Текст книги "Убить Герострата"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Татьяна Рябинина

Убить Герострата

“…Тогда Герострат, который, наподобие старухи Шапокляк, считал, что хорошими делами прославиться нельзя, решил стать известным благодаря делу плохому. И поджег храм Артемиды Эфесской, считавшийся одним из семи чудес света. Когда суд установил причину преступления, было вынесено решение: “Забыть Герострата!” По домам днем и ночью ходили судебные исполнители и спрашивали: “Кого надо забыть? “ “Герострата”, – в обязательном порядке отвечали им. С тех пор прошли века, имена строителей храма канули в Лету, а имя Герострата помнит каждый школьник.

Нечто подобное происходит и с нами. Наверно, у многих из нас есть в памяти такой человек, который если не разрушил жизнь, то оставил тяжелый след в душе. Человек, которого надо забыть, и чем скорее, тем лучше. Но чем больше пытаешься забыть, тем чаще вспоминаешь, потому что тебе выпало любить Герострата!”

Откинувшись на спинку стула, я перечитала напечатанное. Никуда не годится! Напыщенно, претенциозно и… в общем, глупо. Статью о психологической зависимости, которую мне заказал один женский журнал, надо было сдать завтра. В самом крайнем случае, послезавтра. А у меня еще конь не валялся. И, похоже, валяться не собирался. Казалось бы, почему не написать “с себя” – опыта достаточно. Но вот не писалось.

Я встала, походила по комнате, покрутила во все стороны головой: в последнее время стоило полчаса посидеть за компьютером, и где-то между шеей и правым плечом начинало противно ныть. А когда-то ведь сидела по восемь-десять часов – и ничего. Как-то некстати вспомнился “Фауст”:

         Лишь человеку минет тридцать лет -

         Он как мертвец уже созрел для гроба.

         Тогда и нужно всех вас убивать.

Если следовать этой логике, жить мне осталось меньше двух лет.

Может, сходить за продуктами? То, что холодильник напоминает пустыню Гоби, не беда, мне вовсе не повредит скинуть пару-тройку килограммчиков. Но вот кофе осталось на одну чашку, а это уже катастрофа. Без кофе я жить не могу. Пусть он будет самый дрянной, на который настоящие кофеманы и не посмотрят, – лишь бы в нем был кофеин. Без чашки с утра и еще нескольких в течение дня я не человек, а злобное унылое чудовище.

На пути следования попалось зеркало: не заметив, как, я добралась до прихожей. И правда, чудовище. Немытая, нечесаная, в затрапезном халате. Вообще-то временами я бываю очень даже ничего. Когда мне это надо. Правда, ничего хорошего от этого самого “ничего” пока не проистекло. Скорее наоборот.

Я рассматривала себя, вернее, свое пыльное смутное отражение.

Можно подумать, увидела что-то новое! Рост – от горшка два вершка, всего-то метр шестьдесят. Не худая и не толстая, но ближе к последнему. Не корова, конечно, но и не газель. Так себе фигура. На голове клочкастый рыжий веник, уложить который в прическу – сплошное мучение. Яна, моя парикмахерша, каждый раз грозится подстричь налысо. Обычно я себе не нравлюсь, хотя и пытаюсь убедить, что пока не полюблю себя сама, не полюбят и другие. Впрочем, другим, имеется в виду, мужчинам, я почему-то нравлюсь и так. Что же касается меня самой…

В моем активе пара-тройка школьных симпатий, семилетний брак, тихо скончавшийся три года назад, и несчастная любовь, которой недавно стукнуло шесть лет. Нет, я ничего не перепутала, просто несчастная любовь наложилась на брак, от чего тот и развалился. Вернее, и от этого тоже. С тех пор я одна. Временами с кем-то знакомлюсь, или со мной знакомятся, но дело ограничивается одним-двумя свиданиями, редко больше. И вовсе не потому что обжегшись на молоке, или потому что я такая разборчивая невеста, вроде Агафьи Тихоновны. Психоаналитик, наверно, сказал бы, что я просто боюсь снова полюбить и обломаться, но, скорее всего, дело в том, что я до сих пор люблю Герострата.

На улице гнусно и уныло. И это лето! Я родилась в Питере, тогда еще Ленинграде, прожила в нем до четырехлетнего возраста, потом меня привозили в гости к бабушке, наконец я вернулась. И третий год  не могу привыкнуть к ледяному ветру, дующему со всех сторон одновременно, к сырости и к тому, что первым вопросом, возникающим каждое утро, является прогноз погоды. Лето для меня – это жара, духота и пляж до копчености. Хотя это и вредно. Хотя я, как и любой сочинский абориген, на море ходила раза три за лето. Но десять градусов тепла в июне – это уж слишком!

Наконец я мобилизовала себя на подвиг, почистила зубы, кое-как расчесала свою львиную гриву и натянула джинсы. Телефонный звонок застал меня в недрах шкафа, где я разыскивала свитер, который не надо было бы гладить. Нет, работа на дому разлагает до неприличия.

– Алла Валентиновна? – поинтересовался незнакомый мужской голос.

– Да, – ответила я с нехорошим чувством. Не люблю незнакомые голоса по телефону.

– Вас беспокоит капитан Зотов, уголовный розыск. Вы позволите приехать к вам минут через сорок?

Как любой редактор, я ненавижу штампы. Но как у обыкновенного человека сердце у меня упало в пятки.

– Можно поинтересоваться вашим именем-отчеством? И местом работы? – спросила я противным голосом.

– Пожалуйста. Алексей Степанович. А место работы – ГУВД, отдел по расследованию убийств.

Если сердце у меня упало в пятки еще до этих слов, то, интересно, куда оно провалилось теперь?

– Хорошо, приезжайте. Только снизу не звоните. Код – двести семнадцать.

Как только он отключился, я нашла в справочнике телефон дежурного по ГУВД и поинтересовалась, имеется ли у них в наличии такой капитан Зотов, Алексей Степанович.

– А зачем вам? – невежливо спросили на том конце.

– А затем, – ответила я, – что он только что напросился ко мне в гости. Если он ваш, то ладно. А если нет, то я позвоню в наше отделение, чтобы пришли на подмогу.

Дежурный посмеялся и подтвердил, что старший оперуполномоченный Зотов в наличии имеется. Но посоветовал все же не открывать, пока визитер не покажет через глазок удостоверение. Можно подумать, я отличу через глазок поддельное удостоверение от настоящего. Я и не через глазок-то не отличу.

В общем, веселее мне не стало. Наоборот. Что, интересно, понадобилось от меня старшему оперуполномоченному отдела по расследованию убийств? Какие мысли сразу лезут в голову в подобной ситуации? Правильно. Я позвонила маме на работу.

– Аллочка, это ты? – сладко спросил голос маминой начальницы Юлии Петровны, мерзкой, склочной тетки. – Уже вернулась? А мама вышла на минуточку. Что-нибудь передать?

Я сказала, что спасибо, не надо, и положила трубку. Спрашивается, мама когда-нибудь вообще бывает на рабочем месте? Сколько я ни звоню, она почти всегда “вышла на минуточку”. Или просто не хочет со мной разговаривать? Ладно, неважно. Главное, дело не в ней. А откуда это, интересно, я вернулась? Опять матушка что-то про меня наплела. Что делать, любит волшебные сказки, не про себя, так хоть про доченьку. Как-то я узнала от знакомых, что мне делал предложение английский аристократ, то ли шестнадцатый, то ли семнадцатый баронет, владелец огромного замка и личный друг принца Чарльза.

И все-таки, что же случилось? Увалов? Не исключено, конечно, но он давно обитает за границей. Отчим? А я-то здесь при чем? Кто-нибудь из питерских знакомых? Из сочинских? Ладно, чего гадать, подождем. Правда, над статьей придется сидеть ночью, сейчас мне явно не до нее. Будем надеяться, что визит капитана Зотова не выбьет меня из колеи настолько, чтобы я не смогла больше творить.

Ну да, надейся!

Так я мило беседовала сама с собой и увлеклась настолько, что напрочь забыла о кофе. Похоже, капитана угощать будет нечем. Ничего, обойдется. Раньше вон гонцов, приносящих дурные вести, вообще убивали. Что-то меня так и тянуло на убийства. Впрочем, неудивительно.

Зотов прибыл, разумеется, не через сорок минут, а через полтора часа, превысив лимит дипломатически возможного опоздания на семьдесят пять минут. Одна я на свете осталась пунктуальная. Если только статью сдам вовремя.

Удостоверение в глазок он мне показал, но кроме вишневых корочек я ничего не увидела. Капитан вошел, и в прихожей сразу стало тесно. Он был не так чтобы очень уж высокий или толстый, но какой-то громоздкий. И лохматый. Прическа у него была вполне по уставу: “короткая и аккуратная”, но все равно… лохматая. А еще капитан Зотов был похож на кота. На огромного взъерошенного кота. Хотя и без усов.

– Чай, кофе? – поинтересовалась я автоматически и тут же выругала себя последними словами. Ну когда же отучу себя предлагать что-то из вежливости? Человек ведь может и согласиться. Охота лишний раз выглядеть идиоткой!

– Нет, спасибо, – отказался он, и я вздохнула с облегчением. Наверно, слишком явно, потому что Зотов посмотрел на меня ошарашенно.

– Ну все равно, пойдемте на кухню, а то в комнате у меня беспорядок, я там работаю.

Вот так всегда! Вместо того, чтобы бродить из угла в угол и строить догадки, лучше бы сделала уборку. Беспорядок у меня там не потому, что я работаю. Он у меня там всегда. Впрочем, это смотря на чей взгляд. На мой, это творческая обстановка. По крайней мере, я в этом беспорядке ориентируюсь и ничего не теряю. Гости, за исключением привыкшей ко всякому соседки, у меня бывают редко, а если и приходят, то обычно по предварительной договоренности, так что прибраться перед их приходом у меня время есть. А вот антисанитарного беспорядка я не терплю, поэтому на кухню, в ванную и в туалет могу смело пригласить кого угодно и в любое время.

– Извините, а почему вы работаете дома? – спросил Зотов, устраиваясь в углу на табуретке. – Вы же, кажется, редактор в издательстве?

– Редактор в издательстве, – кивнула я. – Только издательство дышит на ладан, и нас отправили в бессрочные отпуска. Вот, компьютер дали в счет зарплаты. Если дела образуются, позовут обратно, если нет, то уволят. Такая петрушка со мной уже во второй раз. В тот раз дела так и не наладились. Ужасно неприятно. Лучше бы уж сразу уволили. Подрабатываю, где могу. Можете курить, кстати.

Зотов торопливо вытащил сигареты и затянулся, как будто не курил уже несколько дней. Или как будто это его последняя сигарета. Алла, Алла! Не увлекайся! И все-таки, зачем он пришел? Пора бы и начинать уже!

– Скажите, Алла Валентиновна, вы давно в последний раз виделись с Андреем Корниловым?

– Упс! – сказала я.

                                                              * * *

Прежде чем вдаваться в подробности, расскажу бородатый, как патриарх, анекдот.

Поручик Ржевский в дворянском собрании рассказывает, опять же, анекдот. “Господа, слушайте. Идут по пустыне пять, нет, десять верблюдов. И у каждого на горбу пять, нет, десять мешков с дерьмом”. – “Ржевский, а в чем соль?” – “Никакой соли, господа, только песок, верблюды и дерьмо”.

Так вот соль, а точнее, дерьмо всего анекдота в том, что Андрей Корнилов и был тем самым Геростратом, которого я уже шесть лет безуспешно пыталась забыть.

Когда я была совсем маленькой, моему отцу дали пять лет. Он работал прорабом на стройке, и на него, как водится, списали крупную недостачу. Через год в колонии произошел несчастный случай, и отец погиб. Я его, разумеется, не помню. У матери остался свадебный альбомчик и несколько мутных любительских снимков. Как-то раз мы с ней поехали отдыхать на юг, в санаторий, и там она познакомилась с Эдуардом Анатольевичем, врачом-физиотерапевтом. Через полгода мы вернулись в Сочи и поселились у него. Мама и Эдуард (я называла его именно так) поженились и стали жить-поживать, добра наживать.

Я росла самым обыкновенным сочинским ребенком, который, по определению, уверен, что весь мир отдыхает, развлекается и тратит деньги, и только местные обречены на каторжный труд. Училась весьма средне, но не потому что была глупой, а из-за фантастической лени. Выручала хорошая память и общая эрудиция: книги без разбора глотала лет с четырех. Мама с Эдуардом были больше заняты собой и своими делами, чем мной, к тому же я была ребенком, в целом, беспроблемным. Учителя на меня не жаловались, вела я себя прилично, особых притязаний на что-то у меня тоже не было. Зато была глубоко законспирированная личная жизнь, в которую я никого не посвящала.

Все дело было в том, что мне нравились исключительно те мальчики, которые даже не смотрели в мою сторону. Тех, которые смотрели, я просто не замечала. С первого по четвертый класс я была безответно влюблена в Сашку Зверева, который об этом даже не подозревал. Потом он перешел в другую школу, и его сменил Максим из параллельного 5-“Б”. В восьмом и девятом я дружила с соседом по парте Лешкой. Отношения у нас были странные: я любила его, а он плакался мне в жилет. Дело было в том, что ему нравилась девочка по имени Вера, которая, в свою очередь, не обращала на него никакого внимания. Я выслушивала все эти сопли-вопли, утирала ему слезы и демонстрировала сочувствие. Вера, с которой мы (только не падайте!) были в самых приятельских отношениях, удивлялась моему терпению и, как она выражалась, мазохизму. Я не спорила. Видимо, какой-то моей темной стороне нравилось ощущать себя жертвой. Что ж, Аллы всякие важны, Аллы всякие нужны.

А в выпускном классе в нашу школу перешел Мишка Увалов и потратил почти целый год на то, чтобы меня завоевать. И завоевал таки. Обычно я на таких “завоевателей” внимания не обращала. Даже не скажу точно, сколько их было, меня это нисколько не занимало. Кто хоть раз отдыхал в Сочи, знает, какая там атмосфера, круглый год, а с весны до осени особенно: густая, насыщенная адреналином и телесным электричеством. Девочки взрослеют рано. Физически, разумеется, не умственно. С умственным развитием, похоже, наоборот выходит задержка. Невинность теряют бездумно и истерично, часто с первым попавшимся. Просто потому, что пора пришла. Потому что подружки уже… Я же с детства была упрямой, как баран, но в стаде идти не хотела. Мне хотелось выбирать самой.

Однако Мишка взял меня измором. Легче было, как говорится, согласиться, чем объяснить, почему не хочу. Согласиться не на постель – это произошло позже, – согласиться влюбиться не по своему собственному выбору. Звучит по-идиотски! И тем не менее. Сначала я просто привыкла, что его улыбающаяся физиономия всегда рядом, а потом мне это даже понравилось. При этом Мишка был весьма хорош собой – высокий и широкоплечий, кудрявый шатен с голубыми глазами. К тому же он был весьма неглуп. Многие мне завидовали. Для моего дурацкого самолюбия это было немаловажно. На выпускном вечере он сделал мне предложение, и я согласилась.

Мама убеждала меня ехать поступать в институт в Питер. Главным аргументом было то, что мне не надо будет жить в общежитии или снимать угол, поскольку имеется бабушка Света с двухкомнатной квартирой. Я отбояривалась тем, что Питер для меня хоть и родной город, но абсолютно чужой, я его почти не знаю, к тому же мои школьные знания не позволяют рассчитывать на что-то серьезное. На самом деле загвоздка была в Мишке. Он-то уж точно не собирался никуда ехать, его дядя заведовал кафедрой в нашем педагогическом (кстати, филиале питерского “Герца”). Мишка  подал документы на истфак, а за ним и я – на русский и литературу. Мы благополучно поступили (надо было  быть совсем тупыми, чтобы туда не поступить) и продолжали встречаться, пока не “случилось страшное”.

Надо сказать, что при всей своей начитанности, в вопросах физиологии я была тогда полнейшим профаном. Когда сверх положенного по календарю накапало десять дней, я разрыдалась и бросилась маме на шею. Хорошо, я была идиоткой, но она-то чем думала? Всяких тестов тогда еще в продаже не было, но отправить меня к гинекологу она вполне могла. Вместо этого они с Эдуардом призвали нас к ответу: “Что вы намерены делать?” “Жениться”, – ответил Мишка. Его родители были не в восторге, но, как люди порядочные, противиться не стали. Мы подали заявление в загс, а через три недели я проснулась в луже. Была ли это задержка, или же я на самом деле забеременела и случился ранний выкидыш, так или иначе, я готова была провалиться сквозь землю. Но Мишка сказал, что умерла так умерла и мы все равно поженимся. Я согласилась, и это было первой из сборника Великих Глупостей, которые мне довелось совершить.

Дело в том, что все без исключения, даже моя мама, не говоря уже о Мишкиных родителях, у которых мы после свадьбы поселились, были уверены, что я обманом женила его на себе. Отношение ко мне было соответственным. Промаявшись пару месяцев, мы переселились к моим. Мама была не слишком довольна, но Эдуард, который на протяжении четырнадцати лет относился ко мне со швейцарским нейтралитетом, воспринял это спокойно. Он, похоже, ничего и не заметил. Скоро мы все узнали, почему.

Все эти годы он работал там же, в санатории, у него был свой кабинет, который он частенько использовал для скорострельных огневых контактов с отдыхающими дамочками. Так сказать, не отходя от кассы. Мама, конечно, догадывалась, но закрывала глаза, полагая, что негулящий мужчина в Сочи – это нонсенс. Главное, что возвращается домой. И вот однажды Эдуард возвращаться домой отказался. На той же самой кушетке, где вылупился их с мамой священный союз, вспыхнула новая страсть, на этот раз с молоденькой москвичкой. Девчонка уехала, Эдуард, не взирая на мамины слезы и уговоры подумать, подал заявление на развод и уехал за ней. Потом он появился на суде, получил все полагающиеся бумажки, забрал кое-какие вещи и исчез совсем, хотя из квартиры выписываться не стал. Мама поплакала, поплакала – и вернулась в Питер.

Так мы с Мишкой остались одни. И жилось нам весьма скверно. В смысле, голодно. Подкармливать нас было некому. Мишкины родители уперлись: раз уж вам приспичило жениться в восемнадцать лет, будьте добры обеспечивать себя сами. В общем-то, они были правы, но нам от этого было не легче. Я нашла несколько частных уроков, которые заключались в написании за оболтусов сочинений и прочих письменных работ по литературе. Этого хватало, чтобы заплатить за квартиру, коммунальные услуги и купить проездной. На еду опять-таки не оставалось. У Мишки были большие претензии, пост охранника или продавца мороженого его почему-то не прельщал. Он предпочитал быть бедным, но гордым. Репетиторы по истории были никому не нужны. Я покупала капусту и делала ленивые голубцы. Иногда в них добавлялись порезанные тоненькими кружочками сосиски.

И вот однажды фортуна то ли улыбнулась нам, то ли окончательно отвернулась, но Мишка выбился в люди. Каким-то загадочным макаром он влез в автомобильную мафию, сначала самой что ни на есть “шестеркой”, потом резво пошел в гору. Не могу сказать, что мне это очень нравилось. По моим понятиям, в бизнесе люди долго не живут. Единственный вариант: хапнуть побольше, побыстрее убежать и спрятаться. Что все и делают. Мне это было неприятно. Мишка орал на меня, как резаный, и я сдалась. Закрыла глаза и стала ждать, когда ко мне придет соболезнующий милиционер (так что визит капитана Зотова – это просто оживший давний кошмар).

Но милиционер так и не пришел, а денежек у нас становилось все больше и больше. Мы приоделись и отъелись. К тому самому моменту, когда нам вручили дипломы, Мишке удалось купить подержанный джип, отремонтировать квартиру и оборудовать ее по самое не хочу. Увалов продолжал вкалывать в своей мафиозной конторе, а я мыкалась без дела. Репетиторство мне надоело, преподавать русский язык в школе – об этом без содрогания нельзя было и думать.

Однажды я сидела дома одна и от нечего делать слушала радио. Местную станцию. Тогда она была у нас в Сочи единственная и только поэтому считалась Супер. Началась какая-то дурацкая игра, я взяла и позвонила в надежде выиграть билеты на дискотеку. И выиграла. Правда, не билеты, а майку с логотипом. Делать было нечего, я потащилась по дождю в гору за какой-то там майкой. Нужна она мне была! Но упертость – великое дело. Получив приз, я предложила себя в качестве бумажного работника с высшим образованием, владеющего компьютером и отчасти иностранным языком. Самое удивительное, что меня взяли! Редактором отдела новостей.

Мишка отнесся к этому скептически-философски: хочется бабе с ума сходить – пусть ее. Повскакивает недельку в полшестого и успокоится. Для моей совиной натуры это действительно было непросто, и первым моим утренним желанием было немедленно уволиться. Но, добравшись до станции, я уже просыпалась, и увольнение откладывала. Поначалу мне все безумно нравилось. Эдакая неофитская эйфория! Потом-то я поняла, в какое дерьмо вляпалась, но делать было нечего. Ничего лучшего на горизонте не маячило, а снова сидеть дома представлялось мне еще большим злом из двух возможных.

Получив первую зарплату, я пригласила Мишку куда-нибудь посидеть. Исключительно на мои деньги, которые позволяли навестить разве что пивбар “Золотой петушок”.

Посиделки проходили в нашем традиционном забавном стиле: молча и уныло. Казалось, лимит положенных нам разговоров исчерпался где-то курсу к третьему, и все наше общение, кроме бытовых моментов, сводилось к пятнадцатиминутному обмену новостями за ужином. Мы сидели и наливались пивом. Я ела уже второй аджарский хачапур, похожий на средних размеров лодку, и во все хачапурьи корки – про себя, разумеется – проклинала свою затею. Лучше купила бы себе что-то или пошла с девчонками “по пирожным”.

Обляпавшись растопленным сыром и желтком по самые локти, я пошла мыть руки, а когда вернулась, за нашим столиком полку прибыло. Увалов оживленно беседовал с каким-то парнем и тощей белобрысой девицей, на вид нашими ровесниками. Мы с парнем посмотрели друг на друга, и… Нет, никакая это была не любовь с первого взгляда. Я в это не верю. Но это была та самая крохотная искорка, которая, если ее вовремя не затоптать, может натворить больших бед!

Мы познакомились. Парень оказался Андреем, а девица – его невестой Милой. Выяснилось, что Андрей с Мишкой когда-то, сто лет назад, вместе ходили в спортивную секцию и не пересекались уже лет пять. Для Сочи это невероятно много. Здесь сложно специально встретиться с родственником, живущим на соседней улице, зато случайных знакомых видишь на каждом шагу.

Банкет развернулся не на шутку, и все мы здорово напились. Я исподтишка разглядывала Андрея и Милу. Она мне не понравилась сразу. Писклявая кривляка. В общем, дура плюшевая. Андрей мне не понравился тоже. Но в нем было что-то…. Что-то странное. Я только потом поняла, в чем дело. Он смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, а в глазах плескалась мировая тоска. Как у сенбернара. В целом же в нем ничего особенного не было. Таких тринадцать на дюжину, пройдешь мимо и не заметишь. К тому же невысокий блондин, а ниже этого в моей табели о рангах значились только лица кавказской национальности.

Зашел разговор о свадьбе. Оказалось, что они еще точно не решили, когда. Как-нибудь попозже. И тут я поняла, что мне это все не нравится. Ну, “не нравится” – это, наверно, громко сказано. Меня как будто что-то слегка оцарапало…

                                                             * * *

– Алла Валентиновна!

Похоже, я слишком увлеклась воспоминаниями, и капитан Зотов решил напомнить о себе. Черт! Черт!!! Когда после его звонка я думала: кто? – именно Корнилов мне в голову и не пришел. Хотя вообще я думаю о нем часто. Слишком часто. И даже сегодня, когда сочиняла эту дурацкую статью. Впрочем, это не новость. Так  было и раньше, в Сочи. Стоило подумать о нем, я тут же встречала где-нибудь или его самого, или наших общих знакомых, которые, ничтоже сумняшеся, выкладывали мне о нем что-нибудь новенькое.

В желудке образовался кусок льда. Я укусила себя за палец и сказала:

– Это смотря что вы подразумеваете под “виделись”. Если просто когда я его видела в последний раз, то прошлым летом, в Сочи. Я там отдыхала. Случайно встретила на улице. Он меня не заметил. Или сделал вид, что не заметил. А если когда мы общались, то… Года три с половиной назад.

– И он вам не звонил в последнее время?

– Куда, сюда? – изумилась я. – Да он и телефона моего не знает. Мы вообще никаких отношений не поддерживали.

– Алла Валентиновна, – укоризненно протянул Зотов. “Семен Семеныч!” – вспомнила я “Бриллиантовую руку”.

– Вы отправляли Корнилову открытки, поздравляли с праздниками. В стихах. Видимо, собственного сочинения.

Он процитировал пару строк, и я покраснела. В таком контексте стишки звучали особенно глупо. И телефон я действительно в один конверт в последнюю минуту затолкала. На отдельном листочке.

– Извините, забыла, – пробормотала я. – Впрочем, он мне все равно не звонил ни разу. Ни в последнее время, ни вообще. Кстати, может, вы мне все-таки скажете, в чем дело? Он что, убил кого-то? Или, – я неожиданно для себя всхлипнула, – его?..

Зотов мой вопрос проигнорировал, и я начала закипать. Ненавижу эту хамскую манеру: упиваться своей крохотной, с ноготь, но все-таки властью и делать вид, что остальные – просто грязь на дороге.

– Эти открытки хранились у Корнилова дома вместе с вашими фотографиями. В отдельном конверте. Все остальные… девушки располагались в альбоме. Следователь предположил, что у вас были особыеотношения, – слово “особые” он густо выделил.

– Я не знаю, что для вас значит “особые”.

Эту мою реплику Зотов тоже пропустил мимо ушей.

– Все дело в том, – наконец снизошла я, – что отношения эти, как вы говорите, были очень короткими, и мы их не афишировали. А если вы немедленно не объясните мне, в чем дело, я больше ни на один вопрос не отвечу. Я с вами вообще разговаривать не обязана. Если надо, вызывайте повесткой к следователю.

Зотов призадумался.

– Хорошо, – сказал он. – Слушайте. Андрей Корнилов случайно стал свидетелем убийства. Ну, не совсем, конечно, случайно, у него и самого рыльце в пушку, но, в общем и в целом, он не слишком виноват. Поскольку в это дело замешаны очень большие люди и очень большие деньги, он благоразумно скрылся. В Сочи установили, что он уехал сюда.

– Не смешите меня! – перебила я. – Вы хотите сказать, что разыскиваете его для того, чтобы спасти от нехороших дяденек? Сделаете пластическую операцию, снабдите новыми документами и определите на жительство куда-нибудь в Австралию? Да он вам нужен как свидетель, только и всего. Если вы, конечно, меня не обманываете.

– Не обманываю, – заверил Зотов. – Он действительно нам нужен как свидетель. Это наш единственный шанс закрыть, как вы говорите, нехороших дяденек.

Отбил-таки подачу!

– И что? В лучшем случае вы обеспечите ему отдельную камеру, где на следующее утро его найдут аккуратно удавившимся. А дяденек, если они такие крутые, вам все равно закрыть не удастся.

– Не исключено, – пожал плечами Зотов. – Но есть шанс, что этого не произойдет. Если же его первыми найдут бандюганы, то шанса не будет вообще.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– А что я могу сделать?

Действительно, а что он может сделать?

– Не думаю, что он придет ко мне. Мы расстались не лучшим образом. К тому же у него в Питере есть родственники и знакомые.

– Ни к родственникам, ни к знакомым он не пошел. Это мы уже выяснили. Алла Валентиновна, я вас очень прошу. Если появится, убедите его связаться со мной. Я вам оставлю телефон. Это в его же интересах. А возможно, и в ваших.

– Так может, его и в Питере-то уже нет. У него девицы по всей стране.

– Может, и нет. Но если все-таки…

Я выпроводила настырного капитана и опять вспомнила о кофе. Ветер, завывая, швырял в стекло пригоршни капель, карниз громыхал, угрожая сорваться и улететь. Ларек, в котором я обычно отоваривалась, было видно из окна, но идти все равно не хотелось. Пошарив по ящикам, я нашла завалявшийся одноразовый пакетик “Нескафе”. По крайней мере, до завтра проблема решена. Остатки допью сегодня, а пакетик оставлю на утро. А там будет видно.

                                                               * * *

“… Некоторым людям, на первый взгляд, постоянно не везет в личной жизни, несмотря на массу положительных качеств. Либо они без конца страдают от неразделенных чувств, либо снова и снова влюбляются именно в тех людей, которые доставляют максимум огорчений и  неприятностей. Не надо быть психоаналитиком, чтобы понять: человек без принуждения или крайней необходимости делает только то, что хочет сделать, что ему нужно и важно, пусть даже он не осознает этого. И если вы раз за разом выбираете объект, заставляющий вас чувствовать себя несчастной, то стоит задуматься: может это ощущение себя как страдающей стороны вам жизненно необходимо?..”

Вот так! Мало понять, откуда ноги растут. Надо с этим смириться и принять как данность. Мало сказать себе: хочу быть счастливой. Надо признать, что для этого тебе как раз нужно немножечко несчастья. Когда у меня все складывалось отлично, мне было скучно. Стоило начаться неприятностям, я заорала: караул, умираю! Но, тем не менее, это была жизнь. А что сейчас? То есть, что было до сегодняшнего дня?

Прищурившись, я посмотрела на часы. Кукушка забастовала с неделю назад, и без звукового оформления было сложно. Очки я не ношу принципиально, поскольку уверена, что мне это не к лицу. Зрение начало портиться еще давно, лет семь назад, видимо, от неумеренного потребления печатной продукции. Но как только я начала помимо произвольной программы исполнять еще и обязательную в виде чтения потока графоманских опусов, процесс пошел быстрее. Оставшихся ресурсов пока еще хватало, чтобы таращиться в компьютер невооруженным глазом, но вот знакомые начали обижаться, что я их не узнаю и не здороваюсь.

Я скорчила невероятную гримасу, при этом в глазах что-то как-как сфокусировалось, и удалось разобрать, что уже половина третьего. Нормально. Я всегда готовилась к экзаменам по ночам. Увалов поражался, как можно просидеть над учебником до шести утра, потом выпить ведро кофе и бодро идти сдавать. А нам это все равно что пальцем моргнуть. Легче не ложиться вообще, чем вставать рано.

Наморщив мозг, я сочинила последний абзац и перечитала свой шедевр. Не фонтан, конечно, но читали мы и похуже. С утра позвоню в редакцию, доложусь, что готово.

Кое-как поплескав на себя теплой водой из ковшика (горячую воду, разумеется, опять отключили), я рухнула на диван, даже не потрудившись его разобрать. Я так частенько поступаю, когда ложусь поздно. Это не диван, а монстр, чтобы привести его в спальное положение, нужна, по идее, рота грузчиков. Если я утром складываю его, то засчитываю этот процесс как утреннюю гимнастику. Мамочка презентовала на новоселье. А себе купила новый. Ее последний муж Кирюша, всего на семь лет старше меня, – парень денежный, но экономный. Зачем, говорит, вещь выбрасывать, если она еще может Аллочке послужить.