Текст книги "Волф Мессинг - человек загадка"

Автор книги: Татьяна Лунгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 39. УГОЛОВНАЯ ХРОНИКА

Действительно, логические построения совсем или почти совсем отсутствовали в большинстве провидческих открытий Вольфа Мессинга. Полная противоположность методике легендарного Шерлока Холмса. Никакого анализа, никаких энциклопедических знаний не применял он в тех случаях, когда ему приходилось помогать в раскрытии совершенных преступлений.

В конце 20-х годов, находясь на гастролях в Париже, Мессинг был приглашен в провинциальный городок, чтобы попытаться раскрыть тайну смерти одной очень богатой вдовы, явно кем-то отравленной.

Префект полиции никаких нитей Мессингу не дал, ибо и у следствия их не было. С двумя детективами Мессинг отправился на виллу покойной, а роль гида взял на себя ее сын. Обходя комнату за комнатой, почти бегло их осматривая, Мессинг вдруг задержался у старинного полотна – портрета какой-то аристократки в подвенечном наряде. И тут же обратился к сыну убитой:

– Добровольно отдайте полиции ключ, висевший за этим портретом… Им вы вскрыли сейф после того, как отравили свою мать…

Через час убийца давал свои показания полицейскому комиссару.

Год спустя Мессинга попросили отыскать след пропавшего молодого человека, жителя города Торуни (Польша). С некоторыми обстоятельствами дела его ознакомили в Варшаве, но Мессинг вызвался съездить в Торунь, где два дня прожил в доме убитой горем семьи. Лишь на третий день он, в состоянии транса, близком к каталепсии, сказал родителям:

– Ваш Юзеф мертв. Тело его находится в реке сразу за мостом, а голова брошена в общественном туалете. – И назвал улицу.

Но честно заявил, что личность преступника им не просматривается.

Насколько мне известно, Вольф Григорьевич никогда не помогал следствию на политических процессах, хотя недруги и обыватели разносили по свету подобные слухи.

Однажды я спросила у Вольфа Григорьевича:

– Значит ли, что практически не существует уголовных дел, даже самых запутанных, которые бы остались нераскрытыми? Ведь достаточно в любой стране иметь одного-двух телепатов, помогающих следствию, и не будет ни несправедливых приговоров, ни нераскрытых дел?

– Нет и нет! – решительно сказал Вольф Григорьевич. – Способности, подобные моим, вовсе не панацея от всех уголовных проблем. Ведь всякий раз решается судьба человека, и суд не может руководствоваться никакой, самой глубокой интуицией ясновидца, да самого пророка! Всякий честный и демократический суд должен руководствоваться только фактами, вещественными доказательствами и ничем не побуждаемым добровольным признанием обвиняемого. Все иное для суда – не более чем эмоции.

Помощь следствию или суду со стороны парапсихолога-телепата весьма сомнительна. Здесь проблема очень схожа с той, что и в медицине по поводу пересадки жизненно важных органов погибшего в катастрофе человека больному, умирающему из-за того, что тот или иной орган у него безнадежно поражен и отказывается функционировать.

Уже несколько лет до того, как доктор Бернард из Южно-Африканской республики провел первую в мире пересадку сердца, в широких медицинских кругах многих стран велась оживленная дискуссия по этой проблеме. Но не о практической стороне дела, а о нравственно-этической проблеме.

Многими ставился логичный вопрос: где гарантия того, что погибший в какой-либо катастрофе уже действительно безнадежен и может стать донором для другого умирающего? Ссылались на то, что в подобных ситуациях может быть объективный соблазн помочь одному, вместо того, чтобы попытаться спасти другого.

Проще говоря, никому не может быть предоставлено право судить о смерти, пока она не наступила фактически.

Точно так же и в рассмотрении уголовных дел телепат не может подменять собой следствие и суд. Речь может идти только об ограниченной помощи, когда он находит вещественные доказательства. Именно так обстояло дело во всех тех нашумевших европейских процессах, о которых я тебе рассказывал, связанных с моим участием в следствии.

Существует расхожее мнение, к сожалению, и среди части юристов, что всякий преступник и во всяком преступлении неизменно оставляет, ну хоть малейший, след. Увы, это, на мой взгляд, ошибочная точка зрения.

Множество преступников, особенно «профессионалов», не оставляет следов, а если следы и были, то они со временем стираются. В этом случае найти преступника чрезвычайно трудно, во всяком случае – трудно доказать виновность подозреваемого. Здесь нужна упорная и кропотливая работа следствия, а выкладки ясновидца могут приниматься лишь как ориентир, но ни в коем случае не являются фактическим материалом для обвинений…

…Вот случай, когда я помог уже прямо в суде, хотя никто и не знал об этом, даже секретарша, к которой я обратился с необычной просьбой, думаю, не догадывалась ни о чем…

И Вольф Григорьевич рассказал мне историю одного судебного процесса, которую, мне кажется, лучше передать в моем пересказе.

В самом начале пятидесятых годов город Казань на Волге полгода был полон слухами о таинственном убийстве молодой девушки, сброшенной глухой ночью с моста.

Вот и классический пример преступления без следа. Девушка была хрупкого телосложения, и не стоило большого труда поднять ее на руки и в мгновение ока швырнуть за перила моста.

В конце концов без видимых оснований много месяцев спустя был арестован ее бывший кавалер, хотя много свидетелей показало на суде, что он не встречался с ней последние два года. Но нашлись и такие, кто еще в пору их отношений много раз видели его на мосту с погибшей девушкой.

На этом и построили все обвинение, а парень был сломан, возможно от горя – смерти когда-то любимого человека, возможно, следствие грубо подавляло его психически, и он ничего вразумительного в свое оправдание не говорил, лишь повторял одну фразу: «Это не я…»

В дни процесса, длившегося более недели, со своими выступлениями находился в Казани Мессинг.

Как водится, все городские новости и события разносятся вездесущими и всезнающими старушками, так и о спорном суде над молодым убийцей Мессинг узнал от горничной местной гостиницы, завсегдатая открытых судебных процессов с «изюминкой».

На одно из заседаний суда Мессинг, по его словам, пошел просто так, из чистого любопытства. И уже до перерыва утреннего заседания он понял, что обвиняемый действительно в смерти своей бывшей подруги не виновен. В то же время Мессинг перехватил чьи-то нервные импульсы-воспоминания, связанные с последним мигом перед тем, как девушку бросили в воду.

Мессинг возвращался в гостиницу пешком: во время прогулки он умел сосредоточиться и уйти в себя – все тщательно обдумать, попытаться ухватить кончик загадки.

Размышлял он примерно так: известно, что подавляющее число убийц рано или поздно тянет на место совершенного преступления. Юридическая практика знает тому тысячи примеров. Но в данном случае места как такового, не существует, Мессинг был способен погружаться в такие психологические дебри! Он объяснил мне это так: важно для убийцы не место у перил, откуда он швырнул жертву в воду, а само то место, где она погибла, то есть место на воде. Но это место неопределенно. Так что, возможно, преступник не придет «взглянуть» на место гибели его жертвы. И Мессинг решил, что он «перехватил» мысли подлинного убийцы, находившегося в зале судебного заседания – месте, где прокручивались снова и снова «кадры» его деяния.

Теперь задача заключалась в том, чтобы на завтрашнем заседании попытаться визуально определить «автора». А в том, что он будет появляться на всех заседаниях, Мессинг не сомневался.

На другой день Вольф Григорьевич отправился в казанский суд загодя, чтобы войти в зал в числе первых и поодиночке исподволь рассматривать всех входящих.

Увы, зрительно никакого открытия сделать не удалось, ибо психологически никто еще не входил в полосу мысленных воспоминаний.

Но когда начался очередной допрос подсудимого, Мессинг вновь «услышал» вчерашний «голос» – еще более нервный и лихорадочный. Теперь нужно «запеленговать» источник…

Минут десять просидел Мессинг с закрытыми глазами, почти погрузившись в состояние транса. А потом посмотрел влево от себя на крайнее место у прохода пятого ряда. Там сидел мужчина лет 24-27-ми со скрученным в трубочку журналом «Огонек» в руке.

Сомнений у Мессинга больше не было: это и был некто, от кого исходили нервные импульсы. И Вольф Григорьевич начал посылать ему сигналы-приказания: «ВСТАНЬ, СКАЖИ, ЧТО ТЫ УБИЙЦА!»

В ответ молодой мужчина стал еле заметно ерзать на стуле, доставал пачку сигарет и снова прятал ее, принимался с деланным интересом рассматривать картинки в журнале и тут же вновь скручивал его в трубочку. Но на большее, видимо, не решался.

Но Мессингу было достаточно того, что объект определен точно, что это человек крайне нервный, и расшатать его можно. Но как? Мессинг решил, что тут нужен какой-то толчок извне, соответствующий психологическому состоянию убийцы.

Объявили первый перерыв. Мужчина, расправив журнал, положил его на сидение в знак того, что место занято.

А Вольф Григорьевич постучался в канцелярию суда и попросил у секретарши лист белой бумаги и красный карандаш, выдав себя за нового завхоза административного здания. И что-де ему нужно прикрепить надпись на двери тупиковой комнаты для курения, так как посетители путают ее с выходом. И тут же в комнате секретарши вывел на листе бумаги крупными буквами: «ВЫХОДА НЕТ…»

Как видите, к табличке, схожей с теми, что висят во всех учреждениях, он добавил намекающее многоточие.

Когда заседание суда возобновилось, Мессинг не стал больше вникать в речи участников процесса, а стал беспрерывно «бомбардировать» своего «подопечного» мысленным приказанием: ВСТАНЬ, СКАЖИ, ЧТО ТЫ УБИЙЦА».

Когда подошел второй перерыв, Мессинг не торопился к выходу, а дождался, пока остался в зале один, подошел к стулу молодого человека и подложил под оставленный им журнал свою записку-намек… А уж потом отправился покурить свой «Казбек». В зал он больше не вернулся, чтобы не видеть тягостного зрелища, но остался у приоткрытой двери, чтобы убедиться, что схема сработала.

Долго ждать не пришлось, зал потряс душераздирающий крик: «Это я, я убил ее!!!»

Дальнейшие события его уже не интересовали, и, удовлетворенный тем, что с его помощью справедливость восторжествует, Мессинг вышел на улицу…

Недавно, совершив туристскую поездку в Англию, я обратила внимание на то, что в лондонском метро нет табличек «ВЫХОДА НЕТ» или «НЕТ ВЫХОДА». И сразу вспомнила, как еще много лет назад прочитала в газете, что по рекомендации английских психологов администрация сменила эти указательные знаки, вернее, сменила их текст: «ВЫХОД С ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ СТОРОНЫ», «ВЫХОД НАВЕРХУ» и так далее. Потому что выяснилось: людей с неуравновешенной психикой, склонных к самоубийству, слова эти – «ВЫХОДА НЕТ» – только подталкивают к совершению рокового шага.

Глава 40. ЗА ПРЕДЕЛАМИ РАЗУМА

Я уже подчеркивала, что, по его собственному признанию, Вольф Мессинг не относил себя к людям с религиозным складом ума. Не считал себя верующим человеком и не принадлежал номинально ни к какой церкви.

Возможно, что так это и было на самом деле. Возможно, что его верование им тщательно скрывалось, поскольку тогда бы его необычайному дару окружающие могли приписать некое божественное происхождение. И, несомненно, это закрыло бы путь для его публичных выступлений, что для творческой личности равносильно смерти. Да я и не вправе давать однозначное определение этой глубоко личной душевной проблеме.

Но если для читателей я должна быть только беспристрастным летописцем жизни Мессинга, то для меня самой и его таинственный дар всегда представлял глубоко духовный интерес. Надеюсь, что и читателям будет небезынтересно прогуляться, так сказать, по аллеям раздумий о смысле неведомого.

Название главе я дала исходя из того соображения, что всякое верование во Всевышнего построено не на выкладках чистого разума, но только на вере, так что и точное определение зрительного образа Бога лежит за пределами досягаемости человеческого разума. Это золотой нитью проходит через учение всех ведущих религий мира, будь то христианство или ислам, иудаизм или индуизм, или учение буддистов. Но слова Ветхого Завета, чтимого в равной мере как христианами, так и приверженцами иудаизма, о том, что человек создан по образу и подобию Божьему, принимается большинством верующих буквально. Да и величайшие художники прошлого изображали на полотнах и фресках Бога-Творца в облике благодатного старца. Так доступней доносился зрителю Великий Образ.

Человек наделил и Творца теми же средствами общения, коими обладает сам: способностью говорить, видеть, слышать именно так, как говорит, видит, слышит он сам. И в этом, видимо, кроется одновременно и величайшее заблуждение человека и сокровеннейшая истина!

Давайте же поразмышляем об этом, – опять противоречие! – призвав на помощь разум!

Никто не видел Творца в том понимании слова «видел», как мы можем это сказать о человеке. Но священные книги всех религиозных доктрин, тем не менее, полны таких фраз: «…И сказал Господь…», «…И увидел он Бога…» и так далее. Еще больше приземленных форм общения с Творцом находим мы в жизнеописаниях святых и пророков.

Глубоко религиозные люди принимают эти свидетельства на веру. Скептики сомневаются. Атеисты относят все знамения к мифотворчеству. А мы, давайте, займем позицию в золотой середине и попытаемся по-иному взглянуть на суть таинственного.

Можно по-разному объяснять свидетельства общения человека с Богом: в одних случаях – как явное надувательство, в других – как результат чрезмерной экзальтации, в иных – помрачением рассудка. Самым тщательным образом просеяв многочисленные факты, оставим мы хоть десяток свидетельств, когда сомнения в контакте человека с Богом относятся только к форме этого общения, а сам факт – хоть и необъяснимый – скептического отношения не вызывает. И подумаем: а так ли уж фантастичны те многочисленные случаи явления Бога человеку?

И вот тут я снова возвращаюсь к своему другу Вольфу Мессингу, чтобы попытаться рассмотреть инструмент телепатической связи не в земной трактовке. И такая постановка вопроса кажется мне наиболее правильной, ибо все парапсихологические явления пока никак не укладываются в рамки физических законов. Так почему бы не приподнять их над материальным миром?!

Если простому смертному, каковым и был Вольф Мессинг, природа дала способность видеть невидимое и слышать неслышимое, то сколь естественным кажется предположение, что Творец – Первоисточник – Природа тем более, и в несравненной степени, обладает таким даром!

Глубоко продумав это, мы уже не сочтем мифическими слова: «И сказал Бог…». Ведь и Мессингу на его сеансах «Психологических опытов» никто не давал вслух приказаний или просьб, но он «слышал» желания и «читал», не видя написанного, А Мессинг – пылинка мироздания, под которым мы часто и подразумеваем Всевышнего.

Вот мы и подошли к пониманию роли святых и пророков, оставлявших на протяжении многотысячелетней истории человечества свои свидетельства контакта с Творцом: они были теми редкими медиумами, наделенными способностью «видеть» и «слышать» Бога.

Иными словами, Господь изредка «дает сеансы ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОПЫТОВ»!

Глава 41. НЕ ЕДИНЫМ ДУХОМ ЖИВ ЧЕЛОВЕК…

Пусть не кажется читателю кощунственной эта конструкция известного изречения, повернутого на сто восемьдесят градусов. Тем более на фоне предыдущей главы, посвященной высоким духовным сферам.

Моя книга – не житие «святого» Мессинга, парившего в заоблачных высях. Я считаю, что образ моего друга, хоть и наделенного загадочным даром, лучше и ярче будет высвечен на фоне множества житейских обстоятельств, хлопот и невзгод, избежать которых не мог и он. Я намеренно вплетаю эти суровые нити в узор своей книги-мозаики.

Люди боятся осени – ее затяжных дождей, промозглых туманов, ранних сумерек. А весна, напротив, вселяет бодрость, воспламеняет надежду. Но последние годы я все с большей тревогой ожидала апрельской капели: стало почти закономерностью, что с приходом тепла и зелени Вольф Григорьевич ложился в больницу. Вот и ранней весной 1972 года вновь назрела необходимость отправляться на ежегодное обследование и лечение в клинику Вишневского. К этому времени рядом со старым зданием выстроили высокое, вполне современное и комфортабельное к нему приложение. Так что на сей раз Мессингу легко выделили отдельную палату, и когда я впервые навестила его по случаю этого грустного новоселья, он, стараясь не огорчать меня, сказал, что чувствует себя не больным на обследовании и лечении, а отдыхающим в санатории. Увы, я хорошо понимала, какой ценой платил он за эту внешнюю жизнерадостность. Хронические боли в ногах все больше сгибали его в пояснице, а костлявые, безвольно повисшие руки и взлохмаченная голова дополняли тягостный облик Мессинга. Но душевной немощи он не проявлял, по-прежнему трогательно всему радовался, как дитя. В этом не было старческого впадания в детство: таким я встретила его двадцать лет назад.

В первый свой приход к нему я не смогла достаточно уделить ему времени, так как спешила в свой институт, чтобы оттуда выехать на служебной машине на станцию по переливанию крови и получить спасительную плазму для больных. А спустя два дня я смогла выкроить пару часов, чему Вольф Григорьевич несказанно обрадовался. Я застала его во дворе клиники, в халате восточного покроя, а не в больничном, – маленькая привилегия для знатных пациентов.

На дворе стоял май, уже по-летнему припекало солнце, и мы присели на скамейку у старого клена посудачить о том, о сем. Я принесла Вольфу Григорьевичу гостинцы, которые не могли появиться в меню больничной столовой: первые «ласточки» ягодно-овощного ассортимента, привезенные кавказскими торговцами на московские рынки – кулек крупной клубники и свежие помидоры. С клубникой Мессинг расправился тут же, а помидоры оставил к обеду.

А потом он предложил совершить «экскурсию» по внутренним закоулкам и по палисаднику двора клиники.

– Здесь я погружаюсь в раздумья о быстротечности нашей жизни, – сказал Вольф Григорьевич, подводя меня к памятнику Александру Васильевичу Вишневскому – отцу Александра Александровича, основоположнику и первому директору института.

– Да и что возле него придет в голову – возле этого мудреца со… скальпелем в голове! – добавил он с иронией.

Памятник сделан из серого гранита. Вишневский изображен сидящим в кресле в полном медицинском облачении, и на мудреца он действительно похож: поза напоминает «Мыслителя» Родена.

Направляемся к двухэтажному особняку старого корпуса, и я догадываюсь, зачем Мессинг меня тащит к его стеклянным зарешеченным окнам. На прутке, в клетке у открытой форточки восседал черно-серый Сереженька. Мессинг любил с ним беседовать, пока тот не припомнит какого-нибудь перла из сленга сапожников и матросов. Говорили, что с Сережей случился настоящий конфуз, когда в клинику нагрянула делегация зарубежных медиков. Чем-то недовольный или кем-то обиженный скворец разразился такой отборной бранью, что два гостя, сносно владевшие русским, были просто шокированы. В наказание охальника Сережу выдворили в виварий, подальше от людей.

Вольф Григорьевич «поговорил» с ним по душам, но Сережа был не в духе. Он явно считал оскорблением, что его из уютной клетки переселили к каким-то кроликам и крысам. И он на прощание ловко плюнул в Мессинга.

– Да, это что-то новое в его репертуаре, – пробурчал Вольф Григорьевич, вытирая платком свой восточный халат.

Вскоре А.Вишневский распорядился снять с птицы наказание, и скворец был водворен на прежнее место – в кабинет хозяина. Мессинг предлагал Вишневскому три тысячи за бойкого Сережу, но тот сам был очень привязан к птице и отказался продать ее.

Кроме невзгод с расстроенным здоровьем, Мессинга тяготили и другие житейские неурядицы и, прежде всего, квартирный вопрос. Он все еще делил однокомнатную свою квартиру с домработницей, жившей с ним после смерти Ираиды Михайловны. А просить, вымаливать у государства сносное жилье было не в характере Мессинга.

На помощь пришла служащая Министерства культуры, благоволившая Вольфу Григорьевичу, и устроила так, что ему разрешили купить двухкомнатную квартиру на улице Герцена, в доме, выстроенном для работников министерства.

– А как вы насчет чертовой дюжины? – спросила я Мессинга, потому что новоселье ему предстояло отмечать на тринадцатом этаже.

– А что, чертовщина – мое хобби! Я с чертями запанибрата и пью на брудершафт! – отшучивался он.

А между тем, в самой жизни Мессинга веселого оставалось все меньше. Следующей весной повторилось прежнее: снова больничная палата, в которой он теперь проводил большую часть времени, а прогулки сократились. Потому на сей раз он прихватил книг больше обычного, прежде всего те, что недосуг ему было прочесть раньше.

– Знали б дарители, что я еще их не раскрывал, – говорил мне Вольф Григорьевич, показывая два солидных фолианта с автографами авторов.

«Дневник хирурга» Вишневского имел такую надпись: «Вольфу Григорьевичу Мессингу на добрую память от автора – А.Вишневский, 27 марта 1969 года». Вишневский, как известно, внес огромный вклад в организацию действенных мер против вспышек эпидемий на фронте и осуществлял налаживание своевременных хирургических операций в военно-полевых условиях, и потому труд его был выпущен с предисловием крупного военачальника – маршала Г.Жукова.

Вторая книга – «Мысли и сердце» Николая Амосова, известнейшего хирурга, талантливого публициста и очеркиста, имела более трогательные дарственные слова: «Вольфу Григорьевичу Мессингу в знак удивления и восхищения чудом – Амосов, 25 декабря 1965 года».

Отдельные главы из этих книг раньше ему прочитывала вслух Ираида Михайловна, а у самого Мессинга по занятости все не доходили до них руки. И вот теперь он решил восполнить пробел. Да в его положении они были как нельзя более кстати: добрые и мудрые книги о силе духа и бренности тела.

Он всегда не только гордился друзьями живущими, но и свято хранил память об ушедших. И тогда почему-то сказал, показывая те книги:

– Вот видишь, на отсутствие друзей не могу пожаловаться… Навещают и дома, и здесь. А вот умирать я буду в полном одиночестве…

К концу лета 1974 года кризисные симптомы вроде бы миновали, Мессинг явно пошел на поправку, но с предписанием полного покоя. А сама я замоталась в вихре повседневных забот. В начале октября я уехала к морю, в Гагры – снять курортной беззаботностью усталость.

Окрепшая, загорелая, но простуженная, я возвратилась в Москву поздним вечером 30 октября. А уже наутро проснулась от надрывного телефонного трезвона: Господи, опять рабочие дни!

Но звонок был по иному поводу. Врач нашего института, извинившись за ранний звонок, сказала:

– Ваш друг Вольф Григорьевич находится у нас… Ему очень плохо, и предстоит тяжелая операция по замене подвздошных и бедренных артерий!..