Текст книги "Фантош (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Надеяться, что последствия рассосутся сами собой, как бывало раньше, не приходилось. В отличие от изнеженных карликов, чей век на улице был недолог, новое поколение прошло суровую школу. Кобелей внутри неё стравливали зачастую с такими же свирепыми помесями, сук вязали с кобелями, агрессивность которых передавалась по наследству. Подводили и тех, и других в известной части не чистота кровей, а старость и неспособность иметь годное потомство.

Как всегда, зачисткой занялось государство в лице частных фирмочек по отлову бродячих псов. А поскольку последние не затруднялись в выборе исполнителей (сиречь палачей с наганами, невпопад возмущался начитанный Зорик), однажды свидетелями расстрельной акции стала половина школы. Именно та, чьи окна выходили в неухоженный парк.

Самое подлое, как говорили потом Алеку его возмущённые дети, – жертвами стали пожилые и беременные самки, которые не поспели вовремя уйти.

И кем почти по-человечески умный и циничный вожак стаи пожертвовал ради молодого поколения.

…Возможно, это отлилось тем, кто вовсе не был причастен. Может быть, повлияло на поведение в будущем самого Алексея, в мозгу которого навечно поселился вялотекущий, как сезонная зараза, испуг. О таких вещах он стал задумываться лишь в последнее время. Тогда же ему запомнился лишь злобный рык, ощеренная пасть с частоколом драконьих зубов, зловонная мохнатая туша, что рванула из-за кустов на него и детей.

И торжествующий крик девочки Гаянэ, которая вывернулась из отцовых рук, метнулась навстречу разъярённому псу и схватила его загорбок так крепко, что тот не мог ни вывернуться, ни шагнуть вперёд.

– Тише, бедный мой, тише, – приговаривала кроха, едва ли не вдвое меньшая своего противника. – Мы не виноваты, мы только смотрели, как твою жену убивают, и ничего не могли поделать.

Расставленные циркулем ножки, тем не менее, врылись в землю едва не по щиколотку, а руки смыкались вокруг мощной шеи всё крепче. Отец по наитию чувствовал, что это тонкое ожерелье почти придушило смутьяна, не давая ему подать голос. Не говоря о прочем.

Потом пса отпустили, и он пристыженно скользнул назад в свой тайник.

– И на чужих мамах и детках больше сердца не отводи, – сказала Гая на прощанье совсем по-взрослому.

– Ты ничего не сказала ему про пап, – заметил Зорик, когда все трое отошли на приличное расстояние и отдышались.

– Не надо никого делать беззащитным, – ответила ему сестра. – Папы должны воевать.

Притащив малявок домой, Алексей не мог смотреть на жену без возмущения:

– Твоё воспитание. Надо же было привить им хоть какое-то представление о том, что опасно. Хоть какой-то страх.

– Моё воспитание, ну да, – сказала Эрденэ так твёрдо, что он не сообразил повысить голос ещё больше. – Зорик от рождения умеет бояться. А твоя девочка – наоборот. Тебе Ирина ни на что не намекала? Ничего не выдала? Верная подруга, слишком верная, я бы сказала.

– Ты о чём? – спросил муж, по-прежнему возмущённый, но уже поддавшись на разговор.

– Её врождённый недостаток. Тот самый, о котором мы тебе говорили. Во внутриутробный период Гаянэ пережила нечто вроде липидного протеиноза или болезни Урбаха-Вите. И родилась с одной мозжечковой миндалиной, и то недоразвитой.

– Не понял.

– У неё совсем нет чувства страха, Алек. Почти так же бывает у самых маленьких детей, которые не знают, чего следует бояться. Только вот у Гаи это врождённое и навсегда. Ей можно дать понять, чего следует опасаться, но первой и главной реакцией всё равно будет любопытство. И если ей не дать максимально совершенную защиту, развив тело, разум и интуицию, она погибнет очень быстро. Даже в нашем цивилизованном обществе. Вот чем мы четверо и занимались все эти годы.

– В отсутствие меня, – проговорил он тупо.

– Да. Неизвестно, как ты бы себя повёл.

Наоборот – известно и очень предсказуемо, подумал Алек. Запаниковал. Стал бы таскать драгоценную свою Гаю по неврологам и психиатрам. Будто у самого дома нет наилучшего. С докторской степенью по совокупности трудов или как там ещё.

Некстати подвернулась мысль, что диссертацию Элька защитила без большого шума и праздника. Он даже не знал, как точно формулируется заглавие: споры были, уточнения всякие.

– Погоди. Но Гайка ведь всё нормально переживает. Весёлая, бойкая, к подружкам легко привязывается.

– Эмоциональная сфера в общем и целом не нарушена. Может быть, тот центр удовольствия, который находится в оставшейся миндалине, не так подавлен, как у обыкновенных детей. Гормональный фон обычный. Кажется, тестостерона чуть больше, чем у остальных девочек.

…Мышцы, способные удержать на месте разъярённого зверя. Чёрт, эта псина девчонку даже по земле толком не проволокла.

– Тебе не кажется, что вы немного превысили необходимую меру? В смысле – переусердствовали с защитой?

Вопрос к жене оказался чисто риторическим. Слово «немного» по отношению к самому их любимому и оберегаемому существу на земле оба посчитали кощунственным.

Для того же, чтобы подсчитать, кто входит в числительное «четверо», вскользь упомянутое Элей, не потребовалось ни математики, ни знания уголовного права. Все три женщины плюс его сын.

Немного позже Алексей укорял себя: отчего не противился экспериментам сразу. Привык, что здоровье и воспитание детей – дело сугубо женское. А муж должен содержать семью – вот он и содержал. В день того знаменательного разговора и то спешил на самолёт, в зарубежную командировку – его институт мог заключить выгодные контракты, упускать возможность не стоило.

«Я не только моих домочадцев, я и весь наш коллектив сотрудников накормить должен», – любил он говорить.

Родительские собрания Алексей тоже первое время пропускал мимо себя: ходила Ирина. Слегка подварчивала после этого за ужином:

– Мне вовсе не интересно, как перемывают косточки посторонним детям. А наши вполне умеют постоять за себя сами.

Кажется, тотальное бесстрашие Гаянэ уже тогда было вполне зримым – и заразным, думает Алексей, уже почти засыпая на своём просторном ложе. Стоило чуть о нём забыть – и как раз тогда оказалось, что оно практически всеобъемлюще.

Да, вот именно. Всё бытие кардинально меняется, когда вырастают дети. Когда внезапно оказываются отчуждены от родителей и их влияния.

Я виноват. Я слишком старался обеспечивать жизнь семейных, прежде чем понял, что именно я обеспечиваю…

Всё тает в бессвязности картин. Куклы…

Готические – или готские? – игрушки – по всей комнате, общей для обоих детей. Откуда – Алек сначала не спрашивал: женское увлечение, значит, Гая. Явно от хорошего мастера. Не ряженые барби и катюши, хотя и похожи слегка. Тело, возможно, из стандартных заготовок, которых полно на здешнем рынке художеств, но головка и руки – авторской лепки. Наряды и обувь сделаны с невероятным тщанием. Крой одежды – прихотлив, точен и элегантен, как в цветущем средневековье, когда дорогие ткани раскраивали по индивидуальным лекалам и почти без лоскутов.

Да, думал Алексей, чуть отходя от сна измученным сознанием. Невероятно – ведь мне сейчас снилось как раз это. Гаянка и Зорик, растягивающие четырёхугольный кусок золотной парчи, шагреневой парчи, так, что сложные арабески на ней множатся до бесконечности. И говорят отцу:

– Вот видишь, а ты боялся, что на покров не хватит. Всего у нас в достатке: и материи, и площади, и души.

Площадь. Поскольку квартира была не очень велика, а ребятишки – они и есть ребятишки, спали оба тогда в два яруса: Зорикто вверху, Гаянэ – внизу. Подросши – норовили поменяться.

И, кажется, оба затаскивали своих кумиров в постель.

Как теперь Эрдэ – его самого.

Года через четыре, когда дочь заканчивала начальную школу, а сын подступался к девятому выпускному, их роли окончательно переменились. Гая выровнялась, похорошела, стала удивительной умницей. Одни пятёрки, редко – четвёрки, и то за нестандартность мысли. И за умственные выступления не к месту – перед учителями и старшеклассниками. Ни командного крика, ни увесистых кулаков по жизни не боялась – тоже следствие врождённой травмы? Ну и, конечно, малое спортивное светило: бег, плаванье, гимнастика. Не то чтобы очень блистала – соревноваться в тай-цзи и боевых искусствах отец запретил. Она выслушала спокойно, лишь потеребила кончик пепельной косы.

Но вот Зорикто решительно отказался переходить из школы в элитную гимназию.

– Там учат, папа. Совершенно чётким вещам. По чёткому плану, – объяснял он, потирая переносицу.

– А что тебе надо, как не это?

– Самому искать. Понимаешь, пап, основные культурные схемы я знаю. А когда теперь роюсь в художественном беспорядке, скажем так, удаётся подцепить неожиданные вещи, установить необычные связи. Так как-то.

В школьной математике с информатикой и прочих точных науках он по-прежнему шёл твёрдо, но звёзды с неба добывать отказывался.

Отец подозревал, что мальчишка попросту не хотел расставаться с сестрой даже на переменках, но когда поднимал вопрос перед своей женщиной, Эля только улыбалась, отводя глаза:

– Он упрям – это фамильное. Его деду тоже пришлось переламывать стереотипы: пастушонок в улусе – должность, конечно ответственная, но всё же…

Дочка не выступала в соревнованиях, но это не значило, что не ходила на тренировки. Приходилось давать деньги на костюмы из белоснежной парусины – росла неудержимо, руки-ноги мигом начинали торчать сверху и снизу. На инвентарь Алек не раскошеливался, настоял, чтобы брала напрокат, но откуда-то Гайка получила деньги на покупку двух бокэнов, дорогих, из крепкого дуба. Ими усердно обучалась владеть – похоже это было на грациозный танец, завораживало. Но когда по нечаянности, слегка бахвалясь, зацепила за коридорный светильник и разбила его вдребезги, Алек прямо остервенел:

– Голову бы тебе разбить этой шашкой, – крикнул.

Ну да. Как японский городовой – наследнику престола.

В гневе выхватил бокэн – и через подставленное колено. Не получилось, хрупкость и гибкость не как у стали.

От ушиба опомнился, охолонул немного. Даже извинения зачем-то попросил.

Но на всю жизнь запомнил, каким жёстким и светлым, будто выцветшим, стал на мгновение взгляд родной кровинушки…

После того случая квартира стала конкретно тесна Алексею в плечах. Некое напряжение пространства, которое всё увеличивалось.

В гостиной – авторские реплики деда Зорикто выступают изо всех стен. Возможно, и оригиналы. Полотна и картонки с мутными названиями: сухая бестравная степь поименована морем, овечье стадо – прятками, ненормальная ухмылка длиннолицей бурятки – Моной Лизой. Действующие модели холодного оружия на коврах детской комнаты почти касаются кукольных голов. Как выяснилось в ходе расследования, бокэны и прочее обеспечивал сестре Зорик: это он сам «строил» готических барышень, лепил им выражение лиц, шил платьица и башмачки на миниатюрной и мощной швейной машинке – подарке матери. А потом продавал большую часть через виртуальные лавочки. Говорил, встречались с покупателями по пути в школу или из неё – другого времени не находилось.

– Не годится парню в куклы играть, – возмутился отец

– Это для Зорика не игра, – возразила Эля.

– Тогда что – скажете, призвание?

Вежливая форма глагола означала лишь то, что Ирина тоже присутствовала при беседе.

– Отчего же нет, – ответила она вместо Эли. – Старший Зорикто ведь рисовал костюмы для фильма о Чингисхане.

– Наш ведь хотел идти по технологиям, – удивился Алек.

– Так, как Зорикто владеет компьютером, мало кто может, – проговорила жена. – Тебе этого мало для чести?

Странно, как она меня в своё время очаровала, думал потом Алексей. Атака феромонов, что ли? Говорят, через три года оба партнёра получают команду: погуляли, мол, родили ребят, теперь меняйтесь парами, как в танце. Природа требует разнообразия плодов. А у Эльки и детей-то больше не нарождалось, иссякла. Эти, что уже были, слушали её открыв рот. Прежнего влияния на мужа давно не имела: погрязла, как выражался, в посторонних занятиях, чуть постарела. Стала носить небольшие очочки, что придавало лицу уютный вид: почти старушка. Единственно, что оправдывало Элины учёные потуги – через неё в мужнин поднадзорный НИИ прошёл крупный заказ на волоконную оптику, лазерную аппаратуру и универсальные чипы.

Еду по-прежнему готовила верная Ириша.

С ней тоже получилось непонятное.

Однажды, застав её дома одну и весело потребовав кормёжки, Алексей тихонько подобрался к подруге дома и чуть приобнял за спину. Спина тотчас окаменела. Ну и с чего это? Он же почти родственник. И вообще – тоже мне недотрога, чего там ласкать? Ни стати, ни масти, ни под седло, ни в упряжку. Только глаза что блюдца с черничным сиропом.

Однако в тот же вечер Ирина заявила Эле:

– Дети уже самостоятельные, а я мало гожусь в кухарки. Следить за учением тоже смысла нет. И вообще меня давно приглашают в дочерний офис. Пожалуйста, дайте расчёт, Эрденэ Зориктовна.

Не «Алексей», однако.

– Что же, – сказал он спокойно. – Вы нам много времени отдали, Ирина…

– Владимировна, – добавила.

– Ирина Владимировна. Ту наполовину мифическую защиту мы и сами сумеем теперь обеспечить.

Ирина глянула не него прямо как на дауна:

– Вы ведь не знаете, Алексей Игоревич, кого и от чего понадобится оберегать. Хотя… Ладно.

– Не беспокойтесь, ма Ирэн, – добавил Зорик, когда подавал той пальто в коридоре. – Я помогу маме, не напрасно рядом с вами у плиты торчал и лазил в инет за кулинарными рецептами.

Отцу послышался в этом вызов – правда, очень тихий. Умеешь ты, как же. То-то я однажды дивился твоему фирменному супцу из чая на молоке, с маслом, мукой, солью, перцем, гвоздикой и мускатными орешками.

Разместились после всего не без удобства: комнату домработницы по настоянию отца отдали Гаянке, не годится ей спать рядом с парнем, хоть и родня, ближе которой нету. Двенадцатый год, главная перемена не за горами. Сам Алексей чётко помнил, как их, пятиклассников, развели на две группы и предупредили: мальчишек – о поллюциях, девочек… сам бы не догадался, товарищи просветили.

Из бывшей детской Алексей затащил к себе софу с подушкой – ту самую, где были куклы, – и ковёр: собирался отныне спать в кабинете отдельно от благоверной. Артритным коленом в стенку – а чтобы не холодило его, так не совсем в пустую и голую. Вот ещё бы пару дуэльных пистолетов на ковёр повесить, – холостых, разумеется. Главный советский шик. Старомодная основательность коренной обстановки и без того вписывалась в любовную реставрацию атмосферы детства: огромный письменный стол с многоящичными тумбами, полными всякой интересной чепухой, неповоротливое мягкое кресло, лампа под зелёным абажуром «как у Льва Толстого». Тёмное книжное единообразие на стенах: полки укомплектованы по цвету и ранжиру.

Через некоторое время он понял, что теперь квартира окончательно поделилась на зоны. Насчёт кабинета – ясное дело. По поводу главного «зала», где обосновалась супруга, чтобы печатать и экспериментировать на коленке в отсутствие всякого присутствия, – тоже. Картины, сервант, овальный стол со стульями, в глухом углу за высокой ширмой – ортопедический матрас, брошенный прямо на пол, парта с горизонтальной крышкой, захламленная письменными принадлежностями, разнообразным инструментарием и зачем-то снабжённая вытяжным шкафом, электрочайник, китайская чашка из фиолетовой глины. Четыре двери в трёх разных углах: одна в коридор, одна в кабинет, две – к молодёжи. Всё.

Комната детей, нынче – одного Зорика особых изменений не претерпела. За вычетом ковра, трёх дубовых мечей и двух сабелек посерьёзнее, железных, полированных и в красивых ножнах, и большого комода. Платяной шкаф, швейная машинка, шкаф со множеством отделений – для лоскута, тесьмы, пластика и проволоки, компьютер, компьютерное кресло. Ну и постель сплошняком заняли инфернальные красотки.

Зато соседняя с парнем каморка…

Нет, сначала сама Гаянэ…

В двенадцать с половиной лет началось то самое, по представлениям Алексея, чисто женское, оттого стыдное и тайное. Но нисколько не удивившее саму девочку.

– Эта кровяная гадость теперь каждый месяц будет? – спросила она старшую женщину почти что при своём отце.

– Вот именно. Ты, если упустишь или через прокладки пробьёт, сначала в холодной воде замачивай, – ответила Эрдэ. – Ох, как сразу много-то.

– Наверное, ребёнок будет хорошо питаться. Или я что-то не так сказала?

Тут Алек не выдержал, выглянул из кухни, где ужинал, в ванную:

– Девочке о таком не полагается рассуждать.

– Новости какие, – Гая фыркнула. – Тогда мальчику, что ли, можно?

Никто ей не ответил.

Дело было зимой, в феврале. А поздней весной поднялись острые девичьи грудки, раздвинулись плечи, ноги стали обретать прелестную округлость. Формы не поспевали за ростом, по-прежнему невеликим. Одежда не поспевала за формами – приходилось тратиться куда больше, чем рассчитывали. Скороспелка, думал Алексей. В кого только такая выкуклилась. Не в мать, не в отца – в проезжего молодца.

Хотя, разумеется, ныне здравствующая тёща, мама покойной Елены, возмутилась бы такому утверждению, не живи она в другом городе и даже временами – в другой стране. И Ирина, что заходила в простые гости, практически от него, Алека, не таясь. Поучала деток, небось, как домашние дела обустраивать.

Так вот, комната. Когда детей развели, различия между их бытом проявились во всей красе. Зорик, как говорилось, остался при своих, зато Гаянэ устроилась на свой лад: стол, стул, кровать и ноутбук с вай-фаем. Все школьные юбки и платьишки, уличные джинсы и бермуды, водолазки и тишорты, пальто и куртки, всё бельё и обувь запихнуты в комод от глаз подальше. Дорогие моющиеся обои и экологичный линолеум. Декоративное и спортивное оружие по всем четырём стенам – Гая клянётся, что это бесплатно, ну, почти что. Зорик самовыражается, получает и тратит плату, а старшие члены клуба иногда просто делают подарки. За редкий талант.

– Я ведь тебе говорил, чтобы не выступала.

– Так я и не рвусь на арену. А дружеские клубные состязания – тоже часть науки. Чёрный пояс можно и не получать, но без соперников никуда.

Как уже и чёрный? Интересное дело, подумал Алексей, как представишь. Допустим, это какая-то низшая, предварительная категория. Всё равно не срастается. Против нахальной девчонки могут выставлять одних юниоров. В том же весе. Но все равно остаются вопросы: неужели одного с ней низшего пола? И вообще – почему подарки? Откуда подарки?

Слишком много тревожащих вопросов. Слишком уверена в себе эта девица. Самоуверенна.

Не то что брат. Та разница в четыре с небольшим года, что была между детьми, снивелировалась: горделиво выступающая девушка и неуверенный в себе подросток, на коже которого язвы буквально горели пурпуром, казались ровесниками. Кажется, Зорь выдавливал содержимое прыщей с каким-то брезгливым удовлетворением, несмотря на все запреты старших.

А вот Гаянку эта напасть почти миновала. Была другая беда: слишком выпирало женское. Несмотря или благодаря накачанным мускулам и литому от природы телу? В кино на фильмы «детям до шестнадцати» её обыкновенно пускали без паспорта. Хохлушки-торговки на рынке называли её «чи барышня, чи дамочка», их нездешние смуглые мужья пытались выразить комплимент, но всем им чётко обламывалось. Держать себя девочка умела на удивление – не смущалась нисколько. Ум был трезв, реакция молниеносна. Правда самая первая реплика на стезе была: «А в морду не хотите?», но потом никаких расхождений в лице и числе не наблюдалось. В слове и деле – тоже.

Именно в это время Алексей заметил, что у двух избранных тряпичных барышень, которые при всех прибавках и убавках остаются в доме, лицо его родимой дочери. Это были шедевры в половину человеческого роста, которым порадовался бы любой Дом Художника. Викторианская готесса в чёрном атласе, расшитом вензелями, фероньера, бусы и кольца выточены из гагата, как у королевы Виктории, корсет с пластинами китового уса и кожаные туфельки сшиты с соблюдением всех тонкостей дела, белейшее кружевное бельё чуть выступает из-за подола и ниспадает на туфли с каблучком-«рюмкой». Траурная невеста или юная королевская вдова: белый парчовый кринолин, рукава с буфами, узкий лиф плотно расшит серебряной нитью так же, как и туфли, поверх филигранного венчика и до самой талии – чёрный газ вуали. Да, ещё обеим были вложены в руку зонтики от солнца, так называемые парасольки. Контрастного цвета: у готессы – белый, и невесты – чёрный.

– Мрачноватая у тебя фантазия, сынок, – заметил Алексей.

– Почему? Это стиль такой. Ты вглядись им в глаза, пап.

На личиках кукол в самом деле отпечаталось нездешнее умиротворение. Макияж это лишь подчёркивал. Как и – удивительно! – лиловые веки и вычерненные ногти.

Почудилась Гаянка, наверное, решил Алексей позже. В цивильное платье дочку лишь силком впихнёшь, Краситься не красится – хоть мрачной помадой или там лаком, хоть какой. Я бы ей тогда показал кузькину мать, между прочим. И вообще – волосы марионеток скорей седые, чем белокурые или пепельно-блондинистые. Контрастируют с темнотой губ, бровей и ресниц, с хищным блеском вороных коготков.

Почему он сразу так определил кукол – марионетки? Ведь коромысла и нитей Зорик к ним не приделывал…

Марионетки. Фантоши.

«Фантошами назывались в Тоскане небольшие фигурки, изображавшие человеческое тело, независимо от того материала, из которого они были сделаны). Деревянные или иные куклы, которые двигались путем проходящей через их туловище веревочки, одним концом прикрепленной к тяжёлому деревянному бруску, а другим – к ноге бродячего фокусника, который движением колен заставлял эти фигурки танцевать».

Цитата.

Алексей приподнимает голову – так резко, что тугая подушка вылетает из-под головы и падает наземь.

– Эрдэ, помоги.

Она тотчас является, хлопочет, приводит в порядок всё, включая жизнь.

– Эрдэ, те кружевные барышни в викторианском стиле, ну, чёрная и белая лолиты, как их там. Готские невесты.

– Да, милый?

– Гаянка их с собой забрала?

– Нет. И зачем? Отыграли своё.

Кто отыграл – дети или куклы?

– А книжки?

Изысканные фантоши, свободные марионетки.

Алексей внезапно вспоминает, откуда взялись два первых слова. Современные подростки читают мало, даже по ридерам и даже в выпускном двенадцатом классе. Одиннадцатый и двенадцатый – производство новой элиты. Профаны оканчивают лишь «десятку», дочери тоже не светило ничего помимо этого. По крайней мере, так думалось тогда.

Но вот настоящие книги, в броских обложках, он как-то вечером обнаружил у обоих детей.

И очень странные.

Зорик, похоже, использовал одну как рабочее пособие. Но не для лепки, кройки и шитья. Автор – Эм Слоним. Михаил, Мария, Марианна? Вроде как баба. Серебряный век.

Алексей с ленцой вытянул томик из-под груды лоскутья и аудиодисков, развернул:

«Марионетка даёт театральную формулу без плотского выражения. Как Бог создал человека, так и человек создал марионетку по образу и подобию своему. Но, повторяя человека, эта кукла привносит нечто ей одной присущее, и вместо копии получается художественное создание, полное собственной таинственной жизни. Воплощающее в себе бренность земного. Так подражание обращается в творчество».

Как-то слишком мудрёно для юнца, подумал тогда Алек. Я и то не врубаюсь.

«Марионетка не является созданием единой человеческой воли, её происхождение остаётся неизвестным».

Никакой логики. Причём тут воля, когда работают руки? Какая связь между человеком и тайной – эта Слоним намекает, что сам боженька её создал навроде иконы? Хотя икона – это святой Лука или там Туринская плащаница.

«В изображении Мадонны старались достичь совершенства. Пленительные лица этих царственных кукол, кроткая нежность их маленьких стройных тел, тонкие, будто прозрачные руки – сохраняют обаяние чистоты и ласки.

Самое имя дала марионетке Мадонна. Marie, Marion, Marionette назывались маленькие куклы, приносившиеся верующими к алтарю Мадонны. Эти изображения, вначале неподвижные, потом появились в мистериях и, наконец, «marionette» стала общим названием для всех кукол, движущихся посредством нитей».

Ну да. Видели мы кукол театра Образцова на заново открытой станции «Ленинские Горы». В самом деле нежные и кроткие – особенно чёрт и Дон Жуан.

«Марионетка равнодушна к жизненным событиям, раскрывая и объясняя жизнь тем, что переносит её в плоскость исключительно духовную. Мир марионетки – мир отвлечённой мысли, мир духовных стремлений и обострённых чувств. В этом её громадная власть над народами. Особая духовная красота марионетки, показывающей душу, почти не одетую плотью, – даёт ей то тайное очарование, которому не мог противиться ни один настоящий художник».

То ли папизм, то ли богохульство, решил про себя Алекс. Хотя в тот дом на Садовом Кольце, где ещё часы со звериными фигурками, ходили всей семьёй. В час волка, ага. Ну и ассоциации пошли…

«Иллюзия, создаваемая в театре марионетки, – совершенно иная, чем та, к которой ошибочно стремится современный театр. В мире марионетки царствует закон художественной необходимости. Этот закон настолько подчиняет зрителя, что тот забывает о законах реальной жизни: ему кажется, что единственно сущее – то, что совершается перед ним».

То, что совершается перед ним. Наверное, чтобы избавиться от этой мороки, этого морока, современные детки брали в зал стаканы с поп-корном и потихоньку хрустели. Хотя вот кино это почти что священный обычай. А вот в «ошибочном» современном театре билетёрши ругаются, если жуёшь. Говорят, актёры сосредоточиться не могут. В следующий раз выведем нарушителя из зала…

Или прямо на сцену театра «Молния».

Отчего ему тогда пришла в мозги эта сомнительная шуточка?

Нет, не тогда. Скорее потом, уже ночью, во сне.

Когда ему приснилась некая мозаика из «Золотого ключика» и фильма «Приключения Буратино».

Театр свободной марионетки…

А тогда Зорик вошёл в комнату и заметил книжку этой Марианны в отцовых руках:

– Пап, а ведь нехорошо трогать чужие вещи.

– Не придирайся. Не дневник, не про девочек.

Сын слегка покраснел и задышал неровно.

– Да я ж не знал, Зорь, правда.

Он, Алек, что: оправдываться затеял?

Бросил открытую книжку вверх корешком и пошёл на кухню – ужинать. Питаться тем, что Эля наготовила.

И ведь пришёл парень от сестры, подумал Алек. С уроками помогал, что ли? Или, наоборот, это она ему долгий волос чесала?

Интересное дело. Сама Гаянэ взяла за моду стричься коротко – наверное, чтобы друзья-каратисты скальп случайно не ободрали. А Зорик, едва вулканическая деятельность на физиономии поостыла, так сразу чуть ли не косы отпустил. По примеру древних монголов. Чёрные, жёсткие и до лопаток. То есть, конечно, по большей части распущенные и слегка волнистые – в ту самую старину это ведь тоже косой называлось.

Какие-то вечные мозговые помехи мешают, сокрушился Алексей. Не удержишь надолго ни одну мысль.

Так, значит, о книгах. Дети внезапно и не ко времени увлеклись кумиром отцовой молодости: братьями Стругацкими, Борисом и Аркадием. Повлиял фильм про дона Румату Ярмольника, барона Пампу дон Бау и прочих не весьма благородных донов и далеко не подлых простолюдинов, его тогда как раз озвучили по всей форме. Потом брат и сестрица взялись за Тарковского – «Сталкер», культовая лента дедовских времён. За всего Тарковского – и «стругацкого», и «лемовского» и своего собственного. Как только мозги им не переклинило…

А гораздо позже сын и дочка завели себе целую серию покетбуков с клеймом «АБС» на корешке, которые валялись где ни попадя: мягкие обложки, серая бумага, почеркушки и пометы на полях. Обменивались экземплярами и, кажется, развёрнутыми мнениями, которые записывали на отдельных листах и использовали в качестве закладок. Даже начали писать свои собственные истории как бы поверх чужих – любимая игра умненьких ребятишек. Называется фанфикшн. Хотя – далеко не ребятишек. И не умненьких – изощрённо умных.

Как обнаружилось спустя несколько лет.

Писали дети не то чтобы хорошо: вменяемо. Но не настолько, чтобы отца заинтересовать. В литературном плане, разумеется. В житейском я был тогда слеп и не видел самого главного, думал Алексей.

Того, зачем это всё писалось.

И того, что рукописные, перегнутые пополам странички формата А4 – на самом деле тайная переписка.

Первая из обнаруженных записей была написана явно рукой Зорикто, вложена в «Жука в муравейнике» и называлась «Планета Азавад». С неким трудом Алексей сообразил, что название – отклик на события в Ливии, уже подёрнутые мхом. Когда племя туарегов, поддержавшее диктатора, пожелало в отплату получить независимость и именно так назвало свою автономную республику.

Воспринималась хитроумно написанная повесть как попытка реванша, «стругацкий след» был прискорбно мал, издёвка над достославным и всесильным КОМКОНом – казалась плакатной. И в то же время ведь чувствовалось в ней кое-что небывалое. Тоска по земле обетованной, что ли?

«Зажрались молодые, – проворчал Алексей, унося вкладыш к себе в кабинет. – Вольностей им в родном дому не хватает». Всё-таки решил прочитать и разобраться, пока дети пропадают на прогулке. Есть у него право родителя или нет, в самом деле?

И вот что открылось его глазам:

«Планета Азавад лежит вдали от проезжих дорог и столбовых трасс, и КОМПОН поначалу никак не мог уяснить себе, что с ней, собственно, этакое сделать. КОМПОН – Космический Отряд Милитаризованной Полиции Особого Назначения. В простоте души называемый Космической Оперой, а его члены, среди которых тогда числился и я, – космооперами.

До нашего пришествия этот чёртов Азавад представлял собой всего-навсего круглую каменюку солидных размеров с ледяными шапками на полюсах. Самая малость горько-солёной океанской водицы, омывающей по краям два континента. Континенты сложены из песка и окатышей, соединены узкой перепонкой и насквозь поросли манным деревом. Это вроде гигантского тамариска: помните Книгу Исхода? Только комочки беловатой смолы были размером с рыхлую фасолину. Иногда на этой застывшей иллюстрации митоза попадались фуниковые пальмы – длиннющие метёлки для несуществующих облаков. Их плоды высыхали и отделялись от ложноножки, едва достигнув молочной спелости, а потом сомнамбулически перекатывались по пышущей жаром равнине, тщетно надеясь выпустить из себя корень. У некоторых, вообще-то, получалось стать на прикол до ближайшего самума и даже выродить из себя десяток ленточных листов. Таким семенам обычно удавалось выжить и даже заселить собой бесхозные пространства в виде выветренных горных хребтов и крутых вымоин, по которым в лучшие для планеты времена сходил грязевый сель. Павшие трупы пальм и тамарисков сами по себе расчленялись на папирус, луб и дрова, а также служили кормлению и произволу бродячих скарабеев-древоточцев. Склеенные животной слюной шары из опилок пригождались для костров – их золой были усеяны все караванные тропы. За всем этим безобразием тянулись подобия земных гусениц, змеек и бескрылых дракончиков, которые поедали манку и перезрелые фуники, умягчали, удобряли и рыхлили почву для растений, а также работали высокобелковым кормом ради тех своих подшефных, которые пошустрей. То есть двуногих, обладающих явно выраженным логическим разумом и неотчётливо родоплеменной структурой. Они, как понимаете, тут были тоже, но подвизались на вторых ролях.