Текст книги "Отблеск безумной звезды"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Лера тем временем по сотовому сосредоточенно вызывала «Скорую».
– Это Кекс его?.. – Вперед пробиралась старушка в черном платке. – Или просто малому плохо стало?.. Погоды-то нынче какие… Кого хочешь удар хватит!
– Да Кекс, Кекс же! – раздраженно закричал дачник с лопатой. – Не умеют люди с такими серьезными животными обращаться!.. Я тыщу раз Фаньке говорил: держи своего Кекса в наморднике!
– Сейчас приедут, – сухо произнесла Лера, захлопывая крышку мобильного телефона. – Что, Оля, как там дела?
Кирилл вдруг зажал обеими руками рот и быстро ушел.
– Оля, пойдем. – Павел помог Оле подняться.
– Бедный Олежек… – дрожащим голосом произнес Иван. – Бедная Стефания… Я представляю, что с ней будет, когда она вернется!
– Да ничего с ней не будет! – раздраженно произнесла Эмма Петровна. – Она бесчувственная толстая корова, которой на все наплевать! Но ничего, сейчас приедут настоящие доктора, они, может, успеют спасти ребенка…
– Не успеют, – сухо произнесла Лера. Она была единственной, кто мог держать себя в руках.
– Ужасно, ужасно… – пробормотал Иван. – А ты, Павел, молодец, не растерялся! Лерочка, ты в порядке?
– Я-то в порядке…
– А помните, Оля, мы не так давно говорили о том, что это ружье должно выстрелить?.. – Иван с трагическим вдохновением обернулся к Оле, стоявшей рядом с Павлом. – Пророческие слова сбылись! Пришлось убить песика… а что поделать?.. Иначе мы сюда бы не вошли.
– Убить зверя, – холодно поправила Лера мужа. – Убить зверя, мой милый…
– Поздно. Слишком поздно, – тихо, без всякого выражения прошептала Оля.
– Оля, идем… – Павел повел ее обратно к калитке, придерживая за руку.
– Ты не понимаешь… слишком поздно! – шепотом произнесла она.
Эмма Петровна с изумлением посмотрела им вслед.
– Нет, вы только посмотрите… – всплеснула она руками. – Идут себе под ручку, как ни в чем не бывало!
– Эмма Петровна, перестаньте, – с досадой остановила ее Лера.
– Нет, какие у нас доктора! – закричала та. – Даже пальцем не пошевелила, чтоб ребенку помочь!
– Ружье выстрелило! – тем временем продолжал твердить Иван. – Нет, вы не понимаете… Ружье выстрелило!
– Если б не выстрелило, я бы сам этого Кекса пристукнул! – веско произнес дачник, взмахнув своей лопатой.
Дальнейшие события Оля помнила как-то смутно.
Павел отвел ее домой, потом прибежала Кристина, которой, разумеется, было уже не до разоблачений.
– Что творится, что творится… – пробормотала она, задыхаясь. – Там «Скорая» приехала, милиция, да только уж все бесполезно… Говорят, Олежек погиб практически моментально. Павел, ты сходи, тебя там о чем-то спросить хотят!
Павел ушел. Оля легла на кровать и свернулась калачиком. Ее бил озноб, несмотря на жару.
– Переживаешь, да? – сочувственно произнесла Кристина. – Конечно, переживаешь, я же видела, сколько ты с Олежеком возилась!
– Нет, Кристина, я в порядке, – равнодушно сказала Оля.
Кристина убежала, а через час в комнату вошел Викентий.
– Оля, ты тут? Вернулся из города, а здесь такое… Я как раз хотел сказать, что тебе не стоит выходить из дома.
– Почему?
– С Фаней творится что-то страшное, тебе не стоит на это смотреть.
– Она приехала?
– Да, да… – взволнованно закивал Викентий. – Мы как раз с ней чуть не стукнулись машинами на улице! Она издалека уже все увидела, тут же почти весь дачный поселок, милиция… Не представляю, а милиция-то тут при чем?.. – пожал он плечами.
– И что? – безучастно спросила Оля.
– Ну вот, она в панике к себе во двор забегает, а там… Да, ты знаешь, что меня больше всего поразило? – оживился Викентий. – Она первым делом не к ребенку своему побежала, а к Кексу! Это действительно Павел его пристрелил?
– Павел…
– И правильно сделал! По-моему, пес сбесился… Или эта жара на него так подействовала, говорят, от жары тоже можно сойти с ума?..
– Я не знаю, – Оля повернулась на другой бок. – Ты иди, я хочу побыть одна.
– Ты точно в порядке? – растерянно спросил ее Викентий.
– Да. Иди.
Он еще некоторое время посидел рядом с ней, а потом тихонько вышел. У Оли не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний, лишь звенящая пустота пульсировала у нее в висках.
Она закрыла глаза и неожиданно уснула, точно в темный колодец провалилась.
…Холод, яркое мартовское солнце. Неприветливый город.
– Иди сюда! – подзывая, махнул ей рукой человек в машине.
Она, ни секунды не сомневаясь, пошла к нему, Просто потому, что замерзла и ей хотелось согреться.
– Поедем в одно место, – сказал человек, когда она села к нему в машину. – Там тебе будет хорошо, я надеюсь. Тут, на улице, тебя всякий может обидеть…
Машина сорвалась с места и помчалась куда-то.
– Люди злые, – утвердительно кивнула она головой. – Почему люди злые?..
– Я не знаю.
Они переехали через длинный мост, а потом вдруг развернулись и стремительно покатили в обратном направлении…
Оля, открыв глаза, подскочила на кровати.
«Что это? – в панике подумала она. – Что это такое?!.»
Перед ней за несколько мгновений промелькнули те самые события, о которых она не помнила и вспоминать не хотела, – ее уличные приключения и затем дни ее жизни у Павла.
Вспомнила старуху Бабаню, дом на Яузском бульваре, прогулки по весеннему городу, те нехитрые разговоры, которые пытался вести с ней Павел… Даже поход в психиатрическую клинику, где ей очень не понравилось и откуда она постаралась как можно скорее ускользнуть, увлекая за собой и Павла.
Вообще Павел был везде и всегда, и каждая минута ее воспоминаний была заполнена им, или ожиданием его. Да-да, когда он отсутствовал, она ждала его!
Он был добр, он заботился о ней, он был предан ей настолько, что казалось, будто, кроме нее, у него и нет никого…
А она сама, Оля, в те дни словно плавала в каком-то зыбком тумане и никак не могла вырваться из этой густой, плотной полутьмы наружу, в этот мир. Это было как сон, сон наяву, в котором почему-то она была не Олей, а женщиной по имени Дезире.
Дезире?
Это слово шло откуда-то из далекого прошлого. Когда-то оно, случайно услышанное, понравилось маленькой девочке по имени Оля. Именно так, кажется, она назвала одну из своих кукол. Но, боже мой, как это было давно!.. Так давно, что только сейчас она об этом догадалась, сопоставив все.
Детские впечатления – самые сильные. Наверное, именно потому она назвала себя именем своей куклы, когда была в забытьи.
– Да что ж это такое?! – ошеломленно пробормотала Оля, вскочив с кровати. – Я же милостыню просила… Сидела на улице, в какой-то грязной одежде! Ой, мамочки…
Поначалу то, что первые дни своего болезненного забытья она провела на самом дне жизни, как отверженная, поразило ее больше всего.
Но потом ей стало еще хуже.
– Боже мой, мы действительно… И мы с Павлом… о, какой стыд!
Она сама пришла к нему в первый раз и прикоснулась к нему, потому что знала, как она волнует Павла, и ей нравилось наблюдать за его волнением. И вообще сам он тоже ей нравился!
– Выходит, я напрасно его ругала… Нет, он, конечно, виноват, но и я… – растерянно бормотала Оля. Она схватилась за зеркало. – Ну, да, неудивительно, что он меня не узнал, я тогда была совершенно другой… – она дернула себя за волосы, потом сделала несколько гримас перед зеркалом.
Она бросила зеркало в угол и снова ничком упала на постель.
С огромным трудом ее сознание вмещало в себя события прошедшей весны. «Не может быть… нет, это была не я!»
– Кекс убил Олежека, и это на меня так подействовало, что память ко мне вернулась… ну да, Пал Палыч меня предупреждал, что рано или поздно это случится! – Оля заплакала, потом засмеялась (без всякого намека на веселье), а потом снова заплакала – так мучительно жаль стало ей белобрысого соседского мальчика.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Прошло четыре дня с тех самых пор, как к Оле окончательно вернулась память.
Она лежала в саду, в гамаке, и читала книгу, вернее пыталась читать, поскольку никак не могла сосредоточиться.
– Вчера Олежека, должно быть, хоронили… – хмуро произнесла Мура, подойдя к Оле. – Что за жизнь, а?..
– Мура, молчите, мне так жаль его! – попросила Оля, вытирая слезы, тут же набежавшие на глаза.
– Всем жаль… – уныло буркнула домработница.
Из-за кустов появилась Кристина, как всегда, в прямой темной юбке и белой блузе, лишь расплывшееся чернильное пятно на груди, где был накладной карман, странно диссонировало с ее строгим, совсем не дачным обликом.
– Слышали? – возбужденно крикнула она.
– Что? – в один голос воскликнули Оля и Мура.
– Фаня чуть не разбилась! Только что узнала, звонили из Москвы…
– Жива?..
– Жива, жива, что ей сделается… А вот машина всмятку!
– С жизнью, что ли, решила от горя покончить? – тревожно спросила Мура.
– Нет, случайная авария…
«Ласточка… Она называла свою машину «ласточкой»!» – мелькнуло у Оли в голове.
– Вот как бывает, человек за короткое время теряет все, что любил, – пробормотала она.
– Ха, любила! – с другой стороны появился Силантьев, слегка пошатываясь. – Она никого не любила.
– Машину и Кекса она точно любила! – с досадой произнесла Мура. – Ну, сына, может быть, чуть меньше, это все знали…
– Зачем только Кекса убили, не понимаю, – сказала Кристина, разглядывая пятно на своей груди. – Надо же, ручка протекла!..
– Как это не понимаешь? – вспыхнула Мура. – Он, значит, ребенка загрыз, а его надо было в живых оставлять?
– Ну он же не виноват! Это Фаня виновата, что оставила его вместе с ребенком… а Олежек был еще маленький и бестолковый, он наверняка сделал что-то такое, что разозлило Кекса…
– Что за люди! – с ненавистью закричал Силантьев. – Вчера телевизор смотрел, так там сказали, что чуть ли не девяносто процентов населения России за то, чтобы вернуть смертную казнь, а вот собачек они жалеют!
– Правильно! Потому что самый страшный зверь – это человек! – возмутилась Кристина.
– Давайте тогда все умрем, – предложила Оля, мрачно усмехнувшись. – Все, все человечество! А природа и животные пусть живут… мы им только мешаем.
– Хорошая мысль! – хихикнул Силантьев.
– Как можно шутить над такими вещами! – обиделась Кристина.
– А что? Кто-то из умных сказал, что нет более страшного сочетания, чем любовь к животным и нелюбовь к людям… – сказал Силантьев. – Я вот про одного физика, который то ли атомную, то ли водородную бомбу создал, такую вещь знаю… Он, значит, бомбу свою придумывал, которая разом несколько миллионов могла убить, и в то же время бездомных котят на улице подбирал… Уж такой жалостливый товарищ был!
– Серьезно? – удивилась Мура.
– Вы не понимаете! – топнула Кристина ногой. – А ты, Оля…
– Что, Кристина?
– Я думала, ты человек, а ты…
– Что я?
– Ты сама не знаешь, что такое любовь!
– А ты знаешь? – строго спросила Оля.
– У Оленьки замечательный жених, – встряла Мура. – Уж такой вежливый, такой обходительный… Было б мне лет на сорок поменьше, я бы непременно его отбила у нее.
Кристина несколько мгновений смотрела на Муру, вытаращив глаза. Потом, ни слова не говоря, умчалась прочь.
Оля тоже отложила книгу, выпрыгнула из гамака и пошла в совершенно противоположную сторону.
Сияло солнце, нежно пах гелиотроп, и над цветами сонно жужжали шмели – все вокруг дышало покоем и благодатью, но почему-то не было мира в душах людей, живущих здесь…
В дальнем конце сада, за флигелем, где жили Оля, Викентий и Эмма Петровна, пряталась в зарослях крапивы душевая кабина. На крыше ее была огромная бочка с водой, нагревавшейся естественным путем – от солнечных лучей.
Оля зашла внутрь и разделась.
Здесь пахло мылом, размокшим деревом – словом, тем особенным запахом, который бывает в старых деревенских банях и таких вот душевых…
Открутила кран и подставила лицо воде, – теплой, лившейся неспешной струей. Сквозь щели в стенах было видно, как ветер шевелит траву, и золотые блики бежали по мокрому полу.
«…зачем она так сказала? Нет, она сама не знает, что такое любовь, и вообще как посмотрю, никто ничего не знает, и все живут одним днем… и еще – все играют чужие роли, и играют плохо…» Оля закрыла глаза, вода текла у нее между лопаток, и щекотала спину.
Где-то неподалеку хрустнула ветка.
– Кеша, ты? – крикнула Оля, уменьшив напор воды.
– Нет, это я… – тень мелькнула между досок, заслоняя солнце. Это был Павел.
– Подглядываешь? – усмехнулась она. – Как там таких людей называют?.. а, вуайеристы!
– Пусти меня, – вдруг сказал он.
В первый момент Оля решила, что ослышалась, а потом она засмеялась рассерженно:
– Одна-ако… Что за наглость, а?! Я, пожалуй, расскажу Кеше, что ты ко мне пристаешь.
Она прижалась к деревянной, влажной и шершавой двери, пытаясь разглядеть Павла между неплотно пригнанных досок. «Ну вот, я тоже сейчас играю. Верную невесту, которая любит только своего жениха…»
– Брось его, – нахально предложил Павел. – Он слишком правильный, он всего боится… а больше всего – своей матери. И он не знает, какая ты на самом деле.
– И какая же я? – задыхаясь, надменно спросила Оля. – О чем ты?..
– Ты сильная. И ты очень красивая, как… я даже не знаю, с чем тебя можно сравнить… ты – как солнце!
Оля снова расхохоталась.
– Почему ты смеешься? – сурово спросил Павел. – Еще ты добрая, великодушная, справедливая, нежная… Ты помнишь, как нам хорошо было вместе?..
Оля снова встала под душ.
– Уходи, – недобро произнесла она. Вода показалась ей почти ледяной. Она скрестила руки на груди, положив их ладонями на плечи – словно замок на себя повесила.
– Ну вспомни… Пожалуйста, вспомни! – с отчаянием произнес Павел.
Оля не выдержала и закричала:
– Да помню я! Вспомнила все – буквально несколько дней назад!
Павел замолчал удивленно. А потом спросил, прижимаясь с той стороны вплотную к двери:
– Что, правда?
– Правда! – с яростью ответила Оля.
– И как мы…
– И как мы, и как ты, и как я! Все до мельчайших подробностей! – перебила она его. – Но никакой радости я от этого не чувствую! Мне противно и стыдно за то, что я изменяла Кеше, а ведь только его я люблю на самом деле… Я только одно для себя оправдание нахожу – я была не в себе!
Павел затих.
– Что ты молчишь? – нетерпеливо спросила она и снова прижалась к двери, теперь их разделяла лишь тонкая деревянная перегородка. – Ответь же!
– Что? – шепотом спросил он.
– Что-нибудь… – пробормотала Оля.
– Открой мне.
– Ну вот, опять… – едва не плача, сказала она. – Зачем ты мучаешь меня? Оставь меня в покое!
– Значит, тебе тоже без меня плохо! – он засмеялся едва слышно.
– С чего ты взял?
– Ты же сама только что сказала, что мучаешься!
– Это не я, это ты!..
«А если правда – открыть? – вдруг с ужасом подумала она. – Впустить его, а потом снова закрыть дверь. Никто не увидит, никто не узнает!»
Она представила их объятия во влажном, мыльном сумраке душевой. Прикосновение его ладоней, уже знакомое…
От одной этой мысли у нее перехватило дыхание. Она протянула руки к защелке, а потом тут же отдернула их назад. Никогда с ней не было ничего подобного, и никогда ее желание не было столь сильно. «Это не любовь, это страсть, банальная и неконтролируемая… – подумала она. – А страсть всегда быстро проходит! Надо только перетерпеть. Иначе можно разрушить себе всю жизнь…»
– Уходи, – сказала она.
– Оля…
– Нет.
– Оля… Дезире!
– Немедленно убирайся! – со злостью произнесла она. – Какая я тебе, к чертовой бабушке, Дезире!..
Павел замолчал, а потом, через несколько мгновений, Оля услышала его удаляющиеся шаги.
Вода в баке почти кончилась и теперь текла тоненькой, словно ниточка, струйкой.
Оля вытерла лицо полотенцем. «Нет, надо что-то с этим делать!» – в отчаянии подумала она.
Павел зашел на веранду отцовского дома, в этот час совершенно пустую. Он не владел собой до такой степени, что у него тряслись руки. «Повешусь… – с каким-то мучительным удовольствием подумал он. – Удавлюсь – не так, как Фаня двадцать лет назад, а по-настоящему… Утоплюсь. Нет – застрелюсь! Кекса было не жалко, а себя – тем более!..»
Деревянные вощеные половицы скрипели у него под ногами, когда он ходил из угла в угол.
Белые занавески трепетали у распахнутых окон, и было слышно, как отец на втором этаже диктует что-то Кристине.
– …искусство в наши дни уже не принадлежит народу, – доступ к нему есть лишь у кучки избранных, так называемой интеллектуальной элиты… – раздавался скрипучий голос отца.
Павел захлопнул окна с той стороны веранды, над которыми был кабинет отца, и подергал ручку у буфета. «Ах да, ключи у Муры…» – вспомнил он. Но искать домработницу ему совсем не хотелось, и Павел с помощью какой-то шпильки, лежавшей тут же, на широком дубовом столе, открыл дверцу у буфета. Сразу же наткнулся на прозрачную, золотисто-янтарного цвета жидкость в хрустальном графине. Открыл крышку, понюхал… Коньяк.
Налил рюмку, залпом опрокинул в себя.
«Сопьюсь. Стану алкоголиком. Пусть знает, что это все из-за нее!»
Он налил еще рюмку. Потом еще, словно пытался потушить огонь внутри себя…
Дезире была идеальной женщиной. Дезире он нежно любил, потому что она была воплощенной гармонией, естественной и простой, как природа.
А вот к Оле Журавлевой он испытывал иные чувства. Ее он тоже любил, но вместе с тем и ненавидел, потому что она иногда его раздражала, раздражала до исступления. В ней было много хорошего, но было и такое, что он напрочь отвергал… Ангел и демон в одном флаконе. Обычная женщина, одним словом… Она была солнцем, которое светило не для него.
– Так-так… – в дверь неожиданно заглянула Лера. – Кто это у нас тут? И что мы тут делаем?
– Мы тут напиваемся в одиночку, – ответил Павел откровенно. – Не хочешь присоединиться? Создать компанию бывшему мужу, так сказать…
– Вроде бы до вечера еще далеко? – пожала она плечами. – Ну да ладно… Наливай, – она достала еще одну рюмку из буфета.
Павел плеснул ей коньяка.
Когда-то он тоже любил эту женщину и она тоже казалась ему идеальной. Пока не понял – уж это солнце светит точно не для него…
– Ты как будто не в духе, Паша?.. – Лера выпила коньяк и вставила сигарету в мундштук. Он схватил со стола спички и помог ей прикурить. – Мерси… Что-то случилось?
– Случилось, – признался он.
– Шерше ля фам? – улыбнулась она.
– Вот именно.
Давным-давно они не беседовали друг с другом вот так – легко и свободно, а сейчас неожиданно разговорились. Лера выпустила колечко дыма, села рядом, прямо на стол – высокая, тонкая, смуглая, с колечками золотых волос на полуголых плечах – полупрозрачное желтое платье очень шло ей.
– Интересно, кто… Кристина? Нет, Кристина по уши влюблена в Ваню, она никому авансы не станет раздавать просто так – типичный синий чулок. Мура? – Лера искренне засмеялась, представив Муру рядом с Павлом. – Невозможно… Стефания? Стефания в городе, да и траур у нее. Эмма Петровна? – Лера снова засмеялась. – Больше женщин тут нет.
– Разве?
– А, Оленька! – Лера глубоко затянулась сигаретой. – Ну, этот вариант я отметаю сразу же – Оленька у нас невеста. Невиннейшее существо, доктор Швейцер в женском обличье… – Лера нахмурилась. – Хотя, ты знаешь, Паша, про нее какие-то странные слухи ходят, как будто она накануне свадьбы сбежала к своему бывшему любовнику, прошлой весной. Потом, правда, одумалась и снова вернулась к Викентию…
– Это не она… – сказал Павел и отвернулся. – Хватит гадать, все равно ты ее не знаешь.
– А, значит, твоя «ля фам» не из местных!
Павел снова налил коньяк в рюмки.
– За искусство, – он поднял палец вверх, указывая на кабинет отца.
– Мило, мило… против искусства я ничего не имею. Кстати, тебя этот тост тоже касается, ты ведь в некотором роде у нас тоже творец?
– Я ремесленник, – поправил он.
– Ай, брось! Я тут недавно один журнал читала, так там говорилось, что кузнечное дело переживает свое второе рождение. Оно сейчас дико популярно! Обеспеченным людям, которые живут в своих домиках за городом, требуются всякие штучки из металла – светильники, лавки, решетки на окнах и все такое прочее…
– Точно! – сразу же оживился Павел. – Я тут, представляешь, одному мужику даже кованую беседку делал, чтобы она, значит, в саду стояла, такая оригинальная…
– Действительно, оригинально.
– Нет, ты права, тут много всего надо знать, помимо ковки – и рисование, и резьбу, и инкрустацию по металлу, и гравировку… и даже скульптуру! – Павел неожиданно споткнулся и замолк, гладя Лере в глаза.
– Говори, говори…
– Нет, это уж слишком узкоспециально, – моментально остыл он. – Лучше расскажи, как ты сейчас живешь.
– А разве ты не видишь? – она затушила окурок в пепельнице и достала новую сигарету.
– Слов нет, ты куришь очень красиво, даже лучше, чем в кино, но это тебя убьет! – с жалостью сказал он. – Ведь буквально одну от другой прикуриваешь…
– Все мы умрем рано или поздно, – равнодушно пожала плечами Лера.
– Но зачем приближать этот момент?..
– А зачем оттягивать? – сузила она глаза.
– Ваня – хороший человек, – неожиданно брякнул Павел. Тепло от коньяка разливалось по всему телу.
– Это ты к чему? Кстати, давно хотела поблагодарить тебя за то, что ты так и не рассказал ему всей правды про меня. Я поступила скверно, сознаюсь, теперь тебя чуть ли не за чудовище считают…
– Это ерунда. Хорошая репутация мне уже все равно не поможет! – отмахнулся он, думая об Оле Журавлевой. – Послушай… ты ведь когда-то изучала французский язык, да?
– Давно. В школе. Я почти ничего не помню, ну, кроме «шерше ля фам», конечно, – благосклонно произнесла она. – А почему ты спрашиваешь?
– Есть одно слово… и мне его надо перевести на русский.
– Что за слово?
– Дезире, – медленно, внятно произнес Павел.
– Дезире… – Лера, задумавшись, свела брови. – Дезире, дезире… А, помню, это «желание»!
– Как? – переспросил Павел, от волнения даже расплескав очередную рюмку.
– Желание, – повторила Лера. Она встала и оглянулась на прощание. – Ладью, ты не напивайся тут в одиночку!
– Дезире… – пробормотал Павел, оставшись один и разглядывая на свет хрустальный графин, уже наполовину пустой. – Желание… Забавно, ничего не скажешь!.. И кого она желает? Только не меня, это точно!.. Дезире. Фу-ты ну-ты…
Оля села на крыльце, накрутила на палец еще не высохшую прядь волос. «Я ведь чуть не открыла ему дверь! – пыталась она осознать произошедшее. – Но не открыла, к счастью. А ведь хотела, хотела, хотела впустить его! Думала о нем, хотя не должна была думать!»
Далее она стала размышлять над тем, что буквально через пару недель у нее свадьба, а после, в начале осени, они поедут с Викентием в свадебное путешествие, и такая тоска ее вдруг взяла…
Оля вскочила, бросилась к себе в комнату и принялась лихорадочно запихивать в сумку свои вещи. Уронила на пол электрощипцы для распрямления волос, потом стул опрокинулся на пол…
Немедленно появилась Эмма Петровна.
– Что это тут такое? – с недоумением спросила она. – Послушай, Оля, я же тебя сто раз предупреждала: в это время я отдыхаю!..
– Простите, Эмма Петровна, в последний раз! – Оля стремительно носилась по комнате. Потом полезла под кровать, доставая закатившиеся зуда электрощипцы, и чихнула несколько раз.
– Будь здорова… Ты куда-то собралась?
– Да, Эмма Петровна. Я ухожу, – Оля вылезла из-под кровати.
Эмма Петровна побледнела, а потом покраснела. Потом просто пошла пятнами. Оле неожиданно стало ее жаль.
– Я совсем ухожу, Эмма Петровна. Совсем.
– Ку… куда?
– В санатории есть комната. Если помните, с самого начала предполагалось, что я буду жить именно там…
– Ну да… – растерянно пробормотала Эмма Петровна. – А чем тебе тут плохо?.. Поверь, я не’ самая плохая свекровь.
– Да, знаю. Но дело не в вас.
– С Кешей поссорились?
Оля отрицательно замотала головой.
– А, понимаю… ты опять решила сбежать, – горестно покачала Эмма Петровна головой. – Тебя там любовник ждет, тот самый…
– Нет у меня никакого любовника! – сказала Оля и почувствовала, что тоже краснеет. – В санатории я буду жить одна.
– Тогда что же происходит?
Оля села на кровать, прижала к груди свою оранжевую майку, которую до того собиралась запихнуть в сумку.
– Я не знаю, как это объяснить, но я попытаюсь… Вы когда-нибудь чувствовали себя несвободной?.. В своих поступках, мыслях, желаниях?..
– Н-ну…
– Мне кажется, что я делаю что-то не то! – в отчаянии воскликнула Оля. – Я должна остановиться и понять, чего на самом деле мне не хватает!
– Ты не любишь Кешу? – насупилась Эмма Петровна.
– Люблю, очень люблю! Но выходить замуж только потому, что страшно остаться в старости одной, глупо.
– Да как сказать… – усмехнулась Эмма Петровна. – Я бы с тобой поспорила. А, в общем, я тебя поняла и полностью одобряю твое решение. Иди с богом.
– Скоро, наверное, Кеша приедет… Конечно, мне лучше самой с ним поговорить… – пробормотала Оля.
– Все в порядке, я сумею объяснить ему ситуацию! – просияла Эмма Петровна. – А ты поторопись.
Оле стало неприятно. Она поспешно запихнула в сумку свои последние вещи.
– Вы с Кешей совсем разные… – извиняюще произнесла Эмма Петровна. – Вы не смогли бы быть счастливы вместе, это очевидно! Возможно, другая девушка…
– …другая девушка сделает его более счастливым! – закончила Оля. – Все, прощайте. Передавайте всем привет…
Она подхватила сумку и выбежала из дома.
До ворот добежала никем не замеченной, а там сразу перебежала на другую улицу и – вниз, к реке.
Ей было страшно, но вместе с тем она ощущала какой-то невиданный восторг, эйфорию.
– …мама, я дома! – крикнул Викентий, по узкой деревянной лестнице поднимаясь на второй этаж. – Где Оля?
Навстречу ему вышла Эмма Петровна, сияющая и нарядная.
– Кеша, мальчик мой… – она расцеловала его в обе щеки. – Ну что, идем обедать?
– Погоди, мам… Где Оля, я спрашиваю? Только что заглянул в ее комнату, а там ее нет и шкаф пустой… Ни вещей, ничего… Что происходит?
И, не дожидаясь ответа, он достал из кармана сотовый и принялся сосредоточенно нажимать на кнопки.
– Погоди, я тебе все объясню, – Эмма Петровна отвела его руку с телефоном. – Оля ушла.
– Куда это она ушла? – изумленно спросил Викентий и сбежал по лестнице вниз. Эмма Петровна – за ним.
– Оля ушла от нас насовсем, – торжественно объявила она. – И я полностью одобряю ее решение. Погоди, не перебивай меня… Вы абсолютно разные люди, а в будущем…
– Мама, да где она?! – рявкнул он.
– В санатории у себя. А ты куда?
– К ней, куда же еще… – раздраженно пробормотал Викентий, шагая по аллее в направлении ворот. На полпути обернулся и крикнул: – Мама, я же сто раз просил тебя с ней не ссориться! Я тебя как человека просил!
– Да мы с ней и не ссорились… – Эмма Петровна растерянно пожала плечами.
Позади главного санаторного корпуса стоял еще небольшой дом – для обслуживающего персонала. К счастью, были еще свободные комнаты, поэтому никаких проблем с заселением не было.
Едва только Оля привела в порядок крошечную, спартанского вида клетушку, как в дверь ворвался Викентий.
– Вот ты где… Такой бардак, никто ничего не знает… Еле нашел тебя! В общем, собирайся без разговоров и пошли домой.
– Я никуда не пойду, – быстро произнесла Оля.
– Послушай, я еще раз поговорю с мамой, и она больше не будет тебя доставать! Оля… – он обнял ее и принялся быстро целовать —…Оля, милая, все будет хорошо!
Это был опасный момент, она уже начала колебаться, но потом усилием воли отстранила от себя Викентия.
– Твоя мама тут ни при чем. Я… ты знаешь, я решила провести ревизию. Ревизию собственной жизни. И…
– Бред какой-то, – выдохнул Викентий, глядя ей прямо в глаза. – О чем ты?
– Я пыталась это объяснить твоей маме, но и она меня не поняла… Да, мне тридцать четыре года, я не особенно умна, совсем не богата, годы уходят и все такое прочее… Но я не могу выходить замуж только потому, что тетя Агния дико переживает из-за моей неустроенности! – в отчаянии крикнула Оля.
– Ты меня не любишь?
– Люблю! Но не так, как надо любить человека, с которым собираешься прожить всю оставшуюся жизнь!
– Интере-есное заявленьице…
– Я хочу быть свободной в своем выборе, Кеша… тихо произнесла она. – Я погибаю из-за того, что делаю совсем не то, что хочу! И поэтому сегодня, буквально два часа назад, я приняла решение – теперь мне все равно, что скажут обо мне люди, я никому ничего не должна, и себе в том числе… И мне наплевать, выйду я замуж или нет, потому что не это самое главное в жизни!
Некоторое время Викентий молчал, глядя на нее широко раскрытыми глазами.
– Свобода… – наконец через некоторое время выдавил он из себя. – Ну да, все мы мечтаем о ней! Свобода от обязательств, от утомительных забот о своих родных… Просто восхитительно! Мужья бросают своих жен, жены – детей, стариков выбрасывают на помойку, и все делают что хотят! Ты к этому стремишься?..
– Нет. Я не особенно сильна в красноречии, но я попытаюсь… – Оля встала у окна, за которым было видно, как у кухни разгружают фургон с продуктами. – Я говорю про ту свободу, которая должна быть внутри каждого человека. Свобода не от чего, а для чего!
– Что-то новенькое… – пробормотал Викентий.
– Если бы у меня был ребенок, то я бы с радостью заботилась о нем… Я бы жизнь отдала за него! Если бы тетю Агнию, не дай бог, парализовало, я бы тоже (нет, не с радостью конечно!) ухаживала бы за ней столько, сколько надо. Меня не пугает долгий, утомительный труд… – торопливо говорила Оля. – Если бы началась война (а я, к твоему сведению, как и все медицинские работники, военнообязанная!), я бы тоже не испугалась и выполнила бы свой долг…
Викентий неожиданно захохотал, схватившись за голову.
– Ты… ты собралась на войну, моя милая?.. Ой, нет, я не могу… По-моему, ты бредишь!
– Только долг делает человека свободным, понимаешь? – в отчаянии произнесла Оля. – Нам с детства твердят: ты должен, ты должен, и мы все воспринимаем наши повседневные обязанности как невыносимую скуку… А я не хочу быть животным и любить только потому, что так надо, и выходить замуж, потому что так принято, и рожать детей, потому что вроде как женщине без детей быть неприлично…
– А чего же ты хочешь? – удивленно спросил Викентий.
– Чтобы все было наоборот! – задыхаясь, произнесла Оля. – Я хочу любить, потому что не могу не любить, и детей хочу тоже – просто так, потому что не могу не хотеть! И я живу, потому что я свободна, я должна быть свободна, я свободна для жизни!
– Вот это да! – тихо произнес Викентий после ее страстного монолога. – Целая философия… Сразу всего и не поймешь – я не хочу, я хочу, я не должна, но я могу…
– Вспомни Фаню, как она несчастна! Родила Олежка и мучилась потом – он же так ей мешал на самом деле… пыталась женить на себе Павла, просто потому, что хотела замуж! И была счастлива только тогда, когда с Кексом гуляла вечерами вдоль реки… Она жизнь воспринимала как каторгу! А я не хочу быть на нее похожей…
– Минутку… – перебил ее Викентий. – Фаня хотела замуж за Павла, потому что любила его. Это он исковеркал ей всю жизнь!
– Неправда! – с досадой воскликнула Оля. – Она подстроила эту дурацкую попытку суицида…
