Текст книги "Идолопоклонница"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Туринская Татьяна
Идолопоклонница
Непредсказуемы человеческие судьбы. Вот кто бы, например, шесть лет назад смог сказать, что Женька Денисенко станет любимой женщиной Дмитрия Городинского? А никто. Ни она сама, ни тем более Дима. И уж в любом случае никто из посторонних бы до этого не додумался. Хотя бы потому, что шесть лет назад о существовании Дмитрия Городинского знал, пожалуй, очень тесный круг людей: разве что родственники, одноклассники да соседи. Огромной же стране это имя было совершенно неизвестно. Ну Дмитрий, ну Городинский – и что из этого?
Теперь же Городинскому приходилось тщательно скрываться за дурацкими очками и жуткой несвежей кепкой. О, как часто он жаловался Женьке на судьбу! На то, что буквально не может пройти несколько шагов по улице, как нормальный человек!
– Веришь? – риторически спрашивал он. – Ведь сам себе не принадлежу. Ведь даже в ресторан не могу сводить любимую женщину! Да что там ресторан – домой к тебе не могу спокойно прийти! Ведь каждая собака знает, ведь пальцами тычут: смотри, смотри, Городинский пошел. Ах, детка, если бы ты знала, как это утомительно! Как я устал от славы! Это ведь тяжкое бремя, но никто этого не понимает, никто. А я так устал, так хочется покоя. Так хочется спокойно пройтись с тобой по улицам, чтобы никто не бежал сзади, не просил автографов, не фотографировал на память. И чтобы в завтрашних газетах не появились компрометирующие меня фотографии с эффектными заголовками: 'Дмитрий Городинский наставляет рога дражайшей супруге'! Устал, устал, как я от всего этого устал!
В такие минуты и Женя ужасно жалела, что Димочка так знаменит. Но с другой стороны – не был бы он знаменитым, разве узнала бы она о его существовании? Разве встретились бы они тогда? Разве были бы счастливы?!
Глава 1
Женя с немыслимым удовольствием выбралась из троллейбуса. Вроде и не час пик – всего-то четыре часа дня, а народу! К тому же в троллейбусе почему-то оказались намертво закрыты все без исключения окна, а единственный открытый верхний люк не мог спасти положение. И запах, этот неистребимый запах человеческих тел! Это в наше-то время, когда от обилия всевозможных дезодорантов просто разбегаются глаза! Конечно, основная масса людей тщательно следит за собой, используя новейшие разработки косметических концернов, но обязательно среди этой массы найдется один-единственный, экономящий на средствах личной гигиены. И по закону подлости Женя непременно окажется прижатой толпою именно к этой особи человеческой, задравшей руку вверх, держащейся за самый верхний поручень, и охотно демонстрирующей народу насквозь мокрую подмышку.
Только на улице Жене удалось вздохнуть спокойно. Она набрала полные легкие воздуха и отдышалась. Да, на улице было хорошо! Чуть жарковато, правда, но благодаря свежему ветерку жара еще не выматывала душу, еще можно было довольно вольготно жить.
Погодка в этом году выдалась какая-то странная. Зимой вдруг (как всегда абсолютно неожиданно для коммунальных служб) ударили жестокие морозы, доходившие до минус тридцати пяти градусов – совершенно немыслимые показатели в эпоху глобального потепления. Весна долго не могла пробиться сквозь зиму зелеными росточками, даже лужицы с ручейками никак не могли порадовать уставших от бесконечной зимы людей. И вдруг в последних числах марта зима капитулировала резко и, казалось, безвозвратно – после небольших морозов буквально за три дня установилась довольно жаркая для этого времени погода. Днем солнце жарило до шестнадцати тепла, благодаря чему лужи и грязь высохли в рекордно короткие сроки. Но так странно было видеть свободную от зимы землю без единой зеленой травинки, по-мартовски голые ветки деревьев, не радующие глаз набухшими почками! А когда народ уже разделся, перешел на легкие куртки, вдруг снова резко похолодало до минусовой температуры. И так всю весну – то жарко, то холодно. Теперь вот тоже, наверное, лето еще не окончательно вступило в свои права, скорее, лишь примерялось. Еще ведь только середина мая, а температура уже зашкаливает за тридцать градусов. А что же будет в июле?
Женя зашла в небольшой магазинчик на остановке и купила торт. Придирчиво проверила срок изготовления – только отравления сейчас и не хватало для полного счастья! И уже с тортом в руках пошагала дальше.
– Женька! – воскликнула Лариса. – А что ж без звонка?
Хозяйка сделала шаг назад, пропуская гостью в квартиру.
– Привет, – поздоровалась Женя. – На свой страх и риск. Насколько я помню, по вторникам у тебя минимальная нагрузка. Или я не права? У тебя изменилось расписание?
– Ой, тортик! – обрадовалась Лариса. – По какому поводу банкет? Нет, Жень, ты все правильно помнишь. По вторникам у меня только первая смена. Можно сказать, выходной.
Тем временем подруги прошли в комнату.
– Старики скоро придут? – спросила гостья.
– Тебя раздражают мои старики? – удивилась Лариса. – С каких пор?
Женя несколько стушевалась.
– Да нет, не раздражают. Просто… Знаешь, опять начнутся все эти разговоры, расспросы. Не хочу. Устала, надоело. Хочу тихонько посидеть вдвоем за тортиком. Это преступление?
Лариса подхватилась:
– Ой, так тортик же!
Побежала на кухню, и уже оттуда продолжила:
– Да нет, конечно, не преступление. Они все равно раньше семи вряд ли нагрянут, так что у нас с тобой море времени. Подожди, я сейчас чайку сварганю.
Лариса загремела кухонными принадлежностями, а Женя откинулась на спинку кресла. Оглядываться по сторонам, рассматривать обстановку смысла не было – она знала здесь каждый предмет на перечет. Эх, сколько времени она провела в этой квартире?! Сколько курсовых, сколько рефератов здесь было написано?
Однако сидеть одной было невыносимо скучно, и Женя вслед за хозяйкой прошла в кухню.
– Да давай тут и посидим, – предложила она. – Чего таскать посуду взад-вперед? Лично мне и тут вполне удобно.
Лариса покладисто согласилась:
– Ну, кто бы спорил, а я не стану. Здесь, так здесь.
Щелкнула дистанционкой, включив маленький телевизор, подвешенный на кронштейнах к самому потолку. Передавали повтор концерта, посвященного Дню Победы. Лариса немного приглушила звук, и продолжила беседу.
– Так по какому поводу тортик? В честь окончания диеты, или как?
– Да брось ты, какие диеты? Ты ж знаешь, у меня без всяких диет конституция худая. Я, Лар, кажется работу нашла.
– Да ты что? – обрадовалась Лариса. – Наконец-то! Ну рассказывай же, не томи душу! Где, кем?
Гостья несколько стушевалась от этого вопроса, подобралась вся в ожидании удара, как будто не для того шла, чтобы обговорить этот вопрос с подругой.
– Мелкооптовая торговля канцтоварами, – ответила и сама притихла, словно бы извиняясь за такую работу.
Лариса крякнула, не сумев скрыть досады:
– Нда. Главное, как раз по твоему профилю.
Женя подавленно молчала. Ей и самой эта работа не слишком-то пришлась по душе, а что делать? Кто сказал, что работа непременно должна нравиться? То, что нравится – это хобби, за это денег не платят. А вот когда за деньги – это уже работа. И, выходит, она даже и не должна нравиться. Все вполне логично. Тогда почему же так неуютно на душе?
Лариса нарушила тягостное молчание:
– Ну и что ты будешь делать с этими канцтоварами?
Женя с укоризной посмотрела на подругу:
– Лар, не тормози, а? Раз мелкооптовая торговля, то что я, по-твоему, могу с ними делать? Торговать, естественно! Обзванивать разные организации, и предлагать наш товар по цене более приятной, чем в розничной торговле. Ну ежу ж понятно, ёлки!
– Нда, – еще раз крякнула Лариса. – С высшим гуманитарным образованием!
– Ну а что ты предлагаешь? – возмутилась Женя. – Ты же знаешь, я уже два месяца каждый день на собеседования бегаю, и ничего! То опыт работы требуют лет десять – а где мне его взять, если я диплом только-только получила?! То рост мой им не подходит – им подавай топ-модель с ногами от коренных зубов! То профильное образование нужно – кому интересен мой диплом историка? Тебе-то хорошо говорить…
– Может, все-таки в школу? – не особо надеясь на положительный результат, с нотками сочувствия предложила Лариса.
Женя укоризненно посмотрела на нее и промолчала. А что тут говорить, когда и так все без слов понятно?
Лариса почему-то взорвалась:
– Да знаю я, знаю! Но надо же как-то жить! Ну нельзя же постоянно вспоминать о…
– Стоп! Не смей! – резко перебила ее Женя. – Не смей произносить его имя!
– Да знаю, знаю, – покладисто согласилась Лариса. – Знаю, он для тебя давно умер.
– Да нет, – с неприкрытой злостью возразила Женя. – Он-то как раз, к сожалению, не умер. Он-то как раз живехонький, сволочь. Вместо него умер мой ребенок. А он!..
Женя на мгновение замолчала, тщательно подыскивая подходящее слово. Но по закону подлости слов не хватало. Да и есть ли они вообще, такие слова, которыми можно было бы описать ее чувства? Которыми можно было бы достаточно ярко и точно описать события давно минувших дней?
– Живой! – в сердцах добавила она, так и не найдя ничего более подходящего. – Живой, понимаешь?! И я с этим ничегошеньки поделать не могу, ровным счетом ничего! Но зато имя его умерло навсегда! И никогда не смей называть его имя!
Лариса долгим взглядом посмотрела на подругу, не то сочувствуя ей, не то подыскивая слова, которыми можно было бы залечить ее больную душу.
– Женька, ну нельзя же так себя изводить! Ну ведь все в прошлом, все равно ничего не вернешь. Надо жить! Забыть все и жить, как будто ничего и не было!
От возмущения Женя едва не захлебнулась, не в состоянии подыскать необходимые слова:
– Не было?!! Не было?!!
Кто знает, чем бы закончилась ее гневная тирада, если бы не засвистевший так кстати чайник. Лариса с радостью подскочила из-за стола и начала преувеличенно суетливо хлопотать, накрывая на стол. Как-то уж очень много движений делала, так преувеличенно суетилась, что Женя прекрасно понимала неестественность ее поведения. Впрочем, вместо глубокого анализа происходящего она почему-то с головой окунулась в нерадостные воспоминания, из которых ее вырвала Лариса.
– Да, – протянула она, наливая чай в красивую китайскую чашку тонкого фарфора. – Надо было столько лет горбатиться за учебниками, чтобы потом торговать дыроколами!
Женя уставилась на подругу чуть обиженным, осуждающим взглядом. Тяжко вздохнула и ответила уже спокойно:
– Не рви душу, Лар, – ответила она. – И без тебя тошно. А куда мне еще с моим образованием? Кому нужны историки? Только школе. А в школу я не могу, ты же знаешь…
– Жень, но дети ведь не только в школе, – возразила Лариса. – Их, вон, и на улице полно. Ты же не падаешь в обморок в метро, увидев мамочку с ребенком, правда? Так чем тебе школа плоха?
Женя ненадолго замолчала, словно бы дивясь непонятливости подруги, потом ответила тихо:
– В метро я могу прикрыть глаза или отвернуться в сторону. А в школе куда ни отвернись, везде дети. И хватит об этом, ладно, Лар? Хватит. Буду торговать дыроколами. Зато как красиво звучит: Евгения Денисенко, менеджер проектов по продвижению на рынок импортных дыроколов!
Подружки весело рассмеялись и, наконец, приступили к чаепитию. Торт оказался неожиданно хорош: свежий, мягкий бисквит, пропитанный ромом, к тому же в меру сладкий. Лимонный крем приятно оттенял привкус рома. Воспользовавшись установившейся тишиной, в кухню вдруг ворвался сладкий голос юного дарования Дмитрия Городинского:
– Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Женя оживилась:
– Ну-ка, ну-ка, сделай погромче!
Хозяйка немедленно выполнила просьбу гостьи и внимательно прислушалась.
Душевная песня о войне впадала в ярый диссонанс с его симпатичной мордашкой и длинными золотистыми кудрями, с неприлично пестрой сценической рубашкой, усыпанной блестками. Но голос был так пронзительно мелодичен и приятен, что несоответствие образа певца содержанию песни каким-то непостижимым образом сглаживалось, становилось почти незаметным, по крайней мере, не режущим глаз.
– Ой, Лар, глянь, какая лапочка! – восхитилась Женя. – Хорошенький, не могу! Нет, ну надо же! Ну все при нем! Нет, Лар, ну правда: и мордашка смазливенькая, и голосок волшебный. Про рост я вообще молчу. Я от него тащусь, честное слово! Надо же, как природа славно поработала!
– Да ну, Жень, – скривилась Лариса. – Слишком красив. Нереально. Я бы сказала, просто до неприличия. Настоящему мужчине нужна другая красота.
– Да ну тебя, много ты понимаешь в мужской красоте, – обиделась Женя. – Ты посмотри, посмотри какие глазки! Да нет же, просто чудо как хорош! И голос просто восхитительный.
– Ну, положим, голос действительно ничего, – вынужденно констатировала Лариса. – Но… Не знаю, Жень, мне такие не нравятся. Я предпочитаю более мужественных, таких, как…
Лариса замерла на полуслове, испугавшись своих слов. Вернее нет, конечно же нет, испугалась она не своих слов, а Женькиной реакции на них.
– Прости, чуть не забыла, – преувеличенно извиняющимся тоном поправилась она. – В общем, ты сама поняла. Вот того, с умершим именем, можно было назвать настоящим мужиком. А этот… Так, сладкая конфетка в блестящем фантике.
– Таких, мужественных, мы уже проходили, – с нескрываемой злобой и ненавистью в голосе ответила Женя. – Хватит. Этого дерьма я уже наелась. Я после него вообще мужиков ненавижу. Всех поголовно. Они только с виду мужики, а на самом деле… Бабочки безответственные. Мотыльки. Летают от одной бабы к другой, опыляют – и снова в поход. Нет, Ларка, все мужики сволочи…
– Так а Городинский? – бесхитростно парировала Лариса. – Сама себе противоречишь!
– Ну что ты, – возмутилась Женя. – Какой же он мужик? Димочка – так, красивая картинка, просто полюбоваться и помечтать о неземной любви. Даже если знаешь, что на самом деле ее не существует. Просто картинка. А на самом деле… На самом деле я, как говорится, в глубокой завязке. Ничего больше не хочу. Ничего и никогда. Больше того – на пушечный выстрел никого к себе не подпущу. Пусть летают в другой стороне, пусть других дур опыляют. С меня хватит бабочек-однодневок.
Лариса возмутилась:
– Жень, ну ведь столько времени прошло! Ведь почти три года! Ну нельзя же всю жизнь только об этом и вспоминать! Надо жить! Бог с ним, с тем безымянным! Но ты-то живая, нельзя же себя заживо хоронить!
– Это для тебя три года прошло, – с надрывной печалью в голосе ответила Женя. – Для него, для безымянного, может, даже больше. А мне это все как вчера было. Такое нельзя забыть, Лариска, нельзя. Этого и врагу не пожелаешь. Когда кроха, твоя кроха, которую ты вынашивала шесть месяцев и неделю, та кроха, которая так уморительно сосала пальчик в твоем животе – знаешь, как отчетливо было видно на УЗИ? Когда мечтаешь, каким он вырастет, твой сын, когда любишь его больше жизни, еще нерожденного… Два дня, Лариска, только два дня! Почему его подлый папаша до сих пор жив-здоров, по-прежнему скачет от одной бабы к другой, а мой сыночек… Только два дня!!! Разве для этого я вынашивала его полгода?!!
Лариса попыталась перебить ее стенания:
– Жень, ну хватит, ну что ж ты сама себя накручиваешь. Так ты никогда не забудешь.
– А я и не хочу забывать! – воскликнула Женя. – Не хочу! Как можно забыть такое?! Он же нужен был только мне! Понимаешь? Только мне одной! А теперь, если я его забуду, получится, что его вообще не было, да?!!
Лариса обреченно вздохнула и вновь перебила ее:
– Женька, ну ты же живая! Надо жить, жить!!!
– Это только с виду кажется, что я живая, – равнодушно ответила Женя. – А на самом деле я умерла вместе с ним. Нету меня, Лар. Давно уже нету. Вместо меня сейчас с тобой разговаривает моя бледная тень. Призрак. От меня ведь одна оболочка осталась. А душа умерла давным-давно. И поэтому мне абсолютно все равно, буду ли я торговать дыроколами или Мерседесами. Главное, что к истории я уже не вернусь. В моей жизни осталась только одна история. Печальная…
Лариса вздохнула:
– Ну вот, опять… Эта песня хороша, начинай сначала…
Глава 2
Домой Женя ехала в самый час пик. Прохладнее еще не стало, а народу в транспорте прибавилось. Благо, хоть ехать было не очень далеко – всего-то шесть остановок одним троллейбусом, без пересадок. Но в час пик все равно удовольствие, надо сказать, маленькое. Однако неудобств поездки Женя даже не ощутила. Потому что вроде не здесь и не сейчас была, потому что в очередной раз – уж который по счету за три года? – с головой окунулась в прошлое…
Ах, как все было красиво! Женька считала себя самой счастливой на свете! Еще бы, на нее обратил внимание не кто попало – сам… Нет, даже окунаясь в прошлое, Женя не могла припомнить его имени. А может, прекрасно его помнила, потому и боялась его имени, как огня? Так или иначе, но он, безымянный, был довольно известной фигурой в институте, в их так называемом 'Институте благородных девиц'. Естественно, сие учебное заведение не имело ни малейшего отношения к высшей школе княжьих дочек, разогнанной в семнадцатом году прошлого века. Просто между собой студентки частенько так именовали родной вуз имени супруги дедушки Ленина. Хотя и нельзя сказать, что парни в пединституте были такой уж большой редкостью. Были, конечно были, но не так уж и много, если честно и откровенно. Почему-то нынче педагогика перестала считаться мужской профессией, хотя если немножко поковыряться в прошлом, без труда выяснится, что все признанные педагоги были мужчинами. Однако же время меняет жизнь до неузнаваемости, и то, что раньше считалось почетным занятием для любого мужчины, нынче перестало считаться престижным. Вот в результате таких перемен обыкновенный институт получил негласное название 'Институт благородных девиц'.
Он был хорош. Безусловно и бесспорно – просто хорош, и все. В меру высок, крепок телом, мужественен лицом. Молод – да, но разве молодость может быть помехой красоте? Да ведь и Женька в ту пору была еще совсем девчонка, ведь только-только закончила первый курс своего благородного заведения.
На первом курсе она знала Его только в лицо. Нет, еще, конечно, и имя с фамилией были ей знакомы. Но это она выяснила вовсе не при личном с Ним знакомстве, просто о Нем много чего говорили. Да и то сказать – не многие парни могли похвастать столь мужественной внешностью. И уж, конечно, подобным успехом у женской части народонаселения института. В общем, можно смело заявить – Первый Парень На Деревне. Ни больше ни меньше. И уж стоит ли говорить, что на первокурсницу Женьку Денисенко столь известная личность не обращала ни малейшего внимания.
Все изменилось осенью, когда они вместе оказались в одной школе. У Женьки практика была совсем-совсем коротенькая, всего три недели, первая практика в ее жизни. У четвертого же курса практика была большая, аж до самого нового года.
Однако и трех совместных недель молодым оказалось достаточно. Была осень, золотая пора. В первый же рабочий день после уроков (благо нагрузка у практикантов была весьма скромная) небольшая компания собралась отметить знаменательное событие. Уж каким таким чудом Женя оказалась рядом с Ним, по которому, можно сказать, все девчонки в институте сохли, то истории неведомо. Факт остается фактом – именно в тот рядовой, казалось бы, рабочий день Женька влюбилась окончательно и бесповоротно.
Если раньше она только с завистью поглядывала в его сторону, прекрасно отдавая себе отчет, что ей в этом направлении ничегошеньки не светит, то теперь вдруг неожиданно для себя ощутила Его руку на своей оголенной коленке. Компания сидела прямо на полянке за импровизированным столом. На расстеленных газетах, имитирующих скатерть-самобранку, на пластиковых тарелочках лежала нарезанная неровными толстыми кусками вареная колбаса и крабовые палочки, без тарелок, прямо на газете лежала груда краснобоких помидоров, рядом примостился полосатый арбуз – все было куплено по дороге, довольно хаотично и непродуманно. И, естественно, главное украшение стола – пара бутылок водки и вино для старомодных девиц, еще не успевших изменить вкусовые пристрастия в сторону более крепких напитков.
И тут вдруг среди этого осеннего гастрономического изобилия – Его рука на оголенной Женькиной коленке. Компания находилась уже в изрядном подпитии и вряд ли кто-нибудь кроме нее самой обратил внимание на столь малозначительное событие. Однако для Жени оно рядовым не было. Для нее сие событие значило много, очень много. Сердечко заколотилось часто-часто, все внутренности вдруг куда-то ухнули, словно им было куда падать с привычных мест. Однако она даже не дернулась. Не стала демонстрировать ни посторонним взглядам, ни самому герою истинных чувств. Сделала вид, что тоже не заметила, как и остальные. Кто знает, может, Он и в самом деле не отдавал себе отчет? Может, для Него подобный жест был чем-то очень-очень привычным, а потому не означал ровным счетом ничего?
Однако стоило только Жене отдалиться от теплой компании в сторонку по физиологической потребности, как на обратном пути Он уже поджидал ее за деревом, скрывшись от остальной компании. Женя смутилась: не слишком приятно, когда тебя поджидают после подобной процедуры, хотя и надеялась, что он не ходил за ней очень далеко, а потому весьма прозаическое деяние ей удалось проделать в гордом одиночестве. Впрочем, все вопросы моментально вылетели из головы, стоило только Ему по-хозяйски обнять ее, притиснуть к себе неприлично жадно…
Нет, невзирая на не совсем трезвую голову, Жене удалось сохранить лицо. Конечно, она с удовольствием позволила ему себя поцеловать, больше того – не скрывая восторга, отвечала на его поцелуи. Однако сумела остановиться, когда Его жадная рука нырнула под юбку и стала протискиваться вглубь. Тут, как бы ей самой ни хотелось продолжения 'банкета', Женя вынуждена была прекратить 'неожиданную дружбу'. Ему это, конечно, не понравилось, однако сильно возражать не стал, пробормотав под нос что-то нечленораздельное.
Когда на город опустился плотный вечер и компания срочно засобиралась по домам, Он проводил Женю до подъезда. Быть может, надеялся на нечто большее, но вновь вынужден был удовлетвориться обжиманиями в подъезде.
А на следующий день они снова пошли в парк. Но уже не дружной компанией, а вдвоем. Ушли подальше от дорожек, от аллей, забрели в самую гущу. Вокруг не было ни души, только они, только вдвоем. Разговаривать не получалось, потому что общаться в эту минуту хотелось меньше всего. Оба только и думали о том, как бы вновь оказаться в объятиях друг друга. Без конца оглядывались по сторонам – достаточно ли далеко от цивилизации ушли, или еще могут наткнуться на любопытные взгляды посторонних.
Женя подбрасывала носком туфли опавшие листья. Ей нравился шорох, который они создавали, ей нравился запах осени – когда природа еще не замерла от мороза, но уже понемножку начала готовиться к тяжелым временам. Деревья еще не были голыми, но кроны уже значительно поредели, а главное – существенно поменяли окраску. Еще попадались и зеленые, но большею частью лес пожелтел, кое-где покраснел. А если опустить голову и посмотреть под ноги, взору открывалась немыслимая красота: пышный нерукотворный ковер безумной расцветки. Женя выбирала из массы листьев самые большие и красивые листы, и собирала их в букет. Букет был уже большой, уже едва держался в руке на коротеньких черешках, но она снова и снова поднимала листья и, роняя старые, подкладывала их в букет. Потому что уж очень они, листья, были красивые – буквально глаз не оторвать. А еще потому, что боялась поднять глаза и встретиться взглядом с Ним. Потому что прекрасно понимала, чего Он хочет, для чего привел ее сюда, в этот парк, для чего ищет местечко, куда не ступала еще нога человека. А еще лучше знала то, что она сама и душою, и телом своим молодым больше всего на свете хочет ощутить на своем теле Его жадные руки.
Наверное, Он посчитал, что они уже достаточно далеко удалились, потому что, не окликая ее, не останавливая, приобнял сзади, обдав шею жарким дыханием. И в эту минуту Женькины пальцы расцепились, листья художественно рассыпались у ее ног. Но она этого уже не видела, потому что от счастья ли, от удовольствия ль плотно зажмурила глаза, с головой погружаясь в иное измерение, где были только она и Он, безымянный…
Их роман быстро набирал обороты. Пока не похолодало окончательно, пока небо не разразилось дождями, влюбленные едва ли не каждый день после школы бежали в парк и, как в первый раз, удалялись подальше от любопытных глаз, на свою крошечную полянку. Потом закончилась Женькина практика, и Он стал встречать ее у института, на глазах у всех целуя и прижимая на грани неприличия. Если была возможность, они ехали к Женьке домой, потому что у Него дома всегда была мама. Иногда он брал у друга ключи от комнаты, и тогда они, с трудом пробравшись мимо бдительной вахтерши, закрывались от всего мира в тесной общежитской комнатушке, без конца поглядывая на часы, потому что у друга имелись свои далеко идущие планы на комнату. Если же срывались оба варианта, им приходилось прятаться в институтском закутке черного хода под лестницей, но там можно было только пообжиматься жарко-жарко, распалить друг друга, довести едва ли не до умопомрачения, а потом вдвоем страдать от взаимной неудовлетворенности, потому что по лестнице то и дело кто-то шастал, шаркал ногами и грозил раскрыть их маленькое убежище…
Сказка закончилась до неприличия банально. В начале весны Женька радостно объявила любимому:
– Я, кажется, беременна. Ты представляешь, у нас будет маленький!
Ах, как наивно лучились от счастья ее глаза! Она-то была уверенно, что и Он обрадуется тому, что их любовь не пропала даром, что плод ее, их любви, уже живет своей маленькой жизнью в ее плоском пока еще животике. Но Он почему-то не обрадовался, только чертыхнулся злобно…
И по сей день удивлялась Женя, как же в ту минуту не лопнуло пополам ее сердечко? Как же так, ведь Он не уставал повторять ей о своей любви. Да и не только слова говорил красивые, но и весьма красноречиво демонстрировал свои чувства на публике. Запросто мог прямо на перемене подхватить ее на руки, закружить, закричать на весь этаж:
– Женька! Я так соскучился!!!
Ей ведь все студентки завидовали. Даже ближайшие подружки Лариска Сычева и Любаша Пивоварова были чуточку влюблены в Него. И разве ж она могла сомневаться в Его чувствах после столь откровенных проявлений чувств? Ведь даже преподаватели знали об их отношениях. Ведь ровным счетом ни единого человека во всем институте не было, для кого оказалась бы новостью их любовь. Ведь так красиво ухаживал, так открыто демонстрировал чувства! Ведь в буквальном смысле на руках носил! И вдруг…
– Лар, – в отчаянии воскликнула Женя. – Что делать? Господи, что же делать, а?
Лариса, чуть отведя взгляд в сторону, словно бы по большущему секрету подсказала выход:
– А что тут еще делать? Сама знаешь. Не ты первая, не ты последняя.
Женя ужаснулась, как будто ей самой в голову эта мысль ни разу не приходила:
– Аборт?! Да ты что, никогда!
– Ну, знаешь, подруга, это ведь тебе решать. Все эти мои подсказки, советы… Сама понимаешь – это ведь пустое место. Потому что решение принимать все равно будешь только ты. Да мне ведь и сказать – раз плюнуть. Я могу сколько угодно сочувствовать, сколько угодно советовать, но проблема-то все равно останется твоей. Тут подружки не помогут. Потому что рожать придется тебе, а не мне. Вот только ты подумай сперва хорошенько: сама, одна, без всякой помощи. На твою мамашу разве можно надеяться? Вот и думай, как ты одна ребенка будешь тянуть. Вытянешь ли?
Женя по-прежнему испуганно, но серьезно задумавшись над словами подруги, произнесла:
– Аборт… Ой, Лар, это же мой ребеночек, мой!
– Знаю, что твой. А что делать? Что ты сама предлагаешь? Ну, родишь ты его, и что? Кому он будет нужен? То, что от папаши его ты помощи не получишь – аксиома, не требующая доказательства. Если уж человек сказал 'не хочу', значит 'не хочу', и ничего ты с ним не поделаешь. Сама ты работать не сможешь, потому что придется сидеть с ребенком. А на что жить? Думаешь, можешь рассчитывать на мамашу? Она вообще в курсе?
– Ты что?! – испугалась Женя. – Ты что, что ты?..
– Вот видишь. Стало быть, ты и сама не ждешь, что она обрадуется. Ну, скажем, деньгами-то она вынуждена будет помочь, куда она денется – не выгонит же она тебя беременную на улицу. Зато ты представляешь, какую она тебе обстановочку создаст? Ох, Женька, я б на твоем месте просто сделала аборт. Приятного, конечно, мало, но все проще, чем до конца дней расплачиваться за кратковременное удовольствие, проведенное в постели с его папашей.
– Ой, Лар, но это же мой ребеночек, как же ты не понимаешь?!
Однако в Жениных словах уже не слышалось былой уверенности.
Впрочем, крест ставить оказалось рано. Он вернулся. Он понял, что без Женьки ему будет гораздо хуже, чем с ребенком. Он осознал свою ошибку: опять же в присутствии сотен глаз на коленях просил прощения. Он вернулся! Могла ли Женя его не простить?! Ах, какой радостью обливалось сердце, когда они выходили из дому вместе с Ним! И Жене не надо было скрывать от посторонних глаз заметно выпирающий животик, потому что рядом с нею шагал будущий муж, отец ее ребенка, такой мужественный, такой решительный! Он ведь уже и вещи перевез в их с мамой скромную однокомнатную квартирку, потому что у его родителей было еще теснее, ведь у него был еще младший брат.
Стоит ли говорить, что Ираида Алексеевна, Женькина мать, не обрадовалась перспективе в ближайшие месяцы стать бабушкой? Она практически каждый вечер бушевала на кухне, возмущаясь тем, что подлая Женька решила сделать ее в тридцать семь лет бабушкой. Даже наличие мужа, вернее, без пяти минут мужа, не могло успокоить ее гнева. Но Женя словно бы не замечала этого. О, пусть мама ворчит сколько угодно, главное то, что Женька была баснословно счастлива! Сама не могла поверить в то, что проблема, казавшаяся неразрешимой, разрешилась таким замечательным образом.
Только одно ее огорчало – никак не удавалось выбрать время для похода в загс. Она-то готова была в любую минуту сорваться с места, а вот у Него, у нынче безымянного, все никак не получалось выбрать время. И правда, как будто сама судьба не позволяла ему сделать самый важный шаг: то последняя, очень важная курсовая, то подготовка к госэкзаменам. А к ним ведь нужно очень серьезно готовиться, ни одной консультации пропустить нельзя. Но вот скоро Он сдаст экзамены, получит диплом, и тогда…
Жене не довелось поздравлять его со столь знаменательным событием, как сдача госэкзамена. Потому что за неделю до него Он вдруг с самого утра куда-то засобирался. Только проснулся, и, не позавтракав, не выпив даже чашки кофе, стал складывать свои вещи в объемную сумку. Женя даже не успела ничего спросить, Он сам ответил:
