Текст книги "Этика: учебное пособие"

Автор книги: Татьяна Горелова

Этические концепции, выраставшие в осевое время на разных концах света, удивительно похожи друг на друга. Центральной идеей для них была гармония, совершенство мироздания как единого целого. Дисгармония была внесена актом разделения субстанций – вещественной и духовной, а затем трагическим обособлением наделенных самосознанием существ, краткое бытие которых в качестве обломков мировой души наполнилось страданием. «Благо, таким образом, состоит в подавлении эго, стирании его границ, его растворении во всеобщем. Это нирвана, разрушение иллюзорных перегородок, возведенных нами самими. Это признание общности всех существ – случайных комбинаций неизменных монад, из которого необходимо следует ахимса – непричинение вреда живому. Это наш путь, дао, ручейком впадающий во вселенский Путь, Дао, мощный поток, в котором неразличимы прошлое и будущее, небо и земля, жизнь и смерть, счастье и страдание, добро и зло. Это гармония Космоса, через созерцание которой формируется гармония человеческой души»[156]156
  Красилов В.А. Метаэкология. М., 1997. С. 39.


[Закрыть].

Основные этические проблемы были сформулированы не только в Древней Греции, но и в Древней Индии и Древнем Китае. Несмотря на внешнее несходство этических концепций, их глубинное единство проявляется в самых разных понятиях. Во-первых, во всех древних системах признается существование особой этической субстанции – души. С точки зрения «Вед», в каждом человеке есть индивидуальная душа – атман, часть божественной духовной субстанции – Брахмы. Чтобы не быть отторгнутым от божественного духовного океана, человек должен следовать определенным правилам поведения – дхарме. Душа человека не умирает вместе с телом, а перевоплощается в зависимости от кармы. По свидетельству «Упанишад», вследствие греха телесных деяний человек идет к состоянию неподвижности (т. е. возрождается растением), словесных – к состоянию птицы или животного, умственных – к состоянию человека низкого происхождения. По закону кармы предполагается справедливое воздаяние за все жизненные поступки, а правильный жизненный путь определяется особым устройством мироздания, но человек может уклониться от этого духовного пути, избрав телесные удовольствия. «Размышляя обо мне, ты преодолеешь по моей милости все трудности, если же из своеволия (аханкара), не послушаешь, то погибнешь», – говорит брахман в «Бхагават-Гите».

Нравственный долг человека – дхарма – имеет 10 признаков: «постоянство, снисходительность, смирение, непохищение, чистота, обуздание чувств, благоразумие, знание Вед, справедливость и негневливость»[157]157
  Законы Ману. М., 1960. С. 125.


[Закрыть]. Отношение с другими людьми регулируется таким правилом «Законов Ману»: «Надо тщательно избегать всякого дела, зависящего от чужой воли, но что зависит от своей воли, надо исполнять ревностно. Все зависящее от чужой воли – зло, все зависящее от своей воли – благо; необходимо знать это краткое определение блага и зла»[158]158
  Там же, с. 92.


[Закрыть].

В Древнем Китае духовность определялась понятием «дао», очень неоднозначным и трудноуловимым. Дао можно понимать и как основной естественный закон развития природы, которому противопоставляется искусственная деятельность человека, преследующего свои эгоистические цели. Такая деятельность предосудительна, поэтому основным принципом китайской этики является принцип недеяния (увэй), сформулированный Лао-цзы. «Мудрый человек предпочитает недеяние… Он создает и не обладает [тем, что создано], делает и не пользуется [тем, что сделано], завершает дела и не гордится»[159]159
  Дао дэ цзин.


[Закрыть]. «Дао мудрого человека – это деяние без борьбы» (Лао-цзы). Естественный закон жизни по дао – это добродетель. «Только настоящий человек обладает истинным знанием» (Лао-цзы). Если в Индии нравственные устремления подстегивались законом кармы, то в Китае нравственность следовало поддерживать с помощью ритуалов. «Использование ритуала ценно потому, что оно приводит людей к согласию»[160]160
  Лунь юй, VIII, 2.


[Закрыть]. Конфуций выделял четыре этических компонента: жэнь (наиболее общий нравственный ориентир, означающий чувство долга, человеколюбие, благодеяние, милосердие, альтруизм и т. п.), и (справедливость), ли (ритуал и исполнение норм), чжи (познание, подразумевающее знание этических добродетелей). Эволюция древнекитайской этической мысли выражена гораздо сильнее, чем в Древней Индии: от недеяния

Лао-цзы через человеколюбие как способ избавления от зла Конфуция (на вопрос ученика: «Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?» – Конфуций ответил: «Это слово взаимность») до всеобщей любви Мо-цзы («небо непременно желает, чтобы люди взаимно любили друг друга и приносили друг другу пользу»).

Но по-настоящему этика была «введена» Сократом, который выдвинул формальные основания и разработал метод подхода к общезначимому нравственному знанию, которое находится в глубине души и говорит то голосом разума, то голосом совести – «демония». Платон нашел общий знаменатель для отдельной человеческой души, то общее, что есть в нравственном чувстве каждого человека – «идею добродетели», которая, как и прочие понятия и чувства, проявляется как воспоминание о «мире идей». Именно в учении Платона нравственность обрела общечеловеческий смысл.

Во-вторых, глубинное сходство этики выражено в «золотом правиле» этики, впервые провозглашенном Конфуцием: «Не делай людям того, чего не желаешь себе». Это этический принцип всех времен и народов. Конфуций проницательно заметил, что в основе этики лежит подобие: мы относимся нравственно к самим себе и тем, кого считаем подобными себе, отождествляем с собой. А поскольку мир един и все существа подобны друг другу, то есть основания не делать другим того, что нежелательно для тебя. У Сократа «золотое правило» этики провозглашено как: «Лучше терпеть несправедливость, чем причинять ее»[161]161
  Платон. Горгий. 469 а-с.


[Закрыть]. Аристотель выразил его несколько иначе: «Ведите себя с друзьями так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с вами»[162]162
  Лосев А.Ф., Тахо-Годи А.А. Аристотель. М., 1982. С. 194.


[Закрыть]. То же «золотое правило» мы обнаруживаем и гораздо позже у Эпиктета: «То положение, которое ты не терпишь, не создавай для других. Не желаешь быть рабом – не терпи рабства около себя»[163]163
  Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980.


[Закрыть].

В-третьих, поиск форм нравственного поведения приводит разные этические направления примерно к одинаковым результатам. Учение о добродетелях привело Аристотеля к понятию «золотой середины» как к среднему между двумя крайностями. «Легко промахнуться, трудно попасть в цель, поэтому‑то избыток и недостаток – принадлежности порока, середина – принадлежность добродетели»[164]164
  Этика Аристотеля. СПб., 1908. С. 31.


[Закрыть]. Конфуций подошел к осознанию этого же принципа в стремлении практического устройства жизни в семье и государстве как избегания крайностей в деятельности и поведении. Для буддизма также принципиальной является идея «срединного пути», т. е. отказа от полярных точек зрения при осмыслении любого вопроса в практическом а не теоретическом решении проблемы выбора.

В-четвертых, для всех трех древних этических систем характерно построение нравственного идеала и иерархии нравственных типов людей. Например, в Древней Индии издавна бытовало представление о четырех стадиях жизни, которые должен пройти каждый человек (так сказать, четыре этапа индивидуальной эволюции): ученика, изучающего Веды; главы семьи, приносящего жертвы; отшельника, соблюдающего пост; аскета, у которого нет жилища и собственности, а есть лишь стремление к слиянию с Единым. Нравственный идеал древней индийской религии индуизма – аскет, нищенствующий странник, достигший высшей цели – освобождения.

Древнекитайская этика выстраивает идеал «совершенномудрого» (даосизм) или «благородного мужа» (Конфуций). Даосы отрицали «ли» (ритуал), поэтому человек, постигший суть дао, бездеятелен и «осуществляет недеяние» (например, так в «Дао дэ цзин» расшифровывается состояние «совершенномудрого»: «Человек с высшим дэ (добродетелью. – А. Г., Т. Г.) не стремится делать добра, поэтому он добродетелен»). Искренность – основа добродетели. «Кто совершенствует дао внутри себя, у того добродетель становится искренней». Противопоставление «благородных мужей» и простолюдинов связано со своеобразной интеллектуальной иерархией, выстраиваемой Конфуцием: «Те, кто обладают врожденными знаниями, стоят выше всех. За ними следуют те, кто приступает к учению, встретившись с трудностями. Те же, кто, встретившись с трудностями, не учатся, стоят ниже всех». Таким образом, у Конфуция, как и у Сократа, нравственный уровень человека определяется уровнем знаний. Чем выше социальный статус человека, тем большими достоинствами он должен обладать еще и потому, что «верхи» должны быть примером «низам».

В античной этике достойна внимания классификация людей Платона в соответствии с преобладающим типом душевной жизни, которым соответствуют три добродетели – мудрость, мужество и умеренность: мудрецы (философы) – люди с развитой разумной душой, воины – люди с развитой волей, простолюдины – люди с развитой чувствительностью. Таким образом, древние этические концепции сходятся в том, что нравственная конструкция человека в большой мере предопределена от рождения и лишь немногие (мудрецы) способны к развитию. Моральная задача общества состоит в том, чтобы не дать возможности нравам упасть ниже. Буддизм первым выводит человека из этой нравственной закрепощенности, развивая принцип самосовершенствования вне зависимости от пола и сословия и ставя человека выше богов.

Глубинное сходство древних этических систем определяется не только общей психической натурой человека, но и общностью происхождения моральных правил. Их родина – природа, источник – природный «кодекс чести».

В работах древних мудрецов Китая и Индии мы можем обнаружить все оттенки размышлений о природе нравственности, о ее развитии и воспитании, о природе добра и зла, но все же магистральный путь эволюции этики проходил в античной Греции, которая воспроизвела последовательные стадии эволюции от зарождения до упадка и сформулировала основные этические проблемы. Все последующие этические системы развивали античные представления и черпали там свое вдохновение.

Восприняв этику античной мифологии, античная этика проходит все этапы от рождения до заката и «прорастает» в христианскую этику. Эволюционное «древо» античной этики имеет «ствол», состоящий из «мутовок» – этических систем Сократа, Платона, Аристотеля, стоиков, давших начало многочисленным «ветвям» античной этики и вошедших в христианскую этику, этику ислама и Нового времени.

Для классификации античных этических систем воспользуемся следующими критериями[165]165
  В последующих главах мы также воспользуемся указанными критериями.


[Закрыть] (табл. 1):

1) оптимизм – пессимизм. С момента осознания собственной индивидуальности человеком этика отражает диалог с самим собой мудрецов вида Homo sapiens, в который они вовлекают всех заинтересовавшихся, и во все времена ее основной целью было дать надежду человечеству. Строго говоря, этика перестает быть этикой, когда теряет оптимизм. На этой шкале ценностей речь идет скорее об общем мироощущении эпохи;

2) рациональность и иррациональность. Рациональность пытается обосновать этическое через пользу, ощущение счастья. Такая этика возникает как стремление к доставляющему удовольствие с точки зрения разума. Она предполагает, что смысл человеческой жизни может быть постигнут только в рамках постижения смысла всего бытия мира. Крушение такого рода попыток отбрасывает философию в сторону иррациональности, а этику – в поиск смысла жизни в чувстве, Боге, любви;

3) эгоизм – альтруизм. Существует несколько возможностей соотношения эгоизма и альтруизма. Во-первых, можно предположить, что эгоистическое может преобразовываться само собой в сознании отдельного индивида в результате размышления в альтруистическое; или, во-вторых, альтруистическое возникает в мышлении общества в виде морали и за счет воспитания и образования переходит затем в убеждение индивида; или, в-третьих, эгоизм и альтруизм извечно уживаются в человеческой натуре. Все три объяснения по-разному отобразились в процессе эволюции этики;

4) индивидуальная – социальная значимость. Диалектика взаимодействия индивидуальной и социальной этики такова, что индивидуальная может ограничивать себя рамками одного человека и поэтому оказывается эгоистической. С другой стороны, социальная этика, превыше всего ставящая интересы общества, подавляет нравственный источник силы внутри человека и в конечном счете зажимает каналы, питающие ее. Где «золотая середина» – на этот вопрос пытается ответить вся история этики.

Таблица 1

Магистральный путь развития античной этики

Античная этика занималась исследованием мотивов индивидуального поведения и пыталась определить, в чем счастье конкретного человека. Первый ее постулат был сформулирован Аристотелем и заключается в том, что личное счастье – цель человеческих устремлений. Античная этика не противопоставляла благо человека и общества, но и не искала возможностей для обеспечения гармонии различных интересов людей.

Второй постулат античной этики определил основную добродетель на все времена – мудрость. Можно согласиться с А. Швейцером, что мировоззрение рационализма оптимистично и этично. И этот оптимизм состоит в признании некой всеобщей целесообразности, управляющей миром и предполагающей его совершенствование. Рациональная целесообразность сообщает смысл и значение любым усилиям человека и человечества, направленным на достижение духовного и материального прогресса, и одновременно служит залогом успеха. Мудрость, разумность и мужество – главные добродетели античности.

Таким образом, антично-средневековый круг этики, основанный на расцветающей рациональности, начинается с сократовского прорыва к человеческой душе. Античная этика проходит путь через нравственный идеал «мира идей» Платона к деятельному поиску нравственного идеала в действительности Аристотелем. На этом пути теряется энергия порыва, и полукруг рационалистической этики заканчивается мужественным разочарованием стоиков и тоскливым ощущением слабости мышления в поисках истины у скептиков. Оптимизм Сократа перерождается в глубокий пессимизм скептиков. Рациональная античность не выходит за рамки разумного эгоизма и «пестования» отдельно взятой человеческой души.

Христианская этика, родившаяся на руинах античности, продолжила второй круг этики, обосновав ее с помощью других начал – веры и любви к единому Богу.

Глава 3
Средневековая этика

И потому опротивела жизнь при насилии вечном.

Древний Рим не создал новых этических концепций. Практическая направленность римской души привела к созданию практической, живой этики. Отрекаясь от духа античности, этика превращается у Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия в этику общечеловеческой любви. Она всецело поглощена непосредственным отношением человека к человеку, полным самопожертвования и преданности. Закат философии, гибель Римской республики придают этике трагические мотивы.

Основные философские учения Древней Греции переходят на древнеримскую почву после подчинения Греции Риму, в период распада Римской республики и создания могущественной империи, а именно те учения, которые появились в Древней Греции в эпоху крушения свободного государства: эпикурейство, стоицизм и скептицизм.

Страницы, которые мы посвятим Древнему Риму, оправданы не только тем, что необходимо знать мораль великой империи, но также по той причине, что древнеримские авторы подробно разъяснили и развили на протяжении пяти веков концепции, зачастую сохранившиеся от древнегреческого периода только в отрывках, придали им художественную завершенность и сообщили им практический характер римской души.

Лукреций Кар. Популярности Эпикура в Древнем Риме способствовала поэма «О природе вещей» его последователя Лукреция Кара (Лукреций – имя, Кар – прозвище), уроженца Рима, жившего в эпоху гражданской войны между сторонниками Суллы и Мария и восстания Спартака (ок. 99 – ок 55 гг. до н. э.). Лукреций был не теоретиком (да мы и не знаем тех, кто бы теоретически развил учение Эпикура), а поэтом, скорее эпикурейцем, чем поэтом. Он сам объяснял, что взялся изложить взгляды Эпикура в поэтической форме, следуя эпикурейскому принципу: главное – наслаждение, для облегчения их восприятия, как, скажем, больному дают горькое лекарство вместе с медом, чтобы ему не было неприятно его пить.

Лукреций разъяснил многое из взглядов Эпикура, произведения которого сохранились лишь в отрывках. Он писал о первоначалах (атомах), которые должны иметь другую природу, чем видимые вещи, и не разрушаться в отличие от вещей, чтобы из них постоянно возникало что‑то новое взамен разрушенного. Атомы невидимы, как ветер, как мельчайшие пылинки, но из них образуются все вещи, люди и даже боги (как из букв слова).

Боги не вмешиваются в жизнь людей, так как существует зло и наказание может постигнуть невинного, а виновный останется цел.

 
Если Юпитер и с ним остальные всевышние боги
Грохотом грозным небес потрясают блестящие своды
И низвергают огонь, руководствуясь собственной волей,
То почему же у них не боящийся гнусных проступков
Не поражается так, чтобы грудью пронзенною пламя
Молнии он выдыхал в назиданье суровое смертным?
И почему за собой злодеяний не знающих грязных
Пламенем часто объят и, невинный, бывает подхвачен
Вихрем внезапным с небес и огнем пожирается тут же?[166]166
  Лукреций Кар. О природе вещей. VI, 387 сл.


[Закрыть]
 

Проблема: «бог и зло» остается одной из самых сложных в истории этики. Христианство отвечает на нее утверждением, что Бог дал людям свободу. Индийская философия – концепцией кармы. Многие становились атеистами, не решив эту проблему. Эпикурейцы дают свой ответ, считая, что боги не вмешиваются в жизнь людей. И интересное дело: сам Эпикур, по Лукрецию, оказывается выше богов, потому что боги не вмешиваются, а Эпикур своим учением спас человечество от страхов. Еще раз убеждаемся: чем ниже становятся боги, тем выше оказывается человек. Боги не вмешиваются, говорит Эпикур, – и обожествляется Эпикур; «о богах ничего не знаю», – говорит Будда – и обожествляется Будда; и, наконец, свежий пример – обожествление правителей атеистическим режимом.

 
Неужели не видно,
Что об одном лишь природа вопит и что требует только,
Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась
Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?
Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природе
Только немногое: то, что страдания все удаляет[167]167
  Лукреций Кар. О природе вещей. II, 16–21.


[Закрыть].
Те же, кто в жизни себе кормилом взял истинный разум,
Тот обладает всегда богатством умеренной жизни;
Дух безмятежен его и живет он, довольствуясь малым[168]168
  Там же, V, 1117 сл.


[Закрыть] —
 

в таких очень точных словах передает Лукреций суть учения Эпикура. Но общий вывод пессимистичен:

 
Так человеческий род понапрасну и вечно хлопочет,
Вечно в заботах пустых проводя свою жизнь бесполезно
Лишь для того, что не ведает он ни границ обладанья,
Ни предела, доколь наслаждение истое длится[169]169
  Там же, V, 1430 сл.


[Закрыть].
 

Заканчивается поэма описанием массовой смерти от эпидемии. Так оптимистическое учение Эпикура неожиданно оборачивается пессимистическим выводом относительно его реализации в жизни. Со становлением империи места для оптимистических учений вообще не осталось, и уже видим только стоиков и скептиков.

Эпикуреизм больше подходит для свободных людей, могущих забраться в башню из слоновой кости. А раб? Как он может жить незаметно и без страхов наслаждаться жизнью? А император? Как быть ему? Каждый человек в эпоху империи был под пятой власти. В этих условиях учение Эпикура теряет свою жизненную силу, оно уже не подходит социальным обстоятельствам Римской империи, когда человек вынуждается на противостояние с властью.

У римских стоиков ведущим в человеке становятся не гордость, достоинство, уверенность и внутренняя непоколебимость, а скорее слабость, ощущение ничтожности, растерянность, надломленность, У римских стоиков нет ни оптимизма греков, ни героического мотива других народов, ни разнузданной проповеди насилия. Это стойкость отчаяния.

Цицерон. Известным римским пропагандистом стоицизма был Цицерон (106—43 до н. э.). Им разъяснены основные стоические понятия: «Но первая задача справедливости в том, чтобы никому не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконней»[170]170
  Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974.


[Закрыть]. Жить в согласии с природой означает «быть всегда в согласии с добродетелью, а все остальное, что соответствует природе, избирать только в том случае, если оно не противоречит добродетели» (т. е. богатство, здоровье и т. п.). «Что же такое свобода? Способность жить, как хочешь. Но кто же живет, как хочет, если не тот, кто живет правильно»[171]171
  С. 63.


[Закрыть]. Больше, впрочем, Цицерон прославился как оратор.

Цицерон стоит у одра республики. Будучи сенатором, он еще говорит как государственный муж с подданными, выбравшими его. Следующий известный стоик, Сенека, пришел, когда республика уже погибла. Он не мечтает о ее реставрации, смирился с этим и своей проповедью не назидательной, как у Цицерона, а дружественной, обращается не к жителям государства, а к отдельному человеку, другу. Его голос трагичней и безнадежней, в нем нет иллюзий.

Сенека. Испанец Сенека (ок. 5 до н. э. – 65 н. э.) родился в Риме. С 48 г. н. э. он воспитатель будущего императора Нерона, от которого и принял смерть. Произведения Сенеки так же трудно разбирать, как художественный роман. Пересказывание не открывает ничего нового, но если начать читать, попадаешь под обаяние стиля этого человека. Это автор для всех, и если есть несколько книг, которые в своей жизни должен прочитать каждый, в этот список входят «Нравственные письма к Луцилию». Чтение их полезно и доставляет неизъяснимое духовное наслаждение. С этической и нравственной точки зрения произведения Сенеки безупречны. Даже у Платона высокохудожественные куски перемежаются с вполне заурядными. У Сенеки все отделано и соединено в единое целое, хотя мы имеем дело с циклом писем, по-видимому, действительно написанных адресату не в одно время. Единство произведению придает цельность мировоззрения автора. Нравственная проповедь Сенеки не грешит назидательностью, не бросается дешевыми лозунгами, а тонко ведет и убеждает. Мы видим в авторе сочетание гордости, доблести, благородства и милосердия, чего не встречаем ни в христианских миссионерах, отличающихся другими добродетелями, ни в философах Нового времени.

Вот тогдашняя историческая обстановка глазами Сенеки: «При Тиберии Цезаре обвинительные доносы стали безумием, охватившим почти все общество и погубившим в мирное время больше граждан, чем любая гражданская война. Следили за болтовней пьяниц и за простодушными шутками; все грозило опасностью; любой повод для доноса был пригоден; о результатах обвинения уже не стоило и спрашивать, он всегда был один и тот же»[172]172
  Исторг римской литературы: В 2 т. М., 1976. Т. 2. С. 77.


[Закрыть].

Не удивительно, что в творчестве Сенеки преобладает мотив страданий, а уверенность в возможности избавления от них гаснет и остается только надежда на себя. «Изменить… порядок вещей мы не в силах, – зато в силах обрести величие духа, достойное мужа добра, и стойко переносить все превратности случая, не споря с природой»[173]173
  Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 270.


[Закрыть]. Вне себя человек бессилен, но он может быть господином самого себя. Ищи опору в собственной душе, советует Сенека, которая и есть бог в человеке.

Для Сенеки смерть нужна не потому, что страдание превышает удовольствие, как для Гегесия, а как способ освобождения. Поэтому мотив самоубийства у Сенеки становится столь сильным. В эпоху империи только так можно было стать свободным, и свобода впервые стала цениться именно теперь, когда исчезла из реальной жизни. «Тому, кто попал в руки владыки, поражающего стрелами его друзей, тому, кого господин принуждает вырвать внутренности у родных детей, я скажу: что ты рыдаешь, безумец, чего ты ждешь? Чтобы враг уничтожил твой род, чтобы какой-нибудь чужой владыка напал на тебя? Куда бы ты ни обратил свой взор, всюду ты найдешь исход из своих бедствий! Взгляни на этот крутой обрыв – он ведет к свободе, взгляни на это море, этот поток, этот колодезь – на дне их таится свобода; взгляни на это дерево – невысокое, засохшее, жалкое – с него свешивается свобода. Твоя шея, твоя гортань, твое сердце – они помогут тебе избежать рабства. Но эти пути слишком трудны, они требуют большой мощи, душевной и телесной; ты спросишь, какой же еще путь к свободе открыт: он в любой кровеносной жиле твоего тела»[174]174
  Исторг римской литературы. Т. 2. С. 81.


[Закрыть].

Смерть выступает у Сенеки и как критерий прожитой жизни. «Все наши прежние слова и дела – ничто… Смерть покажет, чего я достиг, ей я и поверю»[175]175
  Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 50.


[Закрыть]. «Смерть не есть зло. – Ты спросишь, что она такое? – Единственное – в чем весь род людской равноправен»[176]176
  Там же, с. 320.


[Закрыть].

Но и в жизни все люди также равноправны – и свободные, и рабы. Все люди – рабы по отношению к фортуне. «Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны»[177]177
  Там же, с. 77.


[Закрыть]. Но и все – свободны, хотя бы потенциально. «Рабство не проникает в человека в целом – лучшая часть его изъята из рабства. Только тело его подневольно и принадлежит господину, но душа его принадлежит самой себе… Тело является тем, что по воле судьбы отдано во власть господина, он его покупает и продает; внутренняя же сущность не может быть отдана в рабство»[178]178
  Там же.


[Закрыть].

Мораль Сенеки отличается милосердием, человеколюбием, состраданием, жалостью, благоговейным отношением к другим людям, в том числе рабам, благожелательностью, незлобивостью. Во всесильной империи жизнь философа небезопасна, и это в полной мере испытал Сенека, обвиненный своим бывшим учеником Нероном в заговоре против себя, Хотя никаких улик не нашлось, Сенека, не дожидаясь ареста, вскрыл себе вены, сохранив верность своим взглядам.

Сенека как бы соединил в себе судьбу трех великих древнегреческих философов. Он был воспитателем будущего императора, как Аристотель (хотя в отличие от него считал, что добродетельный человек может быть счастлив и под пыткой); писал столь же художественно, как Платон; и умер, как Сократ, в убеждении, что по установлению природы «несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий».

Эпиктет. Эпиктет (ок. 50 – ок. 140 н. э.) был первым из философов, который родился рабом, но для стоиков, признающих всех людей равными, это не удивительно. Издевающийся над ним хозяин сломал ему ногу, а затем отпустил калеку. Вместе с другими философами он был впоследствии выслан из Рима и открыл свою школу в Никополисе (Эпир). Его учениками были и аристократы, и бедняки, и рабы. В своей школе нравственного совершенствования и избавления от пороков Эпиктет учил только этике, которую называл душой философии. Первое, что требовалось ученику, осознать собственную слабость и бессилие, которые Эпиктет называл началом философии; осознать, что ты душевно болен. Стоики вслед за киниками считали, что философия есть лекарство для души, но, чтобы человек захотел принять лекарство, он должен понять, что болен. «Если хочешь быть хорошим, сперва проникнись убеждением, что ты плохой»[179]179
  Цит. по: Маковельский А. Мораль Эпиктета. Казань, 1912. С. 6.


[Закрыть].

Первая стадия философского обучения – отбрасывание ложного знания. Начав учиться философии, человек испытывает состояние шока, когда под воздействием истинного знания он как бы сходит с ума, отказываясь от привычных представлений. После этого новое знание становится чувством и волей человека.

Три вещи необходимы, по Эпиктету, чтобы стать добродетельным: теоретические знания, внутреннее самоусовершенствование, практические упражнения (нравственная гимнастика). Требуется ежедневное самоиспытание, постоянное обращение внимания на себя, свои мысли, чувства и поступки; зоркое слежение за собой как за злейшим врагом. Для освобождения от страстей надо постепенно уменьшать пищу, которой они питаются, ты привык сердиться ежедневно, постарайся сердиться через день и т. д.

Два основных принципа Эпиктета: «Выдерживай и воздерживайся». Стойко выдерживай все внешние трудности, которые обрушиваются на тебя, и ко всему, что бы ни случилось, относись спокойно. Воздерживайся от любых проявлений собственных страстей, памятуя, что твои только разум и душа как нечто единое и разумное, а не тело. «И ты, хотя ты еще не Сократ, должен, однако, жить как человек, желающий стать Сократом»[180]180
  Цит. по: Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980. С. 207.


[Закрыть].

Но пессимизм поздних античных стоиков свойствен и Эпиктету. «Покажите мне хоть одного стоика… Покажите мне человека, счастливого и в болезни, и в опасности, и при смерти, и в изгнании, и в бесчестии. Покажите!»[181]181
  Маковелъский А. Цит. соч. С. 10.


[Закрыть] Это доходит до уничижения. Киники в период расцвета греческой демократии брались за то, чтобы переделать всех людей, хотя и стеснялись называть себя мудрецами. Эпиктет против того, чтобы его называли философом. «Никогда не называй себя философом и не позволяй, чтобы другие тебя так называли»[182]182
  Там же, с. 26.


[Закрыть].

«На земле мы пленники» и одинаково дети бога. К богу Эпиктет взывал так страстно, что назван предтечей христианства. «Ты хочешь, чтобы я еще существовал? Я буду существовать как человек свободный, как человек благородный, как хотел ты. Ты ведь создал меня, неподвластным помехам во всем моем. Но больше я тебе не нужен? Да будет тебе во благо»[183]183
  Беседы Эпиктета //Вестник древней истории. 1976. № 1. С. 244.


[Закрыть].

Марк Аврелий. Необычно для философа и полностью противоположно Эпиктету общественное положение Марка Аврелия (121–180): он был императором. Тем не менее его пессимизм и мужество отчаяния столь же выразительны. «Теперь обратись к нравам окружающих – самого утонченного едва можно вынести; что себя самого еле выносишь, я уж не говорю. И вот в этой тьме, мути и потоке естества, и времени, и движения, и того, что движется, есть ли, не придумаю, хоть что‑нибудь, что можно ценить, о чем хлопотать. Напротив, утешать себя нужно ожиданием естественного распада и не клясть здешнее пребывание, а искать отдохновение единственно вот в чем: во-первых, ничего не случится со мной иначе как в согласии с природой целого; во-вторых, дано мне не делать ничего против моего бога и гения, потому что никто не заставит пойти против него»[184]184
  Марк Аврелий. Размышления. М., 1985, V, 10.


[Закрыть].

Шатко стало не только положение личности, тем более раба, но и положение империи. Наступил период ее заката. Это не пессимизм раба или придворного, а пессимизм императоров и, стало быть, империи. Пожалуй, это близко по мироощущению к времени гибели Российской империи. Что может спасти: внешние силы или сознание внутренней правоты? Иногда говорят с достоинством: мы работали, ни о чем не знали, нам не в чем себя упрекнуть. Это ответ добродетели. Все на что‑то надеются. Если попытаться разобраться, на что именно, то придем к ответам, которые давали стоики и эпикурейцы, или к отсутствию ответа у скептиков.

Судьба назначает нечто человеку, как врач прописывает лекарство. Здесь судьба – врач, а не философия, как у киников. Лекарство же бывает горьким. Так и зло в мире – это горькое лекарство, которым нас лечит природа[185]185
  Там же, V, 8.


[Закрыть]. Это близко к христианскому представлению о том, что болезнь дается в наказание за грехи, тем более если считается, что человек не может и не должен разбираться, за что наказан. Болезни не дала бы природа, если бы это не принесло пользы целому. Правда, в другом месте Марк Аврелий говорит, что зла вообще нет.