Текст книги "Убить Герострата"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Шрам отшвырнул Корнилова на тахту, и тот, словно Покатигорошек, закатился в уголок.

– Ты, сучка, диск у тебя, я знаю! Гони по-хорошему – или...

Он попытался схватить меня за волосы, но я увернулась. Тогда он сгреб меня за футболку на груди. Паршивый китайский трикотаж, не сопротивляясь, треснул. То ли бандюк предпочитал Памелу Андерсон, то ли его полностью захватила другая цель, но то, что было под футболкой, его не заинтересовало. Я изловчилась и укусила его за руку. За что сразу же получила по физиономии.

От боли я на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, на меня таращилось дуло. Прямо как за гаражом. Дежавю!

– Вот сейчас вышибу тебе мозги, а потом уже буду обыскивать! – с какой-то ласковой радостью пообещал Шрам.

Ребята, да он не шутит! Палец на курке, а рожа – как у естествоиспытателя. Господи, Отче наш!..

Слова молитвы вдруг напрочь выпали из моей головы. Я снова зажмурилась. Выстрел показался очень громким. У меня даже уши заложило.

Как это уши заложило? Я что, еще жива? Или уши закладывает, когда умираешь? А почему тогда не больно? Или когда умираешь, боль уже не чувствуешь? А почему так тяжело? Или меня похоронили живой и это земля давит?

Я осторожно приподняла веки, тяжелые, как у Вия, и завизжала, словно резаная – на этот раз язык не подвел.

И обрывки футболки, и руки, и, наверно, лицо, были обрызганы кровью. Только не моей, а Шрама. Я сидела, привалившись спиной к тахте, а поперек, у меня на коленях, лицом вниз лежал он. Впрочем, лица у него, собственно, не было. И затылка тоже. По стене сползали омерзительные серо-красные клочья.

Я медленно перевела взгляд на тахту. Герострат двумя руками зажимал рот. Наверно, когда он в Сочи вывалился из машины, то в первую очередь похвалился ужином. Надо же, какой чувствительный! Мне было противно, но тошноты почему-то не наблюдалось.

Стоп! Алла, ты соображаешь, словно у тебя мозги в хвосте, как у динозавра. Кто же это шляпку стибрил, то есть старушку убил?

Со второго этажа на чердак ведет не настоящая лестница, а что-то вроде деревянного трапа изрядной крутизны. А в полу мансарды дыра, в которую я когда-то постоянно боялась провалиться по неосторожности. Так вот из этой самой дыры по пояс, как бюст на родине героя, возвышался самый типичный браток – бритый почти наголо, с маленькими глазками и приоритетом жевательного аппарата над мыслительным. Бицепсы под серым пуловером тоже впечатляли. Как и пистолет в руке. Ну очень большой!

Я таращилась на него, а он на меня. Как удав. “Обезьяна, смотри мне в глаза...”. Наконец он решил закончить подъем, но я тоже очнулась, за руку сдернула Корнилова с тахты, вскочила на подоконник и прыгнула вниз. Поскольку Андрея я не отпустила, он был вынужден последовать за мной.

Да, с тех пор, как я проделывала эту штуку в последний раз, весу во мне прибавилось, и пятки, принявшие удар на себя, это подтвердили. Ничего, у Акунина Фандорин с пятого этажа прыгал. Или с четвертого? Ну, неважно.

Сползать, как раньше, по столбику я не стала – уж больно они ветхо выглядели. Разжала руки и рухнула в кустик декоративной полосатой травы с длинными колосками. С другой стороны аналогичную операцию проделал Герострат. Не сговариваясь, мы дернули в сторону леса.

Когда-то наш участок был в поселке крайним и соседи наблюдались только с одной стороны, справа. Теперь и слева вырос теремок, и через дорогу. Но сзади был по-прежнему лес, где сосны густо чередовались с березами. Правда, в “мои” времена забора не было, только канавка. Валерка отгрохал самую настоящую крепостную стену, разве что без бойниц. Леших боится, что ли?

Я еще раз подумала, что адреналин – лучший допинг. Да разве в нормальном состоянии мне удалось бы вскарабкаться на отвесную стену высотой в два с половиной метра? Впрочем, Корнилов меня все равно опередил. Я еще только с пыхтением подпрыгивала, пытаясь подтянуться, а он уже был наверху. Наконец и я оказалась на гребне. Черт меня дернул оглянуться!

Качок был уже близко. Через окно он прыгать не стал, цивилизованно спустился по лестнице. Да, наверно, и не пролез бы. Теперь, когда я увидела его целиком, мне стало совсем не по себе. Жлобина под два метра. Настоящий Динамит, или как там нашего гладиатора зовут?

– Быстрее, Аля! – крикнул Андрей.

Я дернулась спрыгнуть, зацепилась за что-то штаниной и полетела вниз...

                                               * * *

Впрочем, до земли я так и не долетела. Хуже! Я повисла! Корнилов, прижав уши, вверх ногами удирал в лес. Вернее, это я висела вниз головой.

– Андрей! – заорала я. – Помоги!

Но подлый Герострат даже и не подумал оглянуться.

Покачиваясь на ветерке, я отстраненно думала о том, как быстро агрессия разворачивается в обратную сторону. Стоило мне подумать, что я могла бы удрать через окно и бросить его в лапах косорылого, как тут же он удирает сам, оставив меня висеть на заборе.

Я начала усиленно дергаться, пытаясь отцепиться, но не тут-то было. Может, расстегнуть штаны и вывалиться из них? Но тут из-за угла показался жлоб.

– Ага! – кивнул он с удовлетворением. – Висим.

Он вытащил мобильник и набрал номер.

– Да, я... Как раз вовремя, пришлось поработать. Парень в лес удрал. А девка на заборе висит... Да так, отдыхает... Нет, ни в коем случае. Зацепилась штанами. Пусть повялится на ветру... Да, жду.

Мордоворот захлопнул крышечку и, насвистывая, уселся рядышком.

– Слушай, – жалобно заныла я. – Сними меня, а? Я никуда не убегу, честное слово! Мне так неудобно. У меня кровоизлияние в мозг будет!

Не говоря ни слова, он обхватил меня за задницу, приподнял и... повесил снова. Только уже вверх головой. Видимо, в заборе был какой-то выступ или штырь, за который я крепко зацепилась поясом джинсов. Теперь я уже не могла даже вылезти из штанов. Только висеть, как Буратино на дереве. Или нет, как Буратино, я висела сначала, а теперь... Как не знаю кто!

– Слушай, я в туалет хочу! – заголосила я снова. – Не могу терпеть!

– Писай в штаны! – разрешил этот гад. – Я отвернусь.

Вот спасибочки-то! Не дождешься!

– И долго мне так висеть?

– Ну... С полчаса повисишь. Шеф приедет – решит, что с тобой делать. Уж больно ты шустрая. В окно сиганула, на забор залезла. Нет, так мне спокойнее.

Он грыз травинку и насвистывал. Я извивалась, как змей. Не для того, чтобы отцепиться – тут я сразу поняла, дело дохлое, а чтобы устроиться поудобнее, поясница ныла просто безжалостно. Как-то мне в издательстве попалась забавная брошюрка, что-то вроде пособия для заложников. Мы с девчонками ее изучили и пришли к выводу, что все это просто тень, которую хрен отбрасывает на другие растения. Но теперь я усиленно вспоминала данные там рекомендации.

Так, на секс его явно не возьмешь, у таких весь тестостерон в мышечную массу уходит. К тому же мои прелести, торчащие из рваной футболки, его совершенно не заинтересовали. Надо завести спокойный, доброжелательный разговор и нащупать какие-нибудь общие моменты.

– Слушай, а как тебя зовут? – спросила я.

– А тебе зачем? – насторожился монстр.

– Да так. Скучно висеть. Ты хоть сидишь, а я... Давай поболтаем что ли. Ну так как?

– Петя.

– Пе-етя, – нараспев повторила я. – Петр. Хорошее имя. Мне нравится. А по отчеству?

– Петрович. У нас в роду все старшие сыновья – Петры. И мой отец, и мой дед.

– А фамилия?

– Синёгин.

– А ты откуда? Не питерский? Что-то говоришь, вроде, по-южному.

– Не, я хохол. Из Кременчуга. Вернее, папа хохол, а мама русская.

Видимо, Петру Петровичу тоже было скучно. Что ж, продолжим.

– Петя, а у тебя жена есть?

– Нет.

– А девушка?

– Нет.

– Послушай, Петя, а может, ты меня отпустишь? – осторожно предположила я.

– Еще чего! Чтобы шеф из меня колбасу сделал?

– А тебе много платят?

– Достаточно. Или ты надеешься с моей помощью до банка добраться? Значит, диск у тебя. Угадал?

– Нет! – обиделась я. – Нету у меня никакого диска.

Переведя дух, я сделала еще один заход.

– Петя, – я старалась говорить как можно проникновеннее. – Петь, ну я же вижу, ты очень добрый. Отпусти меня, а? У меня папа тоже с Украины, – теперь я старалась говорить как можно более правдоподобнее. – Из Полтавы, почти твой земляк.

Петя не реагировал. Продолжая насвистывать, он плел из пяти травинок ремешок. Подумаешь, я умею и из пятнадцати. Только надо найти болотную траву с длинными стеблями-трубочками.

Прищурившись, я разглядела в вырезе его пуловера крестик. Православный или нет? Кажется, да.

– Петя, мы ведь с тобой братья... или сестры... Мы же оба православные. Неужели ты мне не поможешь?

– Я тебе уже помог, – нехотя буркнул Петя. – И, между прочим, грех на душу взял. Виси и помалкивай, балаболка!

Ну надо же, кто бы говорил! Грех он взял! Да у него, небось, таких грехов – полна кошелка. Или каждый раз на исповедь ходит?

Тогда я решила прибегнуть к последнему средству, хотя и рискованному. И заревела. Но Петя, похоже, был из тех мужчин, которых женские слезы приводят в ярость. Вот и Герострат из таких же... Эх, Корнилов, Корнилов...

– А ну засохни! – рявкнул мой страж. – Терпеть не могу плесень. Или заткнись, или узнаешь, где чирьи зимуют.

Где чирьи зимуют?! Да, такого в моем блокнотике не было! И где же это они, интересно, зимуют? На заднице?

Разве это я сказала? Я только подумала про блокнот.

Петр Петрович, бросив рукоделье, стоял навытяжку, а рядом с ним...

Когда-то в детстве я сочинила себе тип мужчин, которые мне должны нравиться. Разумеется, это должен быть высокий стройный брюнет, но ни в коем случае не кавказец, а что-то вроде синеглазого ирландца. Можно, с усами, но ни в коем случае не с бородой. Были там постулаты и об ушах, и о носе и так далее. Как водится, ни один из представителей противоположного пола, который мне нравился, под это описание совершенно не подходил. Мишка был хоть и высоким, но шатеном, а Герострат – и вовсе, сплошное недоразумение. Да и более мелкие увлечение тоже в схему не вписывались. Потом я уже плюнула на этот тип и давала мужчинам оценку исключительно по принципу “нравится – не нравится”.

Так вот один из “нравится” был американским киноактером. Не слишком известным, хотя пару-тройку главных ролей все же сыграл, и, на мой взгляд, неплохо. Под мой “стандарт” он тоже не попадал. Волосы русые, глаза непонятного цвета, то ли серые, то ли карие, в зависимости от качества кинопленки. И рост средний. Но улыбка... За нее можно было простить даже неприятный голос (впрочем, скрываемый переводом) и ямчатый голливудский подбородок. Я смотрела на экран и таяла, как мороженое. Мишка злился: “Опять этот твой...”. Самое интересное, что в отличие от девчонок-психопаток, мечтающих выйти замуж за Киркорова или Леонардо диКаприо, я абсолютно не переносила свое отношение в реальность. Это было бы все равно что мечтать картину из Эрмитажа повесить у себя в спальне. Бывают, конечно, и такие, но я не из их числа.

Так вот, экземпляр, стоящий где-то на уровне моих ног, был как две капли воды похож на него. Хотя, нет, кое-какие различия все-таки обнаружились. Во-первых, он повыше. Если масштабировать по Петру Петровичу, где-то метр восемьдесят пять. И помоложе. Тому за сорок, а этому не больше тридцати пяти. Впрочем, может, он просто хорошо сохранился. Ну и голос – вполне приличный баритон.

– Петя, сними ее, – сказал он.

Петр с готовностью исполнил приказ и бережно поставил меня на землю.

– Стало быть, ваш друг, Алла Валентиновна, сделал ноги. И оставил вас висеть на заборе, – констатировал шеф – надо понимать, это был он.

– Как видите, – огрызнулась я. – И что?

– Да нет, ничего. Я думаю, здесь вам оставаться не стоит. Мадам Ладынина не успокоится, пока вас не достанет. Думаю, вы это уже могли понять.

Мадам Ладынина? Значит, в чем-то я была права. Так, кое-что уже прояснилось. Но слишком уж маленький лучик света в темном царстве.

– А вы кто такой? – моему напору мог позавидовать заяц, который, по выражению классика, плевал бульдогу в рожу. – Вам тоже нужен диск? Ну и обломайтесь! Нет у меня его. Не-ту! Что хотите со мной делайте. Можете, например, взять пистолет и застрелиться.

– Пример женской логики! – фыркнул Петюня. – Сначала говорит: делайте со мной что хотите, а потом предлагает застрелиться.

– Диск мне действительно нужен, – улыбнулся шеф. – Но не настолько, чтобы застрелиться или застрелить вас, как хочет Леночка.

– Леночка? Это Ладынина? – уточнила я: каждая копеечка в копилочку!

– Она самая. Знаете, Алла Валентиновна, я думаю, тот малосимпатичный субъект со шрамом по прозванию Крюгер – только авангард. Ладынина знает, где вы. Если он скоро не объявится или не позвонит, то прибудет подкрепление.

– Что вы предлагаете? Уйти в партизаны?

– Ну зачем же? Вы поедете со мной. Поживете на моей даче недельку. А там посмотрим.

– А...

– А ваш дружок пусть побегает. Никуда не денется, найдется. Диск-то у вас. Или вы знаете, где. А он – нет. Ребята здесь посмотрят, может, и объявится.

– Почему вы так думаете? – удивилась я.

– Интуиция.

Такие догадливые все! С ума сойти!

– У вас вещи еще есть какие-нибудь? – спросил шеф, деликатно глядя мимо моей драной футболки.

– В сумке. Только я туда не пойду. Там этот... труп.

– Петя сбегает.

Минут через пять Петр вернулся с сумкой. Пока я переодевалась, мужчины деликатно сделали вид, что отвернулись.

– Прошу, – шеф кивнул на стоящую неподалеку черную “Ауди”, совсем такую, как мне когда-то хотелось.

– Куда собаку девать? – спросил Петя.

– Не знаю. Отнеси пакеты с кормом в будку. Только открой. Пусть ест, пока не лопнет. Через пару дней хозяин приедет. И дверь захлопни.

– Ничего себе будет ему подарочек! – хихикнул Петя. – Зайдет, а на чердаке – трупец.

– Так ему и надо! – жестко сказал шеф, усаживаясь на переднее сиденье. – Очень прискорбно, Алла Валентиновна, но ваш родственник... Кстати, кто он вам?

– Племянник, – буркнула я.

– Так вот, ваш племянник вас сдал за три копейки.

– За три копейки?! – не поверила я. – Да вы что?!

– Ну, не за три копейки, за три тысячи. Долларов.

Не могу поверить! Что для Валерки три тысячи долларов! Он с одного клиента больше получает. Так я и сказала. Шеф (черт возьми, как его называть-то? Надо же хоть про себя как-то обозначить. Шеф – глупо. Не звать же Биллом!) покачал головой.

– Мне кажется, тут дело, не в деньгах. Леночке еще ни один мужик не отказал. Не знаю, в чем тут дело. Может, у нее, прошу прощения, писька с колокольчиками. На мой-то взгляд, она не слишком симпатичная. Короче, вчера вечером некая дама зашла в банк и по доверенности сняла с питерского счета Ладыниной деньги. А утром встретилась с вашим племянничком и денежки отдала.

– Дама? – переспросила я, чувствуя, как неожиданно пересохло во рту. – Другая дама, не Ладынина?

– Другая. Среднего роста, брюнетка, длинноволосая. В черном плаще с серебряными вставками. Короче, Диана Каретникова, ваша соседка. Вы ведь ей звонили, просили помочь. Вот она вам и помогла.

Я откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

Вот так. Все меня предали. Корнилов, Валерка, Динка... Последнее почему-то было особенно больно. То, что Герострат – свинья, это я и так знала, он меня уже не раз подставлял. Валерка... Наверно, подсознательно я давно ждала от него какой-нибудь дряни, с тех пор, как он стал “новым русским”. А вот Динка....

И тут я вспомнила! Это было весной, перед 8 марта. Мы столкнулись в парадном, Динка доставала из почтового ящика газету и уронила на пол конверт. “Надо же, – сказала она, поднимая его и разглядывая со всех сторон, – Леночка объявилась. Двоюродная сестра. Наверно, открытка. Раньше каждый год приезжала, а как в Москву перебралась, совсем пропала”.

Тут была, правда, одна нестыковка. Если двоюродная Динкина сестра действительно Лена Ладынина, то почему Динка ни разу не упомянула, что ее родственники живут или жили в Сочи? Я бы непременно сказала. Но она не я. Может, для нее это было несущественно. Да чего гадать, все равно теперь!

Мы ехали уже очень долго, какими-то объездными дорогами. Мартышкино на юге, а судя по тому, что проехали через Белоостров, направлялись куда-то на северо-запад, к Выборгу. Город остался в стороне и позади. Я молчала. Говорить не хотелось. Да и о чем? Мне хотелось заснуть – и больше не просыпаться. Я чувствовала себя совершенно обессиленной, и мне было абсолютно наплевать, что будет дальше. Пусть меня убьют, выпотрошат, сделают чучело и поставят на комод. Если найдут такой большой комод, конечно.

Петя лихо крутил баранку, рискованно шел на обгон и беззлобно матерился, когда кто-то мешал это сделать. Слушая его, я вспомнила главного редактора нашего издательства. Пятидесятилетняя дама, толстая, как пароход, всегда неряшливо и безвкусно одетая, она так изысканно и элегантно ругалась матом, что это совсем не воспринималось как ругань, скорее как комплимент. Петя был чем-то похож на нее. Удивительно, но теперь, когда я узнала, откуда ноги растут, он уже не казался мне тупым противным дебилом. Наоборот, в нем проступило даже что-то симпатичное. Например, он очень забавно морщил широкий, слегка вздернутый нос и выпячивал толстую нижнюю губу. К тому же Петя действительно спас меня от косорылого Крюгера. Которого, надеюсь, назвали в честь незабвенного Фредди, потому что он никогда не стриг ногти.

– Алла Валентиновна, вы есть не хотите? – вежливо поинтересовался шеф. – Тут кафе неплохое будет скоро.

Есть я не хотела, а вот в туалет – ну очень. И, наверно, слишком красноречиво ерзала.

– Хочу! – ответила я.

Через пару километров показалась заправка, а рядом стеклянный павильончик. Петя, описав лихой вираж, затормозил у входа.

– Где тут... руки помыть? – деловито поинтересовалась я.

– Петя проводит. Я вам закажу что-нибудь съедобное.

А может, Петя мне еще и зад подотрет? Страхуют, чтобы не сбежала? Правильно делают. Мелькнула ведь мысль такая, но тут же ушла. Куда бежать-то? Леночке в лапы? Такая зараза из-под земли выроет.

Когда я вернулась в зал, шеф сидел за столиком и жевал кусок хлеба. В этой “стекляшке” он смотрелся каким-то чужеродным пятном. Я еще раз критически осмотрела его – да, как корову на базаре. Обычно это делали мужчины по отношению ко мне, так что теперь моя очередь. Пусть даже без всякой практической надобности.

А что, ничего мужчинка! Волосы густые, расчесаны на косой пробор. Когда я сидела позади него в машине, то разглядела едва заметную, особенно на солнце, седину. Прямой красивый нос, четко очерченный рот. На щеках уже проступила легкая тень вечерней небритости. Глаза большие, карие, теплые. Если присмотреться, в уголках тонкие морщинки, словно иглой процарапанные. Когда он улыбается, морщинки становятся заметнее. Да, улыбка такая же, как у моего киношного предмета. Совершенно невероятная! Фигура... Хорошая фигура. А в детали вдаваться не будем. Легкий серый костюм, дорогой, надо думать, бледно-голубая рубашка без галстука, ворот расстегнут на одну пуговицу.

Алла, чтобы забыть Герострата, ты просто обязана в него влюбиться!

Дура что ли?! Вот только бандюков мне для полного счастья не хватало. Кто еще, спрашивается, больший траблмейкер?

Молчу, матушка, молчу!

– Как вас зовут? – поинтересовалась я, когда молчание стало просто тягостным – заказ все не несли.

– Антон, – ответил он. – Владимирович, если хотите.

– Хочу, пожалуй, – кивнула я. Пусть будет Владимирович. Нечего слушать всякий внутренний бред.

Наконец-то появилась толстомясая официантка в ядовито-синем коротком платьице и дурацкой кружевной наколочке на сахарной вате, заменявшей волосы. Она быстренько составила на стол тарелки с подноса, пожелала нам приятного аппетита и удалилась, неизящно задев Антона... Владимировича пышным бедром. Петя хмыкнул и уткнулся в тарелку с киевской котлетой.

Мне есть совсем не хотелось, и я лениво ковырялась вилкой  в салатнике, выуживая огурцы. Петя быстро управился со своей порцией и посматривал голодным взглядом на мою котлету, до которой я так и не дотронулась.

– На, ешь, – я пододвинула ему тарелку. – Я не хочу. Ты большой, тебе много есть надо.

Петя ломаться не стал и в полминуты уговорил котлетину, только масло брызнуло. Промокнув губы салфеткой, он посмотрел на меня с нежностью. Так смотрят на названного брата, который дал свою кровь для переливания.

Выковыряв из салата все огурцы, я запила их соком и снова отправилась в туалет – про запас. И снова мелькнула мысль о побеге. Но Петя стоял на страже у дверей. Терпеть не могу подобную манеру. Иногда случается такое, что люди, будучи в местной командировке, издают всякие разные звуки. Это, конечно, естественно, но...

Ехали мы еще минут двадцать, а потом свернули. Дорога была хоть и не асфальтированная, но достаточно ровная и укатанная. Она полого поднималась в гору. С одной стороны – только густой лес, а с другой сквозь сосны просвечивали клочки начавшего темнеть неба. На всякий случай я пыталась запомнить местность.

Когда мне было лет десять, мама серьезно заболела и вместо Питера отправила меня на месяц в пионерлагерь под Туапсе. Это был какой-то Бухенвальд! Мы жили в щелястых деревянных бараках, вместе с мышами и тараканами. При малейшем дождике с потолка начинало лить. Нас кормили перловой кашей на воде и жидким овсяным супчиком, заставляли ходить исключительно в шортах и пионерских галстуках. А еще два раза в день при любой погоде строем водили на море, до которого надо было идти минут сорок по чрезвычайно пересеченной местности. Не прошло и пяти дней, как я решила сбежать домой, но метров через двести окончательно и бесповоротно заблудилась. Пришлось колотиться в какой-то домишко и просить отвести обратно. С тех пор я всячески пытаюсь бороться с топографическим кретинизмом.

Вскарабкавшись на вершину холма, дорога круто свернула и начала спускаться вниз. Теперь справа, прямо под нами виднелось небольшое озеро. Там, где в воду смотрелись шатровые ели, она казалась черной, а в середине отливала синим бархатом. За деревьями прятались несколько особняков.

Через несколько минут мы подъехали к воротам одного из них. Петя посигналил, из окна кирпичной сторожки высунулась растрепанная рыжая голова. В два голоса заливались невидимые собаки, судя по тембру, не маленькие. Хотя… таксы тоже лают басом – и очень громко.

Заспанный парень в “городском” камуфляже, отчаянно зевая, открыл ворота, “Ауди” въехала во двор и затормозила у гаража. Мы с Антоном... просто Антоном вышли, а Петя нажал кнопочку на крошечном пульте и аккуратно въехал в поднявшуюся дверь.

Я крутила головой во все стороны, производя рекогносцировку на местности.

Участок, на мой взгляд, был мрачноват. Среди деревьев преобладали почти черные ели, как в сказках Гауфа. Ничего культурного, вроде яблонек или цветочков, не наблюдалось. Короче, дом в лесу. Только перед входом рос куст жасмина и была расчищена лужайка. Видно было, что за газоном тщательно ухаживают – ни мусоринки, травинка к травинке.

Сам дом... Не знаю, чего я, собственно, ожидала, наверно, чего-то роскошно-вульгарного, в стиле Ларисы и Валеры. Но коттедж оказался неожиданно скромным, хотя и немаленьким. Он напоминал жилища немецких бюргеров – солидные, практичные постройки на века. Два этажа, а сверху чердак, у которого на все четыре стороны выходили окна в треугольных фронтонах. Узкая вагонка наверняка скрывала солидную кладку и была выкрашена тем удивительным оттенком, который уже ушел от бледно-розового, но еще не пришел к светло-бежевому. Коричневая черепичная крыша, такая же коричневая каминная труба. А углы дома белые, подчеркивающие его стройность, и от этого он словно устремлялся вверх.

Собаки продолжали заливаться. И конечно, это были не таксы. Вдоль длинной проволоки бегал на цепи огромный кряжистый ротвейлер. Вокруг Антона скакала, приплясывая и улыбаясь, не менее огромная немецкая овчарка, похожая на комиссара Рекса. Антон потрепал псину между ушами, и овчарка упала на спину, задрав все четыре лапы. Но стоило мне сделать шаг поближе, она моментально вскочила и настороженно уставилась на меня, склонив голову набок.

– Спокойно, Лотта, Алла – своя! – сказал Антон, поглаживая ее по голове.

– А как зовут ротвейлера?

– Жутко. Спрайт. Но это не я придумал.

Я не стала уточнять кто. Может, охранники. В конце концов, наверняка у него есть жена, дети, любовницы. Подобные экземпляры редко исповедуют аскетизм. Но я ничего – слышите, Алла Валентиновна? – ничего не хочу знать. Положим, мне это безразлично.

– Пойдемте в дом. Здесь рано темнеет, деревья заслоняют небо. А как только стемнеет, с озера потянет холодом. Петя сейчас затопит камин. Любите сидеть перед камином?

– Люблю, – кивнула я. – Особенно в качалке. А Петя – ваш... бодигард?

– Можно и так сказать. Я выкупил его из чеченского плена. Не буду уточнять, за сколько.

– Как?

– Так. Его бабушка – моя бывшая классная руководительница. Отец – инвалид, мать – воспитательница в детском саду. И еще двое младших. Откуда у них деньги.

– И теперь он отрабатывает?

Антон не ответил, только посмотрел на меня, приподняв брови, и мне стало жутко стыдно. Горячая волна, как лава, стекала из-за ушей на лицо, шею и грудь. Наверно, у меня покраснели даже пятки. Говорят, только рыжие могут так отчаянно заливаться краской.

– С ума сойти! – присвистнул Антон. – Неужели еще не вывелись женщины, которые умеют краснеть?!

– Простите... Я сказала глупость.

– Прощаю, – улыбнулся он, и я поплыла...

Дура, очнись!

Мы вошли в просторный холл, который занимал большую часть всего первого этажа. Наверно, его использовали и как столовую, и как гостиную. На полу везде, сколько хватало глаза, расстилался темно-зеленый короткошерстный ковер, похожий на бархатный мох. Бежевые с зеленым обои, строгая коричневая мебель без всяких затей, на стенах несколько неплохих пейзажей. Нельзя сказать, что очень уютно, но и бежать отсюда с криками причины нет.

Петя возился у камина, перед которым стояли... с ума сойти! Две деревянные качалки с мягкими бежевыми сиденьями и спинками.

Когда-то у меня были три идиотские мечты: кресло-качалка, часы с кукушкой и кротовья шуба. Часы с кукушкой мне подарили, но они быстро стали действовать на нервы. Шуба из крота – я увидела такую в одном меховом салоне – оказалась омерзительно дорогой и напоминала плюшевую старушечью жакетку, скроенную из кусочков. А вот качалки – настоящие качалки! – мне как-то ни разу не попадались.

Как сомнамбула, я подошла к камину и плюхнулась в кресло. Антон и Петя смотрели на меня со снисходительными улыбками, как на избалованного ребенка.

– Кофе, чай, сок? – поинтересовался Петя. – Или, может, вино, коньяк, коктейль?

Похоже, он мастер на все руки: и телохранитель, и шофер, и дворецкий.

Я попросила кофе, Антон – апельсиновый сок. Он сел в другое кресло и, тихонько покачиваясь, смотрел на огонь.

– Вы расскажете мне? – спросила я.

– Что?

– Все. Я ничего не понимаю. Ну, почти ничего. Расскажите мне про эту Ладынину. Как ее девичья фамилия?

Антон повернулся к Пете, который возился над сервировочным столиком, расставляя чашки, стаканы, блюдца.

– Позови Лешу.

Петя кивнул, вышел и тут же вернулся с высоким худым мужчиной в серых брюках и черном свитере. От прямого пробора на его высокий лоб двумя полукругами спадала челка. Но самой выдающейся деталью в его облике, как в прямом, так и в переносном смысле, был кадык. Огромный, поросший светлым пухом, он словно жил на длинной жилистой шее своей собственной жизнью.

– Знакомьтесь, – сказал Антон. – Мой начальник службы безопасности, Алексей Олегович. А это...

– Знаю, – кивнул Алексей. – Здравствуйте, Алла Валентиновна. Простите, что так невежливо обошлись с вами в аэропорту. Просто не было другого выхода. Ведь добровольно вы бы не поехали, да?

Я тоже кивнула.

– Так это были вы? То есть ваши люди? – спросила я, повернувшись к Антону. – А что с ними стало, ну, когда машина...

– Ничего страшного. Водитель в больнице, парни дома отлеживаются. Леша, что знаем про Ладынину?

Министр охраны вытащил плоскую электронную записную книжку, нажал какие-то кнопки.

– Ладынина Елена Сергеевна, родилась в 1973 году в Сочи. Девичья фамилия – Стеклова. В Москву приехала года три назад. Работала на телевидении, ассистентом режиссера. За Ладынина замуж вышла в начале прошлого года, а в начале этого он с ней развелся.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что папа Ладынин поймал ее под мужиком, – ответил вместо Алексея Антон. – А точнее, под своим шофером. Она гуляла направо и налево, но все никак не попадалась, а потом то ли бдительность утратила, то ли супруг наоборот бдительность повысил... Ну и вышвырнул, как котенка. Поскольку они подписывали брачное соглашение, Леночка осталась без копейки. Хотя это и незаконно.

Так... Никакой Лены Стекловой я не знаю. Или ее знает Корнилов, или... не знаю что. Хотя...

– А как она выглядит?

– Где-то метр семьдесят ростом, примерно сорок четвертый размер. Волосы светлые, длинные, прямые, глаза серые. Больше никаких особых примет.

Ничего себе! Да под такое описание подходят десятка полтора моих сочинских знакомых, и с полдюжины питерских.

И тут я вспомнила: нелепый супермаркет, потом тупик, женщина в льняном платье... Неужели она? И Кирюша? Я то ли засмеялась, то ли захныкала, прикрыв лицо рукой.

– Алла Валентиновна, вы ведь не ели ничего, давайте поужинаем, а потом будем разговаривать.

Я вдруг почувствовала совершенно зверский аппетит и согласилась.

                                               * * *

Петя смотрел на меня, невежливо выпучив глаза и отвесив губу. Антон прятал улыбку в кулак. Я мела все, до чего только могла дотянуться: креветочный салат, жульен с грибами, судака в пивном тесте, ризотто. Даже никогда не любимые фаршированные баклажаны. Такого жора со мной не наблюдалось с того момента, когда Мишутка с чемоданом отбыл к родителям. Тогда я по-прежнему покупала продукты и готовила на двоих, но поедала все одна – и с гораздо большей скоростью.

Наконец утроба была набита под завязку. Не хватало только сыто рыгнуть и упасть под стол.

– Десерт? – поинтересовался Петюня.

Я только застонала.

– Тогда мезим-форте. Никогда бы не подумал, что такие субтильные девушки могут быть прожорливыми, как пираньи.

– Петя... – укоризненно протянул Антон, но глаза его смеялись.

Я хотела было обидеться, но не выдержала и тоже рассмеялась.

– Можете незаметно расстегнуть молнию на штанах и отползти на диван, – добавил он.

– В смысле? – оторопела я.

– Ну, так обычно делала моя сестра, когда объедалась. Отползала переваривать. Как удав.

Расстегнуть штаны я постеснялась, но на диван отползла. И моментально уснула.

Когда я проснулась, за окном было темно. Ну, почти темно. Что-то мерно шумело. Дождь! Так мягко шлепать капли могут только по хвое. Где-то далеко, на краю света, горел торшер, бросая круг света на потолок. Тихо-тихо звучала музыка, классический джаз. Рояльные синкопы падали гранеными шариками на хрусталь. Горько жаловалась труба. Хрипловатый негритянский голос жаловался в ответ. Мне тоже захотелось кому-то пожаловаться. Так захотелось, что даже слезы на глазах выступили.