Текст книги "Небесные жены луговых мари"

Автор книги: Татьяна Толстая

Соавторы: Денис Осокин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

мертвая лариса

лариса растрогана: она жива. вот странная девушка. все мы слава богу живы – но не роняем же слезы чуть ли не каждые полчаса по этому поводу. лариса посмотрит на кактус – и заплачет. рукой потрогает шкаф и скажет ему: миленький. лариса – ты чего? обовьет руками – и чуть не задушит: зашепчет зашепчет – и закроет рукой глаза. складывается верное ощущение что если бы жизнь была церковью – лариса была бы при ней самой горячей певчей. пела бы и пела высоким звонким голосом о мире живых – захлебывалась бы от сердечной звонкости. и растроганность и исступленность ларисы для многих остались бы непонятны. довольно этого ‘бы’ – ведь так оно и есть на самом деле. только вот вся охваченная экстатичным трепетом перед жизнью лариса не торопится собственно жить. а скорее всего не умеет: задыхается от восторга – плачет поет и стоит на месте: не встает со стула – не выходит из комнаты – не отходит от окна. вдруг окажется замужем – вдруг родит ребенка – вдруг родит двух: но поет и поет не оставляя силы на то чтобы шевельнуть красивым коленом – тем более выйти во двор пройтись, лариса подолгу расчесывает волосы – еще дольше рассматривает потом застрявшие в расческе – упавшие с головы. она очень умная – но этот ум в высшей степени непрактичен: и в силу того ларисина жизнь непонятна и вывернута – нелепа и нелогична – а часто просто коротка. ведь жизнь не церковь – а океан со скатами и тунцами. тунцы сбиваются в стаи и носятся наперегонки – а скаты подпрыгивают и что есть силы хлопают. по воде плавниками-крыльями в брызги зелени и синевы. лариса оказывается означает чайка. очень удачный перевод. кричит от радости – зависнув над океаном-жизнью. кричит аж сердце того гляди разлетится на горячие куски. лариса напоминает залежавшуюся в магазине мебель: за нее всегда так волнуешься когда неизвестные люди выносят ее-таки и по пути надрывают защитную бумагу. деликатность и чуткость ларисы – верх человеческой деликатности. это видно во всем. лариса нарисована коротким единственным росчерком остро-остро заточенного карандаша. ларису надо беречь: лариса самая хрупкая: жизнь которую она любит больше жизни нередко разбивает камнем ее окно. в мире номер два ларисе должно быть несладко: (наверно ее обижают – над ней там смеются): такой отчаянной жизнелюбке – которой как ей самой кажется и жить-то незачем – только бы славить и славить жизнь.

мертвая майя

майя – смолистая прозрачная желтизна: сваренный финнами сур и к нему варенье из желтоцветов. сура глотнуть – качнуться – и пойти по кромке оврага распевая песни на исчезнувших языках волго-ветлужья. майя – мерянская невеста. с солнечной геометрией в ушах и на одежде. но как меря растворилась в пчелиных узорах – и в разводах на бересте – в привкусе хмеля и калины – в клейкости молочаев: так и майи тоже в наше время нет. есть только гулкий звук рожденный стеблем овражного дудника и чей-то крик гу-гуй – пущенный вверх по стволу по еловой коре. мою девушку зовут майя – я ее очень люблю – что это может значить? это значит что я люблю нежную невидимку – невнятную скромницу – существующую в виде припрятанных тут и там осколков смысла – самого забытого и светлого. пить соки деревьев придумала майя – и собирать цветочный мед – и целоваться она придумала – и лежать на спине – и варить золотисто-густые напитки. пусть майя придет в эту высокую рощу в которой башмак еще не досушил апрель – в эту воду со мной зайдет – пусть майя так никогда и не заговорит по-русски но поможет мне научиться ее языку. майю радостно хоронить – поднимая на деревья повыше – поближе к небесному пчельнику: потому что пока вы улыбаясь привязываете ее к ветвям – она уже стоит под деревом на земле и задрав голову тоненько вам посвистывает. вы спускаетесь с дерева – и вдвоем идете – общаясь то жестами то поцелуями то уже чуть-чуть по-мерянски. ‘лишиться майи’ – значит ‘умереть’. в двойке майи конечно же нет. майя – предмет изучения сразу нескольких наук – но ими она не постигнется. о майе – все мои книги, память майи – ласка и жизнь.

мертвая валерия

однажды мы сели с валерией на речную ракету и поплыли в рыбную слободу. долго плыть – часа три – дальше камского устья. брызг и ветра за время пути хватило бы нам на неделю жизни в городе – но Валерия сидела в салоне – ела бутерброды и читала книгу – напрасно я ее на открытую корму тащил: она говорила что вот приплывем и там надышимся – а сейчас ее продует и меня продует – и чтобы я туда тоже не уходил и вообще не бросал ее одну. лет нам обоим было по семнадцать – вот я и возился с этой глупой Валерией – сидел рядом с ней в духоте и смотрел на волны через залитое стекло. мы ехали не просто так – а впервые соединиться – на высоких речных обрывах. сентябрьских холмах. мы с валерией давно дружили: сначала познакомились – потом долго писали друг другу письма хоть и жили в одном городе – потом встретились опять – потом решили пожениться дождавшись восемнадцати. в сумке моей были диванное покрывало. ‘юбилейный’ портвейн и резиновая дрянь – вдруг валерия опять передумает и скажет ‘надевай’ – хоть мы уже с ней окончательно договорились что первый раз обойдемся без нее. надо уметь рисковать.. – говорил ей я. Валерия то соглашалась – то не соглашалась с этим. она была в сером клетчатом сарафане толстенной ткани – светлоголовая – с рюкзаком – много ниже меня ростом. я ее голую видел уже сто раз. все что нашел – перецеловал-перетрогал. сто раз мы раздевались – пили так чай – ходили взад-вперед по родительским квартирам. приплыли в рыбную слободу – залезли на обрывы – расстелили покрывало – глотнули ‘юбилейного’ – разделись – легли друг на друга – ой! – допили всю бутылку – спустились к дебаркадеру ждать ракету. вот мы плывем обратно в казань – счастливые-счастливые. валерия по-прежнему не выходит на корму – опять говорит: продует – ты разве не надышался? я подумал про нее: дура.. и подставил для ее головы плечо. впервые в жизни – пока мы пересекали акваторию казани – я подумал о живом человеке о валерии ‘мертвая’ – когда искал своей радости подходящие слова. мертвая – значит смертельная заветная любовь. мертвая валерия – означает валерию реальнее чем только в жизни. любимая всей силой мира живых + так же всей силой мира ему противоположного. мертвая – возлюбленная удвоенная бесконечная ибо крепка как смерть – это уже не я придумал. шепни я тогда валерии свои новые светлые мысли – она бы точно сказала чтобы я. вышел проветриться – и на как можно дольше. но я ничего – молча ждал пристани – и еще на полгода со дня той поездки продолжилась наша с валерией общая жизнь.

мертвая надя

наденька как неразлучник ненастоящая с виду и милая. парочку розовощеких неразлучников мы дарим ей в первый день весны. надя произносит большое спасибо и дышит в варежку. мы отмечаем с ней март и ходим по кондитерским. она не разрешает себя целовать на улице и часто снимает шапку. надя – важная дама. наде тринадцать лет – и не станет больше. мы показываем ей городские развалины – сквозные проходы – затхлые дворы. давай любовничать.. – предлагаем мы и указываем на стенной разлом в котором виднеется мокрая темень и фигурная лестница. надя смеется: нет не давай. а по кирпичным кучам прыгают снегири и неразлучники. надя – маленькая модница – подкрасилась надушилась. надя – обрывок пленки. мы сразу ее забыли – видимо это она старается – не хочет помниться без любви. наденька – бисер и стеклярус: девчачий ассортимент магазина ‘сезон’. надя – загадочный леденец который иногда теряет не то что привычную приторность – а всякую сладость. ярких птиц вокруг надь полно. надя обожает качели. качели скрипят – надя болтает сапожками – яркие птицы над надей кружатся – непонятно верещат: нам становится не по себе. тем: более если подумаешь: и вот это – надежда. но не исчезает наш к наде интерес. надя какая-то никакая: магия посредственности – волшебство дешевой бижутерии – капроновых трубочек, сердечек, бисера, надя имеет огромное значение в двойке. надя в антимире – стеклянный шарик – (много стеклянных шариков): прыгает и молчит: за ним наблюдают попугаи-неразлучники – иногда подлетают и его проглатывают: и в мире номер один начинается очередная жизнь.

мертвая анжела

вот и лето – вот и анжела – анжела павловна – дачница, а вот студенты-полонки – георгий и константин – у одного из них дача неподалеку. георгий – астроном а константин – химик: а анжела павловна на этот раз приехала без мужа. анжеле павловне где-то чуть-чуть за тридцать – и родилась она не в кикнуре и не в яранске, а в городе россошь рядом с воронежем. а мерзавцам нет двадцати. и они-то как раз из яранска – просто заважничали от того что одного родители отправили учиться в вятку а другого в казань – и что когда один гостил у другого в казани оба дважды ходили к мадам сафиуллиной на пески. анжела павловна в бледно-сиреневом платье с нарисованными ирисами и птичками – животик ее очень милый – очень манящий женский – платьем прорисован так хорошо. анжела павловна роскошная – в плетеной шляпе наклоняется среди цветов. георгий и константин с двумя бутылками вина и пачкой зеленого чая с жасмином заходят на ее участок и подвязывают калитку. анжела что-то слушает – высоко смеется и приглашает гостей в дом. все это видит аспазия ремигиюсовна – анжелина соседка: она приехала из жемайтии в наши радостные края. через пару дней прилетает из города анжелин муж – пожарный инспектор: и убивает анжелу павловну – неудачно стреляет и по студентам – стреляет и бежит за ними какое-то время. не догнав возвращается к трупу жены – а этот труп плещется в бочке у огуречных грядок и высунув груди объявляет мужу: ты дурак – господин смирнов. иди теперь целовать волосики у аспазии ремигиюсовны жукаускене – они у нее там не все еще выпали хотя конечно же все поседели. а мне принеси-ка бежевое платье и холодный чай. и господин смирнов просит у анжелы павловны прощения – раздевается до кальсон – подумав стаскивает и кальсоны – и залезает в бочку. смирнова анжела павловна улыбается нам с жестяных коробок старинного чая. анжела – это всегда веселая дачная жизнь, а в двойке – лучшее напоминание об этой жизни.

мертвая любка

бражкина любка из села косолапово гадает на любовь. берет большой лист бумаги – и чертит на нем два круга – один в другом. в первом круге рисует цифры – от одного до ста. во втором круге пишет имена парней: тут тебе и роман и павел и фердинанд. подумав все же зачеркивает фердинанда – и среди готовых имен пишет буквы алфавита. переворачивает блюдце кверху дном – помадой рисует на нем маленькую стрелочку – кладет в середину листа. раздевается догола – распускает волосы – снимает крестик. в комнате почти темно – дурацкая свечка горит. любка проводит ладонями по лицу – касается титек – живота и толстых ног – в косматом красивом месте обмакивает кончики всех десяти своих пальцев – кладет на блюдце – закрывает глаза – говорит глуховатым голосом: пушкин пушкин – сколько я лет проживу? замирает – а блюдце под пальцами тихонечко ходит. любка открывает глаза – стрелка указывает на 78. это хорошо – тем более что сейчас любке двадцать. приподнимает блюдце – обратно кладет – касается тела снова – но в этот раз подольше – чуть ли себя не доводит.. надорванным голосом шепчет: пушкин пушкин – какой у меня будет жених? тут в комнате за занавеской что-то с грохотом падает. любка в ужасе туда бежит – шлепая ногами и размахивая титьками. там умывальник свалился в ведро. ладно – потом поднимем. любка возвращается к блюдцу. и что же она видит? поперек листа – поверх цифр и парней – написано красивым старинным почерком бледными-бледными чернилами: ты дура, блядина-любка! – не даешь отпердолить фрейлину! зови менделеева или христофора колумба! любка леденеет и ложится спать в слезах. а она еще этой ночью хотела зачертиться на перекрестке банным ожегом и перед сном запереть ведра – но не стала ничего делать: наревелась только. во сне к ней явился пушкин – вылез нагишом из-под выросшего на помойке репейного куста. любку приобнял и шепнул ласково: ну не сердись – титястая бука. не могу же я разорваться! у вас у всех праздник – титьки выставили, кунки раскрыли – а я всю ночь бегай по деревням. знаешь вас сколько? вот то-то и оно. твоего жениха будут звать александром – вы поженитесь этим же летом и проживете счастливую жизнь.

мертвая алена

алена – деревенская завуч. учит детей русской литературе или удмуртскому языку. среднего роста – в сизых очках – в коричневой куртке и в черной юбке: идет по мосткам через разжиженные улицы и закрывается зонтом. алена молодая и замужем – воспитывает сына мишу – он ходит в четвертый класс. ошторма-юмъя – деревня где работает алена: население деревни смешанное. помните елену – из числа нови-садских барышень? – помните что она белая врачевательница и пресная вода? а алена тоже врачует – только яблочным уксусом – а иногда и кумышкой. любовь с первого взгляда – как уксуса стакан. память об алене жжется изнутри – невыносимо жжется – легко пьянит. эта память не о давнишней близости с аленой – а просто о случайной встрече – взгляде брошенном невзначай – иногда это даже придуманная память. мужчины из-за нее ревут и прокуривают города. наступили март и апрель: мужчины снова едут в ошторма-юмъю – везут алене подарок – и мише – и алениному мужу. едут отовсюду – даже из ухты. из заинска и казани приезжают целые автобусы незнакомых алене мужчин. все они оказывается всю жизнь в нее влюблены – а она их и знать не знает: когда-то и где-то случайных попутчиков – бывших мальчишек из параллельных классов – невидимых поперечных-встречных. их размещает сельский председатель – в детском садике и столярных мастерских. алена продолжает жить обычной жизнью: а мужчины улыбаются плачут и как тени становятся по деревне – ходят – сидят – лежат. мы не можем без тебя, – твердят они молодой женщине и толкутся возле школы. алена смотрит на них грустно и говорит с акцентом нараспев: здравствуйте – спасибо что приехали. заходит к себе во двор. берет мишу – два полотенца – и ведет его в баню. через час выходит без очков с распаренным лицом – впереди себя чистого красного мишу ведет – а все мужчины через забор выстроились и смотрят. и так – каждый год. а умрет алена – ее вымоют – положат в гроб – опустят в могилу и крест поставят – в школе на входе повесят с черной ленточкой фотографию – на поминках кумышки попьют – обычно всё. к июню мужчинам становится легче – и они покидают юмъю – ведь и из них ни один не надеялся забрать с собой алену – приезжали за другим: пережить рядом с аленой три весенних месяца – эти три. алена гостям сочувствует но сделать ничего не может: правильно – все правильно – у нее ведь есть своя жизнь.

мертвая вероника

есть трава ревялка – по зорям ревет и стонет – а ту траву давай спорченным людям – и он станет говорить и вопить – именно скажет кто спортил. так говорится в травниках – о другой траве – не о веронике. вероника должна быть описана тем же способом – приступим. есть трава вероника (лежанка – ибунка – змеиный цвет – козья морда – уразница – кошачья мята – дикая живица – разбой – егорово копье – отгадина – клад – синецвет – гадючьи васильки – полевое семя – тридевятка – незабудка – анютины глазки) – полезна от змей и волнения крови – от судорог и удушья – дымом вероники подуй в глаза – увидишь чахлый небесный свет и полудохлого кролика. вероника сильная трава – но лично мы ей не пользуемся. вероника немножко лгунья – немножко хрупкий кошмар. есть в ней куницын оскал сквозь любовь. вероника – трава чуть неверная. пасмурный хвощ и заячьи вожжи нравятся нам больше голубой красавицы вероники. хвощи честные – ими женщины травят плод. веронику же используют в постыдной любовной магии. лучше всего зная что вероника это трава – никогда о ней как о траве не думать. думать как о соседке – о сослуживице – о дуре-однокласснице – о пугале-сестрице – о любимой жене-истеричке. иногда в травниках веронике приписывают пару таких замечательных имен как плакун-трава и нечуй-ветер. на эти имена традиционно претендуют сразу несколько растений но сомневаемся мы в вероникиной силе аж до нечуй-ветра. чаще всего вероникой лечили укусы змей – а что такое яд и противоядие? – самые родственные души. есть в траве веронике и благородство – это ее лучшая сторона. веронику хорошо принять перед отречением – жертвой – подвигом: перед усталой женитьбой на не слишком любимой не слишком доброй женщине с нездоровым чужим ребенком – перед атакой на несущего гибель врага – перед открытым признаньем своей вины за которую не будет пощады. не знаем – может быть самураи нередко принимали веронику? смерть веронику сушит. – высохшую крошит – превращает в дым. вероника встречается в двойке тонко пахнущими сгустками-облаками. живые вероники многие имеют форму цейлонских дымящихся палочек и некоторых эфирных масел. вероника – дипломированный ароматерапевт. в вероникином теле много тревоги – любовницы они неважные. всем вероникам жить бы в выборге и петербурге – на отсыревших незапертых чердаках, veronica officinalis (в. лекарственная) – очевидная трава. но в сущности все барышни тополя – травник: в нем описаны 55 трав. 22 + 33. (за новыми травами как бы еще не пришлось в костомукшу съездить.) как мы могли забыть! – веронике нужен валериан: бесконечное счастье – целебность во всем – и радость живой любви возможны у вероники с человеком с таким вот именем. вероника лекарственная и лекарственный валериан воскресят и мертвого. они богом созданы друг для друга – но увы – редко друг друга находят. одинокая вероника – запутавшаяся в ароматах и в химерных настиганиях любви – при этом благородная – гродненская или полоцкая дворянка в пустеющей усадьбе – красивая наследница с признаками вырождения на теле и тайным недугом внутри. одинокий валериан – тоже печальный рыцарь – простуженный – ходит босиком – играет на блок-флейте или кугиклах по забывшим его городам и чужим черепичнобулыжным странам. когда они вместе – родится чудо. они уже не станут на сырых чердаках и в подвалах жить. располнеют поправятся и весь мир исцелят. вероника и валериан – наши любимые святые. но только вдвоем – никогда друг без друга. мы ими в доме потолок и пол распишем – намалюем на печных изразцах – вышьем на скатертях – закажем у гончара – посадим тестяных на каравае хлеба. будем искать с ними встречи и завидовать их судьбе. лопухи раздвинем и подглядим как они пухлыми ручками друг за дружку ухватившись без штанов копошатся. ах боже – нам холодно – мы и сами в сырости живем – на ходу курим. мы ни разу их вместе не видели. даже чуть без валериана не закончили про веронику рассказ. есть вероника с валерианом – а есть без валериана вероника. и приходится прежде всего о второй веронике знать. хорошо – допустим что одинокая вероника не слишком нам подходит – а кому же тогда подходит? – тому кто задыхается ужаленный змеями или замыслил отчаянное геройство – тем кому смерть не смерть, жизнь не жизнь.

мертвая зоя

каждое воскресенье можно увидеть зою – на птичьем рынке на углу челюскина и яранской: она продает аквариумы, компрессоры, корм для рыбок, для черепах, для голубых кубинских раков. а саму живность не продает – только для них всякую всячину. коряги продает и глиняные домики: гравий в бутылках и банках: плоские камни – положить на дно. с недавнего времени появился разноцветный грунт химического происхождения – где-то теперь и его делают – и у зои прибавилось ассортимента. зоя когда-то училась в зооветеринарном техникуме на отделении пчеловодства. кажется не закончила – забеременела и вышла замуж. кажется мужа убили. кажется зоя видела – на ее глазах вроде произошло. это все ленивые слухи внутри пары перекрестков примыкающих к ‘птичке’ – прокуренные фразы улиц чапаева и щорса – не нужные никому. один продуктовый – два хозяйственных магазина – трамвайная остановка – баня – зоя – безымянный сквер – птичий рынок с рыдающими или счастливее всех детьми идущими оттуда с родителями. зое дети интересны. она очень жалеет их когда родители не хотят покупать персидского кота или брать собачонку за просто так – когда вместо двух рыбок покупают одну – или совсем ничего не покупают. пойдем отсюда. – говорят некрасивому мальчишке или толстой нарядной девочке. – здесь ничего нет. дети даже слова не могут выдавить от изумления – а только начинают плакать все горше с каждым шагом к остановке: как же так нет когда здесь есть все – и все красивые?.. зоя иногда даже вступается за детей и стыдит родителей: зачем вы тогда вообще сюда пришли? купите хоть улитку! зоя знает что здесь – в этом районе – на этих песком посыпанных льдах – в этих воскресных рядах с вялой живностью – плетутся узлы и фигуры определяющие всю будущую жизнь маленьких жителей грустного города. зоя нестарая – и будет здесь еще долго стоять – в пальто у нее кошелек и ключи от квартиры. а переселится в двойку – будет заботливой бабушкой: будет живых детей утешать являясь к ним наяву – когда родителей поблизости нет. мы тоже помним такую зою – давным-давно на старой квартире: она позвонила в дверь – спросила ‘дети есть?’ – и дала нам банку из-под ‘мальвы’ в которой плавали гуппёшки. кто это? – спросила мама защелкнув дверь. но мы уже были на полу в своей комнате – крошили гуппёшкам сушку – не боялись что сердце от восторга выпрыгнет. а зоя знает что делает: ведь зоя – означает жизнь.

мертвая марта

марта моя марта – куда ты запропастилась? – я утонула мой милый гжегож – вот меня поднимают вынимают пареньки. марта моя марта – а в какой воде? – в озере у мышинца в болотце у квидзыня. марта моя марта – как же это вышло? – мне приснилось ты умер гжегожик – ехал-ехал и вдруг соскользнул с моста: жить не захотела – забежала в воду – а оказалось что увидела неверный сон. марта моя марта – очнись очнись! – нет гжегожик – прощай: нет – лисенок: нет – мокричка: нет – рубашечка моя. и марта теперь одна: ходит по краю двойки – всех привечает – всем все рассказывает. марта ответит на любой вопрос – это лучший провожатый по миру миру раздевается – одевается – машет руками как будто плывет – не улыбается никогда. что делать если в мире где оставался гжегож так по-досадному сложилась жизнь?

мертвая вика

все ли знают что такое элеш? это такая здоровенная татарская титька начиненная картошкой и курицей – стоит 20 рублей. вкусная и добрая. купишь такую титьку на вокзале или в подземном переходе – съешь и мигом наешься. а если два элеша купить и приложить к груди – превратишься в вику: невероятно округлишься и потолстеешь. и вот ты вика – виктория: идешь по улице и даришь радость. мужчины глазеют – и женщины улыбаются по-хорошему. все говорят здравствуй добрая примитивистская бабища с волосатыми подмышками и огромной жопой из города шарья или шахунья. и ты киваешь подмигиваешь людям. а на самом-то деле ведь ты никакая не вика – а хулиган. стыдно становится всех обманывать – и ты отнимаешь элеши от груди – и превращаешься в хулигана с мадерой в сумке. а все вокруг бегают – вику ищут – хотят обрадоваться-посмотреть. переполох в городе. а ты элеши вместе с мадерой сожрешь и пойдешь домой спать. ну спокойной ночи – нетрезвый обманщик-паскуда. но боже! – пускай же действительно большущая вика с титьками из элешей однажды явится в нашу угрюмую жизнь.

мертвая тамара

тамара с соседями не говорит: мечтает завести цирковую пони и с ней сидеть у себя в комнате за овальным столом покрытым грязной немецкой скатертью, тамара сама из цирка – но цирк этот весь невеселый полуразрушенный. тамара – старинная: дом у нее – бывшая чья-то усадьба. тамара носит сорочку – синюю и несвежую – у нее умирающий голубь живет – все время сидит неподвижно в темном уголочке. голубь умрет – умрет и тамара – но голубь не умирает очень много лет. городок шахунья совсем недалеко от ветлуги – там поезда на горький и москву. тамара ездит в шахунью на автобусе каждые выходные и ищет там свою пони. очень обижается если слышит как все вокруг говорят что она сошла с ума. тамара вообще очень обидчива. она себя директором цирка считала из которого все животные неожиданно разбрелись – убежали зачем-то. тамара тогда по всем городам ездила куда из ветлуги автобусы идут – животных собирать. потом как-то на них плюнула – и вот теперь одну только пони ищет в шахунье. в сумке тамара носит с собой всегда завернутую в газету фотографию где она маленькой девочкой на пони с нарядной челкой и с мартышкой в каком-то уличном цирке. на том свете будет именно так: так будет выглядеть тамара: только страшно-страшно обидчивой будет – злопамятной – мстительной даже – лучше с ней не связываться. сидит крепко сжав губы в утреннем автобусе ветлуга-шахунья. сидит и сжимает губы в вечернем автобусе шахунья-ветлуга. а девы в шахунье величавые – длиннокосые девы в шарье – а в урени у ворот стоят – в арье ласково на вас смотрят. тамара видит их из заляпанного окна. с неба спускается март месяц. на земле его ожидает невыносимо больная жизнь.

мертвая зинаида

у зинаиды имя конечно очень дурацкое – но фаршированных кальмаров она здорово готовит: сварит глупые розовые мешочки и натолкает туда грибов и овощей. потом зина варит суп из чечевицы и красной рыбы – добавляет туда зелени, маслин – покупает кекс ‘свердловский’ и ожидает гостей. гости у зинаиды кто? – я да мешкожаберный сом, чучело-козодой да долгопят-привидение с медленным толстым лори все мы собрались в маленькой зининой квартирке в городе шарья – что от ветлуги в часе езды. бутылок с собой нанесли. сидим едим кальмаров – ложкой черпаем чечевицу. наевшись принимаемся танцевать под пение козодоя. затем долгопят-привидение с медленным лори волокут зину в спальню – оставшиеся в комнате мы слышим как скрипит кровать: индокитайские пучеглазы урчат – а зина повизгивает. зина бойкая – немолодая – все у нее не висит а торчит и ходит ходуном – чавкает и стреляет. мы с мешкожаберником говорим козодою: пошли что ли по домам – здесь и без нас весело. и расходимся: я прихватив сома возвращаюсь в ветлугу. козодой – в краеведческий музей города шарьи – идет по весенним лужам – чуть не попадает в милицию. на полпути наш автобус проезжает мост через ветлугу-реку и мешкожаберник вываливается из окна отпустив пару веселых матов по адресу зинаиды, уже вечером зина мне звонит – извиняется что неловко вышло. а лори и долгопят сидят в шарьинском вытрезвителе – мы раньше ушли и оказались на высоте. зиночка нам в следующий раз даст бузи-бузи – а не даст так мы других на это дело найдем – вон пойдем к медянке – она тоже в шарье живет – и подруг у нее много. зина если надумает волосы кое-где остричь – собирает полный дом разного народу – усаживается с ножницами на круглый стул – и начинается!.. от чего она умирает? – от сифилисов конечно – хотя мы с коллегами всячески стараемся зину беречь: если сами чего-нибудь ждем и боимся – не тыкать. один кологривский поползень раз нам зину здорово подзаразил – так мы сами его потом чуть не заразили – а зине носили фрукты – гранаты с яблоками – и виноградный сок. зинаида развратная хозяюшка и искусная повариха – всегда рада нас приютить по вечерам и разрывающим души воскресным дням – а мы ее за то очень любим и просим шарьинского императора баяна баяновича баяна приумножить зиночкину жизнь.

мертвая ангелина

геля звонит и рассказывает что ездила в яранск и купила себе на тамошнем рынке куртку и брюки. интересуется – хочешь посмотреть? зачем тебе понадобился яранск – у нас что ли нет одежды или рынок хуже? – думаем – а сами геле говорим: приходи на пляж под такой-то гриб в четыре часа утра и захвати что-нибудь поесть но ведь будет темно и ты не оценишь моих обновок.. – возражает геля и обещает прийти. геля моя ненормальная старинная подруга – парафиновая жена. мы с ней когда-то вместе работали в детском лагере – ненавистничались – обзывались психами – а наши отряды друг с другом враждовали. я тогда учился на зоолога в Казани – а геля на лесного инженера в йошкар-оле. в ветлуге когда случайно встретились – посмотрели друг на друга с недовольством ну самым крайним: я лично в себе этот город выносил – выстрадал – вырастил – и поселился как в долгожданном построенном доме: никаких придурошных гель из прошлых жизней мне здесь на дух не надо. а геля похоже так же обо мне подумала. мы не общались. потом как-то на прозрачной весенней улице я наткнувшись на ангелину сказал что у нее веселые ботинки. она меня как-то там обозвала. и мы наконец сошлись. но любовниками не стали. стали друг дружке как личными парикмахерами или косметологами. что это такое до конца я не знаю – но имеются в виду отношения доверительного абсурда. то она мне позвонит и попросит купить ей посылочный ящик, прокладки и хлеб: мне смешно – я иду сначала на почту – потом в магазин. то просит натереть ей поясницу жутко оранжевой мазью – то откровенно высказаться по поводу своих сосков. или я говорю ангелине что моей жизни угрожает опасность – что я должен совершить над собой обряд – а среди прочих колдовских атрибутов мне нужна голая геля – чтобы стояла со мной в одной комнате на двух табуретках и дула в утиный манок. то мы с ангелиной примемся сначала лениво целоваться а после лениво засовываться – и не верим потом себе ни на грош – не верим – ничего не было! какие-либо физические отношения не оставляют следа: хотя формально если разобраться – всякое бывало. мы когда вместе – как два картонных жителя мира номер два: наше поведение похоже на музыкально-фарсовое поведение мертвых – и мы дорожим этим. никогда друг к другу не стремимся – но если вдруг встретимся: нам хорошо. нам с гелей друг против друга ничего не страшно – вот ночью на безлюдный берег пришли. геля рассказывает про свои куртку и брюки – а я их ощупываю и хвалю. мы перекусываем чем-то что геля принесла – запиваем чем-то что я принес – мерзнем от холода октября и принимаем решение как-нибудь вместе съездить в яранск – прожить там в гостинице день или два дня – и не говорить за все это время друг другу ни слова – только молчать и жить. у гели неровные зубы – волосы светлые и волнистые – непонятно какие глаза. вся она – не моя эстетика. очков нет – носит контактные линзы. грудь есть – довольно большая и висит – бесформенными пятнами размазаны соски – концы грудей как будто в какао обмакнуты – а мне лучше бы чтобы не было ничего. не картавит – не шипит шипящие на мой любимый манер. всегда громко и много говорит под каждым кустом мочится (впрочем как и я). вроде не за что зацепиться. мы с гелей друг другу – мертвые муж и жена. они очень любят друг друга – но общаются иначе потому что умерли. мы с гелей – веселая репетиция жизни на том свете. мы не знаем что с нами будет когда мы взаправду умрем. и мы не боимся – не просим ни у кого прощения: мы не играем – а живем очень значимую и нужную жизнь. (у меня кстати есть семья – а у гели время от времени появляется всегда один и тот же сомнительный муж. с моей парафиновой женой ангелиной мы видимся очень редко.)