу?

– Да. После обеда в тот же день, как приехал. Думал, к вечеру вернется, а он возвратился рано утром следующего дня, еще темно было, не рассветало. Я спросил, где был, он не ответил, а только рассмеялся. Я его таким никогда не видел. Все, говорит, дядюшка, теперь мне будет с чем на Кипр лететь. Я к нему с вопросами, он отмахнулся. Потом, сказал, все объясню.

– На Кипр? – в один голос воскликнули Вадим с Гребнем.

– Ну да.

– А почему он именно на Кипр собрался?

– Да понимаете, как вам объяснить, – задумался старик. – Давно у нас такие разговоры были. Вот ты, говорил ему, нищий, а были бы деньги, уехал бы отсюда. У нас на Кипре родственники живут. Подался бы к ним, пока молодой, силы есть, только ведь без средств далеко не уедешь. Он всегда очень переживал, когда я заводил такие разговоры. Горячий парень.

– Значит, вы считаете, – продолжал расспрашивать Вадим, – что деньги у него появились, если про Кипр заговорил и загранпаспорт просил срочно сделать?

– Деньги – не знаю, не видел. Он странным возвратился после поездки на Дружбу. Стал расспрашивать... – Сурен сделал большие глаза, – в какой цене царские золотые монеты ходят и можно ли их быстро продать. Отчего, говорю, нельзя, продать все можно, если не подделка. Было время, я не последним человеком был, разбирался кое в чем. Еще мне странным показалось, что он альбомы по изобразительному искусству принялся рассматривать. Жена-покойница покупала, после нее остались. Ашот долго сидел, листая страницы. Я удивился, он никогда раньше не интересовался такими вещами.

– Он что-нибудь оставил у вас?

– Нет. Сумку, с которой приехал, опять с собой забрал.

– Вы уверены, что он поехал именно в Рыбинск?

– Так он мне сказал, – пожал плечами старик.

– Когда обещал вернуться, не говорил?

– Нет. Сказал, управлюсь с делами, приеду.

– Припомните, никаких имен и фамилий не упоминал?

– Нет. На память пока не жалуюсь.

В полутемной захламленной комнате делать было больше нечего. Мирзоян сидел, глядя прямо перед собой. Вдруг его лицо искривила гримаса.

– Говорил я ему, дураку, жидковат ты большие дела делать. Как в воду смотрел, чувствовал, добром не кончится. Послушал бы старика, открылся, может, присоветовал что.

– Поздно хватился, папаша, – Гребень с сожалением смотрел на старика. – Наломал твой родственничек дров. И нам работы добавил. А что дурак он, так это верно. Ему в руки козырей сдали, а он их на шестерки разменял. Про то, что мы к тебе в гости заглядывали, не болтай никому. Забудь, понял?

– Понял.

Мирзоян хотел спросить про племянника, но не решился. Дурак! Ох, какой же Ашот дурак, что ввязался во все это. И сам он тоже хорош, старый идиот! Да его дверью прищеми, к праотцам отправится, а тут два таких мужика крепких... Он бы и пикнуть не успел.

Запоздалый страх леденил душу. Закрыв за непрошенными гостями дверь, он дрожащими руками набулькал себе лекарства.

А что же все-таки будет с Ашотом?!

Глава 20

Валерия Стрелецкая, подбирая ноты, аккомпанировала себе на рояле и негромко напевала. Она была дома одна. Дашка вот-вот должна вернуться из школы.

Она любила такие минуты, когда могла пробовать голос, могла, дурачась, запеть что угодно, сфантазировать, рассмеяться, выругать себя. Раньше она не переносила ни одной минуты одиночества. Она боялась оставаться дома одна, у нее появлялись навязчивые идеи, одна страшнее и нелепее другой. Только когда появлялась Дашка, успокаивалась. Лера была похожа тогда на человека, которого одолел смертельный недуг, а он продолжает через силу жить и что-то делать.

Как изменилась ее жизнь с тех пор!

Она ничего не забыла. Это был очень тяжелый период в ее жизни. Кузя, руководитель вокально-инструментального ансамбля, с которым она была знакома давно, не уставал ей твердить, что она Бога гневит своим унынием. Он помогал ей, как мог, и поддерживал, когда она перебивалась жалкими подработками.

В то время Лера радовалась каждому платному выступлению. Гонорары были небольшие, но они давали возможность жить, покупать продукты, платить кварплату.

Кузя, сам без постоянного места работы, всегда что-то придумывал, с кем-то договаривался, тащил ребят то в один конец Москвы, то в другой. Лера пела в небольших кинотеатрах перед сеансами, когда туда еще ходил народ, потом это стало совсем невыгодно. Выезжали работать в подмосковные дома отдыха, выступали на вечерах.

Она не всякий раз могла принимать участие в загородных поездках. Иногда ансамбль по договоренности должен был выступать два дня подряд, возвращаться в Москву ночью не имело смысла, удобнее ночевать в санатории или доме отдыха, а Лере нужно было домой, к маленькой Дашке.

Музыканты сердились, когда из-за нее приходилось ломать программу. Лера, чувствуя себя виноватой, твердила Кузе, чтобы он нашел другую солистку.

Он не соглашался. Ему в большинстве случаев удавалось гасить конфликт.

– Ничего, Лерок, все уладится, не бери в голову.

Но улаживалось все очень трудно.

На какое-то время с вокально-инструментальным ансамблем пришлось расстаться. Наступили совсем черные времена. Она привыкла к ребятам, к Кузе, знала, что тот не обманет, не подставит.

Ушла она сама, потому что не хотела подводить ребят.

У Кузи была договоренность с одним деятелем, толстым маленьким мужичонкой, который имел некоторый вес в шоу-бизнесе и взялся устроить им небольшое турне. Раскручиваться никому не известному ансамблю дело очень тяжелое. Ребята хватались за каждую возможность. Все шло хорошо, пока этот деятель не положил глаз на Валерию.

Они ужинали в тот вечер все вместе после выступления.

– Мимо меня ни одна солисточка не проскочит, – спьяну хвастался толстяк, ухватив короткими пальцами-сардельками длинную изящную ножку фужера с шампанским.

При этом он посматривал на Валерию, давая понять, что слова адресованы ей.

– В обиде никто не будет, – похохатывал он, масляными глазками ощупывая фигурку певицы. – Лерочка, давайте с вами на брудершафт выпьем! Будешь умничкой, с людьми сведу, такой клип сделаем, звезды потускнеют. С твоим голосом... – Он икнул и потянулся к ней сальными губами.

Лера вскочила.

– Голова разболелась, пойду к себе в номер.

Она на негнущихся ногах покинула зал ресторана.

– Дикая она у вас. – Толстяк зло посмотрел вслед уходящей певице. Ее сопротивление только раззадорило его. – Под меня и не такие ложились, лишь пальцем помани. За счастье почитали, – рассмеялся он. – Ничего, обтешется.

Она не обтесалась. Плакала ночью от бессилия. Ну почему, почему она должна спать с этим хомяком?! От ненависти она молотила кулаком по подушке.

Она не ангел. В ее жизни после развода с мужем были мужчины. Но когда на тебя показывают пальцем, как в магазине, и говорят: вот эту самую заверните и принесите в номер, чтобы постель грела, а ты при этом понимаешь, что у тебя нет права выбора, – становится невмоготу. Успех, возможность пробиться?.. Зачем это нужно, если приходится платить такую цену? Она представила пальцы-сардельки, которые ее будут лапать по-хозяйски за все места, и ее чуть не вытошнило. Она живая! Она не может ложиться на спину и задирать ноги перед каждым сексуально озабоченным похотливым ублюдком.

Наутро был разговор с Кузей.

– Извини, но я не могу. Вам придется гастролировать без меня. Все очень просто: не ложусь под этого деятеля, срываю всем поездку. Будет справедливо, если пострадаю одна я. Поэтому...

Она заплакала от обиды и несправедливости. Сколько сил было положено на то, чтобы уговорить тетку Нину присматривать все это время за Дашкой!

– Ты думаешь, он поможет с клипом? – спросила она.

– Не знаю, обещал...

– Кузя, он обманет тебя. Это такая гнида... Вас никого не было, когда он ко мне подвалил, болтал всякую гадость спьяну. Ты не думай, я не со зла наговариваю. Со мной вопрос решен, он тебя и ребят обманет, не доверяй ему.

Потом Кузя метался по этажу в поисках сердечного лекарства. Он сидел у нее в номере и виновато смотрел на уткнувшуюся в подушку Валерию.

– Лер, мы все же попробуем.

Она кивала головой: конечно, солистку найти не поздно, да еще под такую перспективу.

– Я тебя понимаю, – вздыхал Кузя. – С такими сволочами иногда приходится иметь дело.

– Нет, не понимаешь, – взорвалась она. – Это не тебя будут валить в постель и пьяненько похлопывать по голой заднице. Ну-ка, девка, шевелись. Дышать перегаром тоже будут не на тебя. Для вас что певичка, что блядь, одно и то же.

– Лера, Лера, я-то здесь при чем?

– Как же мне все это надоело! – рыдала Валерия в голос.

Потом она извинялась перед разобиженным Кузей. Он действительно был не виноват.

– Валерия, – торжественно сказал он. – Я уверен, ты будешь петь. Нас еще всех за пояс заткнешь. Ну что же делать, если у мужиков, которые видят тебя, слышат, как ты поешь, сразу просыпаются нормальные инстинкты? У каждого в меру своей воспитанности. Так что ты на этого пузыря обижаться не должна.

– Спасибо я ему должна сказать, – фыркнула Лера.

Кузя умел успокаивать даже тогда, когда это казалось невозможно сделать.

– У тебя тоже просыпаются инстинкты? – подозрительно спросила она.

– А то как же, – улыбнулся Кузя.

– Врешь! – Лера всхлипывала, вытирая нос.

– Ну вру, вру. Все уладится. Я так и вижу тебя в большом концертном зале на сцене. Ты поешь, и твой голос заполняет все пространство. Все, замерев, слушают тебя. А потом – цветы, я знаю, как ты любишь цветы. Ты прячешь в букетах разгоряченное лицо. У тебя может быть большое будущее.

– Фантазер ты, Кузя, – сквозь слезы улыбнулась Валерия. – Ты правильно сказал: может быть. А может и не быть. Но все равно, спасибо, ты – добрый фантазер.

– Насчет доброты, хорошо напомнила. – Он порылся в карманах и протянул ей деньги. – В долг.

– Я не возьму.

– Возьмешь как миленькая. Сама говорила, что с финансами трудно. Да ты не переживай, – подмигнул он. – Я у тебя с процентами получу.

– Ага, только когда.

Интуиция не подвела Стрелецкую, шоумэн, сулящий несбыточное, оказался мыльным пузырем. Он подвел Кузю, обманул ребят, группа оказалась на грани распада из-за этого деятеля. Сколько потом таких мыльных пузырей видела Валерия! Среди них попадались настоящие мошенники, талантливые и умные.

Она выступала со многими ансамблями. Это был очень нелегкий, а иногда и по-настоящему тяжелый хлеб. Кто придумал, что у артистов легкая жизнь? Иногда ей хотелось выть от безысходности. Мыть общественные туалеты на вокзале – меньше дерьма увидишь, чем здесь. Она видела, как ломаются и ожесточаются люди. Как спиваются и опускаются, видела тоже. Это было очень страшно. Она не сломалась, видно, природа, несмотря на хрупкое телосложение, наградила ее повышенным запасом прочности. Иногда ей казалось, что он на исходе.

Лера вспомнила одну встречу, которая произвела на нее очень сильное впечатление.