Текст книги "Сталинка(СИ)"

Автор книги: Татьяна Буденкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 3 Строжка

Забрав кастрюльку с супом, ушла к себе в комнату Анна.

– Да что ж это такое? Как спасть, так тридцать три несчастья! То пить, то писать!

Петровна слушала, как усаживает на горшок свою дочь Александра и понимала, сейчас, как по команде, у Танюшки возникнет та же надобность. Придумала ребятня на горшках по просторному коридору кататься. Ну, куда это годиться? Горшки горшками, однако, очень Анастасии нравилось, когда в этом коридоре всей секцией диафильмы смотрели. Петро устанавливали проектор, так чтоб светил на свободную белёную стену, а Елена читала текст под каждой картинкой. Взрослые смеялись как дети, ну вот, например, девочка потеряла кошку и ей со всего двора ребятня тащит всяких разных. Вот мальчик передаёт ей очередную кошку, Елена читает: "Раша ныжая была. Нинка чуть не умерла".

Плёнки одни и те же. И все их давно знали наизусть, но всё равно, в общем коридоре в полной тишине и полумраке, будто в кинозале, жители секции смотрели с удовольствием диафильмы – детские картинки на стене. Иногда покупалась новая плёнка – и тогда внеочередной показ. Анастасия вздохнула, с укоризной посмотрела на девчонок, с нетерпением ожидающих, когда, наконец, она уйдет из коридора, чтобы приняться за покатушки, и направилась на кухню. Пристроилась возле окна рядом с Александрой.

Навалившись на широкий кухонный подоконник, судачили о том о сём, посматривая в темноту двора, где напротив окна, под фонарным столбом располагалась обитая фанерой дощатая будка, чтобы в морозные ночи сторожу было где обогреться. Ну и телефон в ней имелся. Если ночью кому приспичит скорую вызвать, то вот, единственная возможность. Сторож в этой будочке редко обитал, с осенних холодов до ранней оттепели ходил в длинном зимнем тулупе до пят и берданкой через плечо, осматривал окна и двери магазинов. В те послевоенные годы один мужик с берданкой вполне справлялся с опасным делом охраны тогда ещё социалистической собственности сразу четырёх магазинов, аптеки и почты. Наверно, после военных будней было это для него так, прогулкой при луне. Но за все годы, что он проработал в этой должности, ни у одного воришки не возникло желание проверить его на боеспособность.

В этот вечер Александра и Анастасия даже удивляться стали, чего это так долго не показывается сторож? Пора бы один круг обойти и на второй заход отправится, а его все нет. И тут вдруг видят, он во френче... без берданки и тулупа семенит возле какой-то женщины.

–Александра, смотри, смотри! – упёрлась лбом в оконное стекло Петровна. А за окном, во дворе дома сторож и его дама, о чем-то потолковав, вошли в сторожку. И в маленьком квадратном оконце затеплился слабый свет.

– И чем это они там занимаются?

–Ну... чем? Разговаривают... наверное, или может она... по телефону позвонить зашла. Поздно, почта и аптека закрыты, а больше откуда?

И тут соседки увидели, как из их подъезда выскользнула Фрося, проживающая в квартире напротив, и, осматриваясь по сторонам, перебежками, направилась к сторожке. Ей-то чего там надо?

–Глянь, Фроська-то щучкой вытянулась возле окна сторожки. Подсматривает! А наши, слышишь, хихикают и гремят? Что-то там не ладно...

Александра пожала плечами и направилась в коридор:

–Опять за своё? Симулянтки! – донеслось оттуда. – Покатушки устроили?!

Разобравшись с Танюшкой, Анастасия Петровна, вернулась к окну. А там... у оконца сторожки очередь образовалась!

–Надо же?! Так можно всё просидеть, – накинув старую плюшевую жакетку, Анастасия заспешила во двор.

–Бабоньки, пустите глянуть. – В ответ приглушенно хихикнули. И тут же кто-то шёпотом приструнил:

–Тише, сторожка дощатая, стены тонкие, услышат и... конец фильма!

–Ой, бабоньки, и "конец" видать! Он встал и повернулся прямо к окошку, вино из бутылочки наливает! – зашептала Фроська.

–Уже конец, опоздала я, что ли? – охнула Петровна.

Приглушенный писк, перешёл в хохот и женщины бросились врассыпную.

Глава 4 Совпадение

Утро следующего дня на первый взгляд было обычным. Елена подкрасила губы, положила помаду в сумочку, что-то ещё в ней поискала, и вдруг остановилась у стола:

–Мам, прямо не знаю, говорить или не стоит?

–Ленушка, не тяни, я опаздываю, машина ждёт, – торопил Пётр.

–Мне сон приснился...

–Тьфу, а вечером рассказать нельзя?!

Но Елена, нервно разглаживая на столе скатерть, перебила его:

–Помните, когда Петя привёз меня к вам в Бийск, а сам дослуживать уехал? Помните, меня домовой душил? Мы ещё лечиться ходили к бабе Варе?

– Ну...

–Мама!? – спешил и потому нервничал Пётр.

– Погоди, Петя! Ленушка, не тяни, говори.

–Он сегодня мне опять приснился. Тот же маленький, горбатый и лохматый старичок – не старичок, но не молод, с большущей кудрявой бородой, чёрной с проседью. Сидит в углу большой пустой комнаты и говорит мне:

–Ты сегодня берегись. – И так мне тревожно стало, даже сердце зашлось.

–Наш это домовой. Я его с собой из Бийска забрала, когда к вам в Красноярск переезжала.

–Да будет вам, – уже не так уверенно проронил Пётр.

–Петя, ты давай-ка Елену до работы проводи.

–Мне через дорогу – пять минут ходу. – Работала Елена на складе в столовой строящегося завода искусственного волокна, как раз напротив окон их дома.

–Вот ты её через дорогу и проводи.

–Пошли, довезу, в целости и сохранности.

–И встреть.

–Ясно.

–Петя...

–Мама, сказал встречу! Всё, пошли, что ли?!

Проводив Петра и Елену, Анастасия подошла к окну, аккуратно отодвинула штору, подождала, пока служебная машина Петра подъехала к корпусу столовой, Пётр помог Елене выйти, проводил до дверей, вернулся и машина тронулась. Анастасия, вроде успокоившись, направилась на кухню, варить Танюшке кашу. Пока варила, увидела в окно как к магазину подъехала машина и стали выгружать колбасу. Значит надо бы занять очередь. Докторская колбаса по два рубля девяносто копеек за килограмм. Деньги недавно поменялись, но пока и "старые" в ходу. Так это новыми – два девяносто. Оно, конечно, не дёшево, да и в очереди крику на весь Каменный квартал, но ведь и продают не часто. Хотя... как-то не ели в семье магазинную еду. Готовила Анастасия отменно, так что докторская колбаса – это скорее от того, что дефицит, ну как не взять, когда в окошко видно?

Тревога, то ли из-за сна Елены, то ли Бог весть от чего, кошкой скребла Анастасии душу до самого вечера. А вечером и совсем стало невмоготу. Вот и Соловьёвы дома, и Кузьмины. А Петра и Елены всё нет. Анастасия то и дело подходила к двери, прижимаясь ухом к филёнке, может, уже по лестнице поднимаются? Ничего не услышав, шла к кухонном окну: могли в гости к знакомым зайти, и теперь назад возвращаются. Когда в уличную дверь раздался стук, ещё не успев ни о чём подумать, почувствовала нестерпимую тревогу. Бросилась открывать, а руки дрожат.

– Мама, Лена дома? – На пороге стоял Пётр. Шляпа съехала на бок, пальто нараспашку.

– А ты за ней разве не зашёл? – и осеклась на полу слове. В руках Петр держал сумочку, с которой Елена ходила на работу.

– Нет её на работе, и склады не опломбированы. И вот, – он протянул Анастасии сумочку. – Туфли в раздевалке, она на работе в других, без каблуков ходит. Пальто, сумочка... всё на месте. Выходит, исчезла в рабочей одежде!

– Как исчезла? – растерялась Петровна. – Туфли, пальто... – перебирала вещи невестки Петровна.

– Всё вокруг обежал. Как испарилась. И никто ничего не видел.

–Ты склады-то опломбировал бы... – Анастасия открыла сумочку: тяжелый пломбир, паспорт, кошелек, губная помада, платочек. Всё на месте.

–Не до складов мне! Пойду искать.

–Машину-то отпустил что ли?

–Так служебное время кончилось. Всё, по путевке в гараж вернулась.

–В милицию, в скорую... может к Орловым забежать? Но что ей там делать? К тёще?

–Ой, мам!

– В сторожке телефон есть! В милицию и скорую можно позвонить! Оденься теплее. На улице ветер и вон, снег пробрасывает.

Но он будто не слышал:

– Попробую, вдруг дозвонюсь?! – и как был в лёгком пальто и шляпе, выскочил за дверь.

Бросив игрушки, чувствуя неладное, тихонько всхлипнула Танюшка. Анастасия вышла на кухню, выглянула в окно. Пётр подошёл к сторожке, подёргал дверь – заперта. Поднял голову, посмотрел на окно, она открыла створку:

– Нет, не приходила, – крикнула в холодный ночной воздух. Он в ответ махнул рукой в сторону арки.

Время тянулось как смола. За окном завывал ветер, кидая в стёкла колючие снежинки. На часах половина третьего. Анастасия подошла к входной двери, приложила ухо к замочной скважине. Тихо. Ни шагов, ни голосов в подъезде. В пятом часу прилегла на диван. Тикали часы, били в оконное стекло порывы ветра. Круг света от настольной лампы по-прежнему высвечивал коричневые узоры на скатерти.

Наконец мимо окна проехал первый автобус. Анастасия собрала внучку и отправилась на Бумстрой, к Устиньи. Тут недалече. Пара автобусных остановок. Всё-таки мать родная, может Елена там. Мало ли... Но дома застала только сестру Устиньи – Акулину.

–Настасья Петровна, никак что стряслось? – раздевая Танюшку, заволновалась Акулина. Коротко пересказав случившееся, Анастасия заключила:

–Уж и куда бежать не знаю... – а потом вдруг кинулась к Танюшке и запричитала: – Сиротинушка ты моя го-о-орькая...

– Сватья, ты никак ополоумела? Может, разругались, разбежались!

– Сказал бы. Нет! Нет! Ой, горе мне горе!

– Тебе не доложились! Прекрати сей момент завывать, как по покойникам! Значит так, я сегодня со второй смены, а то бы ушла. Поеду к Надюшке. Родные сёстры все-таки, сама подумай, может Елена у неё, или она знает что. А по дороге забегу в милицию и скорую, может, там что выясню. А ты езжай домой, жди, может, объявятся. Ну а я, как всё обойду, к вам заеду. А уж там будет видно.

Анастасия вернулась домой. В секции пусто и тихо. Все ушли на работу, дети Кузьминых у бабушки. Сложила поленья в печь. Затопить? Рано ещё. Беспомощно толклась по квартире, берясь то за одно, то за другое. Глянула на часы. Время подходит к обеду, а от Акулины ни слуху, ни духу. Да что же это такое? Господи? И Анастасия Петровна упала на колени перед маленьким образком, висевшим над её кроватью. Этой иконкой ещё её мать благословляли, потом её, потом она Петра и Елену. Анастасия молилась, на диване, сжавшись в комок, сидела Татьяна. И вдруг вроде кто в дверь стукнул? Показалось? Но от пережитого волнения, ноги слушались плохо и она вместо того, чтобы опрометью кинуться открывать, кое-как поднялась с колен.

В дверях стояла Акулина. Она разулась у порога, скинула на плечи шерстяной клетчатый платок, прошла в комнату. Анастасия, молча, двигалась следом.

–Значит так, сватья, Пётр лежит в технической больнице. Ну, той, что супротив проходной бумажного комбината, через дорогу со столовой, в которой работаю. Тут недалеко. Поговорить с ним не могла, но я всё-таки убедилась, что это он. Потому и долго, зашла на работу, взяла свой столовский халат, да платок. Прошла чуток по коридору, и заглянула в палату.

Анастасия только швыргала распухшим от слёз носом.

– Петро ночью пришёл в скорую, Лёнку искал, – от волнения Акулина называла Елену так, как когда-то в Рязани, когда та была совсем ребёнком: – Да видать продрог так, что в скорой и свалился. Они его увезли в больницу. Говорят какое-то сурьёзное воспаление лёгких. Сильный жар. Без памяти он.

– Он на той войне всё своё здоровье оставил! – плакала Анастасия. – Тонул, живой остался, потому что к деревяшке примёрз. А теперь вот...

– Лёнку надо искать... – Акулина вновь набросила платок на голову.

– Может горячего чаю?

– Неколи. Отправлю Устишку к Надьке, пусть поводится с Володькой и Галиной. А мы с Надюшкой... в морг сходим. Только там и не была ещё.

– Акулина Фёдоровна, может и Танюшку пока к Надежде? Я бы к Петру...

– Ну, що ж?! Одевай.

Автобус остановился напротив четырехэтажного кирпичного здания – техническая больница. Анастасия чувствовала, как мелко трясутся её руки, и зуб на зуб не попадает. Она и спешила и боялась увидеть своего сына. Лишь бы Бог дал всё обошлось. Ну, хоть в одном повезло, как раз попала во время посещений. Ей выдали белый халат и дерматиновые тапочки сорок последнего размера. Не отрывая от пола ног, чтоб не потерять их, зашаркала в указанную палату.

Заострившийся нос сына, чёрная щетина по щекам и испарина на лбу. Анастасия присела рядом. Достала платок, промокнула лоб, рядом на тумбочке стоял стакан с водой. Взглядом спросила мужчину на соседней койке: чей?

–Его. Медсестра иногда заходит, губы смочить.

Набрала чайную ложечку, приподняла его голову, влила в рот. Так и сидела, изредка смачивая водой его губы, пока не вошла медицинская сестра.

– Приходите завтра. Мы вам пропуск выпишем.

– Там диванчик в приёмном покое, мне бы остаться...

– Нельзя. Никак нельзя. Да и чем вы поможете? – видя, что просьбы переночевать в приёмном покое не прекратятся, санитарка почти выдавила своим корпусом Петровну за дверь.

На улице осенний ветер рванул полы пальто, дунул холодом за воротник, вышиб из глаз слезу, а может и не ветер был тому виной? Доехала до седьмого участка, напротив проходной Ворошиловский завод строил дома для своих работников. Это и был седьмой участок. В одном из новых домов жила сестра Елены – Надежда. Анастасия шла от остановки и смотрела на окна: в комнате Надежды свет. Значит дома. Ну, ясно, Галина, Володька – Надеждины дети, да Танюшка, куда ж их деть?

Устинья и Акулина сидели на диване. На кухне Надежда кормила ребятишек. Её муж – Петро, работал во вторую смену. Это ж надо? У обеих сестёр мужья как на подбор – тёзки. Анастасия расслабила платок, ожидая: что скажут?

– Слава Богу в моргах нет, – как могла, успокоила Акулина.

Не в силах удержаться, Устинья заголосила тоненько, горько:

– За что же энто мне горе такое? Али я провинилась в чём? Господи, забери мою жисть, спаси дочь мою Елену!

– Хватит за живо-то хоронить! Раз в моргах нет, значит живая. Утром снова искать пойдём. – Решительно пресекла сестру Акулина. Та послушно вытерла глаза кончиком головного платка, кивнула:

– В моргах нет. Стало быть, живая. Бог дасть сыщем.

Решили, что детей оставят с Надеждой. И распределив между собой кому куда идти или ехать, направились по домам.

Третьи сутки Анастасия неотлучно сидела возле сына. Либо Акулина, либо Надежда привозили днём горячий куриный бульон в банке, укутанной так, чтоб не остыл, и Анастасия чайной ложечкой поила сына. На третьи сутки к обеду Пётр пришёл в себя. Врач посмотрел на Петровну поверх очков:

– Ну что ж? Поздравляю. Кризис миновал.

Анастасия протирала сына махровым полотенцем, и пуще всего боялась, что вот сейчас он спросит про Елену.

– Слава Богу! Один очнулся. А то бабонька, что считай вместе с тобой привезли, только её днём, а тебя ночью скорая доставила, так и лежит чурка-чуркой, без сознания. Ни документов при ней, ничего, – вздохнул мужик, явно радуясь, что сосед по койке не помер.

– Мама, помоги... – попытался подняться Пётр.

– Петя, я сама...

– Да ты что, мужик? Нельзя тебе! А-а-а! Держись, коли так! – И сосед почти подхватил на руки Петра.

В соседней палате, белая как мел, разметав по подушке кудри, лежала Елена.

– Скорая доставила. На заводе искусственного волокна, там, где столовая, укладывали бордюры возле пешеходной дорожки, стали натягивать трос, чтоб ряд ровно выставить, а тут женщина перейти решила, трактор трос дернул, а она как раз шагнула, ну и головой о бордюр с размаху ударилась, – врач вздохнула, поправила стетоскоп на груди: – Ни документов при ней, ничего... И в себя не приходит. Не знаем, как и быть. Хорошо мимо скорая проезжала, так рабочие остановили и вот... – она кивнула на кровать с пациенткой.

– Невестка это моя. Сын её искал, когда к вам попал...

– Надо же? Это чтобы так совпало... – и уже другим тоном добавила: – Ну, всё равно, Петру Ефимовичу – строгий пастельный режим!

Оставив Петра на нянечку, Анастасия кинулась к Акулине. До её барака ближе всех. Не очень радостная новость, но все-таки лучше, чем полная неизвестность.

По ночам, лёжа на своей кровати, Петро ждал, пока в больничном коридоре затихнут шаги нянечек и медсестёр, чтобы потом, стараясь не шуметь, направиться к женской палате. Приоткрыв дверь, чутко прислушался, ему казалось, что слышит едва уловимое дыхание жены. При слабом свете ночного освещения, пытался рассмотреть её лицо, и возвращался в свою палату, а через некоторое время, вновь повторял свой поход. Душу терзала мысль, что как только перестанет её караулить, то обязательно случится что-нибудь плохое. А раз он рядом, то как-нибудь всё образуется. Но шли дни, а Елена так и не приходила в сознание. В это утро, только закончился врачебный обход, и Пётр присел на кровати, в палату вернулся лечащий врач.

– Пётр Ефимович, мы тут целый консилиум собирали... понимаете, состояние вашей жены...

– Что?! Ч-ч-что!?

– Тише, тише! Пока без изменений, но в любой момент... понимаете, уже две недели она не приходит в сознание, и все наши усилия результатов не дают.

Пётр отстранил врача, поднялся с кровати, повернулся к нему спиной и уставился в окно:

– Вы хотите сказать, что Ленушка... Ленушка...

– Пока всё не так критично, но время может быть упущено... для лечения и тогда...

– Так чего же упускаете время? – сказал, не поворачиваясь, и не узнал своего голоса.

– Дело в том, что остался только операционный метод. Надо делать трепанацию черепа. Другого выхода не вижу.

Пётр молчал. Вот так же тогда с сыном, поверил врачам оставил Валерика... Если бы забрал его из больницы... если бы забрал! Сын был бы жив! Он виноват в его смерти! А теперь вот... Ленушка.

– Нет! Нет! Не-е-ет!

– Не кричите. Вы тут не одни. Подумайте, хорошенько подумайте. Только, не долго, чтобы не опоздать! – и врач вышел из палаты.

Весь день Пётр просидел на стуле возле кровати жены, лишь изредка, если кто-то из соседок по палате просил, выходил в коридор. Он держал её за руку и чуть слышно рассказывал, как её искал и как нашёл, и какие красивые у неё кудри. И старался не моргать, потому что слёзы капали ей на руку. Стеснялся своей слабости, но ничего с собой поделать не мог. Подошло время ложиться спать, укрыл жену потеплее, и пошёл к себе. Затихли больничные шорохи и шарканье тапочек по коридору, а он всё смотрел в белый больничный потолок. Вот потолок качнулся, поезд тронулся и он увидел на нижней плацкартной полке, на белой наволочке разметались кудри жены, он присмотрелся: она еле заметно улыбнулась ему и тут проводница взад вперед, взад вперёд мимо них! А чтоб тебя! Он вздрогнул, приснилось? И услышал в коридоре какую-то суету. Но разобрать ничего не мог. Лежать стало невтерпёж! Поднялся и, сам не зная почему, торопясь и суетясь, обул не на ту ногу тапочки, даже не заметил этого, запнулся об угол кровати и выскочил в коридор.

Дверь в палату, где лежала Елена, приоткрыта, суета именно там. Шаркая слетающими тапочками, подошёл к этой двери, но, ни зайти, ни остаться у входа... сердце стучало прямо в горле. Наконец дверь открылась и вышла медсестра. В одной руке чёрный пластмассовый фуляр прибора, которым меряют давление, в другой белая эмалированная ванночка с использованным шприцом. Удивлённо глянула на Петра:

–Что с вами?

В белых больничных кальсонах, такой же рубахе, чёрные волосы с проседью на висках всклокочены, один тапочек слетел. Он пытался поправить больничную рубаху так, будто это матросская роба.

– Похоже, ваша жена приходит в себя. Глаза приоткрыть пыталась и рукой шевельнула. Соседка заметила, на пост сообщила. Там сейчас дежурный врач, – кивнула на дверь палаты. – Тише, всех перебудите!

–Я только на минутку, я...

–Да вы что? Ночь, женская палата. Ну и, посмотрите на себя. Вы же женщин перепугаете, – и заспешила прочь.

В палате Елены на окна повесили плотные шторы, закрывающие свет, на тумбочке небольшая настольная лампа, прикрытая сверху плотной тканью. Но как только она пыталась открыть глаза или что-нибудь сказать, её лицо искажала гримаса боли и она очередной раз теряла сознание.

–Её бы в отдельную палату, а то тут: то звякнут, то брякнут, да разговоры всякие...

Врач поправил стетоскоп на груди, поднял глаза к потолку:

– У нас даже операционная общая на три стола. Где же я возьму отдельную палату? И так что могли, сделали. Ну и... размышлять долго ещё собираетесь? Разве не видите, как она мучается?

–Гарантии какие?

–Гарантии? Операция – всегда риск! Даже аппендицит! А тут! Ну, ведь не из любви к искусству настаиваю. Другого пути не вижу. И думаете, мне хочется брать на себя такой риск? Говорю же вам – нет у неё другого шанса! Нет! Это моё твёрдое убеждение. Смотреть, как пациент на твоих глазах гибнет, а ты бездействуешь – думаете просто? – и направился в ординаторскую.

На следующий день к Петру в приёмные часы пришла Акулина.

–Мы тут посоветовались... Меня послали с тобой поговорить, потому как Устинья только зачнёт про Лёнку говорить, слёзы её душат и толку никакого. Татьяну Портнягину просить хотели, соседку нашу по бараку, помнишь ли? – Петро утвердительно кивнул. – Она может многое и голову лечит от сотрясения. Ну, уж ежели не поможет... воля ваша. Но попытать стоит. Я не то что особо врачам не доверяю, но хучь меня в пример возьми... Да и, это же страсть – не операция.

Договорились, что завтра в приёмные часы Акулина приведёт Татьяну Портнягину, Пётр проводит её в палату.

После ухода тёти Лины, он сидел около жены и шёпотом медленно пересказывал ей всё, что услышал.

–Ты не бойся. Я рядом, у дверей постою.

Елена чуть сильнее сжала веки, потянула уголок губ, изображая улыбку. Не боюсь, мол.

В длинной чёрной складчатой юбке, и темной кофте в мелкий белый цветочек, в белом с серыми крапинками платке, опущенном на лоб до самых глаз, высокая статная старуха вошла в больничный коридор. Пётр провёл её к Елене. Женщины замерли на своих кроватях. Татьяна наклонилась и что-то негромко сказала Елене. Достала чёрную ленту, аккуратно просунула ей под голову, завязала узелок над переносицей. Достала кусочек белого мела, в нескольких местах что-то аккуратно отметила на этой ленте и осторожно сняла её. Складывала, совмещая полоски мела, что-то вымеряя. Потом махнула Петру рукой: подойди.

– Вылечу я её. Сотрясение сильное. Сначала лечения ходить ко мне будет через день, потом пореже, ну а там как Бог даст.

– Тётя Таня, да как ходить? Она даже глаз открыть не может, от света сознание теряет, боль такая, – шептал Пётр.

– Я сейчас полечу. Уйду, она уснёт. Не пугайся. Так быть должно. Завтра утром опять приду. Ну а там посмотрим, как сама двигаться сможет, тогда уж и выписывайте.

Петро с недоверием смотрел на эту женщину. Соседка тёщи, столько лет в одном бараке через дощатую стенку живут. Елена как-то рассказывала, что за лечение ни какой платы не берёт, но редко кого лечить соглашается.

Татьяна тем временем отстранила Петра в сторону, приложила к голове Елены левую ладонь, правым кулачком легонько стукнула по ней, Пётр замер, какие удары? Она шевельнуть головой не может! А Татьяна, знай, прикладывала ладонь да постукивала. Елена лежала спокойно, Пётр неотрывно следил за её лицом. Потом Татьяна вновь подсунула свою ленточку, что-то снова мерила, встала, положила ей на лоб руку:

– Спи. Я завтра ещё приду. Отдыхай пока, – и кивнула Петру: – Проводи.

А к концу недели Анастасия, приподняв на подушках, кормила Елену куриным бульоном.

Из больницы уходили вместе. Только Петра выписали, а Елена оставила расписку, что от операции отказывается на свой страх и риск.