Текст книги "Добрая фея с острыми зубками"
Автор книги: Татьяна Сахарова
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Татьяна Сахарова
Добрая фея с острыми зубками
– Анна Дмитриевна, – ожил селектор голосом новой секретарши Антонины, – тут почты много накопилось. Я не успею ее сегодня разобрать.
– Почему это вы не успеете? – с трудом сдерживая раздражение, поинтересовалась я.
– Вы же сами велели мне договор напечатать. Сказали, что срочно…
Так, спокойно. Я – солнце, я – большое горячее солнце, и мне наплевать, что моя новая секретарша – наглющая бестолочь! Как можно набирать три часа несчастных десять страниц текста?! Хотя, конечно, с такими акриловыми ногтями удивительно, как она вообще по клавишам попадает.
– Несите почту ко мне, – процедила я сквозь зубы. Спустя секунду худосочная дылда, величественно продефилировав по кабинету, сгрузила мне на стол ворох пакетов и конвертов.
– Анна Дмитриевна, сегодня мне нужно уйти пораньше, – томно сообщила она с высоты своего почти двухметрового роста.
– С какой радости?! – вскипела я. Без году неделя в компании, а уже отмазки начались. – Кажется, вы должны были напечатать договор?
– Он уже почти готов.
– В таком случае считайте, что я вас тоже почти отпустила.
Секретарша надменно вздернула к потолку курносый нос, сделавшись от того еще более длинной и нескладной. Наверное, именно в таких ситуациях рождаются притчи о начальниках-самодурах. Громко хлопнув дверью, девушка гордо удалилась.
Что за напасть такая? Мало мне проблем с разводом, так еще и моя любимая, прошедшая огонь, воду и медные трубы Варвара Михайловна упросила отпустить ее на пенсию. Какой идиот решил, что секретарша должна быть непременно молодой, длинноногой и тупой?
Варвара Михайловна работала с моим отцом еще со времен его звездного партийного прошлого. После развала системы, занявшись вплотную организацией собственного бизнеса, папочка, естественно, не забыл и о своей верной помощнице. А когда после окончания института я пришла работать в его компанию, упросил Варвару Михайловну стать моим секретарем и старшим наставником.
С тех пор уже немало воды утекло. Я давно не нуждаюсь в старшем наставнике, прекрасно справляясь с обязанностями вице-президента инвестиционной компании. Безусловно, столь высокая должность в достаточно молодом возрасте вовсе не является результатом общественного признания моих заслуг и талантов. Но ведь если компания находится в частном владении, а хозяином является собственный отец, то вполне логично, что единственная наследница семейных капиталов тянет с ним трудовую лямку практически на равных.
За годы совместной работы Варвара Михайловна стала мне практически родным человеком. Ей одной позволялось повышать на меня голос, причем делала она это почти каждый день, когда я, заработавшись, напрочь забывала пообедать. Ей первой доводилось узнавать все мои новости на личном фронте. Когда я хворала, то именно добрейшая Варвара Михайловна таскала мне банки с малиновым вареньем, в то время как родители и бывшие мужья занимались своими куда более важными делами.
И вот теперь на секретарском месте перед дверью моего кабинета третий день гремит костями тощая каланча, присланная по блату. Причем меня заверили, что это самая достойная кандидатура. Ну, на хрена мне, спрашивается, ее оксфордский английский, если она по сорок минут варит кофе и потом подает его с видом английской королевы?!
Я принялась вяло ворошить принесенную корреспонденцию, без колебаний отправляя в мусорную корзину бесчисленные конверты с рекламой. Нет, лично я ничего против рекламы как таковой не имею. Просто зачем заваливать серьезную инвестиционную компанию проспектами, в которых предлагается закупить эксклюзивные итальянские колпаки для автомобилей или пригласить клоунов на детский утренник? В отдельную стопочку я откладывала всевозможные счета, чтобы передать их потом в бухгалтерию. Нашлась парочка писем и для юристов.
Один конверт неожиданно привлек мое внимание. Не то чтобы в нем было что-то необычное, но в отличие от другой макулатуры, адресованной нашей компании, на этом послании значились моя фамилия и инициалы. Притом адрес отправителя отсутствовал. Впрочем, не было также ни марки, ни почтового штемпеля. Я надорвала конверт, и из него выскользнул небольшой листок, на котором каллиграфическим почерком было выведено:
«ХРАНИ ТЕБЯ ГОСПОДЬ!»
Что за глупость? Мало мне безмозглой рекламы, так тут еще и бога приплели! Неужто мною решили пополнить ряды поборники какого-нибудь псевдорелигиозного течения? Ну уж дудки! Не по адресу, господа, обратились, совсем не по адресу!
Я уж было собралась отправить конверт в корзину вслед за рекламными проспектами, но взгляд опять зацепился за листок с посланием. Все же странно, что неизвестные сектанты пишут воззвания от руки, а не присылают отпечатанные цветные агитки. Мгновение поколебавшись, я извлекла из конверта его содержимое и тут же недоуменно уставилась на четыре черно-белые фотографии, отпечатанные, по всей видимости, давно, поскольку бумага местами уже успела покрыться желтизной.
Качество снимков отвратительное, но тем не менее на первой фотке вполне различимо лицо женщины, толкающей перед собой детскую коляску. Несомненно, это моя мама, только еще совсем молодая. И коляска тоже моя. Я хорошо знаю эту добротную гэдээровскую коляску по другим фотографиям из семейного альбома. Только вот этого кадра в нашем домашнем архиве что-то не припомню.
На втором снимке – под елкой несколько девчушек в белых пачках исполняют танец маленьких лебедей. Крайняя справа – я. Родители любят рассказывать семейное предание о том, как четырехлетние лебедушки в детском саду попеременно наступали друг другу на ноги и в конце концов дружно рухнули прямо под ноги Деду Морозу. Последнему долго потом пришлось успокаивать коллективную истерику. Но ни одного кадра с этого праздника я никогда не видела. Возможно, родители забыли тогда захватить с собой фотоаппарат.
Еще одна фотография. Я, чуть постарше, кормлю котенка. Судя по очертаниям попавшего в объектив подъезда, дело происходит возле нашего старого дома.
Мы выехали из панельной многоэтажки, когда мне было лет двенадцать, но на снимке мне не более шести.
Последний, четвертый кадр запечатлел большой школьный двор с толпой нарядных первоклассников. Резкости на фотографии нет почти никакой, лица различить невозможно, зато виден огромный букет роз. Такого шикарного букета не было ни у кого, кроме меня. Я даже запомнила, как больно впивались тогда шипы в мои ладошки. Родители слишком поздно сообразили обломать колючки.
Откуда взялись эти фотографии? Возможно, конечно, их забраковали когда-то, не желая уродовать семейный альбом низким качеством снимков. Но зачем тогда сохранили? Кто мог прислать мне кадры, которым почти три десятка лет?
Надо будет при случае расспросить родителей, решила я и запихнула фотки вместе с конвертом и рукописным посланием в верхний ящик письменного стола.
– Анна Дмитриевна, – донеслось в этот момент из селектора, – тут к вам… – Договорить секретарша не успела. Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге материализовался мой второй бывший муж.
Весь внешний вид Генки говорил о весьма воинственном настроении экс-супруга, что незамедлительно подтвердил его пронзительный крик:
– И не надейся весь дом захапать! Это имущество нажито в браке и потому подлежит разделу!
– С какой стати? – непринужденно отозвалась я.
– Мы его вместе строили!
– На деньги, которые давал мой папа. Что-то не припомню, чтобы ты оплатил из своего кармана хотя бы один счет!
– Я?!. Я платил за озеленение участка… И вообще, ты же знаешь, я все вкладывал в развитие бизнеса!
– Не смеши! Где были бы оба твоих ресторана, если бы я все эти годы не заносила твою жопу на поворотах, пока ты, кобелина позорная, по саунам с девочками шастал?!
– Какие сауны? Какие девочки?! Это еще совсем не факт, что хламидии ты подцепила от меня!
От такого заявления меня затрясло. Именно этот приговор гинеколога поставил два месяца назад жирную точку в семейной карьере моего супруга. Наш трехлетний брак уже давно трещал по всем швам. Я, постоянно занятая на работе, с ослиным упрямством делала вид, что не замечаю ни поздние приходы Генки, ни его частые командировки. Какие, интересно, командировки могут быть у владельца двух ресторанов?
В принципе, я по жизни абсолютно убеждена, что мужчины по своей природе полигамны. Как иначе можно объяснить тот факт, что всего на одну вызревающую в месячном цикле женскую яйцеклетку приходятся миллионы сперматозоидов, вырабатываемых мужским организмом за тот же период? Но одно дело природная полигамия, а другое – небезопасный секс! Мне, можно сказать, еще с хламидиями повезло. Тысячи добропорядочных женщин по всему миру уже успели получить вирус иммунодефицита от собственных беспутных мужей.
– Короче, – мне едва удалось взять себя в руки, – у тебя остаются твои рестораны и «Мерседес», хотя ты этого и не заслуживаешь. А что касается озеленения участка, то можешь выкопать со двора пару голубых елочек и засунуть их себе… в общем, ты сам знаешь, куда засунуть!
– Я подам в суд! – продолжил сотрясать воздух Генка.
– Попробуй. У меня в штате десяток отличных юристов. Самое время им попрактиковаться в гражданском праве. Кстати, как насчет встречного иска по поводу умышленного нанесения вреда моему здоровью? Думаю, в качестве моральной компенсации мне бы как раз подошел уютный ресторанчик на Подоле, – наехала я с издевкой.
– Ты ничего не докажешь! Я не позволю тебе пустить меня по миру!
– А кто сказал, что для этого нужно твое позволение?
– Сука!
– Спасибо, что оценил, это мое лучшее профессиональное качество, – парировала я, нисколько не покривив душой. В инвестиционном бизнесе для достижения успеха требуется феноменальная стервозность натуры. Если начать разводить сантименты, то конкуренты мигом тебя проглотят и при этом нисколько не подавятся.
– Встретимся в суде! – рявкнул Генка.
– Буду рада тебя видеть, – отозвалась я, расплывшись в самодовольной улыбке.
Для взрывного характера бывшего супруга худшее наказание – мое монументальное спокойствие. Во время былых семейных скандалов мне запросто удавалось доводить его до исступления, даже не повышая для этого голос. Вот и сейчас лимит его выдержки был окончательно исчерпан, и он, скорчив лютую рожу, пулей вылетел вон из кабинета. Мне же только теперь стало ясно, что пока мы «мирно» беседовали, дверь кабинета оставалась настежь открытой и противная секретарша не могла не слышать всех подробностей разговора. Надо же было так опростоволоситься!
– Антонина! – проорала я, поскольку в условиях распахнутой двери селекторная связь была совершенно без надобности.
Девушка немедленно возникла на пороге, обдав меня с ног до головы насмешливым взглядом. Другого в данной ситуации я, собственно, от нее и не ожидала. – Антонина, приготовьте мне кофе, пожалуйста, – выдавила я, – и дверь закройте.
Костлявая каланча неторопливо выполнила последнее указание, оставив мне робкую надежду получить свой кофе еще до конца рабочего дня. В отсутствие Варвары Михайловны я, конечно же, забыла сегодня пообедать, и теперь после всплеска эмоций желудок свело голодной судорогой.
У нормальных людей стресс обычно надолго отбивает аппетит, у меня же повышенная нервозность вызывает реакцию прямо противоположную. За каждую экзаменационную сессию в институте я исправно набирала до пяти килограммов чистого веса. Но, правда, потом незамедлительно теряла его, как только восстанавливалось душевное равновесие.
Мой первый брак, в который я вляпалась еще на третьем курсе, отличался повышенной двусторонней истерией. По причине молодости и неопытности мы с первым мужем бурно выясняли отношения по любому поводу, то есть по несколько раз в день. В результате за год семейной жизни я набрала больше десяти килограммов. Дальнейшая замужняя жизнь обещала мне в отдаленной перспективе ожирение, поэтому процесс пришлось подвязать методом развода.
Родители, не приветствовавшие моего раннего замужества, одобрили такое решение и в награду подарили мне шикарную трешку в центре города, куда я немедленно перебралась из квартиры супруга-скандалиста. Лишние жировые прослойки вскорости испарились сами по себе. Впрочем, вместе с желанием когда-либо снова отяготить кольцом безымянный палец правой руки.
Но оставаться привлекательной, состоятельной и притом незамужней оказалось делом прямо-таки нелегким. Толпы незадачливых претендентов постоянно путались у меня под ногами, и, дабы избавить себя от назойливых женихов, спустя три года я все же сдалась перед натиском удалого ресторатора. Тот поразил мое воображение своим уникальным талантом превращать, казалось бы, обыденные житейские ситуации в анекдотические экспромты. Даже сердитые гаишники, изредка останавливавшие Генку за мелкие правонарушения, через пять минут уже покатывались от хохота, причиной которого неожиданно становились, например, длина милицейской палочки или форма фуражки. Конечно же, после этого никому и в голову не приходило взыскивать штраф с юморного автомобилиста.
Это уже потом я узнала, что искрометные шутки успешно подворовываются мужем в Интернете и являются результатом отточенного актерского мастерства, а никак не восторженного состояния его души. Но, в конце концов, каждый подбирает себе доступное амплуа для выживания в социуме, рассудила я. Кто-то пытается расположить к себе окружающих эрудицией, кто-то – умением слушать, а кто-то просто веселит публику на правах заслуженного «гвоздя» программы. Беда лишь в том, что признанный эрудит может вскоре прослыть напыщенным занудой, вечный слушатель рискует превратиться в сопливую жилетку без права на собственное мнение, а штатный гвоздь программы имеет все шансы закончить карьеру шилом в заднице. Одним словом, отрепетированные «экспромты» мужа уже за первые два месяца брака надоели мне хуже горькой редьки. И ладно бы только юморок, так еще и вечная претензия Генки на роль первой скрипки в семейном оркестре. Непонятно только, откуда вообще было взяться скрипке в нашем нескладном дуэте балалайки с волынкой? Однако я сочла, что семейная жизнь по своему скрытому замыслу как раз и должна создавать человеку трудности, которые нужно геройски преодолевать. А в награду за это благодарные отпрыски соорудят на моей могиле большое гранитное надгробие. И посему следует отказаться от дальнейших поисков идеала и смириться с некоторыми особенностями мужниной натуры, стоически обеспечивая в доме шаткое равновесие.
Благодаря моей пластилиновой податливости уже через год после свадьбы каждый из нас прочно осел в своем социально-пространственном измерении, разделив бытие, как водится, на идеалистическое и материалистическое начала. Идеалистический компонент вместе с его богемными тусовками, философскими изысканиями и яркими бликами в бокалах шампанского, естественно, достался моему супругу. А вот забота о семейном достатке, строительство дома, равно как и текущие проблемы его ресторанов, как-то сами по себе осели на мои плечи, где постоянно и пребывали вплоть до моего знаменательного визита к гинекологу, в результате которого Генка был с позором выдворен, а я подала на развод.
И вот теперь эта наглая сволочь, ставшая причиной моей прибавки в весе в размере семи килограммов, заявляет, что мы должны разделить мой дом! Фиг ему, а не дом! Еще судом вздумал меня пугать… Пусть попробует со мной судиться! Голым в Африку пойдет!.. Причем именно пойдет, а не поедет! Ведь именно я дала ему львиную часть денег на «Мерседес», что без труда можно будет доказать в суде.
Я закончила наконец разбирать почту и бросила усталый взгляд на часы. Мой кофе готовится уже никак не менее получаса. Рука сама собой потянулась к кнопке селектора.
– Антонина! Я дождусь когда-нибудь кофе?!
Спустя несколько минут моя «английская королева», балансируя подносом, вплыла в кабинет и с порога непринужденно произнесла:
– Незачем так кричать, Анна Дмитриевна. Вот ваш кофе. А вы сегодня прекрасно выглядите… и костюм у вас очень элегантный.
Я едва не заревела от отчаяния. Помимо прочих своих «достоинств», эта долговязая дура нахваталась где-то психологических примочек и теперь, по всей видимости, собирается меня «лечить». Приемчик – старый как мир: начальник намеревается устроить абсолютно заслуженную головомойку; чтобы отвести от себя удар, следует выдать ему обезоруживающий комплимент. Пускай попробует после этого голос повысить!
Проглотив психологическую пилюлю, я наполнила интонации вежливостью и принялась вслух производить простейшие математические расчеты:
– Кофеварка запрограммирована на пятиминутный цикл работы, правильно?
– Так, – согласилась секретарша.
– Еще пять минут на то, чтобы налить кофе в чашку и размешать сахар. То есть в сумме получается десять минут, так?
– Наверное…
– Тогда объясните, пожалуйста, почему мне приходиться каждый раз дожидаться кофе по полчаса?! – На этой фразе я взревела, отбросив в сторону психологические реверансы без малейших угрызений совести. – И почему так трудно припасти к кофе хоть какую-то завалящую булочку?!
– По поводу булочек мне никто распоряжений не давал! – завизжала в ответ каланча. – И вообще, у меня, между прочим, степень магистра по экономике и восемь месяцев стажировки в Штатах, а кофе варить я не нанималась!
– Печатать ты тоже не нанималась?! – рявкнула я, почему-то перейдя на «ты». – Или в твоей Америке специально учат набирать по полстраницы в час?..
– Да какой нормальный человек твой почерк разберет? – проорала она в ответ, тоже перейдя на «ты». – С таким почерком не секретаря нанимать надо, а дешифровщика!
Зря она так сказала, зря – и все тут. Даже не знаю, как это у меня получилось… Вероятно, виной всему стала недавняя разборка с Генкой и еще в придачу пустой желудок. В общем, шариковая ручка, которую я в тот момент машинально теребила в руках, вдруг абсолютно неожиданно полетела в секретаршу. Конечно же, я совершенно не думала ее бросать! Мне никогда в жизни не приходило в голову бросать в собеседников какие-то предметы. Даже в перепалках с бывшими супругами удавалось прекрасно обходиться словами.
Но факт остается фактом: ручка описала дугу и, к моему ужасу, угодила Антонине прямо в грудь. Девушка возмутилась всей своей костлявой громадой. Мне показалось, что даже остренькие кончики ее ушек встали дыбом.
Повисла секундная пауза, после которой чашка с кофе, которую секретарша держала на подносе, полетела в мою сторону, сопровождаемая боевым кличем ирокезов: «А-а-а-у-у-у!!!» Мне удалось увернуться, и чашка угодила в мое кресло, украсив светлый велюр отвратительным бурым пятном. Над головой Антонины немедленно просвистел мой калькулятор, в ответ она швырнула в меня блюдцем. И понеслось…
Под руку мне весьма удачно подворачивались мелкие канцелярские принадлежности, в изобилии разбросанные на моем столе. У секретарши же запас боеприпасов на подносе быстро иссяк, и ей пришлось переместиться к стене. Там как раз стояли стеллажи, заваленные всевозможным офисным хламом.
Предметы беспорядочно рассекали пространство кабинета, при этом практически не достигая целей. И, кстати, вовсе не потому, что мы обе старательно уворачивались, а скорее оттого, что вся сила нашего обоюдного гнева с лихвой выплескивалась в саму процедуру бросания, давая возможность взбудораженным нервишкам малость разрядиться.
– Девочки, а чего это вы тут делаете? – Мы разом повернули головы и обнаружили на пороге кабинета офонаревшего Толика Оглоедова, начальника юридического отдела. Сложно сказать, как долго он наблюдал баталию, но выражение его физиономии говорило о том, что парень уже успел получить порцию неизгладимых впечатлений.
Напрасно дорогой Толик Оглоедов нас побеспокоил, ой, напрасно! Известно ведь: двое дерутся – третий не мешай. Нет бы потихоньку ноги унести! Предметы, ранее беспорядочно летавшие по кабинету, разом изменили траекторию полета и со стопроцентным попаданием обрушились на голову несчастного начальника юридического отдела. От неожиданности тот легонько взвыл и, прикрывая голову руками, выбежал из кабинета, громко хлопнув дверью.
Потеряв из виду цель, и я, и Антонина замерли в нерешительности.
– А меня муж неделю назад бросил. К моей лучшей подруге ушел, козлина! – совершенно неожиданно выдала секретарша и медленно сползла на пол, привалившись спиной к столу. Она закрыла лицо руками, вслед за чем раздались сдавленные рыдания.
– А я своего кобеля сама выгнала. – Я присела на корточки возле нее. – Между прочим, уже второй раз.
– Второй раз его выгоняешь? – всхлипывая, уточнила девушка.
– Нет, второго мужа выгоняю. Страшно только в первый раз разводиться. Потом привыкаешь. Вот у меня подруга уже четыре раза замужем побывала, и это только те браки, которые она официально регистрировала.
– Он меня тощей кобылой обозвал… И еще сказал, что я по натуре прирожденная старая дева… – заголосила Антонина.
– А мой хочет дом разделить. Но ведь все – от проекта до последнего цветочного горшка – мною выстрадано. И деньги на строительство нам мой папа давал. – От такой несправедливости мне стало себя ужасно жалко, и слезы градом покатились из глаз.
– Все мужики сволочи-и-и…
– Подлю-ю-ю-ки-и-и…
Толик Оглоедов, одолеваемый нечеловеческим любопытством, минут пятнадцать бесцельно шарился по офису. В результате любопытство-таки одержало безоговорочную победу над инстинктом самосохранения. Он на цыпочках подкрался к кабинету и, приложив ухо, прислушался. Никаких громких звуков внутри не раздавалось. Начальник юридического отдела тихонечко нажал на ручку, и дверь бесшумно отворилась.
Открывшаяся картина поразила бедного юриста больше, чем предшествующее побоище. Начальница и ее новая секретарша, обнявшись, сидели на полу возле стола и рыдали навзрыд. Толик осторожно затворил дверь. «Пожалуй, здорово, что я не женился. Женская душа – потемки», – размышлял он, возвращаясь к себе в кабинет.
– Вот, возьмите, Анна Дмитриевна. – Секретарша протянула мне две маленькие оранжевые капсулы. – Это мне двоюродная сестра привезла из Германии. Очень хорошее успокоительное средство.
Я послушно взяла у Антонины лекарство и достала из бара минералку.
Мы уже немного пришли в себя, однако выбираться из кабинета с опухшими от слез лицами не торопились. К тому же надо было хоть чуть-чуть прибраться: мой кабинет походил на спальню в детском лагере после боя подушками.
– Ты, кажется, хотела пораньше уйти домой? – вспомнила я, когда разбросанные предметы заняли свои привычные места.
– Ой, да. Мой сегодня в шесть должен за вещами приехать… Вы одну капсулу сейчас примите, а вторую перед сном. Будете крепко спать и цветные сны смотреть.
– Спасибо, – машинально ответила я. Девушка простилась и выскользнула из кабинета.
Я налила воды в чудом уцелевший во время битвы стакан и, на секунду задумавшись, запихнула в рот сразу обе оранжевые пилюли для ускорения успокаивающего эффекта. После чего достала из сумки косметичку и принялась рисовать себе лицо. Результат меня не слишком обрадовал, но зато позволил покинуть, наконец, кабинет, без опасения напугать до полусмерти сотрудников.
Сначала я занесла почту в бухгалтерию, затем, как ни в чем не бывало, заглянула с корреспонденцией в юридический отдел и, естественно, тут же наткнулась на Оглоедова, до сих пор пребывающего под впечатлением. Он смерил меня подозрительным взглядом и осторожно спросил:
– Производственное совещание с секретаршей закончилось? Она жива?
– Отправилась домой зализывать раны.
– Пожалуй, ты изобрела новый способ укрощения персонала. Не хочешь ли запатентовать?
– Отвяжись, Оглоедов, без тебя тошно. Кофе угостишь?
Не дожидаясь приглашения, я проследовала в его кабинет и плюхнулась в удобное кожаное кресло. Начальник юридического отдела распорядился насчет кофе и устроился напротив меня.
Толик Оглоедов – один из немногих сотрудников компании, с которыми, помимо работы, меня связывают теплые приятельские отношения. Вот и сейчас я почувствовала острую необходимость в его моральной поддержке.
По поводу фамилии Толика наш персонал слагает легенды. Дело даже не столько в самой фамилии – в штате имеются и куда менее презентабельные варианты: чего стоит, например, Тугоухов или Записяный. Просто сам главный юрист воспринимает свою фамилию слишком неоднозначно. С одной стороны, он гордится своими древними дворянскими корнями и даже повесил на стене кабинета свое генеалогическое древо. Если верить последнему, род Оглоедовых ведет свою историю со времен Рюриковичей. Но с другой стороны, Толику, конечно же, совершенно ясно, что его тучная комплекция в комбинации с красноречивой фамилией не может не вызвать насмешек у окружающих. И оттого он испытывает жесточайший дискомфорт при любом новом знакомстве. Не исключено, что именно по этой причине его отношения с женщинами обычно заканчиваются, так и не успев начаться.
– Оглоедов, признавайся, у тебя наверняка где-нибудь припрятана булочка, – потребовала я, как только офис-менеджер принесла кофе.
– Опять забыла пообедать? – укоризненно уточнил начальник отдела.
– И еще Генка приходил ругаться. А потом секретарша-дура…
– Похоже, день у тебя действительно не задался. Видок у тебя – краше в гроб кладут. Ехала бы ты домой.
– До конца рабочего дня еще сорок минут.
– Наплюй. На хозяев режим работы в приличных конторах не распространяется.
– Не скажи. Никогда не следует подавать дурной пример подчиненным, – искренне возмутилась я. – Рыба, как говорится, гниет с головы.
– Думаешь, тебе удастся предотвратить процесс гниения в коллективе посредством метания в работников офисных принадлежностей?
– Между прочим, метание предметов было двухсторонним.
– Даже трехсторонним, – уточнил Толик, – если учитывать ваши точные попадания в мою голову. Мне, кстати, уже давно не нравится твое душевное состояние.
– Посоветуй мне еще к психиатру обратиться.
– Не к психиатру, а к психотерапевту, это, между прочим, очень разные специальности.
– Какой ты умный, – фыркнула я.
– Действуя менее кардинально, я бы порекомендовал тебе провести пару недель на экзотических островах. По-моему, это то, что нужно.
– Брось, я уже забыла, когда вообще в отпуске была, а ты говоришь «две недели».
– Странный вы народ – бабы, – принялся воспитывать меня Оглоедов. – Сначала загоняете себя, как скаковые лошади, а потом удивляетесь, откуда нервные срывы. Проведи еще лет пять без отпуска, и тогда уж тебе точно потребуется консилиум психиатров.
Он извлек из стола пачку печенья и положил у меня перед носом. Мы выпили кофе, а я ухитрилась при этом сгрызть практически все печенье. Желудок на время успокоился, сосредоточившись на процессе переваривания.
Оставив Толику его часть почты, я было направилась к себе, но меня перехватил папин секретарь и сопроводил к нему в кабинет. Как обычно в конце рабочей недели, у папы накопилась ко мне масса неотложных вопросов. На их обсуждение ушло около двух часов. Примерно в половине восьмого я не выдержала и тонко намекнула на толстые обстоятельства: работа работой, но ведь и отдыхать людям когда-нибудь нужно. Папа повздыхал, но все же с делами мы покончили. Пообещав заскочить в гости на выходных, я вернулась в свой кабинет за вещами.
Внезапно навалилась дикая усталость. Крохотный офисный диванчик под стенкой принялся предательски гипнотизировать меня мягкой обивкой. Преодолев искушение задремать хоть на минуту, я вызвала водителя и уже направилась к двери, когда зазвонил мой мобильный.
– Анька! Ты где? – проорала в трубку моя лучшая подруга Лариска Ежова, то есть, пардон, Котляренко по бывшему четвертому мужу. Что за идиотская привычка – каждый раз брать фамилию супруга?!
– Собираюсь ехать домой и умереть там до завтра.
– Летальный исход отменяется! Я должна тебя кое с кем познакомить.
– Только не это, – взмолилась я, предвидя самое худшее. – Не смей мне говорить, что ты опять выходишь замуж!
– Ну, нет, до этого дело пока не дошло, но все может быть… Он – такая лапочка и, кажется, влюблен по уши.
– Имей в виду, у меня больше не хватит фантазии на новый фасон свадебного платья.
Мои таланты модельера полностью исчерпали себя на четвертом Ларискином замужестве. Почему-то именно на меня подруга обычно всегда возлагает обязанности по обеспечению сногсшибательного туалета. В последний раз, по всеобщему мнению, я превзошла сама себя: в день свадьбы невеста была просто неотразима. Но даже это не смогло уберечь подругу от очередного скоропалительного развода.
– Не переживай по поводу платья, – попыталась она меня успокоить, – я решила, что пышных церемоний больше не будет. А тебе сегодня все равно не удастся отвертеться. Дуй домой – переодевайся. В девять мы ждем тебя в «Карибах».
– Я устала… – попробовала сопротивляться я, но меня тут же прервали.
– На том свете отдохнешь, – хохотнула Лариска. – В девять часов, и не смей опаздывать! – Она повесила трубку.
Ну что с ней поделать! Выходить замуж, кажется, вошло у моей подруги в привычку. Неужели ей до сих пор непонятно, что такие редкие экземпляры, как она, в неволе не живут. Уже через месяц после очередной свадьбы у нее начинается жесточайшая депрессия, а еще через месяц она сбегает от супруга в неизвестном направлении. Вернувшись спустя неделю-другую с золотистым загаром и загадочным блеском в лазурных глазах, Лариска немедленно подает на развод. Причем ее мужья, успевшие за короткий срок с лихвой наглотаться прелестей семейного счастья, с готовностью расстаются с изрядной долей своего имущества в обмен на право по-прежнему наслаждаться радостями холостяцкого быта. Полученные таким образом средства позволяют ей вести вполне безбедное существование вплоть до следующего свадебного марша.
Но было бы неверно обвинять мою подругу в корысти. Лариска всегда выходит замуж исключительно по чистой любви. Просто по природе ей необходимо слишком много жизненного пространства, а это никак не укладывается в идеологию домостроя, которую мужчины, как правило, подменяют термином «семья». В свободное от супружества время Лариска пописывает статейки культурологического содержания, которые иногда даже печатают в толстых глянцевых журналах. А еще ухитряется рисовать акварелью премиленькие пейзажики с сельскими домиками (не более трех-четырех в год), заставляя окружающих стекать в осадок перед ее гениальным творчеством. Художественной ценности ее картинки, естественно, не представляют никакой, такие произведения обычно оценивают по формуле: рубль – штучка, три рубля – кучка; и, будучи искусствоведом по образованию, Лариска этот факт в глубине души прекрасно осознает. Но это ничуть не мешает ей считать себя художницей и требовать всеобщего почитания. Впрочем, несколько ее творений, преподнесенных мне в качестве презентов, неплохо вписались в интерьер моего дома. По мне, такие наивные этюды куда более уместны в жилых помещениях, чем претенциозные изыски авангардистов.
