Текст книги "Сердце бездны"

Автор книги: Татьяна Суворова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Эти рассуждения не были ни демагогией, ни попытками успокоить совесть. Командор совершенно искренне считала, что права. Любой нормальный космолетчик только поблагодарит за участие в межзвездном рейде – а с ненормальными пусть разбирается Бездна. И их правительство тоже не должно иметь претензий.

Симулировать кому – очень легкое дело. Только заставь датчики врать нужным тебе образом, вот и все. А за это время в избытке наберешь недостающую информацию о конкретных людях, понаблюдаешь за ними через датчики компьютерной сети (увы, местные досье хоть и ведутся на всех, но не дают представления о человеке). И попутно, не выходя из госпиталя, можно поменять кое-какие программы и схемы компьютеров «Дальнего» – здесь, как и везде, под рукой масса световодов. [32]32
  Киборг, прикасаясь к световоду, может передать через него запрограммированное глюонное поле, которое генерируется глюонами, частицами, связывающими между собой кварки; для создания поля глюоны должны находиться в особом типе возбуждения, не встречающемся в естественных условиях); оно может делать что угодно и с веществом, и с физическими полями; программировать изменения в веществе очень тяжело, поэтому в ответственных и тяжелых случаях гораздо лучше работать непосредственно, то есть своими полями-манипуляторами.


[Закрыть]Конечно, кое-куда, например, к двигателям, придется сходить лично – там очень много тонкой, тяжелой работы.

«Петере» поправилась.

Очень скоро после этого «Дальний» был полностью готов к Черному Переходу. Отношения с землянами вроде бы налаживались – правда, на обширные личные контакты Командор пока не шла. Главной проблемой здесь оказалась сама Озр – ее привычка к власти. Терпеть и не командовать такими дилетантами, позволять им делать то, что они творят… Приходится.

Маски пока снимать не стоит. Рано.

О попытках взорвать двигатели Командор не подозревала – иначе, ради блага экипажа, она аккуратно применила бы к виновным в них пункт из Кодекса: сумасшедших убивают. Профилактика жесткая, но в Десанте нередко спасительная.

Лампы, скрытые за золотистым «шелком» потолка, заливали кают-компанию планетолета обычно-веселыми лучами. Все выглядело совсем как в нормальном ресторане. Стены сплошь покрыты яркими, «натуральными» коврами. В белых пластиковых «кадках», отверстия которых идеально подогнаны под диаметр конкретного ствола, стояли низенькие деревья. Определить, что и они пластмасса, можно было лишь при прикосновении. Химия дарила этой флоре не только краски, но и запахи жизни.

Между деревьями стояли «нитяные», стандартно-кружевные столики на двух человек. Рядом на ажурных стульях сидели люди в чистеньких комбинезонах.

Тишина и невесомость. Двигатели молчат. Мебель аккуратно приварена к полу, донышки тарелок и упаковок – липкие, желе на тарелках – тоже. Сиденья стульев модифицированные «липучки» двадцатого века. Напитки и на Земле пьются из упаковок, через соломинки. А не терять вилку – вопрос элегантных зажимов и несложного навыка.

Через два часа снова глухо, зло заговорят главные двигатели и разгон вступит в очередную активную фазу. Люди разбредутся по гидроамортизаторам, которые будут трястись, плакать, как треснувшие стеклянные бутылки, и собственные кости тоже начнут казаться стеклянными. Потом эти пять часов кончатся, и двигатели снова станут остывать – лениво, важно. Пятнадцать часов невесомости, в течение которых очередные дежурные влезут в нелепые, неуклюжие скафандры, выберутся в Космос и будут напылять на зеркало главного отражателя новый слой. Иначе часть энергии электронов, раскалывающихся над центром искривленного зеркала, не отразится в безразличный ко всему вакуум, а прорвется обратно, к планетолету, пронесется сквозь двигатель, взрывая его…

Пока новый слой застывает, тот же цикл – разгон-ремонт – повторится сразу на двух вспомогательных двигателях. Только они тянут слабо, даже к полу нормально не прижмут. И – снова невесомость, а потом опять – голос Большого Зеркала…

Покой. Разноцветные желе из хлореллы с великолепными вкусовыми добавками. Так питается и большинство людей на планете – естественная пища покажется им отвратительно неоднородной, трудно пережевываемой и вдобавок химически не сбалансированной.

Капитан опоздал к началу завтрака всего на полторы минуты. Вошел, спокойно поздоровался сразу со всеми. Улыбнулся:

– После еды мне нужны первый пилот планетолета, штурман, старпом, оба кибернетика.

Все упомянутые кивнули, и завтрак продолжился.

Артуру казалось, что сегодня пища абсолютно несъедобна. А время сошло с ума и решило почти остановиться. Он кое-как проглотил свою порцию и вышел.

Его состояние учуяла только Командор, старательно поглощавшая ненужную для нее пищу.

Нина шагнула в рубку и вздрогнула, увидев белесые полумертвые пульты с редкими горящими индикаторами, слепой «хрусталь» всех экранов… Истомин стоял спиной к двери и выглядел манекеном идеального космолетчика, водворенным в макет корабля.

Сзади тихонько свистнул подошедший Олег Ромов, первый пилот планетолета.

От этого звука Артур на миг оцепенел. Вот и все. Буквально до последнего момента пытаешься подобрать более или менее сносную мотивировку для своего приказа. И не можешь. С самого начала знаешь, что не сможешь…

– Мы поворачиваем к «Титану». Объяснения я дам на Земле. Министру Космофлота, лично.

Ольга Лорецкая, штурман, сцепила пальцы и, оттеснив старпома, вышла вперед. Ее невысокая, широкая от гипертрофированных даже для мужчины мышц, фигура напряглась.

– Капитан, мы все требуем данных о ситуации. Дело в неполадках компьютера?

Артур поморщился – и удивился, что еще может реагировать на такой пустяк, как утечка информации:

– Не только. Но я пользуюсь параграфом 368-З. [33]33
  Параграф дает капитану право действовать, ничего не объясняя экипажу, но требуя от людей полного повиновения; применяется в исключительных случаях, так как за его маломотивированное использование капитан выгоняется из Космофлота без пенсии и одновременно отдается под суд Прав Личности.


[Закрыть]

Тишина. Показалось, что кондиционеры дали сбой. Капитан с трудом обернулся и увидел, что даже «железная Ольга» несколько отмякла… То есть обмякла. «В психушку затолкают… И раз ничего не смогут найти в корабле – то пожизненно. Все, все… Но продолжать рейс с людьми в таких условиях… Может, успею организовать правдоподобную аварию? Куликов же организовал, и ничего, летает. А если все равно учтут, что у меня сестра сошла с ума?!»

– Необходимо срочно рассчитать примерный обратный курс. Его погрешности исправим позже. Разворот планетарными, именно планетарными, двигателями, включаемыми на ми-ни-маль-но-е время. – Артур наконец ухитрился, выдавил из себя спокойную улыбку.

И тут, словно в ответ, дрогнул пол – раньше срока ожило Большое Зеркало. (Озр не теряла время – даже сейчас, когда была уверена, что помешать ей очень и очень сложно.) Все рванулись по креслам, к внезапно страшно ожившим пультам. Старпом так поспешно вдавила клавишу общей тревоги, что сломала ноготь.

Экипаж, уже было занявший рабочие места, разбежался по противоперегрузочным креслам, которые стояли повсюду – просто как дань героическим временам. Ведь локаторы Ли всегда засекали метеориты размером до 15 см на расстояниях до 50000 км, а более мелкий мусор сжигало резонансное поле Брауна. Конечно, планеты и планетоиды – места беспокойные, но в вакууме-то! Аврал там, где десантники уже полстолетия могли вольготно наполнять свои каюты разнообразным плохо закрепленным хламом, плюя на инструкции министерских крыс! Нет, это полное безобразие, рецидив каких-то доисторических времен!

Но ускорение наваливалось – быстрое, нервное. Оно росло вопреки всем мнениям экипажа. И плохо закрепленные предметы в каютах, естественно, воспользовались своим шансом – начали срываться с мест, при случае кроша все, не защищенное от подобных случаев – то есть другую контрабанду.

Пилоты катеров, впрессованные в пухопластик, перебирали все самые изысканные комплименты в адрес своих коллег, так бездарно управляющих планетолетом. Не суметь вовремя чуточку уклониться! Но не все могли выражать свои чувства в таком комфорте. Например, Анна Остапенко, жизо-1, была застигнута в самом начале проверки склада научного оборудования. Пока она пыталась всунуть на место какой-то прибор кометологов (его подозревали в чуть излишней радиоактивности), ее швырнуло на пол. Прибор раскололся на увесистые части, которые начали летать и скакать между дверцами намертво встроенных в отсек шкафов-контейнеров. Остапенко, как могла, добралась до противоперегрузочного кресла, сжалась в нем, уткнувшись расцарапанным лицом в резко пахнущий, покалывающий пластик. Куски прибора временами крушили секцию, магнитную защиту которой не успела восстановить жизо. И воздух вокруг становился все оживленнее.

В кают-компании не выдержало несколько деревьев – оторвавшись от пола, они начали кувыркаться и перекатываться, как безумные инопланетные акробаты. Пластиковая листва отрывалась, ветви ломались. Очень скоро стволы стали давить столики…

В медотсеке Инга при первом толчке удержалась на ногах – в отличие от медика-1. И крайне спокойно заявила:

– Кажется, я плохо заперла одну клетку.

Прежде чем Петр Сергеевич успел внятно приказать не валять дурака, она скрылась за дверью из матово-белого бронированного стекла. (Не все ли равно, откуда управлять кораблем?) Медик-1 лежал в кресле и слушал по интеркому, как звери вопят дурными голосами. И ждал, что вот сейчас сработает комингс и по стеклу двери потечет грязно-коричневая, герметизирующая смола, а там, за всем этим, будут пробоина и пустота. И еще – Петере с перепугу может натворить что угодно. Хотя, с другой стороны, при таких перегрузках трудновато предпринять даже что-либо нужное…

В рубке все шесть человек пытались сделать хоть что-нибудь. Оба кибернетика изо всех сил старались справиться с ходовым компьютером. Но эта работа была чисто символической – свинцово-тяжелые руки парней кое-как то ползали, то мотались (во время вибраций) по пультам. Львиная доля их сил явно уходила на то, чтобы не нажать не ту кнопку. Артур даже пару раз хотел в меру сиюминутных возможностей горла наорать на кибернетиков, потребовав, чтобы они убирали свои лапы к чертовой матери и от греха.

Сам капитан хотел остановить двигатели. Он посмотрел в очередной раз на экран их внутренних параметров – и пальцы стали холодными, а не только свинцовыми, кусками ваты. Голова опустела.

В реакторе начались непонятные, самопроизвольные эволюции плазмы. Еще мгновение – и датчики словно переключились на сумасшедший дом. Бессистемные, к счастью (???) пока бессистемные, скачки показаний, как и сами данные, не лезли ни в какие ворота. «Вот он, результат вчерашнего! Тянул! Ночью надо было будить всех, поворачивать!!! Трус! Покойник и трус!!! Ах, все выключено, ах, все под контролем… Идиот!..»

Компьютер – будь он проклят всем Космосом! – не пропускает ни одной команды. Кнопка аварийного отключения ходовых двигателей, разумеется, опять не срабатывает. Компьютер ее блокирует. По идее, он никак не может этого. Значит, его схема меньше всего походит на изготовленную на заводе и проверенную на «Титане». Только что проверенную. Бред! Перекроить за несколько дней полета то, что переделывают, перепрограммируют на заводах, – за полгода!!! Чушь. Космос это же не пещера из детских сказок. В нем мрут от проклятой техники, мерзкого магнетизма и чего там еще! Но не от чертей, черти все возьми! От объяснимого дохнут люди!!!

Кнопка аварийного полного отключения компьютера (опаснейший шаг в такой ситуации!). Тоже не работает. И мысли скачут все так же. По-прежнему упорно кажется – стоит объяснить происходящее – и оно тут же кончится, не выдержит, так сказать, света знания, сгинет. Классически полное бессилие. Компьютер не может блокировать свое собственное отключение – и преспокойно делает это. Молчит даже аварийная сигнализация – по мнению машин, на корабле все идет в лучших традициях штатных расписаний. В соответствии с программой. Кто-то, скорее всего Серж, грязно, матерно ругается. Нет времени оглянуться, наорать за такое. И самому хочется закричать, набрать слов еще более отвратительных…

На долю секунды все вроде бы пришло в норму.

И немедленно началось самое страшное.

Звезды полыхнули, красно-желто-черными языками и рухнули в глубины Мироздания – или туда провалился планетолет? Пространство вне и внутри «Дальнего» наполнилось серо-черными, бесплотными кусками теней, похожих на взмахи призрачных крыльев. Они сгущались, «уплотнялись», и скоро беспросветная эфемерность растворила планетолет.

Отказали все нормальные чувства. Вокруг не было ничего – ни рубки, ни корабля, ни Космоса, ни тебя самого. Тело перелилось, впиталось в ту же эфемерность и существовало в ней – другое, чуждое, не подвластное ни сознанию, ни ощущениям. И даже это понимание Артур вывел только из соображения: раз он мыслит, то живет, значит, его тело все-таки существует в какой-то апокалиптической форме бытия…

Это состояние было немыслимым, чудовищно тяжелым. Разум не приспособлен к такой среде – настолько отличающейся от всего человеческого, что для мозга она оказалась практически Ничем, хотя не могла не иметь хоть какой-то структуры. Сознание отчаянно цеплялось само за себя, не желая потухать в этом бреду, который даже черным можно было назвать чисто условно. Эфемерность, перевоплотившаяся в Ничто, давила, гасила, не давала ни малейшей опоры слитым с ней человеческим мыслям; структуры, на которых теперь они были записаны, словно сопротивлялись новой организации, стремились уничтожить ее. Или это мысль с непривычки не могла функционировать в Ничто, пыталась покинуть его – пусть и ценой своего уничтожения?

Сознание уходило. Собрать все мысли, не дать им погаснуть было страшно, мучительно, больно. Больно – а ведь тут даже боль не была сама собой, став ощущением вечного, нереального кошмара, от которого не сумеешь даже заледенеть… Человек не мог существовать в этом ужасе, прятавшемся до сих пор где-то около привычного мира – под, над, рядом? И все время – время сюда принесло сознание – казалось, что сил уже нет, что воля больше не может держать жизнь, что это началась сама смерть.

Сгинуть здесь, в этом провале (глубине?) Мироздания, было особенно страшно, неприемлемо…

Но кошмар, видимо, все-таки решил кончиться. Снова полет адских крыл, унесших корабль в страну за миром теней. Только все происходит в обратном порядке: от почти непроницаемого танца сгустков Небытия, пролетов его полотнищ, до редких всплесков-дрожаний. Черно-желто-красные языки звезд. Конец!

Артур без сил то ли сидел, то ли валялся в кресле. Ноги, все тело дрожит. Ботинки – он почему-то думал о них – казались страшно неудобными. Двигатель работал совершенно нормально – об этом докладывал ярко горящий дисплей. Дисплей – единственное, что капитан сейчас был в состоянии разглядеть. В пьяняще человеческой тишине рубки кто-то еле-еле шепнул: «Пронесло!» Этому шепоту, оглушительному, почти такому же громкому, как стук сердца, ответил испуганный женский вскрик – слабый, обессиленный, внятно слышимый лишь тем, кто успел отвыкнуть от звуков.

В подсознании заворочался страх. Что-то рядом было неладно, крупно неладно. Случилось что-то страшное, еще как следует не зафиксированное мозгом. Капитан с усилием, резко развернулся к левому обзорному экрану.

И ослеп от голубого солнца.

Глава 3. Чем пахнет Планета Врат?

Старпом истерично смеялась, уронив голову на вновь уснувший пульт. Черные волосы дергались на белом металле. Нина ничего не помнила – только что сидела, не прошло и полсекунды, и без всяких ощущений возникла эта звезда… Только шок, шок, идущий из глубин интеллекта. И неуправляемый животный страх, дурацкое беспочвенное знание: это на самом деле чужое солнце.

Чужое.

Серж не переставая щипал свою руку. Ладонь уже вспухла, но пробуждение не наступало. Артур пытался быть невозмутимым и кое-как барабанил пальцами по колену. Остальные сидели в ступоре – их головы еще не оправились от присутствия в Ничто.

– Я жду, когда все очухаются, – сказано было излишне резко, и Рагозина мигом вскинула голову. В коричневых, помутневших глазах блестели слезы – как вода на грязноватом стекле.

– Ты еще не понял?!

– Я понял, что еще минут пять хлюпанья – и мы покойнички в склепе последней модели. – Капитан нарочито (из-за дрожи в коленях) не спеша поднялся, кое-как прошелся мимо пульта, инстинктивно стараясь не наступать на те участки паркета, которые освещены чужими лучами. Этот свет больше всего походил на раскаленную, вязкую жидкость, он словно тек по спинам отвернувшихся от него в темноту людей.

Хорошо, что все слишком заняты собой. Полезно, если хотя бы не он сам, а экипаж поверит в капитана.

Горло было наполнено чем-то отвратительным, не дававшим говорить. Тело ужасно мешало, норовило дергаться. Но Истомин почти спокойно повернулся к своим людям. Заявление о покойниках немного встряхнуло их инстинкты.

Ромов, полуосмысленно глядя в пол и до крови кусая собственный палец, пробормотал:

– За год в Космосе не бывает столько аварий, сколько у нас за час…

Это сомнительное утверждение повисло в воздухе. Артур догадался подойти к селектору, взял микрофон – тот сейчас почему-то очень походил на ехидную змеиную голову.

– Медотсек, спецвызов.

Компьютер без промедления соединил с абонентом.

– Алексеев, срочно в рубку. Петере, на месте в полной готовности. Общий вызов. – И во всех отсеках взвыла пронзительная, короткая сирена: – Экипаж, внимание. На борту, – взгляд на экран, соединенный с биодатчиками в каждом помещении, – нет ни погибших, ни сильно пострадавших. Системы жизо, – взгляд на соседний экран, – в норме. Неполадки в двигателе и компьютере прекратились без нашего вмешательства. («Словно даже техника испугалась этого Ничто и от испуга вынесла всех обратно».) Просьба соблюдать спокойствие. Мы находимся в немного нерасчетном участке пространства. Общий корабельный совет будет после Малого командного. Командный – немедленно. Недостающим – срочно в рубку. Конец.

Серж внезапно вскочил с кресла, рванулся к Артуру – еще неуклюже, – дернул его за рукав, чуть не оторвав приклеенную пластиковую нашивку:

– Кэп, это контакт!!! Нас затащили инопланетяне! Смотрите! Смотрите!!! Серж отпустил начальника и, улыбаясь во всю физиономию, протанцевал между полуживыми пультами, толстыми креслами и обтекаемыми блоками аппаратуры. В танце он старался все время указывать на правый экран обзора. Там светился маленький диск, похожий на нефритовую безделушку.

– Планета! Нас вынесло к планете!

На лбу появились холодные бисеринки пота. Капитан метнулся к отключившемуся компьютеру – тот только что соизволил послушаться кнопки, нажатой перед выпадением корабля из пространства.

Несколько минут на оживление ФВМ. Несколько минут на самые грубые вычисления. Планета действительно была очень близко. И «Дальний» несся к ней на такой скорости, что часа через четыре придется решать вопрос либо о выходе на орбиту (это проще), либо об уклонении (оно потребует массу топлива). «Все, как ночью у двигателей. Только сейчас в угол загнан не я один, а корабль…» Артур потряс головой и только тут заметил медика-1. Тот деликатно стоял около небольшого блока компьютера, морщился от режущего голубого света. В голове капитана пронеслась невеселая, случайная мысль: «А если я забыл что-то из прошлой ночки, сможет медицина восстановить это или нет?»

Оставалось сделать знак. Кибернетики, штурман и пилот помрачнели, но вышли быстро и беспрекословно. Артур сел за пульт, запер дверь на компьютерный замок. Можно начинать Малый командный.

Говорить было тяжело. Но, глядя в пол, Истомин быстро и сухо изложил все, что знал. Тишина длилась очень долго. Насколько долго – никто не смог бы сказать.

– Выход один. – Нина встала. Через загар просвечивала бледность – похоже, чуть ли не трупная. – Взорвать планетолет и себя!

Капитан поперхнулся. Петр Сергеевич по-доброму глянул на старпома, схватил ее за руку, потянул вниз:

– Садитесь, садитесь, сейчас я принесу успокаивающее…

– Вам напомнить Устав?! «В ситуации, если обстановка находится полностью вне всякого контроля экипажа и вследствие этого вероятна возможность возникновения угрозы для цивилизации Земли…» – Женщина не договорила, получив от врача пощечину.

– Спокойнее! Это написали параноики. А мы…

– Это агрессия! Агрессия, диверсия!!!

– Такие могучие инопланетяне все равно уже узнали все, что хотели. Так что самоубийство бессмысленно. И лучше кое-что узнать о них, а потом попытаться вернуться домой.

Нина показалась игрушкой, еле-еле стоящей на ногах, – это случилось сразу после слова «бессмысленно». Она поспешно опустила голову, но Артур успел заметить огромное облегчение, промелькнувшее в ее глазах, – прежде чем тяжелые волосы закрыли лицо. Теперь это был не грозный старпом, а несчастная девчонка, и одного взгляда на ее фигуру было достаточно, чтобы понять, как ей плохо, как жутко она боялась своего же требования. Капитан едва не скривился: вся эта сцена показалась ему предельно фальшивой, как в плохих микрофильмах. И тяжелый, чужой свет только подчеркивал это… Додумать мысль не дал Алексеев: он взял Истомина за плечо, потянул в угол рубки. Там наклонился к уху, шепнул:

– Я сказал ей первое попавшееся на ум. Ведь на корабле, вместе с ан-бэ, [34]34
  Анабиозники, то есть спящие в анабиозе.


[Закрыть]почти две сотни человек… Вы решитесь их всех?.. Вот так, без их согласия?

Капитан резко отвернулся. «И мед свихнулся. Киношная психушка. А мы не управляем кораблем. Не управляем. И черт не знает, что надо делать».

Рубка была переполнена. Вентиляция не справлялась, и люди дышали непривычно спертым, жарковатым воздухом – что увеличивало общую нервозность.

Сто восемьдесят человек. Излишне бодрые десантники и вялые, полупонявшие обстановку кометологи. Их слишком поспешно выдрали из анабиоза и вдобавок не дали отсидеться в адаптационной камере. [35]35
  Камера с набором условий, облегчающих переход от анабиоза к нормальной жизнедеятельности.


[Закрыть]Артур устроился в своем кресле, демонстративно положив ноги на пульт. И говорил – сам того не замечая – уж слишком громко и твердо:

– Итак, вы все знаете. («Я опять вру. Об истории у двигателей мы трое решили помалкивать».) На планетолете введено чрезвычайное положение. Но я хочу знать ваше мнение.

Игорь тихо буркнул Инге:

– Все равно устроит по-своему, демократ наш…

Никто ничего не предлагал. Все не знали, что делать, и сочли за благо признать это. Обойтись молчанием. И заодно спихнуть ответственность – на кого угодно.

Слишком страшно что-то решать в ситуации, где пахнет контактом с суперразумом или какими-то другими малопонятными глобальными событиями.

– Что вы предлагаете? – резко, почти зло повторил Артур. На миг ему показалось, что тот ночной ужас вернулся. Но сейчас массой безликих фигур обернулись люди, его экипаж. Белизна металла и пластика затопляла рубку, превращая ее в бумажную декорацию. Папиросными были и бледно-зеленые комбинезоны – их не могли оживить унылые, загорелые лица владельцев.

– А что можно предложить? – негромкий вопрос из средних рядов. Словно голос самой толпы.

Оставалось только срочно подавить то ли вздох, то ли бешенство. Артур поймал себя на мысли, что очень хочет стоять там, вместе со всеми. Молчать и глядеть на капитана – на другого капитана.

Из массы чем-то выбивалось только одно лицо – Петере.

На миг взгляд Истомина встретился с ее глазами. В них были презрение, убийственно-понимающая ирония. «Как будто сама не молчит». Он зло, оскорбленно поднялся на ноги. И сразу стало еще тише. Только подуслышное полу-стрекот-полуподвывание приборов. Они, в отличие от своих хозяев, говорили.

– Малый командный решил выйти на дальнюю орбиту. («Еще не хватало без оглядки идти туда, куда тебя загоняют!») Значит, так и будет. – Капитан, ни на кого не глядя, быстро и жестко пошел к двери, почти не замечая, что расталкивает людей. Следом шествовала ледяная, мертво-спокойная старпом. Игорь с искусственным весельем прокомментировал:

– По-моему, сия мадам не согласна с решением и сильно нервничает.

– По-моему, они все чего-то недоговорили. – Инга чуть прищурилась, смотря куда-то в стену. «Капитан молодец. Явно осторожен, но все же идет по чужому маршруту. Жаль, что с ним лучше не общаться – может понять лишнее. А вот почти все остальные переломались. Конечно, для них ситуация на «Дальнем» тяжеловата, но нельзя же, Бездна возьми, так бесстыже сдаваться!»

Командору расхотелось изучать землян.

А рядом была Планета Врат…

Большая комната, низкая и квадратная. Полумрак. Стены, пол, потолок, приземистая массивная тяжелая мебель – все обтянуто темно-коричневыми, тяжелыми шкурами. На столе – скатерть белого шелка. Перед голубоватыми, тусклыми зеркалами – неподвижные, белые языки свеч.

Старик неподвижно сидел на полу и почти сливался со своей комнатой. От огромной, подплесневелой книги медленно поднялось его лицо – коричневое, изрезанное неправдоподобно глубокими и правильными морщинами. В его выражении была только усталость, смешанная с безразличием.

Бесшумно отворилась толстая кованая дверь. Вошел человек без возраста, в простой белой хламиде до пят. Как привидение, скользнул в угол, к старику. Чуть склонился. В слабом свете блеснул бесцветный, полупрозрачный шелк шарфа, покрывающего его длинные волосы. Ни шороха, ни звука дыхания. Свечи тоже горят бесшумно.

– Древние начертания завершаются. Чужой корабль прилетел к нашему солнцу.

Старик кивнул – без выражения.

– Что будем делать мы, учитель?

– Ничего. Все – забота других. – Равнодушная складка у губ, на лице, когда-то бывшем и добрым, и веселым.

– Учитель, ведь… вам, вас…

– Да, меня не волнует. – Размеренный кивок. Два глаза – как два сгнивших, некогда драгоценных камня.

– Но знания говорят…

– Они утверждают разное. А я понял Истину. Может, я ошибаюсь, и на самом деле меня коснулась стрела ТЕХ. Мне все равно. Я хочу одного – разорвать все связи. – Его голос вдруг стал жестким, и ученик вздрогнул. – В том числе и с тобой. Все суета, майя, [36]36
  Сложнейшее понятие иллюзии существования привычного мира; здесь – в своей самой распространенной, вульгарной трактовке: «Мира нет, есть только Пустота».


[Закрыть]и ее призраки способны только надоедать мне, нарушая Главное Воссоединение.

– Но…

Старик, как робот, положил иссохшую ладонь на молодую, сильную руку:

– Будь гуманен и не старайся мучить меня жизнью. Ты сам со временем постигнешь мою правоту.

Одна из стен комнаты внезапно исчезла. Внутрь рванулся голубой, словно липнущий к одежде свет. Все вокруг обзавелось резкими, злыми тенями. В шерсти шкур вспыхнули тысячи острых огоньков. Стали видны потертости. Ученик отвернулся и, закусив губу, всматривался в бесцветную растрескавшуюся пустыню, в кажущиеся матерчатыми муляжами скалы. Белесые вихри песка вели вечное кружение под огромной, мутной чашей неба, иссохшего от жары. Старик закрыл глаза и произнес голосом, выжженным, как земля снаружи:

– Я ухожу. Я, Сторож Врат, добровольно сливаюсь с Абсолютом. Отныне Врата открыты и пространства планеты не заперты друг от друга. Я свободен от своих обетов.

Земля не застонала и не закачалась, как убиваемый спящий человек не успевает вздрогнуть. К тому же многие силы Мироздания сдвигаются незаметно для людского, мало внимательного глаза.

Учитель медленно завалился набок. Ученик стоял и смотрел. Он не имел сил даже на шаг. Еще мгновение – и воля старика кончила свою смертоносную работу. Он остался на полу грудой темно-кофейной одежды. Стена опять потеряла прозрачность, и комната снова стала совсем обычной, непролазно-темной после света, почувствовался резкий запах шкур, потянуло неприятным, удушающим дымом от заколебавшихся свеч.

– Учитель!

Глаза того были закрыты.

Ученик (сейчас стало видно, как он молод, почти юн) стоял и плакал. Молча, отчаянно взывал к Старшим – к тем, чья мудрость и сила неизмеримо выше сознания умершего Сторожа.

«Коллапс личности необратим» – эта мысль очень походила на обычную, но ее появлению не предшествовала никакая подготовительная активность мозга. Нетренированный человек, не знающий свое сознание, принял бы ее за собственную. «Если индивидуальность согласилась заложить в себя программу саморазрушения и согласилась с ее работой – тут бессильны Старшие всех уровней Бесконечности».

Ученик бросился на пол. Ментальный контакт был сметен бурей черного, бесящегося отчаяния. Промелькнул только последний обрывок: «Мы делали что могли…»

Представители относительно высших стадий разума не могут действовать за относительно низших. Только – вместе, только – добровольно…

…А жалкий огрызок, оставшийся от Сторожа Ворот, витал на Уровне Мира-Без-Бурь. Огрызок был способен только на смутное осознание своего существования и бесконечное наслаждение этим чувством. На этом Уровне не существовали ни память, ни тот, кто сейчас лежал на полу комнаты.

Все это есть только в сложных, гораздо более высоких Мирах. Там, где в вечном спазме бьются и Планета Врат, и вся Метагалактика.

Старшие предоставляют возможности. Сливают вроде бы несвязанные цепи причинностей. И поэтому на древней арене сейчас должны появиться вроде бы случайные лица. Но так покажется лишь тем, кто некомпетентен.

Люди, и за всеми ними – тени Сил.

Кто думает, что действует сам по себе, – действует с кем-то.

Смутные следы движений – таких могучих, что, попади их источники на Уровень нашей Вселенной, она сгорит от одного-единственного выдоха этих Сил.

С кем ты?

Микрокосмос – макрокосмос. Вечность. И люди, не думающие о том, как тесно они с ней спаяны, слиты.

Спаяны с какой из двух Вечностей, которые есть Одна? Легче спать, не пытаться думать. Но…

Люди – тени, которые отбрасывает Беспредельность. Беспредельность – тень Людей. И то, и то верно.

Сутки орбитального полета прошли спокойно. Серо-белая, шершавая от жара планета плыла внизу. Пустота над ней, пустота под ней и вокруг нее, сумасшедшая топка местного солнца… Экипаж умолял разрешить хотя бы облеты на катерах, по низким орбитам. От беспрерывности просьб мог чокнуться даже компьютер – но Истомин пока держался.

Через двадцать пять часов облета малый двигатель внезапно дал незапланированную коррекцию – и отключился. На этот раз аварийная сигнализация сработала, коридоры наполнились режущими дерганьями багрового света вперемешку с утробным воем сирен.

Но это совершенно не убавило беззаботности экипажа. Всем как-то поверилось в высокоразумных и доброжелательных инопланетян. В амортизационные кресла большинство людей кинулось по одной-единственной причине – чужаки могли не совсем умело сработать с земным кораблем.

А «Дальний» падал на планету – как клочок фольги на жаровню. И его скорость росла быстрее, чем в естественных условиях.

Происходящее было неожиданностью даже для Озр.

В самом начале коррекции Командор поняла, куда разворачивает планетолет. [37]37
  Подобная автоматическая ориентировка – часть навыков любого Десантника.


[Закрыть]И стала действовать.

Немедленно оголить ближайший световод. Зажать его в пальцах. Но машины не слушаются. Озр оказалась в положении, недавно испытанном земным капитаном. Единственное отличие – Командор не переставала подсасывать информацию из ходового компьютера и великолепно знала, что, где, в какой степени неисправно.

Но эта информация ничего не меняла.

Через две минуты «Дальний» впился в воющий и визжащий воздух – тот корчился под ним, на доли секунды становился твердой поверхностью и расшвыривался по сторонам.

Удар о камни, пережженные солнцем, превращенные им в подобие скелетов губок. Вверх, в стратосферу, рванулся столб из бесцветных, рваных обломков они падали назад как великанская, режущая зола.