355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Туринская » Побочный эффект » Текст книги (страница 2)
Побочный эффект
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:27

Текст книги "Побочный эффект"


Автор книги: Татьяна Туринская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В общем, ситуация крайне неприятная, если не сказать больше. Однако вряд ли она имела бы хоть какие-то последствия кроме воспоминаний, если бы пострадавший, пересилив боль, не выдал сдавленным голосом:

– Теперь, как порядочная девушка, вы обязаны на мне жениться.

Прохожие захихикали и побежали дальше кто куда. Парни тоже отправились по своим делам. Но уже вдвоем – Русаков наотрез отказался прощаться с Ириной. Дескать, ты теперь моя должница.

С тех пор они практически не расставались. Встречались долго, целый год, прежде чем Сергей решился заявить вторично:

– Женись на мне!

Ира рассмеялась:

– Глупый, девушки выходят замуж!

– Это девушки. А ты у нас – солдат. Ничего себе – девушка: вот так сходу, слету, заехать постороннему мужику прямо в душу кулаком? Так что жениться ты просто обязана. Но сугубо из неземной любви так и быть: любезно позволяю тебе выйти за меня замуж.

Замужеству не смогла помешать даже Лариска. Правда, она старалась. Очень старалась, изо всех своих подлых силенок. Сначала, как и с остальными Ирочкиными поклонниками, бродила тенью за влюбленными. Старательно навевала скуку излюбленными рассказами о сказочном бытии журналистов-международников. Никак не могла решить, что же ей покупать в заграницах в первую очередь – квартиру или машину? Или, может, норковое манто? Ей ведь надо будет в чем-то ходить на светские рауты.

Занудство не помогло, и она стала периодически позорить Иру бесхитростно и совершенно нелепо, будто неумная второклашка. Стоило подруге отлучиться ненадолго или же по обыкновению опоздать, Ларочка непременно использовала возможность для провокации:

– Ирка уже показывала тебе коллекцию фантиков? Она их с детства собирает, ни одного еще не выбросила. У нее потрясающая коллекция! Только ты не говори ей, что в курсе дела – она стесняется. Просто как бы невзначай приноси ей фантики. И не вздумай при ней выбросить – она этого не переживет!

Возможно, она и раньше проделывала такие штуки? Отчего-то ведь испарялись все Ирины ухажеры. Не от таких ли 'невинных' шуточек?

Однако Русакова фантики не испугали. Спросил у вернувшейся Иры, не скрывая веселья:

– А почему ты мне до сих пор не показала свою коллекцию фантиков? Замечательная идея! Солнце мое, если ты любишь фантики – я тебя ими забросаю!

Лариска была посрамлена, но не сражена, и в следующий раз придумала новую историю:

– Сереж, а Ирина тебя предупредила о том, что тебе придется раз в квартал проверяться у венеролога? Ты смотри, такими вещами не шутят.

На что тот, успевший к тому времени разобраться в подлой Ларискиной натуре, ответил:

– Конечно, дорогая! Мы уже были у доктора две недели назад. Он утверждает, что это передается не только половым путем, так что тебе тоже стоит к нему наведаться. Я уже сообщил твои координаты куда следует. Жди гостей.

О выходке с венерологом Ира узнала много позже, когда уже не было смысла злиться. Тем не менее, Трегубович получила свою порцию обиды. Другое дело, что ей Ирина обида – как щекотка перышком. Не столько щекотно, сколько приятно: колкость достигла цели, а Ирка простит – куда она денется?

В общем, как ни старалась Ларочка, а расстроить свадьбу ей не удалось. И зажили молодые, как все. Сказка не сказка, но уж точно не триллер. Поначалу и конфликты случались – воевали за лидерство. Потом надоело. Поняли, что лидеров в семье двое. Муж – потому что всему голова. И жена – потому что женщина всегда права.

Жить стали у Ириной мамы. Отец умер, не успев познакомиться с зятем. Зато Вероника Николаевна приняла Сергея на ура. Без мужика дом быстро в упадок приходит. А у Русакова руки, что называется, на месте. И тебе проводку в случае чего посмотрит, и краны поменяет, и вообще с ним спокойнее.

С обязанностями главы семейства Русаков управлялся играючись. Да ему, ответственному и надежному по натуре, это и не составляло никакого труда. Что такое глава семьи? Ничего особенного. Всего-то обеспечить домочадцам нормальную жизнь в нормальных условиях – вот тебе и все обязанности. Так настоящему мужику это разве нагрузка?

Институт Ира заканчивала уже будучи замужней. Нахлебницей на широких плечах Русакова не осталась – устроилась в стройконтору рядовым бухгалтером. Не слишком перспективно, еще менее престижно, не сказать что особо сытно – зато неподалеку от дома.

Спешить с детьми не собирались. Думали сначала более-менее на ноги встать, по стране родной поездить – благо большая, есть что посмотреть. Однако человек предполагает, а располагает Тот, кто судьбу за веревочки дергает. Маришка родилась всего через два года после свадьбы. Ире пришлось оставить работу. Хлопот с дочуркой было немало, и на первом этапе молодая мама даже не думала о возвращении в контору.

Однако дети имеют обыкновение расти – подросла и Маришка. Маленькие ноженьки уже уверенно семенили по земле, маленькие рученьки не менее уверенно вытягивали из-под шкафа горшок. Тогда и заскучала Ирина, запросилась на работу.

Время для этого выдалось не самое удачное. Налаженная было жизнь целой страны оказалась вдруг разрушена вдребезги. Раньше слово 'безработица' можно было услышать разве что в телерепортажах о загнивающем капитализме: это там плохо, это там без конца случаются какие-то неприятности, растет инфляция, а следом за нею безработица – или наоборот, сначала безработица, а потом уж инфляция? В эти тонкости тогда практически никто не вдавался. Не все даже понимали, что это за инфляция такая, и чем она страшна.

Слово 'безработица' было понятно всем. Однако мало кто ее боялся. Даже когда все поняли, что прошлые времена закончились, а новые только грядут, и какими они будут – никому не ведомо, все равно не боялись. Легкомысленно посмеивались: нам безработица не грозит. У нас такого, как на Западе, быть не может.

В самом деле. Такого, как на Западе, у нас быть не может. У нас может быть значительно хуже.

И во всю мощь грянула Перестройка.

Что уж в это понятие вкладывал Горбачев – то ему одному ведомо. А что из этого вышло – все почувствовали на собственных шкурах. На предприятиях полным ходом шли сокращения кадров, производства останавливались пачками, отправляя работников в бессрочные неоплачиваемые отпуска. Жить было не на что: зарплаты оставались в закромах родных заводов-фабрик. Их директора разъезжали на крутых иномарках, и растерянно пожимали плечами: нету денег, ребята! черт его знает, куда делись! вы работали-работали, а денег нету.

Рабочий люд кинулся в торговлю: хоть как-то выжить, хоть как-то прокормиться. Огромная страна в мгновение ока превратилась в базар. Ни в восточный, ни в западный – в русский.

Каким-то чудом Ире удалось остаться в профессии. Стройконтора не прекратила существования, и даже сумела обойтись без поголовного сокращения штатов – отделались лишь отправкой на заслуженный отдых работающих пенсионеров, позволив молодым продержаться наплаву. Правда, тем тоже пришлось несладко – зарплаты мизерные, прожить на них во времена гиперинфляции казалось просто нереально.

Тем не менее, это все-таки была работа. Постоянная. Благодаря чему Ирине удалось не растерять профессиональные навыки. Даже больше: в то смутное время экономические и таможенные правила менялись едва ли не ежемесячно. Как грибы после дождя появлялись на свет налоговые инспекции, милиции и полиции, благодаря чему у бухгалтеров дополнительно появилось море работы: кроме давно привычных форм отчетности добавились новые. Эти новые то внедрялись, то отменялись, то заменялись еще более новыми. Квалификация росла, работы прибавлялось день ото дня, зарплата же оставалась копеечной. Многие не выдерживали суровой действительности и уходили в никуда, отправлялись в свободное плавание по так называемой рыночной экономике.

Случались подобные настроения и у Иры. Временами хотелось бросить все и спрятаться за широкой, такой удобной спиной мужа. То, что раньше воспринималось недостатком, ныне оказалось огромным плюсом: Русаков, в отличие от супруги, не был отягощен высшим образованием. Трудился в автосервисе, ковырялся в железе, отчего руки его пропахли машинным маслом и различными техническими смазками, пальцы потемнели.

Иногда она стеснялась его грубых рабочих рук, но только тогда, когда предстоял серьезный выход 'в люди'. К счастью, большие выходы случались крайне редко, а потому до поры до времени этот комплекс у Иры почти не проявлялся. Она просто любила мужа, независимо от наличия у него диплома о высшем образовании, от того, вычищены ли его ногти, и пахнет ли от него бензином или туалетной водой 'Эгоист'. Она любила Сергея, а не того, кем он представлялся окружающим. А теперь оказалось, что именно благодаря его рабочей профессии они и могут оставаться наплаву: несмотря на смутные времена, машины продолжали ломаться, а значит, кому-то нужно было их чинить. И если многие предприятия не платили сотрудникам месяцами, то автосервис приносил 'живые' деньги каждый день. Именно поэтому Ирине и не пришлось идти проторенной дорожкой в 'челноки'. Она по-прежнему могла позволить себе ковыряться в полюбившемся мире цифр.

День за днем, год за годом пролетала жизнь. Серые будни.

Ах, какое это было счастливое время! Как любила Ира эти серые будни! Когда один день как две капли похож на другой. Было в этой одинаковости что-то такое огромное, надежное, бесконечно светлое.

Разве может надоесть просыпаться от поцелуя любимого? Готовить завтрак ему и самой замечательной на свете малышке, любимой матери – одинокой и беззащитной в старости. Правда, утренние хлопоты Вероника Николаевна старалась брать на себя – в отличие от молодежи, ей-то спешить было некуда. Но и Ира не гнушалась приготовлением завтрака. Потом все расходились: кто на работу, кто в садик, а позже и в школу, кто по магазинам. Все были заняты своим делом, каждый приносил пользу другим членам семьи.

А вечером, уставшие, возвращались к родному очагу, где ждал вкусный ужин, приготовленный мамой, тещей, бабушкой. После ужина Ирина успевала позаниматься с Маришкой уроками, потом непременно игрались втроем с папой – бабушка благодушно наблюдала из старого продавленного кресла за их возней на зеленом ковре. А когда папа с дочкой смотрели 'Спокойной ночи, малыши', мама, пользуясь моментом, мыла посуду – не оставлять же и это на хрупкие бабушкины плечи.

Вроде все так же банально, как у других. Но имя у этой банальности – счастье. Тихое семейное счастье. Уютное, обволакивающее. Укрывающее от невзгод жестокого мира непробиваемым коконом. На работе неприятности? А дома тебя ждут. Цены взбунтовались, неизвестно, чем за коммунальные услуги платить? А дома тепло, и вкусно пахнет сдобой. Погода мерзкая? Промерзшие пальцы не шевелятся в сапогах? А дома Маришка учит с бабушкой нехитрый стишок к маминому приходу.

Кто сказал, что счастье должно быть громким? Кто сказал, что оно должно быть разнообразным? Нет, громкое и разнообразное – это не счастье, это хаос. Настоящее счастье должно быть тихим, серым, будним. Обыкновенным. Может быть скучным для посторонних. Но тому, кто внутри – ничего другого не нужно.

Единственное, что несколько омрачало воспоминания о тех безвозвратно канувших в лету временах – это довольно частое вторжение в их жизнь Ларисы.

Та уже давно закончила журфак, однако вместо взлелеянной заграницы попала в заштатную газетенку. Не сбылись мечты, подвели сумбурные перемены государственного масштаба.

Ах, как переживала Ларочка, ах, как сокрушалась, что вместо освещения международных событий ей приходится брать интервью у работников управления коммунального хозяйства. Потом – о ужас! – к обязанностям журналиста на Ларочку повесили еще и корректорскую работу. А ведь всем известно, какая это скука смертная – вычитывать чужие тексты и выискивать в них орфографические и стилистические ошибки, всевозможные нестыковки, проверять факты, уточнять фамилии и отчества героев интервью.

И почему-то все чаще Ларису забрасывали именно корректорской рутиной, отдавая творческие задания другим сотрудникам. Почему так несправедливо?! Ведь те, другие, в университете перебивались с двойки на тройку! Это в лучшем случае. Потому что едва ли не половина коллег вовсе не имела журналистского диплома. А у нее, у Ларочки, диплом красный, заработанный трудом и усидчивостью. Она же много лет штудировала учебники, столько материалов заучивала наизусть, не завалила ни одной сессии, ни разу не пришла на зачет неподготовленной. Ах, какой несправедливый, жестокий, бесчувственный мир!!!

В личной жизни у Лариски тоже был полных швах. Парочку случайных ухажеров забраковала мама, посчитав их недостойными внимания ненаглядной дочери. А других претендентов на ее руку и сердце как-то все не находилось.

Вот и жила Ларочка интересами Ириной семьи. С ними проводила субботы и праздники. Возможно, именно поэтому Ира и любила безумно серые свои будни? В них были только Сергей, Маришка, и мама. Надоевшей до оскомины Лариски в них не было.

Дни и ночи, недели и месяцы. Серые будни тянулись нескончаемой вереницей. Казалось, мир вокруг замер и нигде ничего не происходит, так же, как в их семье.

Но мир двигался вперед, все менялось с несусветной скоростью. Ира даже не заметила, когда жизнь успела наладиться. Каким невероятным образом из почти заснувшего летаргическим сном предприятия их контора вдруг превратилась в процветающую? И сама она уже не рядовой бухгалтер с копеечной зарплатой, и даже не главный, а заместитель генерального директора строительного треста. Сказалась благодарность руководства за то, что не бросила их, как остальные, в разгар общегосударственного развала. За то, что налету хватала новшества в законодательстве. Что была не только хорошим бухгалтером, но в трудные время не погнушалась и секретарскими обязанностями.

Ее, ответственную и безотказную, всегда заваливали чужой работой. И сама не заметила, как вдобавок к бухгалтерству и секретарству стала выполнять еще и функции экономического советника. Судя по всему, вполне успешно.

Это раньше их контора, в основном, занималась косметическим ремонтом фасадов старых зданий. Теперь же они строили элитное жилье, которое почему-то стало пользоваться бешеным спросом, несмотря на запредельные цены.

И сами они уже давно, оказывается, живут не с мамой в их старой трехкомнатной малометражке, а в одной из новостроек, построенных их же трестом, в так называемом 'доме повышенной комфортности'. И на работу Ира ездит нынче не на метро, а на служебном Мерседесе – правда, не на шестисотом, поскромнее. В подземном гараже стоит собственная Вольво, на которой ездит на работу Сергей.

Он, правда, как был, так и остался все тем же слесарем-механиком по ремонту легковых автомобилей. Зато квалификация его за прошедшие годы существенно выросла, и зарабатывал хоть и меньше супруги, что совершенно не смущало Ирину, но тоже вполне приличные деньги. Ведь его благосостояние напрямую зависело от благосостояния народа. А народ нынче стал выбираться из нищеты, очень многие сумели воспользоваться обретенной свободой не абы с какой выгодой для себя. И ходовым товаром теперь были не только дорогие квартиры, но и машины.

Русаков давно уже не занимался ремонтом видавших виды Москвичей да Жигулей. Теперь он 'лечил' иномарки. Запросто превращал битую машину в конфетку – что уж говорить о мелком ремонте?

Они никогда не выясняли, кто больше зарабатывает. Какая разница? Главное, что они не голодают. Ребенок имеет все необходимое. Индивидуальные занятия с педагогами? – пожалуйста. Частный лицей? – без вопросов. Бальные танцы, теннис? – было бы желание. Из-за чего ломать копья? Только из-за того, что они могут себе позволить все необходимое, и даже чуточку больше? Глупо.

Однако жизнь никогда не бывает гладкой. Хоть что-нибудь да мешает абсолютному счастью.

Так и у Иры. Профессия мужа не смущала ее только дома. Вернее, дома она об этом попросту забывала. На работе же старалась не афишировать. Вернее, не просто не афишировала, а скрывала от всех. Негоже ей, заместителю генерального директора крупного столичного предприятия, в мужьях иметь простого работягу. Пока она была рядовым бухгалтером – почему бы и нет? Но с тех пор она сильно выросла в должности. К счастью, те, с кем она раньше плотно общалась на работе, в тяжелые времена уволились в поисках лучшей жизни, а из нынешнего окружения никто не знал, что ее муж самый обыкновенный автомеханик.

Периодически в тресте случались корпоративные вечеринки, на которые, к вящему удовольствию некоторых, не приглашались официальные половины сотрудников. Иру это тоже очень радовало. Казалось – приведи она на такое мероприятие Сергея, и все скривятся презрительно: фи, а муж-то нашей замдиректорши совсем не Ален Делон! В нем, таком уютном и домашнем, не было ни капли лоска. Как его ни одевай, в какой туалетной воде ни отмачивай – за версту видно: работяга. Как приговор. Как клеймо. Работяга. Не может успешная женщина иметь такого банального мужа.

А Ира имела. И другого не хотела.

Чего она боялась? Сама бы сформулировать не сумела. Наверное, всего в совокупности. Того, что подчиненные разочарованно фыркнут. Того, что Сергей почувствует себя оскорбленным, увидев их насмешливые лица. Боялась стать зависимой от людской молвы.

Лучше пусть его никто не знает, никто не видит. Сергей – это ее личное. А личное она не намерена выставлять напоказ. Личное нужно оставлять дома. А на работе она не жена, не мать. На работе она – заместитель генерального директора. И точка.

И еще одно событие прошло незамеченным, будто само собой разумеющимся.

Ира и сама не знала, вернее, не понимала, как могла поддаться на Ларочкины уговоры, как могла порекомендовать на должность секретаря надоевшую до икоты подругу? Ну почему же, почему мама не научила ее говорить 'нет'?! Зачем, каким образом она сама себе подложила такую свинью?!!

Глупо, обидно, неразумно, но теперь Лариска стала ее личным секретарем. Та долго прозябала в своей газетенке, пока нерентабельное издание не расформировали, перепрофилировав в женский глянцевый журнал. Для обладательницы престижного красного диплома московского журфака места в штате не нашлось. Вне штата, впрочем, тоже. Не нужен был хозяевам журнала красный Ларискин диплом. Им хотелось больше подписчиков, а значит – гламурных снимков, интересных интервью со звездами, сенсационных репортажей и эксклюзивных материалов. А Трегубович, как оказалось, умела только зубрить.

Ира воспринимала подругу, как старый чемодан. Ободранный, с поломанной ручкой, тяжелый, ненужный… Но – свой. Который жалко бросить на дороге.

Возможно, сравнение некорректно. Но она не могла воспринимать Лариску никак иначе. Обуза – она и есть обуза. Всю жизнь Трегубович была ее якорем. Гирей, привязанной к ноге, чтобы Ира невзначай не убежала слишком далеко, или от избытка эмоций не улетела в космос. Стоит признать – со своей ролью Ларочка справлялась идеально. Лучшего якоря не придумаешь.

Можно было сколько угодно скрипеть зубами. Можно было устраивать истерики. Можно было терпеть молча. Так или иначе – Лариска была рядом. Всегда. И будет всегда. Это Ирина ноша. Не избавилась вовремя – теперь неси и не жалуйся.

Она и не жаловалась. Жаловалась сама Лариска. Не на подругу, нет – на судьбу. Ира даже не могла сказать, что та ноет без повода. Поводы у Трегубович случались беспрерывной чередой, друг за дружкой. То одно не так, то другое не сложилось, то третье не срослось.

С детства стремилась к журналистике. Столько труда приложила к тому, чтобы получить вожделенную профессию. И что? Оказалась на улице. Хоть и с престижнейшим дипломом, но без работы.

Поиски новой работы ни к чему не приводили. Это раньше было хорошо: висит на дверях предприятия объявление о вакансиях, приходишь в отдел кадров, оформляешься и спокойно работаешь. С приходом же перестройки кругом и всюду стали проводиться собеседования. Сначала начальство на тебя посмотрит, в душу твою заглянет, а потом уже решение примет: хочет оно иметь тебя среди своих подчиненных, или не хочет.

Ларису не хотели. Ее не желали в роли журналистки. Не желали в роли корректора – невзирая на нехилый опыт по этой части. В учителях ей тоже места не было: неподходящее образование. Хотя нескольким ее одногруппницам журналистский диплом вовсе не помешал устроиться в школу. Не видели Ларочку в роли менеджера продаж, секретаря адвоката, продавца ювелирных изделий, косметики и парфюмерии. Не взяли в переводчики – оказалось, ее английский, который Трегубович зубрила с четвертого класса, могли понять только в России, и только россияне. Да и то немногие.

Оставалось идти в кондукторы или кассиры. Однако сидеть на кассе в банальном гастрономе она сама не хотела. Про кондукторство даже слышать не желала. Драить подъезды или в домработницы к крутым бизнесменам пусть нанимаются лимитчицы. Лариса не для того училась. Коль уж не сложилось с заграницами, она построит карьеру на телевидении. Или на худой конец на радио.

Однако к радио с телевидением ее и близко не подпустили. Даже на собеседование ни разу не удалось прорваться. Мир ее ненавидит! Ни за что. Просто так: ненавидит, и все.

Ира пыталась как-то подбодрить ее. Иногда получалось, но чаще Лариска просто впадала в истерику: то плакать начинала, то орать. Ира намекала: ищи ответы в себе. Просто так мир не станет ненавидеть человека. Значит, есть причина.

Но копаться в себе Трегубович не привыкла. Куда проще обвинить в несправедливости весь мир чохом.

Ире бы и ладно – не ее проблемы. Но Лариску было по-настоящему жалко: без малого сороковник бабе, а ничего нет. Ни работы путевой, ни личной жизни. Одна, если не считать матери. Отец Ларочкин умер еще раньше Ириного. Осталась мама. Но Софья Исааковна о дочери заботиться уже не могла, слишком стара: Лариску-то родила поздно, когда самой уж под сорок было. Старушке лекарства нужны – а у Лариски пособие крошечное. Без материной пенсии даже на питание не хватило бы. Какие уж лекарства?

Как было не пожалеть ее? По Ириному ходатайству специально под Ларочку создали в штатном расписании единицу: персональный секретарь заместителя генерального директора. Сама, собственными руками, вырыла себе яму.

***

– Как вы думаете, сколько мне лет? – прервала Ира повествование.

– Вы замечательно выглядите для своего возраста, – ловко вывернулась собеседница.

Ирина рассмеялась:

– А вы молодец! Вас нелегко провести. Все правильно: мне уже сорок, и даже с маленьким хвостиком. Но на вид дают гораздо меньше.

– Да, на вид вам сложно дать больше тридцати. Но глаза выдают истинный возраст. Внимательный наблюдатель сразу поймет, что вы опытная женщина, мудрая…

– Мудрая… Какая я мудрая? Дура я полнейшая, разве что опытная. Теперь опытная… Только мне от этого опыта никакого проку. А почему, вы думаете, я так замечательно выгляжу? Гены? Нет, генами тут и не пахнет.

***

Ирина взрослела, вместе с нею взрослели и Сергей с Маришкой. Вероника же Николаевна потихоньку катилась к осени жизни.

Русаков был старше жены на четыре года – вполне нормальная разница между супругами. Ни раньше, ни теперь, в зрелости, он не выглядел значительно старше или моложе Ирины. Напротив – вместе они смотрелись вполне органичной парой. И не только смотрелись, но и были таковой на самом деле. Жили, что называется, душа в душу. Много лет – как один день. Бывало, и ссорились изредка, но никогда из-за денег или ревности. Так, бывало иногда, Русаков придет немножко выпившим. Ирине, как любой нормальной жене, это не понравится, ну и поехало-понеслось. Но вообще-то Сергей не злоупотреблял этим делом, лишь иногда позволял себе расслабиться. Ира, собственно, не столько за пьянки его пилила, сколько ради профилактики старалась. Опасалась прозевать ту грань, из-за которой мужика бывает очень сложно вернуть к нормальной жизни. Впрочем, особо не усердствовала, как ей казалось. Палку перегнуть – тоже нехорошо. Во всем мера нужна.

А в остальном в семье царили тишь да гладь.

С ранней молодости привыкшая к естественной своей миловидности, Ирина не зацикливалась на внешности. Главное, полагала она, не снаружи. Главное – оно внутри. Косметологов визитами не обременяла, довольствовалась банальными готовыми кремами. Иногда и о них забывала. Кожа от природы была эластичная и гладенькая, как у младенца. Отражением в зеркале была довольна. А что? Вполне еще ничего. Все при всем.

Когда вдруг Ларочка, еще в бытность свою журналисткой, стала заботливо отмечать:

– Ай-ай-ай, подруженька, что-то выглядишь ты сегодня нехорошо. Наверное, не выспалась, да?

С пристрастием Ира вглядывалась в зеркало: где не так, что не так? Да нет же, вроде все так. Нормально выглядит, как всегда. И ночь проспала, как убитая. И чувствует себя вполне на уровне, привычно-энергичной. Лариске просто показалось.

А при следующей встрече Трегубович вновь замечала изменения в ее внешности, и, естественно, не в лучшую сторону:

– Ай-ай-ай! Вот она, доля наша бабья. Вот они, переживания, вот они, беременности-роды-кормления, ночи бессонные. Ты посмотри на меня – ни одной морщинки! Потому что одна живу, без мужиков. На кой хрен они сдались?! Одни сплошные неприятности от них да носки вонючие. Тебе же всего тридцать восемь, а выглядишь… Ох, прости, что я так. Но уж лучше я тебе об этом скажу, чем кто-нибудь посторонний. Я-то тебе мягко скажу, наедине. А знаешь, какие бестактные-беспардонные личности попадаются? То-то! Слава Богу, мне хватило ума замуж не ходить. А то тоже в старуху бы уже превратилась.

Сеансы своеобразной 'психотерапии' проводились регулярно, практически при каждой встрече. Постепенно Ирина уверилась, что выглядит ужасно. И фигура-то у нее 'поплыла', и очертания лица размылись, под глазами – ажурный узор 'гусиных лапок', и уголки губ что-то вниз начали поглядывать…

Капля камень точит. Не прошли Ларискины старания незамеченными. Вывели подругу из состояния удовлетворенного равновесия. Ирина начала стесняться себя, опасаясь лишний раз выйти 'в люди'. Если Лариска увидела – значит, и остальные обратят внимание, как она пострашнела, постарела…

Сама не заметила, как впала в депрессию. Зеркало ныне вызывало в ней стойкую неприязнь, совмещенную с паническим ужасом старения. Уверения Сергея в том, что выглядит она вполне молодо и вообще здорово, не помогали. Ира была уверена: он просто старается ее успокоить, а на самом деле она страшна, аки атомная бомба.

Через полтора года бесконечных депрессий Ирина решилась обратиться в клинику косметологических исследований. Семья уже давно перестала испытывать финансовые затруднения, а потому она с чистой совестью позволила себе потратить некоторую сумму на омоложение.

Не сказать, что доктор настойчиво отговаривал ее от операции – в таком случае он банально остался бы без клиентов, а стало быть, и без зарплаты. Однако обмолвился: дескать, для своих лет вы выглядите вполне неплохо, и фигура очень даже ничего для сорокалетней-то дамы, и сеточка 'гусиных лапок' – абсолютная норма не только для этого возраста, а для куда более молодых дам. Но его слова показались Ире лишь неуместным дежурным комплиментом: еще бы, за такие-то деньги, которые ей придется заплатить за операцию, она могла претендовать не только на дифирамбы, а, пожалуй, на настоящую себе оду.

А на самом деле услышанное наверняка нужно делить если не на четыре, то хотя бы на два: недаром ведь доктор без конца на возраст ее намекает. Типа: а чего ж ты хотела, клуша старая, в сорок-то лет? А сам то тут пальчиком подтянет: вот, смотрите, какой разрез глаз я вам устрою. То там лишнюю кожу приберет: линию подбородка подчеркнем, овал очертим почетче… На компьютере изменения показал – оттуда на Иру вообще двадцатилетняя девочка глядела.

Напрасно Русаков пытался удержать супругу от безумного поступка. Напрасно сыпал комплиментами. Его причитания Ира приняла за вполне понятный мужской страх перед неведомым. А вдруг она после омоложения такая красивая станет, что ему ревновать придется к каждому столбу?

Когда пришла подписывать бумаги на операцию, доктор сказал:

– Должен предупредить вас, голубушка, от возможных негативных последствий. У этой операции есть побочный эффект: выйдя из нашей клиники, барышни частенько впадают в молодость и совершают легкомысленные поступки, напрочь забывая об истинном возрасте. Я понимаю и уважаю ваше стремление выглядеть вечно молодой, но не стоит отрекаться от прожитых лет. Не наделайте глупостей, не испортите себе жизнь. Красота красотой, но и жизненный опыт дорогого стоит.

Тогда Ира восприняла его слова, как попытку набить себе цену. Мол, наши операции на самом деле стоят значительно дороже тех немалых денег, которые мы за них берем. Разве можно измерить деньгами молодость и красоту?

… Операция не была безболезненной. Вернее, ее последствия. Несколько дней Ирина не могла видеть свое новое лицо. А когда сняли повязки, она ужаснулась – пьянчужка-синюшница из ближайшего подземного перехода выглядит привлекательнее.

Лицо превратилось в сплошной синяк. Легкая отечность под глазами, вместо того, чтобы исчезнуть, увеличилась в разы, превратившись в настоящие мешки. Веки приобрели фантастические размеры и сияли всеми оттенками лилово-фиолетовой гаммы. Тело после липосакции тоже болело и зудело.

Болело все. Врагу не пожелаешь такой красоты.

Отпуск она провела в клинике. Зато на работу вышла резко помолодевшей и похорошевшей, сбросившей лишние килограммы. На работе только ахнули. Сотрудники даже предположить не могли, что без вмешательства косметических хирургов тут не обошлось. Благодаря смуглой от природы коже история о том, какое замечательное, жаркое и щадящее одновременно солнце в Турции, как великолепно они всей семьей отдохнули в Анталии, была проглочена сослуживцами в один момент. Еще не успевшие использовать отпуск сотрудники тут же ринулись за путевками на модный курорт.

Из клиники Ира вернулась вроде другим человеком. И не в том дело, что помолодела, постройнела. А в том, что сама себя полюбила. Стала воспринимать иначе. Перестала стесняться собственного отражения.

Заключительным аккордом к внешней перемене стала новая стрижка. Совсем коротенькая, почти 'ежик'. Ира выглядела теперь дерзким мальчишкой. Чтобы чуть-чуть сгладить 'ершистость', оттенила привычный черный цвет более светлым мелированием, из-за чего волосы ее приобрели некоторую рыжеватость.

Теперь она была довольна своей внешностью. Пожалуй, в двадцать она выглядела попроще. Нынче в ней появилась изюминка. Спасибо Лариске, надоумила.

***

– Представляете, какая дура?! – вновь прервала рассказ Ирина. – Поверить так называемой подруге, тысячу раз предававшей меня? Отправить саму себя на операционный стол, под нож?! И я еще была ей благодарна – поверить не могу. Зачем, ради чего?! Чтобы выглядеть моложе? Зачем? Зачем??? Вытерпеть такие чудовищные боли, и только ради того, чтобы выглядеть девочкой с глазами старухи?!!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю