Текст книги "Убить Герострата"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Петя отпил глоток и сморщился.

– Теперь я знаю, почему от тебя твой дружок сбежал. И муж тоже.

– Почему? – надулась я.

– Потому что ты готовить не умеешь. У тебя даже чай из пакетика какой-то мерзкий. И чашка не моя.

– Как это не твоя? Я видела, ты из этой все время пьешь, с собакой.

– Их две с собакой. Только у моей внутри темное пятно. Как бородавка. Я к ней привык.

Создателю мой правый! И я еще на что-то жаловалась, имея в мужьях такого расчудесного и всем довольного Михрютку! Подумаешь, ворчал иногда немного.

– Налить другой? В твою чашку с бородавкой? – кротко спросила я.

– Ладно уж, переживу, – снизошел он с такой миной, которая была равносильна кредиту на миллион долларов.

Осушив в два хлебка чашку, Петя передернул плечами, словно глотнул рыбьего жира. Я вздохнула с облегчением и стала ждать. Не прошло и двух рекламных роликов, как он начал отчаянно зевать и тереть глаза. Он напоминал мне ребенка, который в тяжелой борьбе с родителями обрел право посмотреть позднюю телепередачу и теперь отчаянно сражается с Морфеем. Еще не все экранные злодеи были побеждены, а Петя уже спал сладким младенческим сном, сопя и причмокивая губами.

Я поднялась наверх, собрала в кучу джинсы, майку, пуловер, затолкала все в полиэтиленовый пакет, добавила трусы, лифчик и носки. Натянула купальник и кроссовки – то еще зрелище! Накинула пляжный халат, но передумала – слишком светлый. Замоталась в парео, как бедуин в свою хламиду.

Мое окно выходило в сторону озера. Я напрягла свое сомнительное пространственное мышление: сможет ли меня кто-нибудь увидеть, когда я буду вылезать из окна? Пожалуй, от ворот эта сторона дома не просматривается. Ночью Лотта свободно бегает по всему участку. Какое счастье, что у нее начались дамские неприятности, иначе она бы непременно подняла хай: давай, мол, побегаем, поиграем! Как-то уж очень буквально псина поняла слова хозяина, что я “своя”. Спрайта с цепи не спустили, он сидит у ворот и тоскует, ему ни до чего дела нет. Петя спит в кресле, а вот Катя…

Если она посмотрит в свое окно, то прекрасно увидит все мои маневры. Рискуя сломать шею, я старательно пыталась рассмотреть, горит ли у нее свет. Время-то детское – всего одиннадцать, к тому же белая ночь. Похоже, я поторопилась, придется подождать.

От напряжения у меня не на шутку разболелась голова – вот она, не ко времени помянутая мигрень. “Ты даже в этом умудрилась выпендриться!” – удивлялся Мишка. У нормальных людей при мигрени болит всего полголовы, а у меня – целая. Как сказал врач, это бывает чрезвычайно редко, но все-таки бывает. Если я успеваю захватить приступ в зародыше, то помогают две таблетки аспирина и грелка на шею, но если момент ауры уже прошел – все, туши свет. В буквальном смысле слова. Только спать.

Сейчас аспирин пить было уже поздно, но лечь спать я тоже не могла себе позволить, поэтому снова отправилась в хозяйскую ванную. Не глядя схватила две таблетки, запила водой из-под крана и только тут сообразила, что слишком уж они маленькие. В ужасе я начала выгребать из шкафчика все подряд упаковки. Так и есть. Вот он, аспирин, целая пачка. А вот рогипнол. После моего набега на пластинке оставалось пять таблеток, а теперь только три. Мама дорогая, держите меня семеро! Что же теперь будет-то? Наверно, моя бедная голова специально дала рукам команду схватить не ту пачку, чтобы крепким сном задавить ненавистную боль.

Что же делать? Засунуть два пальца в рот, вызвать рвоту? Меня передернуло. Да и что толку, эта гадость всасывается почти мгновенно. Значит, придется бороться со сном.

Еще час я старательно таращила глаза, в которые впору было вставлять спички, пыталась делать гимнастику и без конца мыла лицо холодной водой. Помогало слабо. Надежда оставалась только на предстоящее форсирование водной преграды.

В начале первого свет у Кати все-таки погас. Я подождала еще полчаса и выбросила в окно пакет с вещами. Он упал как-то особенно громко, и я замерла в ужасе. Но все было тихо, только Спрайт тихонько поскуливал у ворот.

Процесс вылезания из окна я освоила еще в возрасте пяти лет, когда бабушка на даче в качестве наказания запирала меня в своей спальне. Правда, это был первый этаж, но с высокой стороны. Дело в том, что наш дом построен на пригорке, поэтому с фасада цоколь всего по пояс, а сзади – почти в человеческий рост, из-за чего кажется, что дом стоит, приспустив штаны.

Я села на подоконник, свесила ноги вниз и аккуратно перекатилась на живот. Крепко вцепившись руками, начала сползать вниз. Нащупала ногами… что? У двери это называется косяк, а у окна? Спать хотелось так, что в голове все путалось. Обдирая пальцы, ломая ногти, повисла раскорякой и снова поползла вниз. У нас в Мартышкино все было проще – я просто становилась на цокольный бордюрчик и прыгала на бабушкины маргаритки.

Наконец я разжала пальцы и кулем полетела вниз. Видимо, мое полусонное расслабленное состояние послужило амортизатором, потому что я даже не почувствовала удара. Постояла минуту, прислушиваясь. Потом перебежками рванула к озеру.

Если не ошибаюсь, мы свернули с шоссе под углом примерно в сорок пять градусов и поднимались в гору, плавно сворачивая вправо, в потом все так же вправо спускались, описывая полукруг. Дорога доходила до ворот, а потом начиналась ничейная полянка до самого озера, именно ее-то я и видела с пляжа. Но если я пойду по дороге, Гена непременно меня заметит. Там даже кустиков нет, только заборы с двух сторон. Хорошо, а как же тогда подъезжают к другим домам? Значит, есть еще какая-то дорога, которую я просто не видела или не заметила.

Так, слева, значит, поляна, а справа? Справа – соседний участок, потом еще один, а вот за ним, кажется, дикие заросли. Может, все-таки не весь берег буржуины на лоскуты порезали? Эх, попытка не пытка, а горе не беда. Рискнем, пожалуй.

Участок у Антона был не квадратный, а какой-то замысловатой формы, вроде трапеции, поэтому полоса пляжа оказалась не особенно большой, всего метров тридцать. Впрочем, может, и больше, я плохо определяю на глаз расстояния. Подойдя к решетке, я сняла кроссовки и платок, затолкала в пакет и перебросила его на соседний участок.

Дно понижалось плавно, и когда я оказалась у конца ограды, вода не доходила мне даже до груди. Холода я почти не чувствовала – все-таки наркоз действовал. Не хватало только уснуть прямо в воде и утонуть. Кое-как я перевалила на чужую территорию и побрела к берегу, стараясь не слишком шуметь. С трудом нашла свой узелок.

Здесь все было гораздо сложнее. У соседей Антона береговая полоса оказалась гораздо длиннее, а сам участок расчищен почти налысо. Если бы кто-то посмотрел в окно, то увидел бы меня – как на ладошке. Но, по счастью, все обошлось. Вот только ограда оказалась метров на пять длиннее.

Лишь бы голову не намочить. Неужели придется плыть? Вода дошла до груди, потом до шеи. Я собрала волосы, подняла их наверх, встала на цыпочки. Оставалось сделать всего пару шагов.

Все десять лет в школе я стояла на физкультуре последняя и очень по этому поводу переживала. Ребята в классе, как назло, подобрались рослые, и все это было похоже на строчку с точкой. Мне безумно хотелось вырасти, ну хоть на несколько сантиметров. Чего я только не делала! Висела на турнике, занималась растяжкой, сидела на “протеиновой” диете, которая якобы способствует росту костей – все без толку. Напрасно мама говорила мне, что мышь копны не боится, я все равно ненавидела себя и считала уродливым недомерком. Ведь и узкие брюки, и мини гораздо лучше сидят на длинноногих. И только появление Мишки излечило меня от этого дурацкого комплекса. Настоящим бальзамом на мои раны были злобно-завистливые взгляды длинных девиц, когда мы шли с ним по улице: какая-то малявка отхватила такого парня! Да и на дискотеке я никогда не подпирала стенку, потому что, как было сказано в “Двенадцати стульях”, даже самый плюгавый парень рядом со мной выглядел могучим мужем. Короче, последние двенадцать лет мне не приходилось жалеть о своем росте. За исключением редких случаев – таких, как сейчас.

Может, попытаться повиснуть на прутьях ограды? Мы так делали в Сочи, перебираясь с одного ведомственного пляжа на другой. И тут – о счастье! – под ногой оказался камень. Я встала на него, перебралась на ту сторону, оттолкнулась посильнее и прыгнула на мелководье.

Пакет на этот раз упал в кусты смородины. Только я нагнулась за ним, как откуда ни возьмись ко мне бросился белый пушистый щенок. Он крутился и вертелся, подпрыгивал, пытаясь лизнуть меня в лицо, и заливисто тявкал.

– Да тише ты! – зашипела я, пытаясь схватить его.

– Пусенька! Где ты? – раздался противный женский голос. – Идем скорее с мамочкой спать в постельку.

Щенок бросился к мамочке со всех ног, где-то хлопнула дверь, все стихло. Я без сил опустилась на землю. Сердце колотилось так, словно сейчас выскочит. И при этом смертельно хотелось спать. Может быть, подремать здесь, хоть полчасика…

Алла, подъем!

Еле-еле переставляя ноги, я добралась до следующей ограды. За ней действительно оказался лес. Сориентировавшись на местности, я сообразила, что если пойду прямо, то выйду на шоссе, примерно в том месте, где от него отходит грунтовка.

Последний переход дался мне особенно тяжело. Нет, ограда оказалась не слишком длинной, и я зашла в воду всего по грудь, но дно здесь было илистым, под ноги то и дело попадались коряги. Да и берег топкий. Понятно, почему никто не захотел тут селиться.

Я стащила с себя купальник, кое-как обтерлась скользким шелковым платком, быстро оделась. Купальник и платок затолкала обратно в пакет и засунула под куст. Итак, первый этап пройден успешно. А вот что дальше? Об этом я пока старалась не думать. Для начала надо выйти на шоссе.

Впрочем, это удалось мне не сразу. Потому что я чуть не утонула в болоте. Если бы не белая ночь, ни за что бы мне не догадаться, что симпатичная лужайка – самая что ни на есть настоящая трясина. А так только по колено провалилась.

Когда я выбралась наконец на шоссе, уже светало. То есть становилось еще светлее. Болото пришлось обходить очень долго и по непролазным зарослям. Вид у меня после этого был такой, что ни одна машина рядом со мной не остановилась бы. Даже с грязными намерениями. Потому что я была еще грязнее. А спать хотелось – просто не передать. Только теперь я смогла постичь солдатское “идешь – тихонечко спи”.

Впереди показался павильончик автобусной остановки. Вопреки обыкновению это был вполне приличный павильончик, даже со скамеечкой и расписанием, из которого следовало, что ближайший автобус появится примерно через час. Впрочем, у меня все равно не было денег.

Упав на лавку, как куль с сырым тестом, я задумалась: а что же дальше? Может, все-таки пойти и сдаться в милицию? Если Герострат думает, что я и дальше буду решать его проблемы, пусть застрелится. Не слишком мне эта идея нравилась, если честно, но все же из двух, а точнее, из многих зол приходится выбирать меньшее. Найду этого, как его, капитана Зотова, все расскажу. И про Герострата, и про Ладынина, и про его мерзкую женушку, и… про Антона?

А в чем, собственно, дело? Да, и про Антона тоже. Пусть богатые тоже поплачут.

Вот только сначала надо в город попасть. Может, на электричке, зайцем? Кто бы еще сказал, где здесь железная дорога.

Мысли путались. Глаза закрывались. Зевота отчаянно раздирала рот. Всего полчасика. Ну пожалуйста. Петя спит, Антон тоже спит… у своей Маши. И я посплю. Только полчасика…

Они приснились мне оба – и Андрей, и Антон. Оба просили прощения, стоя на коленях. Я злобно усмехалась. А потом пришла Динка и закатила мне пощечину.

– Что с вами? Вам плохо?

Я с трудом разлепила глаза. Молодой светловолосый мужчина в спортивном костюме сидел передо мной на корточках. Моя левая щека горела – видимо, он слишком усердно пытался привести меня в чувство. Рядом стояла голубая “шестерка”, из которой выглядывала женщина лет тридцати.

– Просто… просто я уснула, – язык отказывался слушаться, все тело задеревенело.

Солнце поднялось уже довольно высоко, было не меньше восьми утра. Сколько же я проспала?

– Может, вас подвезти? – спросил мужчина.

– У меня денег нет, даже на автобус, – пробормотала я.

– Ничего страшного. Поднимайтесь. Давайте я вам помогу.

Он кое-как втащил меня в машину, подвинув спавшего на заднем сиденье мальчика лет шести. Мальчишка поднял голову, посмотрел на меня круглыми, как у совы, глазами и снова упал, пристроив лохматую макушку мне на колени.

– Что с вами случилось? – спросила сидящая на переднем сидении женщина.

– Я… я ушла от мужа, – с трудом выдавила я, но после первой фразы вранье уже давалось легче. – Застала его с другой женщиной на даче. Он меня чуть не убил, еле убежала. Шла ночью по лесу, заблудилась, в болото забрела. Ни денег, ни ключей от квартиры, ничего. Не знаю, что буду делать.

– Идите к родственникам, к друзьям. В милицию, в конце концов, – посоветовал мужчина.

– Что вы, – горестно вздохнула я. – Родственников у меня нет, друзья… Это все его друзья или их жены. А в милицию… Он знаете какой… У него вся милиция знаете где?

– Что же с вами делать? – призадумались добрые самаритяне. – Ехали бы мы домой, взяли б вас с собой. А так… Мы в Выборге живем. Сейчас вот сына к бабушке завезем и в Сочи дикарями на пару недель.

– Пожалуйста, возьмите меня! – взмолилась я. – Я ведь сама из Сочи. У меня там родственники, друзья. Найду вам комнату, будете бесплатно жить, машину на стоянку поставим. Пожалуйста, очень вас прошу.

Они призадумались, переглянулись и согласились. Мы познакомились. Мужчина оказался Вадимом, таможенником с Торфяновского, его жена назвалась Лилей. Они дали мне бутерброд, напоили кофе. Мальчишка так и спал у меня на коленях – теплый, тяжелый. С неожиданной грустью я вдруг подумала, что если бы действительно вышла замуж беременной, то моему ребенку было бы уже почти десять лет. И почему мы так долго тянули с детьми? Может быть, как пел Кузьмин, все было бы иначе? Сначала мы говорили, что надо получить диплом, а потом… Потом появился Герострат, и мне стало уже не до детей. Впрочем, может, он и появился-то потому, что наш с Мишкой брак к тому времени уже исчерпал себя?

Я не заметила, как мы въехали в город. Вот и Озерки. Вадим свернул к диагностическому центру, потом на улицу Есенина.

– Вот здесь наша бабушка живет. Валентин, просыпайся, приехали!

Мальчик зевнул, посмотрел на меня:

– Ты кто?

– Я Алла. А ты?

– Не слышала разве? Валентин я. Будем знакомы. А почему ты здесь?

Мне так понравилась его деловитость, что я даже пожалела, что он остается у бабушки.

– Она с нами в Сочи поедет, – сказала Лиля. – Алла, может, поднимешься, помоешься?

Я замялась. Болотная грязь присохла намертво. Но идти мыться в чужой дом мне совершенно не хотелось. С другой стороны, ехать такой свиньей… Вряд ли им это понравится. Неожиданно меня спас Вадим:

– Лиль, оставь ее, пусть так едет. Ты что, маму свою не знаешь? Начнется сразу: как да что. Лучше где-нибудь на заправке почистится. А нет – тоже ничего страшного.

– Ладно, – неожиданно легко согласилась Лиля. – Давай Валькины вещи.

Мы все вышли из машины. Валентин подошел к отцу, тот подхватил его на руки. Мальчик обнял его за шею и звонко поцеловал.

– Не скучайте там в Сочи! – серьезно заявил он. – И привезите мне ракушек побольше. И сушеную морскую звезду, как у Витьки.

Потом Валя помахал мне рукой и вместе с Лилей скрылся в подъезде.

– Знаешь, я уже по нему скучаю, – сказал Вадим, открывая капот и разглядывая что-то в моторе. – Взяли бы с собой, да нельзя, он плохо жару переносит. А у тебя дети есть?

– Нет.

В этот момент я вдруг позавидовал им. Конечно, у них свои проблемы, и ссорятся, наверно, и денег, бывает, не хватает, но все равно, сразу видно – они вместе. И даже внешне похожи – оба худощавые, светловолосые, немного курносые. И сын такой же. Приедут в Сочи, будут отдыхать – вдвоем… А вот мы с Мишкой если и были действительно вместе, то так недолго, а потом хоть и жили в одной квартире, спали в одной постели, все равно – каждый сам по себе.

Я подняла глаза и похолодела.

Оказывается, мы стояли прямо у отдела милиции. Но дело было не в этом – я уже раздумала идти к капитану Зотову, раз подвернулась возможность уехать в Сочи.

Прямо передо мной был стенд с надписью: “Их разыскивает милиция”. А в центре стенда – моя фотография, переснятая с паспортной. И пояснительный текст: “По подозрению в совершении особо тяжких преступлений разыскивается МАРТЫНОВА АЛЛА ВАЛЕНТИНОВНА, 1972 года рождения, русская, уроженка г. Ленинграда. Рост 160 см, телосложение среднее. Волосы темно-рыжие, густые, слегка вьющиеся, глаза серые, нос прямой, губы средней полноты. На шее слева родимое пятно. Лиц, имеющих сведения о местонахождении…”

Да, хороша бы я была, явившись к капитану Зотову…

Компанию мне и еще паре-тройке мошенников и грабителей составил, разумеется, КОРНИЛОВ АНДРЕЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ, 1973 года рождения, русский и т.д. Его тоже разыскивали “по подозрению в совершении особо тяжких преступлений”.

Ладно он, но в каких же это особо тяжких преступлениях, интересно, подозревают меня? Не иначе как в убийстве Ладынина и Ко. Хотя нет, по логике веще я могла убить только этого самого помоганца Семена. А еще – Крюгера. И того мужика на стройке могла в траншею столкнуть. И угнать машину. И забраться в чужую квартиру. И…

И тут меня как током ударило.

“Аллочка, ты уже вернулась?”. “Я шла на работу, а ты ловила такси. С большой синей сумкой”.

Они не просто мне врали. Они элементарно меня подставили. Все они – Корнилов с Ладыниной, Динка, Валерка, Антон. Может, и Кирюша руку приложил. Просто взяли и использовали меня. А говорят, что если человеку мерещатся заговоры – это паранойя. Теперь все скажут, что накануне того дня, когда убили Комиссарова, я куда-то уезжала. И алиби у меня нет, потому что сидела дома и писала статью.

Только вот непонятно, зачем Динка доказывала мне, что видела меня с дорожной сумкой? Впрочем, какая разница!

Я обернулась и посмотрела на Вадима. Он увлеченно ковырялся в моторе и не смотрел на меня. Простите, ребята, но я не могу вас так подвести. Спасибо за то, что хотели помочь. И не надо ничего объяснять.

Шаг, потом еще один, и еще. Они, конечно, удивятся, может, даже немного поищут меня, подождут. А потом вздохнут с облегчением и уедут. Что ж, счастливого пути!

                                               * * *

Я свернула во двор, потом в другой, в третий, вышла на пустырь с единственной протоптанной между кустов тропинкой. Мне было все равно куда идти. Потому что идти было некуда. Голова казалась пустой, как Великий Вакуум. Словно мысли вскипели на сильном огне и перелились через край. “Раз-два, голова, – бубнила я в такт шагам. – Три-четыре, прицепили”. Вот так, наверно, и сходят с ума.

Внезапно раздался звон и омерзительный скрежет.

– Твою мать, корова тупорылая, куда прешь!

Я повернула голову и увидела в полуметре от себя трамвай. Оказывается, каким-то ветром меня занесло на рельсы. Озверевший вагоновожатый высунулся в открытую переднюю дверь и поливал меня отборным матом.

Пожав плечами, я двинулась дальше – напрямик через Выборгское шоссе. Машины отчаянно сигналили, объезжая меня, а водители добавляли новые эпитеты в мой персональный банк данных.

Вот пойду сейчас и утоплюсь!

Странно, но до сих пор вполне банальная мысль о самоубийстве, которая нет-нет, да и постучит почти в каждое окошко, ко мне ни разу еще не приходила. Даже тогда, когда дела обстояли – хуже не придумаешь. Наверно потому, что крохотная, с ноготок, надежда никогда меня не покидала. А на что надеяться теперь? Все меня предали. Все, без исключения. Мама? Может, я и ошибаюсь, но, кажется, я никогда не была для нее главным в жизни. Погорюет и утешится. Будет рассказывать обо мне легенды.

Бог? А может, и нет его, Бога-то?

Где-то там, впереди, за деревьями – Суздальские озера. Грязноваты, конечно, но какая разница?

Раз-два, голова. Три-четыре, прицепили. Пять-шесть…

Вот и деревья. А за ними…

Вернее, под ними. Кладбище под ними, вот что. Шуваловское кладбище. Просто я слишком забрала вправо. Вернуться?

Только ноги сами несли меня по узкой дорожке на пригорок. Вдоль нее, сидя прямо на надгробьях, устроились нищие с пластмассовыми кружками и мисками для милостыни.

“Подайте, Христа ради!” – ныли они, разве что не дергая меня за штанину.

Еще несколько шагов, и за деревьями мелькнула светлая стена. Церковь!

Ну, кто там будет говорить, что Бога нет? Лежала б я уже на дне и пузыри пускала на радость пиявкам. Но пошла вот почему-то не влево, а вправо.

Мои отношения с религией были достаточно непростыми. Дедушка, хоть сам в Бога и не верил, бабушке не запрещал. Всех нас крестили. Но, упав на советскую почву, семена всходов не дали. И только я, приезжая в Ленинград, с удовольствием ходила вместе с бабушкой в церковь. Маме было все равно, а Эдуард утопал в еврейско-литовском скепсисе. И все сошло на нет: ребенку трудно сохранить веру без поддержки взрослых. Потом Мишка, который высмеивал каждую мою попытку приблизиться к церкви ближе, чем на километр. И только после развода я снова смогла почувствовать, как это – прикасаться душою к Изначальному. Но преодолеть свой стыд и страх, исповедоваться и подойти к причастию – так и не смогла. Какой смысл в исповеди, если нет раскаяния? А я ни о чем не жалела.

И все-таки, все-таки… Мне не хватало этой легкой внутренней дрожи, пахнущего воском и ладаном полумрака, не хватало того праздничного ощущения обновленности мира, когда после службы выходишь под колокольный звон на залитый солнцем церковный двор…

Идти дальше было некуда. Только по тропинкам между могил. Впрочем, и сил у меня тоже не осталось. Я присела на корточки около свечного ларька и опустила голову на колени.

Молодая женщина с маленькой девочкой на руках вышла из церкви и остановилась на крыльце, разговаривая с пожилым священником. Не знаю почему, но я не могла отвести от нее взгляд.

Моя ровесница или чуть постарше, невысокая, худощавая. Пепельные волосы под голубой косынкой заколоты в тяжелый узел. Длинная, по щиколотку, юбка, простая белая кофточка. Издали я не могла рассмотреть ее лица, но почему-то казалось, что она непременно должна быть очень милой. Девочка, одетая в пестрое платьице и белую панамку, нетерпеливо ерзала. Наверно, ей надоело сидеть на руках.

Священник говорил что-то наставительное, женщина кивала, потом сложила руки под благословение. Девочка тоже протянула свои сложенные ковшиком лапки. Наконец они спустились с крыльца, женщина повернулась в мою сторону, и я смогла рассмотреть ее.

Ни грамма косметики на круглом личике, голубые глаза в длинных ресницах и легкая тень усталости под ними.

Проходя мимо меня, женщина достала из карман юбки несколько монеток и протянула мне. Я покачала головой. Она остановилась и внимательно посмотрела на меня. Девочка с любопытством выглядывала из-за нее, цепляясь за юбку.

– Вам плохо? – спросила женщина.

Я не могла сказать ни слова – горло сжал какой-то истерический спазм.

– Может, позвать батюшку? Нет? Тогда давайте я отведу вас домой.

– Мне некуда идти, – выдавила я, проглотив колючий комок, и вдруг, совершенно неожиданно для себя, начала рассказывать ей все, путаясь в словах, повторяя одно и то же, торопясь, словно боялась, что она недослушает и уйдет.

Но она не уходила. Стояла и внимательно слушала, покусывая губу.

– Ну вот что, – сказала она, когда я закончила и замолчала обреченно: ну, высказалась, теперь что? – Пойдем.

– Куда?

– Со мной. Ко мне, домой.

– И вы не боитесь? Вы же меня не знаете. Мало ли что я могла наболтать.

– Пошли, пошли. Вика, хочешь к тете на ручки?

К моему удивлению, девочка смело подошла ко мне, обхватила колени ручками и задрала голову.

– Вот видишь? Она к кому попало не пойдет.

Я нагнулась и взяла Вику на руки. Девочка немедленно обняла меня за шею и довольно засопела в ухо.

– Тебя как зовут?

– Алла.

– Правда? – удивилась женщина. – Меня тоже. Ну, тем лучше.

Мы спустились с горки, перешли шоссе и через пустырь добрались до улицы Композиторов.

– Вот здесь я и живу, – показала Алла на облезлую типовую девятиэтажку-“кораблик”.

Знаю я такие дома. Под потолком окно-амбразура без подоконника и кухня размером со спичечный коробок. Не самые элитные хоромы. Наверно, там и без меня тесно.

– А… муж не будет против? – робко поинтересовалась я.

– А я не замужем, – махнула рукой Алла.

Квартирка на пятом этаже оказалась двухкомнатной, такой крохотной, как я себе и представляла. Прямо в прихожей стоял кошачий туалет с решеткой, но кошатиной не пахло, да и вообще было очень чистенько. Я топталась у порога, все никак не решаясь снять кроссовки и пройти дальше. Покрытые облезшим светлым лаком вешалка и комод когда-то, наверно, представляли из себя “солидные покупки”, как и выцветшие обои “под кирпич”. Наверно, лет десять-пятнадцать назад семья Аллы жила, по советским меркам, очень даже неплохо.

– Проходи в комнату, – подтолкнула меня Алла. – Что стоишь?

Я наконец разулась и прошла в “гостиную”. Все те же остатки прежней роскоши. Полированная стенка с чешским хрусталем и немецкой “Мадонной”, трехрожковая люстра с висюльками, похожая на торт. На полу потертый ковер с тигром. Я села было на диван, но он так жалобно застонал под моими невеликими килограммами, что мне просто стало его жалко. Поскольку кресла выглядели еще ненадежнее, самым безопасным показалось изучение книг на полках. Которые меня изрядно удивили. Ни детективов, ни дамских романов. Только классика – русская и зарубежная, а еще богословская и философская литература. Ничего себе! Кьеркегор, Сведенборг, которого я так и не смогла осилить, Флоренский. На столе лежали потрепанный томик Кнута Гамсуна с закладкой и еще какая-то книжечка на французском языке.

И никаких признаков наличия в квартире особи противоположного пола. За исключением большой фотографии очень красивого темноволосого мужчины с мечтательной улыбкой. Викин отец? Но она совсем на него не похожа. Да и на Аллу тоже. Хотя и светленькая и голубоглазая, но черты лица совсем другие.

Легка на помине, в комнату заглянула Вика, постояла, нахмурив светлые бровки и выбежала.

– Ляля, где киса? – ее голосок звенел, как колокольчик.

– Спит на кухне, – откуда-то отозвалась Алла.

Через минуту девочка вернулась в комнату, держа на руках толстую сиамскую кошку.

– Это Нула. На, – она пихнула кошку мне в руки и с чувством исполненного долга забралась с ногами в кресло.

– Моя Принцесса Нури, – заглянула к нам Алла. – В просторечии – Нюрка. Или Лошадь.

Лошадь Нюрка коротко мяукнула, вырвалась и, задрав хвост, направилась в сторону выхода.

Почему Ляля, подумала я. “Здесь яживу”, “Это мояПринцесса Нури”. Странно.

– Иди-ка ты душ прими, – Алла протянула мне халат и полотенце. – А я пока поесть приготовлю.

Когда я вышла из ванной, Алла уже кормила Вику супом.

– Садись, – кивнула она на табуретку, чудом втиснутую в узкое пространством между стареньким холодильником и белым пластиковым столиком. – Вина выпьешь?

– Немного.

И щи со сметаной, и жареная рыба с картошкой показались мне сказочно вкусными. Коричневатое, слегка терпкое вино пахло корицей. Меня стало клонить в сон, но я старалась держаться.

– Куня, быстренько, на горшок и спать, – непререкаемым тоном приказала Алла.

Вика обиженно сморщила нос, но безропотно отправилась в туалет, а потом в маленькую комнату. Через открытую дверь я увидела, что она залезает не в детскую кроватку, а на большую тахту. Нигде не было видно ни игрушек, ни книжек с картинками.

Алла проследила мой взгляд, встала, прикрыла дверь.

– Не удивляйся, – сказала она вполголоса. – Вика не моя дочь. Тут такая история, не хуже твоей будет.

Только что я была уверена, что вляпаться круче, чем я, просто невозможно. Но выслушав историю Аллы и Вики, что-то засомневалась. Пожалуй, их повесть имела только одно преимущество: она уже вышла из экстремальной фазы, а моя была на самой стремнине.

Еще год назад у Вики были и мама, манекенщица и фотомодель, и папа, криминальный тип с отклонениями в психике. Алла работала у них няней. Еще до Викиного рождения папаша по имени Олег связался с молоденькой девочкой по имени Наташа, приучил ее к наркотикам, а когда та забеременела, насильно заставил сделать аборт и выгнал. Наташа покончила с собой. А потом началось… Сначала самой жуткой смертью погибли двое друзей Олега, причем все было как-то связано с давней историей, когда эта троица изнасиловала и убила девушку, которую Олег из вредности увел у своего друга детства. Уверенный, что друг почему-то решил через много лет отомстить и что он следующий, Олег окончательно свихнулся. И столкнул с балкона жену. А потом оказался в частной психиатрической клинике. И только когда он сам выбросился из окна, оказалось, что всем этим сумасшествием умело дирижировала мать Наташи, врач-психиатр. Она же – та самая девушка Света, которой чудом удалось выжить. Вот такой вот дурдом.

– Понимаешь, Наташка, то есть Света, но по новым документам она, как и дочь, Наталья, – неторопливо говорила Алла, маленькими глоточками отпивая вино, – хотела ему отомстить. Ну и отомстила. К тому же ей удалось ловко вывернуться, на Олега списали и его друзей. А потом она поняла, что жить ей больше не для чего. И не для кого. Поняла, что Вика осталась по ее милости сиротой. Ну и решила ее воспитывать – вину свою искупать как бы. Я была против. По-моему, у нее полная голова тараканов, как и у ее клиентов. Не поверишь, до суда дело дошло. А Вика болела очень тяжело. В конце концов я сдалась, с условием, что буду по-прежнему ее няней. Так мы и живем. Днем Наташка на работе, я с Викой. Вечером сюда возвращаюсь. А сейчас она в командировке. Так что мы здесь пока живем. Ты, Алла, не беспокойся. Наталья завтра приедет, так что можешь пока у меня пожить. Я буду приходить только на ночь. Здесь тебя никто не найдет.

– Я что, у тебя на шее сидеть буду? – возмутилась я.

– Ой, да брось ты! – отмахнулась Алла. – Мне Наташка хорошо платит, не обеднею. Да и куда тебе идти? Не в милицию же. На чердаке с бомжами сидеть будешь? Или на паперти? Ты, кстати, как у церкви оказалась?

– Случайно. Шла куда глаза глядят. А если честно, то думала, к озеру выйду. И… утоплюсь.

– Вот дура! Между прочим, случайно ничего не бывает. Ты в Бога веришь?

– Не знаю. Скорее да, чем нет.

– Тогда не при танком на буфет! – Алла тряхнула головой, узел на затылке распался, тяжелые пепельные локоны рассыпались по плечам. – Все наши беды начались с того, что Наташка не смогла смириться со смертью дочери. Ну как же, око за око, зуб за зуб. И что? Троих она убила. Илона, Викина мать, по ее милости погибла, девчонка без родителей осталась. И Глеб…