Текст книги "Поступи, как друг"
Автор книги: Татьяна Тэсс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Большая семья
Прекрасны и удивительны краски этого города.
Зеленый от молодой листвы, синий от щедрой синевы неба, сиреневый от горных вершин, внезапно и ослепительно открывающихся за поворотом… Вишневые деревья растут в городе вдоль тротуаров, они покрыты легким пухом цветения, и над улицей, смешиваясь с запахом бензина, плывет аромат сада и весны.
Вдруг подул холодный ветер, на вишневый цвет легли ледяные снежинки, и два снежных убранства – добрый снег цветения и грозный покров нежданного позднего снегопада – слились воедино.
Но снова глянуло солнце, горы задымились золотым теплом, и деревья, отряхнув растаявший снег, опять подбавили солнцу свои цветы…
В такой день мы сидели в ординаторской комнате одой из клиник Алма-Аты. Двери в палаты были открыты.
Одних больных только привезли, другие уже оправились после операции. И, как часто бывает в больнице, каждому казалось, что весна и солнце обещают счастье, вновь возвращенную долгую жизнь, которую люди по-другому ценят после болезни…
В ординаторской вместе со мной сидели люди в белых халатах. Они были очень молоды, они только вступили на порог самостоятельной жизни. Через несколько месяцев каждый из них получит диплом врача. А если сказать правду, они уже и сейчас чувствовали себя врачами, потому что побывали в первой врачебной командировке, узнали, что такое самостоятельная работа.
О первой их работе на целине и шел у нас разговор.
Все четверо моих собеседников очень различны.
Мади Ильясов – высок, плечист, с длинными сильными руками хирурга. Он и мечтает быть хирургом, и все его рассказы неукоснительно сводятся к травмам и сложным случаям, требующим немедленного хирургического вмешательства. Хирургия отвечает его научным интересам, его влечению души, решительному и смелому характеру, физической силе.
Райхан Акласова выглядит немного старше своих товарищей: она успела закончить до поступления в институт медицинское училище. Это худенькая девушка с умными, приветливыми глазами; на носу у нее золотые веснушки. Выражение лица, серьезное и сосредоточенное, выдает в ней человека сложившегося. Она много говорит об умении наладить работу, о снабжении больницы, о транспорте для перевозки больных. В ней угадывается будущий организатор.
Зубайра Мамлина кажется совсем юной. Рассказывает она горячо, торопливо, перескакивая с предмета на предмет. Ей хочется рассказать обо всем сразу: и о первом дежурстве в больнице, и о фельдшере, который с нею работал, и о первом сложном случае, с которым пришлось столкнуться…
Четвертая собеседница, Римма Абдрахимова, помалкивает и только смотрит в лицо собеседника темными, блестящими, внимательными глазами. Римма смугла, стройна, у нее каштановые волосы, нежно очерченный рот; она напоминает тонкую, но очень крепкую веточку. Перед тем как начать говорить, Римма сразу вспыхивает румянцем, словно ее лицо освещает изнутри невидимый фонарик. Говорит она коротко, серьезно, и чем дальше, тем явственнее вы ощущаете ее собранность, спокойную, внутреннюю силу. Но кончики ее ушей продолжают гореть.
Они, эти четверо, так же, как и многие их товарищи знают, что такое целина. Они познакомились с целиной не по книгам и не по романтическим фильмам. Они знают ее пыль и ее дожди, ее труд и ее пот, ее подвиг и ее радость.
Уже не раз они ездили в целинные районы – сначала на уборку, потом на практику, потом в первую врачебную командировку, когда были уже студентами шестого курса.
Они жили на целине в маленьких больницах. Любого из них не раз будили среди ночи, любой из них ехал под дождем на раскачивающемся тарантасе или грузовике по размытой ливнем дороге к заболевшему человеку, потом стоял у кровати, сжимая в руке карманный медицинский справочник, глядя на усталое воспаленное лицо больного, и страстно, в великом напряжении всех сил ума и души искал верного ответа на вопрос, заданный ему болезнью.
Каждый из них уже узнал, что такое быть в ответе за чужую жизнь.
Быть в ответе перед самим собой, перед испуганными детьми больного, перед его женой, с надеждой вглядывающейся в лицо врача, перед матерью, безмолвно и строго стоящей у изголовья.
И каждый из них уже узнал чувство высокого счастья и особое, никогда ранее не изведанное состояние глубокого внутреннего покоя, какие испытывает врач в минуты, когда жизнь больного спасена.
Эти четверо прошли свое первое врачебное испытание в маленьких участковых больницах, где не было других врачей: их встретили только фельдшер да сестры. И вот в первую же ночь, когда одна из четырех приехала в больницу, с нею произошел случай, который она запомнила на всю жизнь.
Стажерку встретила фельдшерица – немолодая женщина с усталым лицом и покрасневшими от бессонницы глазами. Она сказала, что не спит уже третью ночь, дежуря у постели тяжелобольной, дала стажерке халат и повела в палату.
Путаясь в полах халата, достававшего ей до пят, и на ходу подворачивая длинные рукава, стажерка вошла в небольшую комнату. Там лежала без сознания больная – женщина лет сорока. У нее было кровоизлияние в мозг. Женщина была на последнем месяце беременности.
Фельдшерица пошла спать, а маленькая, утонувшая в огромном халате девушка села на ее место.
Она сидела, слушая прерывистое дыхание, вглядываясь в лицо женщины, и перед ее глазами проходили все лекции, все зачеты, все слова напутствия, которые ей говорили любимые профессора, все, чему учили ее в аудиториях и клиниках института. Она мобилизовала свои силы и знания, как собирают войска перед решительной битвой, готовясь к началу великого сражения за жизнь двух людей.
Одной была женщина, лежавшая перед ней без сознания на постели.
Другим было еще не родившееся существо, что дышало под сердцем этой женщины.
Когда фельдшерица ранним утром снова вошла в палату, ей показалось, что за одну ночь стажерка похудела, осунулась и стала выше ростом. Многое, очень многое передумала она, сидя у постели больной. И в поддержку тому, что дал немолодой фельдшерице ее практический опыт, стажерка выдвинула знания, которые ей дал институт.
И вот она начала свое первое сражение.
День за днем она применяла для лечения больной то, что подсказывала ей современная медицинская наука. Ее потрясала сила, с которой боролась больная за свою жизнь и жизнь ребенка, помогая врачу в борьбе.
– Жить! – говорила больная, с трудом разжимая губы.
– Жить! Жить! – повторяла шепотом девушка, сидящая у ее постели.
Что бы ни делала в больнице молодая стажерка, мысли ее неотступно были возле этой больной. Ни на минуту не забывала она и о крошечном существе, о его невидимом, трепещущем, как огонек, дыхании. Она понимала, что борется не только за его жизнь, но за все, что этот еще не родившийся человек сможет в будущем увидеть, почувствовать, пережить, прочесть, за все, что он сделает на свете, за все, что он полюбит, что восхитит его, к чему он будет стремиться.
И ребенок родился.
Здоровый и крепкий, он громко закричал, оповещая о своем появлении на белый свет.
Крик его прозвучал, точно гимн радости, – и для матери, и для девушки.
…И вот настал срок покинуть больницу, вернуться назад в Алма-Ату.
На больничном крыльце стажерку провожала женщина. Одной рукой она бережно прижимала к себе ребенка, а другой махала вслед уходящему грузовику. И навсегда врезался в память простор предосеннего неба, запах полыни и земли, горячий пыльный ветер и мать, что стояла на крыльце и глядела вслед, прижимая к себе спящее дитя.
С кем же все это случилось, кто была эта стажерка? На этот раз – Зубайра, но сходные истории могли бы рассказать о себе и Римма, и Мади, и Райхан.
Каждый из них прошел свое первое испытание.
…В открытое окно ординаторской веял теплый ветер; белый лепесток вишни опустился на стол, точно бабочка. В коридоре негромко переговаривались выздоравливающие. Прошел озабоченный дежурный врач в белой шапочке и халате с засученными рукавами… У меня еще много вопросов к моим новым друзьям, но, видно, пора уходить.
Перед прощанием Римма, залившись румянцем, пригласила меня к себе домой. И на следующий день я отправилась к ней в гости.
Римма Абдрахимова с родителями живет в одном из тех новых, недавно застроенных районов Алма-Аты, где улицы еще не имеют названий, а нужный дом можно найти, только если вам нарисовали маршрут на бумажке. Дворов и въездов еще нет, но деревья уже посадили и под окнами вытянулись молодые розовые сосны с легкими кронами. Дома хорошие, благоустроенные; Абдрахимовы занимают отдельную квартиру.
Отец Риммы – преподаватель физики в педагогическом институте. Мать – маленькая, худенькая женщина с добрым, кротким лицом – вырастила шестерых. Поначалу я решила было, что она занимается только домашним хозяйством, но выяснилось, что и она педагог.
Отец долгое время учительствовал на селе, они переезжали из района в район, и когда, прибыв на новое место, выгружали одного за другим всех ребят – встречавшие их люди только качали головой:
– И это все ваши?
Но тут четверо старших помогали матери вынести двух малышей, и все шествие направлялось к дому при школе.
Подчас оказывалось, что в районе нет полной средней школы, и тогда отец сам занимался вечерами со старшими детьми. Но, так или иначе, все учились, и трое из детей уже получили высшее образование.
Старший сын, Булат, – медик, заканчивает аспирантуру, старшая дочь, Дина, – секретарь обкома комсомола в Караганде, остальные живут с родителями. Рассказывая мне это, мать все время прислушивалась, точно ждала кого-то. А входная дверь то и дело хлопала.
Вошла Ася, самая младшая, в школьном платье, из которого изрядно выросла: ножки ее были такими длинными, какими бывают только у быстро растущих детей и у ягнят. Прибежала запыхавшись со двора вторая школьница, пошепталась с матерью и умчалась обратно. Потом хлопнула дверь, в коридоре что-то грохнуло, и в комнату быстро вошла Дина, старшая сестра, приехавшая накануне из Караганды на совещание.
Это была крепкого сложения девушка с иссиня-черными волосами, ослепительной улыбкой и глазами темными и блестящими, как смородина. Живая, общительная, быстрая, как огонь, она сразу наполнила комнату говором и смехом. Римма не спускала с сестры глаз – было видно, что они очень любят друг друга.
Разговор коснулся будущего Риммы. И чем дальше говорили мы, тем ясней становилось, что вся семья относится к решению Риммы ехать на целину не только как к чему-то глубоко правильному, но и как к поступку естественному и закономерному.
– Конечно, мне очень хотелось, чтобы Римма работала в Караганде, – говорила старшая сестра. – Ведь в Караганде тоже нужны врачи. Мы жили бы с нею вместе – знаете, как хорошо сестрам жить вместе? Но если она уже решила… Вы понимаете, я согласилась с ней.
Она посмотрела на сестру.
Та сидела за столом, застенчивая, краснеющая, но в спокойных ее глазах, в мягкой улыбке, в коротких репликах угадывалась та же сдержанность цельной и чистой натуры. Маленькие ее руки лежали на столе – крепкие, с пожелтевшей от йода кожей: руки врача.
Так она сидела в кругу своей большой семьи, выпрямившись, точно крепкая веточка, и глядела вперед, будто видела что-то, чего не видели мы, будто ей представилось начало большой дороги, на которую она готовилась вступить.
Счастливого тебе пути, добрый человек!
Внучка Джамбула
В степи и в горах ощущение расстояния очень меняется.
Можно поручиться, что до высокого, поросшего травой холма с торчащим камнем наверху – рукой подать.
Но едешь к нему по петляющим степным дорогам час, другой, третий, переезжаешь вброд быстрые мелкие речушки, взбираешься вверх и спускаешься вниз – а холм все впереди.
– Далеко до Кизыл-Сай? – спрашиваешь у чабана, встреченного по пути.
– Близко! – отвечает он.
Чабан сидит верхом на гнедой лошади, смуглая рука легко держит поводья, на голове – зеленая шляпа. Лошадь неподвижна, словно отлита из бронзы.
– Вон там! – показывает чабан движением подбородка, будто урочище совсем рядом, и неожиданно добавляет: – Но лучше вам заночевать на ферме.
– Нет, если это недалеко, мы поедем прямо туда.
И снова мы едем – час, другой, третий…
К дороге подступает седая полынь, за ней блестит малахитовой зеленью трава. Откуда ни возьмись бегут сухие шары перекати-поля, они перевернуты ветром, и видно, что нижние стебли их совсем белы, точно подернуты инеем: это соль.
«Газик» наш прыгает по твердым, выбеленным солью гребням. В ушах звон от ветра, на ухабах вытрясло всю душу, рука, которой держишься за поручень, онемела…
– Далеко до отары Бибижар?
– Близко! – отвечает другой чабан.
Это – пожилой человек, сухое лицо изрезано морщинами, на голове его не шляпа, а высокий войлочный колпак. И лошадь у него не гнедая, а белая в рыжих подпалинах, с длинной узкой головой.
Чабан смотрит на нас с высоты своего седла и задумчиво говорит:
– Но лучше вам заночевать на ферме.
– Нет уж, спасибо, останавливаться мы не будем…
Вон в прозрачном воздухе видны постройки, похожие на ласточкины гнезда, – наверное, это кошары, наверное, это уже Кизыл-Сай.
Весь склон, подступающий к дороге, в белых пушистых пятнах; овцы движутся медленно и важно, маленькие ягнята, сама кротость и беззащитность, прыгают, высоко взбрасывая задние ножки.
А дорога вьется и вьется, и холм с торчащим камнем на верхушке все маячит впереди…
Да, доберемся до него мы, видно, не скоро.
И я, подпрыгивая на ухабах и ухватившись за поручень, начинаю вспоминать все, что мы видели утром, по пути сюда.
Я вспоминаю колхоз имени Джамбула, длинную улицу, дом, что стоит в конце… В этом доме жил Джамбул, волшебник народной устной поэзии. Он прожил огромную жизнь – почти сто лет, он был древним, как та гора, в честь которой получил свое имя. Но он остался молодым, ибо всегда молоды поэзия и народ, а Джамбул был совестью, голосом, сердцем и правдой своего народа…
За домом в саду – гробница, где похоронено тело Джамбула. Пирамидальные тополя стоят там навытяжку. На могильной плите пламенеют живые тюльпаны. Над куполом гробницы – бескрайнее синее небо родной страны, живое солнце, живое тепло. И кажется, что в самом воздухе, полном пения птиц и жужжания пчел, звучат слова Джамбула:
Погляди на большой простор —
В ярком свете вершины гор,
Над лучами дымок голубой —
Это счастье для нас с тобой…
В доме Джамбула сейчас музей. Нельзя без волнения глядеть на лежащую рядом с чинными музейными экспонатами домбру поэта – старую домбру с истертой деревянной декой, бессонную спутницу его песен, свидетельницу и друга вдохновенья…
Джамбул оставил большую семью – детей, внуков, правнуков… Среди них – девочка Бибижар, его внучка.
Я еду сейчас к ней, на дальние пастбища. Еду с самого утра. Тени от холмов стали длинней, солнце движется к закату.
– Далеко до отары Бибижар?
– Близко! – отвечает чабан, поворачивает коня и скачет наперерез овцам, спускающимся с холма.
Дорогу снова пересекает речушка. Мы медленно проезжаем по каменистому дну.
Повсюду, даже у самых маленьких родников, ощущаешь движение, прохладу и блеск… Из кустов полыни всовывает маленькую высокомерную голову змея, ядовитая и элегантная, похожая на модное ожерелье. Может быть, действительно стоило заночевать на ферме? Но сейчас и от фермы далеко… «Газик» прыгает, точно козел по ребристой дороге. А я смотрю на холмы и думаю о Бибижар.
Утром я была в школе, где она училась. Мы толковали о Бибижар с директором школы, потом он достал толстую книгу и читал вполголоса отметки в ее аттестате зрелости: «По химии – 5, по биологии – 5, по алгебре и геометрии – 5».
Бибижар училась хорошо. Она работала звеньевой на пришкольном участке и добилась высокой урожайности. Была членом комитета комсомола. Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о ней.
Да и что еще, в общем, можно рассказать о девушке, только что закончившей школу? Она ничем не знаменита, ничего особого не успела сделать в своей жизни. Я и в глаза-то ее никогда не видела. И все же думаю только о ней и еду по длинным степным дорогам, через холмы и долины, через солончаки и реки, чтобы с ней повстречаться.
Я представляю себе ее – девочку, что училась в этой школе.
В маленькой деревне известен каждый человек, и уж, конечно, ее знали все, внучку легендарного народного поэта. Вероятно, она могла выбрать и иной путь для себя: уехать в большой город, учиться в институте… Что ж, можно было поступить и так!
Но можно выбрать и другое: продолжить дело отцов. Жить и трудиться среди людей, о которых складывал свои песни дед, стать неотъемлемой от огромной, древней, родной земли – как эти медленные облика, как трава, как невидимые степные птицы, пением которых наполнен воздух.
И Бибижар выбрала этот путь.
Вместе с нею решили стать чабанами и другие ее одноклассники. Так родилась комсомольская молодежная ферма. Заведовать фермой поехал преподаватель школы Айдар Оспанов, классный руководитель Бибижар. Все они уже прожили на пастбищах свою первую зиму.
Вот что я узнала, когда была в колхозе имени Джамбула.
И сейчас мы едем на пастбища, едем с самого утра, и все тянется бесконечная, бегущая через степь и холмы дорога…
Десятки развилков, десятки разбегающихся троп, каждая похожа на другую – ни отметины, ни дерева, ни камня. Но к нам в машину подсел местный животновод он безошибочно указывает:
– Направо… Прямо…
Для него однообразная, монотонная степь приметна и знакома, как для меня – улица Горького.
Солнце уходит за холмы, в чистом воздухе упоенно звенит жаворонок. Из-за пригорка, наперерез машине, неторопливо и грозно выходят два огромных, с теленка ростом, сторожевых пса.
– Налево… – говорит позади меня спокойный басок.
Машина огибает пригорок, и вот открывается лощина и отара овец на склоне холма, бородатый козел-вожак, что стоит, как изваяние, подняв рогатую голову, и всадница, сидящая на рыжем коне.
На ней высокие сапожки, красная вязаная кофта, широкая ситцевая юбка в цветную полоску. Голова повязана зеленой косынкой; на сильной, загорелой руке часы. Яркая, сильная, молодая, она похожа на невиданный степной цветок.
Всадница медленно поворачивает к нам смуглое, широкоскулое, спокойное, как степь, лицо.
Это и есть Бибижар Амралиева, внучка Джамбула.
По физике 5, по химии 5, по английскому 5… Хау ду ю ду, Бибижар? Она, как и ее одноклассники, учила в школе английский. Но как отличить ядовитую траву от полезной? Сколько раз в день поить овец зимой? Как загнать овец в укрытие, если начался буран? Как перевести их через речку?
Нет, этому не учили в школе. Этому учил Бибижар старый человек, который уже много десятков лет пасет овец среди этих холмов.
И Бибижар прошла у него эту науку.
Она знает теперь, что зимой овец надо поить только раз в день, а летом – два: утром и после обеда. Летом надо пасти их с шести утра до десяти, пока не пришел на пастбища зной, а потом перегонять отару в тень, в холодок, – пусть овцы отдыхают. Но едва жара спадет, надо вести их на пастбища снова, до самого заката.
– Начинай! – надо крикнуть вожаку, бородатому старому козлу, если хочешь, чтобы овцы перешли реку.
И козел первый ступит в воду.
– Шек! Прямо! – надо крикнуть ему, и он пойдет, потому что он храбр, стар и умен, и овцы пойдут за ним.
Первая зима была трудной, с буранами, с жестокой поземкой. По ночам было слышно, как в студеной тьме воют волки. Но за всю зиму ни одна овца в отаре не пропала, не погибла – их всех сберегла Бибижар, молодой чабан. А ведь отара немалая – свыше 500 голов…
Обо всем этом рассказывает нам Бибижар.
Она живет в юрте – вон видна в долине юрта, круглая похожая на перевернутую пиалу. Может показаться, что чабаны живут далеко друг от друга, но на пастбищах ощущение расстояния совсем не такое, как в деревне или в городе. От чабана к чабану – рукой подать, они знают о каждом событии, о том, кто сыграл свадьбу, к кому приехали родные, у кого заболела овца…
Когда на ферму приезжает киномеханик с фильмом, туда съезжаются на конях чабаны со всех концов.
Ночью над кинопередвижкой в степи дымится золотой волшебный свет, слышна музыка и голоса, поющие о счастье. Во тьме жмутся друг к другу овцы, похожие на серое облако; бесшумно бродят огромные сторожевые псы, а степные кони пасутся без привязи: конь чабана никуда не уйдет от хозяина. На экране живет и дышит влекущий, прекрасный мир искусства, и молодые чабаны, рассевшись на кошме, внимают ему, затаив дыхание.
В юрту чабана юная Бибижар взяла с собою учебники и книги. По обычаю отцов, пол юрты застлан кошмой, в углу лежат сложенные горкой одеяла, у печки – закопченный казан.
Но на полке стоит «Молодая гвардия» Александра Фадеева. И вечером, вернувшись с пастбища, можно включить радиоприемник и слушать голос всей родной страны, далекие голоса мира.
Вместе с Бибижар на отгоны поехали ее отец и мать.
Отец Бибижар – старый человек, ему скоро семьдесят лет. Он работал табунщиком. Когда года три назад ему предложили перейти на работу чабана и уехать из колхоза на пастбища, он отказался: «Я уже стар…»
Но вот единственная дочка, маленькая Бибижар, решила стать чабаном, покинуть деревню. И отец забыл о том, что он стар.
Он оставил дом в деревне, взял с собой все, что необходимо для жизни чабана, и переселился с женой и дочкой на отгоны.
Он стал таким же чабаном, как и Бибижар, они работают вместе. На рассвете, когда только поднимается из-за холмов солнце, они выгоняют овец на пастбища. В тот ранний час воздух прохладен и свеж, земля пахнет медом, дымок очага недвижимо стоит над юртой.
Я вижу отца Бибижар.
Он подъезжает на молодом коне – худой, легкий, высушенный солнцем. На голове его – высокий войлочный колпак, в морщинистой крепкой руке кнут с трещоткой. У него приветливое лицо, отзывчивое на улыбку.
Он сам рассказывает, как отказался стать чабаном три года назад, и подшучивает над собой, и поглядывает на дочку. Видно, что ему приятно рассказать приезжему человеку о том, как его дочь вместе с товарищами пошла по выбранному ею пути, по широкой степной дороге, где оставили следы свои многие поколения чабанов.
…Уже начинает темнеть, на небе проступают звезды. Отчетливо слышно, как с холма, вниз по склону, катится к нам тишина. На гребне холма, четко обрисованные на светлом небе, стоят цепочкой овцы.
Старик громко свистит, щелкает кнутом и скачет вверх по склону.
Вслед за ним, круто повернув коня, скачет Бибижар. Услышав стук копыт, овцы, как по команде, поворачивают головы и смотрят вниз.
А Бибижар, пригнувшись к седлу, мчится по каменистому склону, из-под копыт сыплется мелкий щебень, рыжая грива коня пламенеет огнем. Вязаная алая кофта Бибижар похожа на степной мак.
И высокая звезда неподвижно стоит над холмом.
