Текст книги "Сестра смерти - любовь (СИ)"

Автор книги: Татьяна Органова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Я надеялась, Геронт, что ты больше никогда не появишься в моем доме, – холодно сказала она, беря свечу из рук рабыни и зажигая от нее светильник. – Выйди, Европа, – попросила она девочку и шепотом добавила, – но не уходи далеко.

Архонт молча ждал, пока Европа выйдет из комнаты. Теперь его лицо было хорошо освещено, и гетера смогла разглядеть в его глазах злобную насмешку.

– Оплакиваешь своего любовника? – с издевкой спросил он.

– Оплакиваю достойного человека, которого любили все Афины, – сдержано ответила Елена.

Геронтуу почудился в ее словах обидный намек, и он вспыхнул: – Теперь этот «достойный человек» будет украшать своим присутствием Эреб. Он свое получил!

От невероятной догадки сердце Елены неистово забилось.

– Так это ты ...?

Архонт злобно расхохотался: – Я? Нет, ты! Это ты убила его, и завтра об этом будет знать весь город.

Прижав руки к груди, юная гетера в недоумении вглядывалась в лицо своего врага. – Ты сошел с ума или пьян? – наконец спросила она.

– О нет! Совет пятисот не смог оставить без внимания внезапную смерть своего чрезвычайного посланника. Было проведено расследование, – Андроника отравили!

И Геронт опять возбужденно захохотал. – Сегодня вечером меня пригласила к себе вдова Андроника, Она обвиняет в убийстве тебя, и я буду представлять ее в суде. Уж я сделаю все, чтобы тебя признали виновной. Продажная девка ни у кого не вызовет сочувствия. Ты еще будешь плакать у моих ног, а я отшвырну тебя, как ненужную дрянь. И торжествующе взглянув на ошеломленную гетеру, Геронт вышел из комнаты.

Елена не успела прийти в себя, как ей на шею бросилась плачущая Европа. Стоя за дверью, маленькая рабыня слышала все, что сказал Геронт, и страх за обожаемую госпожу заставил ее забыть почтительность.

– Я знала, знала! – захлебываясь рыданиями, твердила девочка. – Этот ужасный сон! Эта страшная женщина!

Но госпожа, казалось, не слушала ее. Сдвинув брови, прекрасная гетера о чем-то сосредоточенно размышляла. Ее рука рассеянно поглаживала девочку по плечу. Наконец, она сказала: – Перестань, Европа. Сейчас не время плакать. Скажи Келосу, чтобы он немедленно отправился в дом Пифея и попросил его прийти сюда. Пусть скажет, что дело очень важное, да пусть не забудет взять с собой факел и оружие. Афины становятся опасными.

Спустя некоторое время, Пифей входил в комнату гетеры. Елена, которая ждала его, расхаживая из угла в угол, взглянула в лицо друга. Оно было необыкновенно серьезным.

– Так ты знаешь, – сказала Елена и, как бы сразу устав, присела на край ложа.

– Да. Один их моих учеников входил в состав комиссии, которая производила расследование. Зная о моей дружбе с тобой, он поторопился сообщить мне результат. Завтра об этом заговорят в городе.

– А тебе известно, что Геронт собирается обвинить в убийстве меня? – ровным голосом спросила молодая женщина.

– Что?! – обычная невозмутимость оставила Пифея.

– Да. Он был здесь сегодня вечером. Он хочет меня уничтожить.

Взяв себя в руки, философ подошел к Елене и сел с ней рядом. – Тебе нужно уехать, Елена, и немедленно. Немало людей в этом городе будут рады твоему унижению и даже смерти.

– Но почему? – широко раскрыв глаза гетера смотрела на Пифея, и он невольно заметил, какой юной и беспомощной казалась сейчас эта всегда уверенная в себе женщина.

– Твоя красота – великий дар богов, – ответил философ, – но это и опасный дар. У людей с возвышенной душой красота вызывает благоговение, но в обывателях она может пробуждать самые низменные чувства. Задумывалась ли ты когда-нибудь, гуляя на агоре, сколько мужчин желали тебя и ненавидели за то, что не могут тобой обладать? А сколько женщин не могут простить тебе твою красоту и то желание, которое ты вызываешь в мужчинах?

Лицо Елены затянула пелена грусти. – Куда же мне ехать? – спросила она печально. – Во всей Ойкумене у меня нет ни одного близкого человека. Мне казалось, что здесь, в Афинах, я нашла свой дом и надеялась найти любовь,

но …

– У меня много друзей в разных городах Эллады. Мы, философы, не признаем политических разногласий и всегда поддерживаем друг друга. Хочешь, я напишу в Коринф? В этом городе высоко ценят умных и прекрасных женщин. Ты станешь там царицей всех гетер.

Елена задумалась. Пифей не торопил ее. Он смотрел на прекрасное милое лицо и с грустью думал, что, если эта женщина уедет, его жизнь потеряет одну из своих красок.

Но вот Елена приняла решение. Ее огромные глаза твердо взглянули в лицо Пифея.

– Я не уеду. Если я это сделаю, все уверятся в том, что смерть Андроника – дело моих рук. Я верю, что великая богиня, которой я служу, не оставит меня без поддержки. По нашим законам я не имею права защищать себя в суде. Прошу тебя, Пифей, возьми это на себя.

Философ побледнел. – Ты возлагаешь на меня огромную ответственность. Если я не смогу убедить судей в твоей невиновности, это станет мучением моей жизни.

Елена мягко улыбнулась. Она взяла крепкую руку друга и сжала в своих нежных ладонях. – Ты сможешь. Ты самый искусный оратор в Афинах, а я невиновна.

Лицо Пифея внезапно разгладилось. Какая-то мысль придала ему уверенность.

И Елена поняла, какая, когда он сказал: – Хорошо, я это сделаю. Но, если нам придется потерпеть поражение и тебя осудят на смерть, я последую за тобой в Эреб.

Глава IV

Казалось, Афины отмечали очередной праздник. С раннего утра жители города, одетые в лучшие свои наряды, поодиночке или группами собираясь на улице, двигались в одном направлении. Молодые и старые, богатые и не очень, мужчины взбирались по белой пыльной дороге на Ареопаг, место, где заседал Афинский суд.

К тому времени, когда члены ареопага прибыли на холм, все пустое пространство вокруг судейских мест было плотно забито любопытными. Женщин было немного. Лишь несколько горожанок попроще да стайка гетер представляли женское население Афин. Имена Андроника иГеронта и Пифея были у всех на устах. Царило веселое, слегка нервозное возбуждение, когда даже незнакомые люди легко вступали в разговор.

Сначала толпа была настроена довольно добродушно к обвиняемой, но постепенно разговоры стали приобретать неблагоприятный для Елены характер. Казалось, чья-то злая воля руководила всем происходящим.

– Она его отравила, потому что он мало заплатил, – рассказывал какой-то горшечник окружавшим его людям.

– Она персидская шпионка, – можно было услышать в другой группе

– Нет, финикийская!

– Египетская!

Самые несуразные версии произошедшего перелетали от одной группы спорщиков к другой, и, казалось, уже никто не сомневался в виновности знаменитой гетеры.

– А кто эта женщина в черном? – спросил у своего соседа, солидного гражданина бедно одетый грек робкого вида.

– Вдова Андроника Лидия, – ответил тот.

– Ух, и строга! От такой сбежишь, – начал было робкий, но тут же получил ощутимый тычок в бок от своей жены, чья наружность не свидетельствовала о добродушном характере.

– Вас, свиней, и нужно в строгости держать, – заявила она во всеуслышанье, – вы все норовите в грязь забраться!

Респектабельный гражданин сурово посмотрел на говорившую, но его взгляд ее нисколько не смутил.

– Кабы не ваша похоть, этих грязных гетер и духу бы не было в нашем городе. Великая Афина не любит гетер. Пусть убираются в Коринф, порнодионки!

Но такая перспектива, очевидно, не очень понравилась окружавшим мегеру мужчинам, ее никто не поддержал. В толпе продолжали горячо спорить, чьей же шпионкой была Елена.

Внезапно шум на холме резко усилился.

– Идут! Идут!

– Смотрите, вот она! Ух, хороша!

– Грязная шлюха!

– Пифей ее защищает! Повезло малышке!

В толпе сам собой образовался проход, по которому спокойно, как-то даже лениво шел Пифей в сопровождении Елены. Философ улыбкой приветствовал своих поклонников, которые собрались, чтобы стать свидетелями еще одного триумфа своего кумира. Но глаза остальных были прикованы к знаменитой гетере.

Лицо молодой женщины было серьезно, слегка печально, но никто не смог заметить на нем следов тревоги. Она была одета в белоснежный хитон из тонкой ткани с серо-голубым орнаментом в виде пальмовых ветвей на подоле. Серо-голубой прозрачный гиматий в тон орнаменту полуприкрывал прекрасные плечи и руки от уже начинавшего нещадно палить солнца. Ее необыкновенно густые золотистые волосы были разделены прямым пробором и закреплены сзади, роскошной волной ниспадая почто до колен. Никаких драгоценностей не было на гетере. Ее ослепительными украшениями служили молодость, свежесть и красота.

Елена и Пифей стали справа от помоста, предназначенного для судей, и почти сразу члены ареопага стали занимать свои места, словно дождавшись выхода главной героини.

Слева от помоста, прямо напротив Елены и ее адвоката стоял фесмофет Геронт с высокой женщиной, одетой в черное. Это была вдова Андроника Лидия. Она стояла совершенно неподвижно, похожая на мрачную статую Гекаты. Браслеты из темного золота в виде змей обвивали ее руки, усиливая сходство со зловещей богиней. Лидия подняла опущенные ресницы, и яростный огонь ее черных глаз опалил Елену.

Глава ареопага, архонт басилевс, встал и поднял ладонь, призывая народ к молчанию. Воцарилась полная тишина. Стоявшие сзади вытягивали шеи и прикладывали руки к ушам, не надеясь услышать все, но звучный голос архонта легко достиг самых последних рядов:

– Город Афины против гетеры Елены по обвинению в убийстве афинского стратига Андроника. Город Афины представляет архонт-фесмофет Геронт. От имени Елены выступает философ Пифей.

Архонт повернулся в сторону Акрополя, где стояла огромная бронзовая статуя Афины-Промахос ( Воительницы). Даже на таком расстоянии ослепительный блеск ее шлема и копья был хорошо виден. Белый дым, поднимавшийся из храма Эрехтейона, свидетельствовал, что жрецы уже принесли положенные жертвы покровительнице Афин.

– Великая богиня, – проговорил архонт басилевс, приложив руку к сердцу, – помоги нам судить мудро и справедливо.

Глава ареопага сел, и на площадку перед помостом вышел Геронт. Он слегка повернул голову вправо и окинул гетеру презрительным взглядом, в котором Елена почувствовала ненависть и глубоко запрятанное торжество.

« Начальник воды» вылил воду в клепсидру, водяные часы, которые представляли собой две чаши. Жидкость из первой по капле вытекала во вторую, отмечая время. Как только первая капля со звоном ударилась о дно глиняной чаши, Геронт начал говорить.

…Уже две трети воды в клепсидре перелились в нижнюю чашу. Пифей внимательно слушал обвинительную речь фесмофета. На лице философа застыла надменная усмешка, но в душе его росла тревога.

Обвинение Геронт было построено не на фактах, а на эмоциях. Он сумел пробудить в душах слушателей самые низменные чувства, играя на их зависти, ненависти к чужакам, всему тому, что стояло выше их понимания.

Энергичная речь обвинителя наэлектризовывала толпу. Все чаще слышался возбужденный шум. Уже не раз одобрительные крики слушателей вызывали самодовольную улыбку на лице фесмофета.

Пифей ясно понимал, что доводами разума, блестящими логическими построениями вряд ли удастся смягчить эффект обвинительной речи и повернуть симпатии толпы в сторону Елены. Философ украдкой взглянул на судей. Их лица ничего не выражали, но Пифей заметил несколько взглядов, которыми члены ареопага внимательно оглядывали возбужденно гудящую толпу.

Пифей перевел глаза на Елену. Она спокойно стояла с ним рядом. Полуприкрытый ресницами взгляд ясных серых глаз, оттененных наброшенным на голову гематием, был отрешенно устремлен поверх голов слушателей.

– Она уверена во мне, – с острым беспокойством осознал Пифей. – А я? Смогу ли ее спасти?

Тут он заметил, что на лице Елены изобразилось удивление, она перевела взгляд на Геронта. Пифей прислушался.

– …Продажной девке, торгующей своими ласками, ничего не стоит продать врагам интересы города, который не является ей даже родным.

С последней каплей воды Кресил закончил свою речь. На Ареопаге стоял сплошной рев.

– Смерть шпионке! Мерзкая шлюха! – неслось со всех сторон.

– Я задушу ее собственными руками! – надсаживаясь, орала краснолицая ненавистница гетер.

Присутствующие на суде служительницы Афродиты сбились в испуганную стайку и пытались покинуть холм, но беснующаяся толпа преградила им дорогу.

Пифей видел огорченные лица своих друзей и лихорадочно пытался сообразить, что делать. «Начальник воды» уже перелил воду в верхнюю чашу клепсидры, упали первые капли, но крики не умолкали. Пифей взглянул на судей, но по их каменным лицам понял, что они не собираются прийти к нему на помощь. И тогда он сделал то, чего никто не ожидал.

Одним движением руки он сорвал с гетеры хитон, а другим сдернул с ее головы гиматий и распустил волосы.

– У-ух! – единым выдохом ответила толпа.

На фоне зелени возникла обнаженная фигура женщины. Она была неподвижна и напоминала одну из тех прекрасных статуй, которыми афиняне любили украшать свой город.

Хотя поступок Пифея был совершенно неожиданным для Елены, она не пошевелилась, не вздрогнула. Юная женщина стояла в спокойной непринужденной позе, не скрывая ни единой линии своего пленительного тела. Яркий свет солнца окружил ее фигуру мягким сиянием. Густые золотистые волосы упали обильной волной на великолепные плечи цвета светлого янтаря. Кровь зажгла ярким румянцем щеки Елены, белки ее огромных глаз поголубели, и когда она подняла глаза, голубое их сияние разлилось в воздухе. Казалось, сама великая Афродита явила свою красоту смертным.

Как будто пораженная громом толпа замерла в ошеломленном молчании.

Выдерживая паузу, как хороший актер, Пифей скользил глазами по лицам собравшихся. Он видел ненависть и вожделение в глазах Геронта, побелевшие, судорожно сжатые губы Лидии, смешные в своей оторопелости лица судей. С тайным восторгом заметил он, как смягчились лица людей в толпе, как исчезали из их глаз ожесточение и зависть, как свет восхищения делал их более мягкими, человечными – и понял, что победил.

Тогда он вскинул руку, в которой гиматий Елены развевался, как знамя, и голосом, проникновенную силу которого так хорошо знали его друзья, воскликнул: – Именем наших великих богов клянусь, такая прекрасная женщина не может быть преступницей!

…Возвращение Елены и Пифея домой было триумфальным. Толпы поклонников окружили гетеру и ее защитника, громко прославляя красоту одной и ум другого. По дороге к ним присоединялись все новые и новые любопытные, восторг толпы усиливался, и, наконец, афинянин огромного роста схватил Елену и посадил ее на свое широченное плечо. Прекрасная гетера смеялась, ее распущенные волосы золотым плащом развевались по ветру, глаза сияли волнением и радостью победы.

Воодушевленные этой картиной поклонники Пифея, среди которых были представители самых аристократических родов, тоже хотели понести своего кумира. Но философ, смеясь, отказался от такой чести и продолжал идти, окруженный своими почитателями, перекидываясь шутками и остротами с афинянами, спешившими поприветствовать победителя. Кто-то водрузил ему на голову венок, сплетенный из роз и листьев лавра, и Пифей выглядел по меньшей мере Аполлоном, а Елена в глазах своих бывших ненавистников олицетворяла великую богиню любви и красоты.

Маленькая Европа, с самого утра тревожно ожидавшая возвращение своей госпожи, очень испугалась, услышав оглушительный шум. Но, выглянув из калитки и увидев веселое лицо Елены, вознесенной над толпой, она взвизгнула от восторга и с криком «Победа! Победа!» бросилась в дом, целуя всех, кто попадался ей по дороге. Поцелуй достался и ее юному поклоннику-рабу, который от восхищения замер на месте, приложив руку к щеке, как бы желая подольше сохранить прикосновение нежных губ.

Простившись с провожатыми у дверей дома, выслушав десятки комплиментов и десятки раз выразив свою благодарность, Елена взяла Пифея за руку и повела за собой. Она ввела его в свою комнату. Там, не говоря ни слова, она несколько мгновений смотрела ему в глаза, а затем крепко обняла.

Усадив философа на тронос, она устроилась у его ног, подняв к нему огромные глаза, полные любви и благодарности.

– Теперь моя жизнь принадлежит тебе, – сказала она с улыбкой.

Философ отшутился: – Ты же помнишь мою клятву – спасая тебя, я прежде всего спасал себя.

Вспомнив оторопелые лица судей, Елена весело рассмеялась: – Но скажи, как же тебе пришло в голову обнажить меня перед всеми Афинами?

Лицо ее друга стало серьезным. – Я думаю, что сама Афродита управляла мной, Мы с тобой должны принести ей богатые жертвы. Но и Афину не стоит забывать, ведь она все же помогла ареопагу судить мудро и справедливо.

Весело смеясь, они сплели свои руки, с радостью чувству, как близки они стали друг другу, как окрепла их дружба.

Но вот Пифей поднялся, собираясь уходить. – Сегодня в доме Тимона будет симпосион в честь нашей победы, – сказал он. – Ты придешь?

Гетера покачала головой: – Нет. Мне хочется побыть одной. Извинись перед друзьями и поблагодари их от моего имени.

Философ понимающе кивнул: – Отдыхай, дорогая. У нас будет еще много праздников. И, расцеловав подругу в обе щеки, он ушел.

Проводив философа, Елена медленно обошла комнату, вглядываясь в давно знакомые вещи. Мысль о том, что она могла больше никогда не увидеть всего этого, заставила ее еще сильнее почувствовать обаяние родного дома. Все немногочисленные предметы обстановки были с любовью сделаны руками ее друзей и поклонников, лучших художников Афин, и поэтому комната была наполнена атмосферой чистоты и гармонии.

Еще раз обегая ее глазами, Елена увидела выглядывающую из-за двери смущенно-радостную мордочку своей маленькой подружки. Гетера ободряюще улыбнулась ей, и Европа тут же влетела в комнату и с размаху обвила руками талию своей госпожи, заставив ее покачнуться.

– Как я рада! Как я рада! – тараторила девочка. – Я так боялась! Все боялись. А теперь Селия сказала, что приготовит праздничный ужин. Что бы ты хотела, госпожа?

Улыбаясь, Елена взяла Европу за руку и вышла к своим слугам. Вглядываясь в их радостные лица, молодая женщина чувствовала, что они искренне волновались и переживали за нее, и от этого у нее на душе становилось еще теплее.

На кухне было жарко от разгорающегося очага, кухарка Селия и мальчик-раб чистили овощи и орехи для праздничного ужина. Хотя Елена ничего не ела со вчерашнего дня, она не ощущала голода. Выпив теплого молока с медом, она попросила, чтобы ей приготовили ванну, а сама прошла в конюшню.

Там приятно пахло сеном, веселые солнечные зайчики прыгали сквозь приоткрытые ворота на начищенную сбрую, Любимая кобыла гетеры Терпсихора, которая получила свое имя за изящные, как бы танцующие движения, ласково посмотрела на хозяйку. Елена провела рукой по теплой лошадиной морде и со вздохом облегчения прижалась к ней щекой. Страшное напряжение этих тяжелых дней начало спадать.

Неугомонная Европа, которой все время хотелось быть рядом с любимой госпожой, вошла в конюшню с большой миской, полной молоко и раскрошенного хлеба. – Надо и кошкам устроить праздник, – сказала она и позвала: – Кис-кис-кис!

Зашуршало сено, и из разных концов конюшни стали появляться кошки. Елена всегда любили этих животных, но сегодня она с особым умилением смотрела на пушистых зверьков, с аппетитом поглощавших неожиданное угощение, и чувствовала влагу на своих ресницах.

Утолив голод, кошки расселись на небольшом расстоянии друг от друга и дружно принялись тереть лапами свои носы и уши. А любимец Елены, большой бело-ражий кот Тимофей, подошел к гетере и, встав на задние лапы, передними вцепился в подол ее хитона, требуя взять его на руки. Елена прижала его к груди и, слушая радостное мурлыканье, пошла в дом, где ее ожидала ванна.

С огромным наслаждением она смыла с себя пыль афинских дорог, волнение и усталость, липкие взгляды недоброжелателей и растянулась на ложе, покрытым свежим покрывалом. Европа еще укрывала ее легкой льняной накидкой, осторожно расправляла влажные волосы гетеры, но Елена уже ничего не слышала – она спала.

Глава V

Елена проснулась на закате с ощущением блаженного спокойствия на душе и неги во всем теле. Она долго лежала, бездумно глядя на тени, которые заходящее солнце и кусты жасмина за окном чертили на бело-голубой стене. Наконец-то страшная опасность, угрожавшая гетере, была позади. Ей не надо будет уезжать из этого города, ставшего для нее родным, покидать друзей и поклонников. Она по-прежнему молода, красива и знаменита, даже еще более знаменита, чем раньше, а значит, впереди у нее много счастливых дней. Елена с наслаждением потянулась, сбросив на пол покрывало. И вдруг, казалось, навсегда исчезнувшее чувство опасности проснулось в ее душе. Краем глаза она заметила у двери чью-то фигуру. На мгновение она замерла, надеясь, что ей это только привиделось, но не в ее обычае было поворачиваться к врагам спиной, и одним резким движением она села на ложе, устремив твердый взгляд на дверь.

Там стоял Перикл.

Елена быстрым взглядом охватила всю его мощную фигуру. Казалось, юноша был охвачен диким возбуждением. Его одежда запылилась и была в беспорядке, завитки волос прилипли к потному лбу. Он крепко обхватил себя руками, как бы стараясь удержаться от какого-то безумного поступка.

Одно мгновение Елена смотрела в его горящие непонятным огнем глаза. – Он не поверил в мою невиновность, – пронеслось у нее в голове. – Он пришел совершить свой собственный суд.

И тут же, сделав резкое движение вперед, Перикл оказался на коленях перед ее ложем. – Прости, прости меня, – произнес он хриплым усталым голосом, – что я мог поверить, усомниться… – и он припал губами к ее обнаженной ступне.

Эти бессвязные слова и прикосновение горячих сухих губ многое сказали Елене. Она поняла, как он страдал все это время, разрываясь между печалью об Андронике и любовью к ней, и волна нежности и жалости затопила ее сердце. Не говоря ни слова, она положила руку на его склоненную голову, с удовольствием ощутив густоту и упругость его темных волос

Перикл поднял голову, и Елена впервые увидела его лицо так близко. Чистая четкая линия лба, прорезанного рожденной первым страданием морщинкой, переходила в прямой красивый нос. Губы были четко очерчены, тверды и, в тоже время нежны. Решительный подбородок придавал мужественность этому прекрасному лицу.

Вот почему мне все время казалось, что я его где-то видела, – подумалось Елене, – ведь он же вылитый праксителевский Гермес. Так же божественно красив. В нем чувствуется кровь Андроника, хотя они почти не похожи. Но есть еще что-то…

Она не успела додумать. Губы Перикла шевельнулись, и чтобы не дать ему заговорить, гетера приложила к ним свой нежный палец. – Молчи, с улыбкой сказала она, – не надо оправданий. Я все поняла – тебе тоже пришлось нелегко.

Темные глаза юноши засветились благодарностью. – Ты – божественная, – прошептал он. Под его жарким взглядом Елена вдруг вспомнила, что она обнажена. И хотя еще несколько часов назад она бестрепетно стояла обнаженной пред глазами тысячной толпы, сейчас она почувствовала смущение. Схватив с пола покрывало, она быстро закуталась в него.

Перикл вскочил на ноги и смущенно улыбнулся: – Я напугал тебя. Прости, я сейчас уйду.

Ну уж нет, – лукаво ответила Елена, – тебе придется искупить свою вину и разделить со мной ужин. Моя кухарка будет разочарована, если никто не отдаст должное ее мастерству. Затем она добавила уже серьезно: – Твой дядя был моим другом. Я хочу, чтобы мы тоже подружились.

Перикл в замешательстве оглядел свою запыленную одежду. – Это легко поправить, – весело сказала Елена и крикнула: – Европа!

Дверь тут же распахнулась, и изумленная гетера увидела, что в коридоре столпились все ее рабы. Мрачный Келос сжимал в руке здоровенную дубинку, всем своим видом показывая, что плохо придется тому, кто обидит его госпожу. Взглянув друг на друга, Перикл и Елена расхохотались.

– Ну, вот видишь, Перикл, – проговорила гетера сквозь смех, – тебе не уйти отсюда без искупительной жертвы. Европа, ванну и чистую одежду нашему гостю!

Полная луна заглядывала во внутренний дворик дома Елены, где у бассейна за праздничным ужином расположилась молодая пара. Служанки расстелил на мозаичном полу большой ковер из мягких, хорошо выделанных шкур зебры, поставили небольшой столик с закусками и вином. Елена и Перикл полулежали по обе стороны низкого стола, опершись на кожаные подушки. Темные волосы Перикла казались совсем черными от влаги недавнего купания и от белоснежной туники, в которую его одели служанки гетеры. Красота юноши произвела на них сильное впечатление, и Елена прятала лукавую улыбку, наблюдая, какими необыкновенно плавными и грациозными сделались движения девушек, накрывавших на стол.

Даже маленькая Европа была покорена Периклом. Она хмурилась и кусала губы из-за того, что ее герой не обращал на нее внимания, а когда Елена отправила ее спать вместе с другими рабынями, глаза девочки наполнились слезами.

Юная гетера тоже оделась в белое. Легкий хитон закрывал ее тело до ступней маленьких ног, обутых в сандалии из золоченых кожаных ремешков. Она не надела ни одного украшения, не убрала волосы. Обильной золотистой волной они падали на ее левое плечо, при каждом движении скользя по руке и груди, как бы лаская их, и это вызывало ревнивое чувство в душу Перикла.

Он немного стыдился, что обнаружил свои чувства и так невежливо ворвался в дом к женщине, мысли о которой неотступно преследовали его последнее время. Сначала он держался немного сковано, но благожелательность Елены, вкусная еда и чудесное хиосское вино, которое служанки позаботились поставить в сосуд из пористой глины, наполненный ледяной водой, помогли ему стать самим собой.

Вскоре молодые люди оживленно болтали, чувствуя, что им легко и хорошо вместе. Перикл рассказывал Елене о своем детстве. Он не помнил отца и матери, но хорошо знал их по рассказам Андроника. Его отец был старшим братом Андроника. Его хорошо помнили в Афинах, хотя с момента его гибели прошло больше двадцати лет.

Не было в столице Пелопонесса более блестящего полководца. Он страстно любил воинское искусство и проводил свою жизнь в походах и битвах. В его жизни не было места женщинам. Никогда не выбирал он наложниц из числа пленных красавиц, жестоко наказывая тех, кто творил насилие в захваченных городах. Но юная Тесса, сестра одного из его соратников, покорила сердце стратига своей виртуозной верховой ездой.

После свадьбы молодые супруги заперлись в маленькой белом домике на окраине Афин. Через неделю этот дом окружили воины Полиба, требуя, чтобы им показали их начальника. Полиб вышел на крыльцо, слегка покачиваясь от слабости, и, увидев его смущенную улыбку, воины сначала взвыли от восторга, а затем стали бить мечами по медным щитам, переполошив всех соседей своей своеобразной овацией.

Тесса не захотела расставаться со своим любимым мужем и готовилась сопровождать его в походах, но первая неделя их любви принесла свои плоды. Полиб не увидел своего сына, он погиб вскоре после его рождения. А Тесса, узнав о смерти мужа, бросилась на меч. Перикл остался сиротой в двухмесячном возрасте.

– Он действительно плод страстной любви, – думала Елена, украдкой рассматривая своего гостя, – ведь повивальные бабки говорят, что чем сильнее супруги любят друг друга, тем красивее их ребенок.

– Андроник стал для меня настоящим отцом, – рассказывал Перикл, – но порой в его доме я тосковал о родителях. Лидия, – тут он осторожно посмотрел на Елену, боясь пробудить в ней неприятные воспоминания, и гетеру тронула его душевная чуткость. – Лидия – прекрасная хозяйка, ее дом всегда в идеальном порядке, она ко мне очень внимательна, но в ней теплоты.

– Ты знаешь, – задумчиво закончил Перикл, – мне кажется, она очень любила Андроника, но никогда не показывала этого. Он, наверное, даже не подозревал об этом.

Рассказ Перикла всколыхнул в душе Елены воспоминания о ее собственном детстве. Ее родители тоже любили друг друга, ей было хорошо с ними, и боль от того, что их счастливый мир был так грубо разрушен судьбой, никогда не оставляла ее. Впервые ей захотелось рассказать об этом. Перикл слушал гетеру, не отводя внимательного сочувственного взгляда от ее милого лица, трогательного в своей печали.

– Какая же ты храбрая девочка! – сказал он взволнованно, беря ее за руку, и Елене было приятно чувствовать тепло и крепость его ладони.

Они вновь пригубили вино, глядя друг другу в глаза – радостно было ощущать, как растет в них близость и доверие.

Любопытная луна по-прежнему заглядывала по дворик, и в ее лучах глаза Афродиты на дне бассейна светились таинственным светом.

– Расскажи мне о Клеонте, – попросил Перикл. – Говорят, он очень любил тебя. Впрочем, разве можно узнать тебя и не полюбить, – добавил он тихо, и Елена почувствовала затаенную ревность в его голосе.

– Он странный человек, – сказала гетера задумчиво, – очень талантливый. Я не встречала художника, который бы чувствовал красоту так остро. Она мучила его. Мне кажется, любовь ко мне тоже причиняла ему страдание. Поэтому он предпочел уехать. Он до сих пор присылает мне подарки и безумные письма – то проклинает, то клянется, что умрет, если я не приеду к нему.

Перикл молчал, опустив глаза. Когда он вновь посмотрел на Елену, по его напряженному взгляду она поняла, что в душе у него идет борьба между ревностью и другим, более благородным чувством. С радостью увидела она, что он сумел подавить недостойные мысли. – Школа Андроника, – с нежностью подумала Елена.

А Перикл удивлялся самому себе. Он находился ночью наедине с женщиной, которую страстно желал в своих недавних мечтах, и даже не пытался осуществить эти желания. Ему было хорошо просто держать ее за руку. Самые изысканные ласки женщин, которых он немало знал в своей жизни, не вызывали у него такой бури чувств, как прикосновение этих длинных тонких пальцев. Такие чувства немного пугали его и все-таки наполняли радостью. Боясь выдать себя, он поднялся.

– Более чудесного вечера не было в моей жизни, – сказал он, глядя на Елену, которая улыбалась ему одними глазами.

– В моей тоже, – подумала Елена, но вслух ничего не сказала.

Она проводила Перикла до двери и немного постояла на пороге, держа в руках светильник. Уходя, Перикл несколько раз оглядывался, чтобы еще раз взглянуть на ее милое лицо, освещенное лампионом, вокруг которого вились ночные мотыльки.