Текст книги "Огонь блаженной Серафимы"
Автор книги: Татьяна Коростышевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в коей блаженной Серафиме пригождаются коммерческие уроки господина Абызова
Болтунъ, завистникъ, недоброжелатель, любопытный не только способенъ перессорить лучшихъ друзей, надѣлать величайшихъ бѣдъ, заставить страдать невинныхъ, но не можеть даже надѣяться имѣть друзей.
Сколько непрiятностей и даже несчастiй можетъ наделать одно какое-нибудь неосторожное слово, сказанное иногда безъ всякаго злаго умысла!
Жизнь в свете, дома и при дворе. Правила этикета, предназначенные для высших слоев России.1890 г., Санкт-Петербург
Наталья Наумовна хлопотала по хозяйству. Хотя утро было ранним, она велела приходящей прислуге приступить к установке праздничной рождественской ели. Мокошьградское общество в вопросе времени установки праздничного дерева во мнениях расходилось. Новомодные правила предлагали и Новогодье встречать при украшенных хвойных ветвях, но барышня Бобынина придерживалась семейных традиций. Первое число сеченя, и никак иначе. На второй этаж она поднялась лишь раз, проводив дорогих гостей, осмотрела разгром и прикрыла дверь спальни. Успеется. Да и не ее это дело, о порядке заботиться. После, когда Аркадий вернется в отчий дом, пусть сам наймет людей для уборки и починки. Она в это время будет уже обживать другое, более соответствующее ее статусу, гнездышко. Сигизмунд твердо ей это обещал. Она станет княгиней Серафимой Кошкиной и перво-наперво превратит в ад жизнь ненавистной старухи. Кроме юной внешности, абызовских капиталов и сиятельного супруга приобретет она чародейские способности дурочки-кузины. В последнем у нее до недавнего времени оставались кое-какие сомнения, но алая ведьмина метка на спине фальшивой Маняши Нееловой Наталью убедила. Хозяин велел своей навье нынче ночью заголиться и метку ей показать.
– Видишь, голубка, наша Лулу от загорской крестьянки вместе с телом и силу обрела.
Натали возразила:
– Но Лулу и раньше могла колдовать.
– При помощи артефактов, – хмыкнул князь. – При этом искусно маскируя проклятия и наговоры под чародейские.
– Пусть сейчас мне ведьмовство продемонстрирует, – капризничала барышня.
Хозяин каприз удовлетворил, его гусары доставили к застолью клетку с голубями, и Лулу свернула птицам шеи, не прикасаясь, лишь шепча рифмованные заклинания. Ну да, ведьмы могут лишь забирать, эта забрала жизни. Голубей Наталья велела кухарке запечь, и встретила Новый год в самом радостном расположении духа. Сигизмунд ее не обманет, не посмеет. Держит его Наталья Наумовна крепко. И дело тут не в благодарности за помощь с телом мерзавца Анатоля, не только в ней. Дело-тело, два тела, одно дело.
Барышня Бобынина в предвкушении рассмеялась, отчего работник, внесший в гостиную коробку с елочными украшениями, споткнулся о край ковра. Дверной звонок спас растяпу от выволочки. Наталья выглянула в прихожую, ни один из приходящих слуг, разгильдяев безголовых, не подумал запереть дверь. Звонок прозвучал еще дважды, после в прихожую вошел нелепо одетый мужик, в котором с некоторым усилием Наталья узнала Сонечкиного брата Семена Аристарховича Крестовского.
– Простите за вторжение, Наталья Наумовна. – Чародей снял с головы меховой колпак с длинными ушами. – Мне срочно нужно видеть барышню Абызову.
На ногах у него были чудовищные сапоги из шкур, и меховые штаны над ними, и шуба, перетянутая у пояса железными веригами.
– Фимочка нездорова, – пролепетала Натали, прижав к груди руки. – Она не сможет вас принять.
– Вынужден настаивать, – скучным голосом начал Крестовский.
– Посторонись, Семен. – Иван Иванович отодвинул начальника плечом и протиснулся в прихожую. – Нет времени канителиться.
– Ванечка! – ахнула Натали. – Как я ждала!
Но Зорин, на нее не взглянув, ринулся по лестнице, его монашеская ряса развевалась крыльями диковинной птицы.
Барышня Бобынина лишилась чувств столь стремительно, что Семен Аристархович едва успел ее подхватить.
– Геля! – рявкнул он над ухом сомлевшей так, что та обязательно пришла бы в себя, будь обморок настоящим.
– Шеф? – Рыжая Попович белкой впрыгнула в дом.
Наталью Наумовну внесли в гостиную, уложили на кушетку, Попович хлопотала, Крестовский, велев работнику оставаться на месте, но разрешив коробку все же поставить на пол, отправился следом за Зориным. Но тот уже сбегал ему навстречу.
– Пусто. – Он поднял руку, из которой свисал на цепочке лунный серпик. – Эльдар точно был здесь, на ковре подпалины. И вот еще.
Он разжал другой кулак, на пол упали две черные ленты, на ковре обратившиеся парой змей. Чародей растоптал гадов каблуком.
Натали, наблюдавшая сию сцену сквозь прищуренные веки, крепко зажмурилась.
– Где они, Наталья? Где Серафима и Мамаев?
– Ароматические соли в этих случаях используют, – сказала уверенно Попович. – Пощечины еще помогают, по слухам.
– Вы про барышню Абызову интересуетесь? – вдруг спросил работник. – Так князь ее еще затемно в закрытой карете увез. Я сторожил тама, в пристроечке, дежурил, стало быть, все видел, все слышал. Адъютант распоряжался. Вывели их из дома. Барышню, значит, с нянькой евойной, те сами шли, а чародея, который не особо на берендийца похож, под руки держали. Всех троих в карету усадили, адъютант кучеру велел в княжескую резиденцию ехать. Остальные следом верхом отправились. Вот.
– Молодец, – похвалил Крестовский. – Побежали, сыскарики.
– А барышня Бобынина как же? – пискнула Попович, но ответа не получив, ускакала за чародеями.
Наталья Наумовна открыла глаза и медленно села на кушетке. Слуга, перекрестившись, опрометью бросился из дома.
Я прыгнула сквозь огненное кольцо, ощутив первобытный всепоглощающий жар, мгновение растянулось вечностью, между двумя ударами сердца могли вместиться годы, века, тысячелетия. У меня не осталось тела, имени, мыслей, я вся стала огнем. Я смотрела в пульсирующую бездну, бездна смотрела на меня и стала бездною, пульсировала, пылала.
Дверь камеры за спиной рухнула, я повернулась на звук, камея соскользнула с шеи, расколовшись о камень, звякнули навские браслеты Эльдара, рассыпались бесполезным крошевом. С кончиков моих пальцев сорвался сноп искр. Будем драться!
– Серафима? – В камеру влетел Зорин.
Мамаев дернулся в моих объятиях, рассыпая прахом оковы, и рухнул нам под ноги.
– У него рана в животе! – крикнула я Ивану.
– Сейчас. – Он зачем-то обхватил мне ладонями шею и замер.
Я опустила взгляд вниз, на запястьях Мамаева вовсе не было кожи, будто навские браслеты растворили ее под собою, обнажив мясо. У меня с шеей та же история?
– Сейчас, – шептал Иван и потащил меня в сторону, освобождая дорогу к Эльдару для Крестовского.
Тот волховал на ходу, простер руки, бросил аркан.
Шею щекотно холодило, я хихикнула, дернулась, цепь на руках забренчала.
– Ты пьяна? – спросил Зорин строго.
– И на этот раз я ни при чем, – сообщил Эльдар Давидович, опираясь на плечо Крестовского. – Более того, дружище, я тоже пьян стараниями сей особы. Опоили Эльдарушку коварно и насильно.
– Уходим. – Крестовский потащил чародея к выходу. – Иван, мороком каким прикрой, пока Попович из револьвера не принялась палить.
Зорин взял мои запястья, отпустил, кандалы упали.
– Идти можешь?
Я гордо кивнула и, прихватив с нар ридикюль, промаршировала к выходу. Охраны наверху не оказалось. Никем не остановленные, мы пересекли внутренний двор, у крайних хозяйственных построек обнаружилась калитка черного хода, за ней в переулке ожидала нас карета с надворной советницей Попович на облучке.
– Не нашумели? – строго спросила она Ивана. – Быстрее, это тупик, выезд только на площадь, нам нужно убраться раньше, чем челядь заметит вторжение.
В карете я оказалась рядом с Мамаевым, который устало опустил голову мне на плечо:
– Какое наслаждение, Серафима, я нынче испытал.
– Не дергайся, а то кишки наружу полезут.
– Нет, ты скажи, наслаждение или не наслаждение?
Переиначив сакраментальный вопрос любого пьянчужки: «Ты меня уважаешь?», Эльдар задремал.
Я жалобно посмотрела на сидящего напротив Ивана. Тот отвернулся к окну, но проговорил:
– На место приедем, я его подлатаю. Сейчас к отражению атаки готовым быть нужно, прости.
– Ему саблей живот располосовали, неглубоко, кажется, чтоб он постепенно кровью истек. А я должна была, по навьему замыслу, страдать от его мучений и попытаться сновидчеством спасти. Каково? А после я вспомнила, что зачем-то аффирмацию князя Кошкина с собою прихватила, и вызвала на помощь его сиятельство. А он Мамаеву ведьминскими пастилками рану залепил. Потом мы выпили коньяку, немного, тросточку всего, – развела я руки, будто рыбак, хвастающийся размером улова, – но меня, на голодный желудок, развезло. Тросточка кончилась, и князь ушел, но, перед тем как уйти, нас снаружи запер. И мы с Эльдаром решили огненные силы объединить. И тогда… Когда…
Объяснить, что наслаждение, о котором вещал нетрезвый Мамаев, касалось не объятий, а слияния сил, мне не удалось, мы прибыли на место, о чем сообщил нам спрыгнувший с облучка Крестовский. А Геля вытащила меня из кареты и затормошила в объятиях.
– Меня в ведьмин круг допустили! – восклицала она. – Твои горничные, и еще столичные ведьмы, и гранд-дама прелюбопытная. А ведьмы, представь, тоже за женскую свободу и равноправие радеют!
Зорин потащил Эльдара в дом, Крестовский отводил карету со двора в сторону конюшни. Дом я, разумеется, узнала.
– Где Марты? Гавр?
– Здесь, все здесь. Они с Маняшей наверху…
Не дослушав, я взбежала на крыльцо. В зале Иван колдовал над распростертым на диване Мамаевым, я наблюдать не задержалась, отправилась наверх.
Маняша отыскалась в дальней гостевой спальне, я бросилась к ней, роняя ридикюль, сбрасывая на пол шубу.
– Барышня!
– Барыня!
– Ав-р…
Обе Марты сидели у постели, на которой неподвижно и страшно лежало тело мадемуазель Лулу. Я упала на колени, схватила холодные руки, пытаясь согреть, поделиться силой.
– Иван Иванович сказал, что чародейскими способами излечить Марию Анисьевну возможным не представляется.
– Потратилась она сильно, больше, чем могла…
– Ав-р…
– Все версты до самого Руяна скрала, схватила обоих мужиков, мигом приволокла…
– Уж сильна была…
– Великая ведьма…
– Величайшая была!
– Сами вы были! – наорала я на Бубусика, виляющего хвостом. – А Маняша есть. Она сдюжит, ко мне вернется. Пошли прочь! Оставьте нас! Живо!
Что ж ты, нянюшка, натворила?
Я погладила ее плечи, волосы, сложила на груди холодные руки, подумала, что как у покойницы получилось, еще пуще зарыдала. Слезы быстро кончились или не быстро, времени я не ощущала, я выла протяжно, раскачиваясь на коленях из стороны в сторону.
А потом щеку обожгло пощечиной, от которой голова мотнулась, вторая пощечина вернула ее на место.
– Прости, барышня Абызова, – сказала Геля, – солей не припасла. Ну, соберись!
Сыскарка сызнова занесла руку.
– Только попробуй. – Слова мои вырвались изо рта огненной струйкой.
Попович отшатнулась, и мне на голову полилась вода. Я заморгала, охнула, вытираясь, Геля поставила на стол кувшин и виновато улыбнулась:
– Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий. Прости. После, если захочешь, подеремся.
– Я, Евангелина Романовна, барышня приличная, драться не научена, – капризно протянула я, поднимаясь на ноги. – Будем считать, что ты только что за ночные кошмары рассчиталась.
Геля расцеловала меня в обе горящие щеки и набросила полотенце на плечи:
– Давай, блаженная, вытирайся. Совет держать будем.
Пока я приводила себя в порядок, сыскарка подошла к постели, кончиками пальцев прикоснулась к Маняшиной шее, потрогала жилку на руке:
– Пульс слабенький, но он есть, и вполне ритмичный. Погоди еще няньку свою хоронить.
– Она за гранью сейчас блуждает. – Вытряхнув из волос шпильки, я распустила по спине волосы и высвободила чуточку силы. – Любой сновидец ее вывел бы почти без усилий.
Геля пожала плечами:
– В чардействах ваших понимаю не особо, но уверена, что мы что-нибудь придумаем. Кстати, Серафима Карповна, я и не знала, что ты себе дома в столице покупаешь.
– Не дома, а дом. – От меня шел пар, и я помахала руками, его разгоняя. – Я сюрприз тебе сделать хотела, что соседками станем, потому и не рассказывала.
Мы оставили Маняшу и спустились на первый этаж, в столовую, где Марты уже накрыли стол, на котором пыхтел самовар в унисон с пыхтением жующего Гавра.
– Присаживайтесь, – кивнул Семен Аристархович, избавившийся от железных вериг и меховых одежд, по крайней мере, по пояс.
Теперь выглядел он неким мифическим получеловеком, шерстистым снизу, а сверху облаченным в мешковатую грязную сорочку.
Я присела, повернула веточку самовара, принялась на правах хозяйки разливать чай. На белой скатерти красиво смотрелись плошки с разноцветным вареньем и аршинное блюдо, полное ватрушек.
Геля ахнула, Зорин вздохнул и отобрал у меня чашку, кипяток из которой, оказывается, лился мне на пальцы. Я посмотрела на свою руку, на Ивана, всхлипнула, но слезы сдержала.
– Закуска! – сказал Мамаев умильно и стал закусывать. – Если кому-то вдруг любопытно, то я жив, здоров и готов к драке.
Девица Фюллиг пододвинула к руке Эльдара вазочку с вареньем и попыталась исчезнуть за моей спиной.
– Ведьма? – спросила я строго, обернулась, обжигая взглядом Марту Царт. – Обе ведьмы? А кто мне божился, что нет, кто тела свои для осмотра предлагал?
Горничные потупились смущенно.
– Серафима, – сказала Геля, махнув рукой, – посчитай, что удача их при тебе нахождения вранье перекрывает, и прости.
Крестовский кашлянул, собираясь что-то изречь, но я не дала. Это мой дом, я здесь хозяйка, и мне здесь председательствовать.
– Евангелина Романовна, – проговорила я с нажимом. – Для начала мне хотелось бы узнать обо всем, что происходило с того момента, как мы с тобой у Бобыниных расстались.
И лишь потом со значением посмотрела на Семена Аристарховича. Рыжий чародей откинулся в кресле и скрестил на груди руки, но Геле кивнул начальственно, излагай-де.
Она изложила, толково, по пунктам. Когда пункте на восьмом в рассказе возникла Лариса Павловна Шароклякина, я сжала ладонями гудящую голову. Слишком много всего на меня навалилось.
– …и тогда мы составили ведьмин круг, который заперла Мария Анисьевна. Что именно после происходило, судить не берусь, мельтешения всякие и звуки, я сомлела, а, когда в себя пришла, Семен с Иваном были здесь, а дамы, которые «ОБС», напротив, уже разъехались.
Закончив, Геля надкусила ватрушку, а вторую как бы случайно уронила под стол.
– Теперь, – саркастично проговорил Крестовский, – когда любопытство Серафимы Карповны удовлетворено, мы обязаны…
– Что вы делали на Руяне? – перебила я.
– Боюсь, любезнейшая барышня Абызова…
– Искали настоящие тела навов, – вступил Зорин.
– Иван Иванович!
Начальственный окрик заставил меня поморщиться.
– Будьте столь любезны, Семен Аристархович, в доме моем голоса не повышать!
– Серафима Карповна, при всем уважении…
– При всем уважении, ваше превосходительство…
Я искрила, синие глаза Крестовского наливались нехорошим огнем.
– Ванечка, – весело предложила Геля, – давай дуэлянтов сих по углам ринга разведем, чтобы остыли.
Я пищала и лягалась, когда Болван Иванович подхватил меня на руки и вынес из столовой, и укусила его за ухо, когда мы проходили гостиную.
– Бешеная.
– Болван!
Не утруждаясь возражениями, чародей сгрузил меня на укрытый пыльным чехлом диван в малой гостиной, сел рядом и удержал за запястья готовые драться руки.
– Что он с тобой делал?
– Да ничего! – фыркнула я. – Ничегошеньки! Это со стороны могло показаться, что мы страсти предались, на самом деле мы силы объединяли!
– Я не об Эльдаре.
– А о ком? – Удивившись, я расслабила руки, но Иван продолжал держать мои ладони в своих.
– О фальшивом князе Кошкине.
Взглянув в голубые зоринские глаза, я увидела в них такую холодную ярость, такое бешенство, что вздрогнула. Что это с ним?
Истолковав мое молчание превратно, Зорин скрипнул зубами:
– Ты тут посиди пока, мне отлучиться надобно.
– Куда? – теперь я вцепилась в его руки, не отпуская. – Зачем?
– Раскатаю этого… этого…
Я гортанно рассмеялась и быстро взгромоздилась на мужские колени, чтоб уж точно уйти не смог, зашептала на ухо:
– Цела твоя Фима, дурачок, тебя дожидается.
Иван обнял меня за талию, прижал к себе:
– Я не должен был тебя оставлять, но отчего-то решил, что пока опасность тебе не грозит, что я успею…
– Я видела тебя на каких-то чародейских путях, – похвасталась я, прислушиваясь к стуку его сердца. – Испугалась, что ты погиб, и за тобою на тот свет идти собиралась.
– Мы излазили этот чертов Руян чуть не до центра земли, мы нашли то, что искали. Но я не должен был тебя оставлять. Если бы Маняша не смогла нас вовремя вытащить, даже вообразить страшно.
– Что нашли? – отстранившись, я заглянула Зорину в лицо. – Настоящие тела?
– Помнишь, ты сказала как-то, что у Крампуса хозяин быть должен?
Я не помнила, а врать не хотелось. Поэтому я просто прижалась к его груди, побуждая продолжать рассказ.
– Твари, с которыми мы схлестнулись, изгнанники, беглецы из своего навского королевства, поэтому таиться им приходилось ото всех, и от нас, людей, и от своих немногочисленных сородичей, время от времени пятнающих землю берендийскую. Руян стал им лежбищем, схроном, основной базой. Некогда волшебный остров, на котором не обретается ни единого чародея, только проживает с десяток дряхлых ведьм, которые не то что навредить чужакам, защититься толком не способны. Мне следовало насторожиться в первый же день, когда ты разыскала в скалах навье капище. Не должны были они так далеко на севере попадаться. Но я…
– Зорин, – попросила я, – не начинай во всем подряд себя винить, не ты первый чародей, что на руянских курортах прохлаждался. Кстати, а как давно они там обосновались?
– Давненько. То, что мы видим сейчас, не первая и не вторая смена личин. Долго оставаться на острове им не пришлось, и захваченные тела местных жителей сменились, не дожидаясь одряхления. На курорт прибывали люди разные, почтенные, а убывали…
Я поежилась:
– Какой кошмар.
Теплые ладони Ивана погладили мне спину, успокаивая:
– Исходные тела остались в катакомбах, на невообразимой глубине, а охраняли их демоны, наподобие нашего с тобою знакомого Крампуса.
– И что теперь с теми демонами?
– Все, – с оттенком мальчишеской гордости сказал Зорин. – Мы с Семеном им такую зачистку устроили, что с ними уже все.
Я поцеловала заросший щетиной подбородок своего Ивана-царевича.
– Теперь мы знаем, сколько примерно навов скрывается в нашем мире, и не позволим им от нас ускользнуть.
– Примерно?
– Мы не успели разыскать ячейку с их хозяйкой.
– Думаю, что нет ее, – сказала я задумчиво. – Эти трутни, ротмистр с князем, собирались меня на место хозяйки приспособить. Гуннар предполагает, что с помощью межвидовых браков с чародеями навы могут поддерживать деторождение…
У меня чуть ребра не хрустнули, когда Зорин сжал руки.
– Что они с тобой сделали?
– Ничего! – взвизгнула я. – Осел ты ревнивый! Они Эльдара пытали, чтоб сны мои открыть. Понял? Уйти они собирались с моей помощью. Нежто кто стал бы такую полезную сновидицу насилием портить?
– Серафима, – хрипло сказал Зорин, – я ни в чем тебя не виню, и винить никогда в жизни не буду. Я люблю тебя, милая, сердце мое, душа моя. Никогда тебя больше не оставлю. Но, если он… они… Я должен буду их лично порешить, понимаешь?
– Ну и пореши, – разрешила я. – Только не из личной мести, а для восстановления справедливости. Что там надо? Исходные тела пожечь? Так я поспособствую.
– Тело хозяина тоже не в катакомбах. – Иван слегка успокоился. – Насколько я успел в их грязной волшбе разобраться, ему исходное тело при себе держать надобно, оно ему источником силы служит. Прочим достаточно при себе лишь сферу с частичкой исходника иметь.
– Сферу я видела, – встрепенулась я. – Ничего особенного, хрусталь как хрусталь. Но теперь понятно, отчего Лулу не могла ее у Наташки отобрать, та могла попросту артефакт расколошматить.
Зорин вопросительно поднял белесые брови, и пока я путано пересказывала ему про Натали, неудавшиеся обмены и прочие свои приключения, брови эти ходили ходуном, то сдвигаясь грозно, то наползая на глаза, будто от стыда.
– Знаешь, когда я испугалась? Когда вдруг вспомнила, что у фальшивой Маняши на спине точно такая же метка, как у настоящей, имеется. Натурально обомлела. Думаю, ну все, Серафима, допрыгалась. Значит, сила наша к телу привязана, а вовсе не к душе, и разделают сейчас тебя эти две бабищи, как куренка, на потроха и кожицу.
– Какой же я болван, – сызнова принялся страдать чародей.
Но это было уже скучно, поэтому я полезла с поцелуями, и получила их по десятку за каждый день разлуки, и получила бы сверх, но его высокородие вспомнил вдруг, что он на службе, и потащил меня в столовую шантажом, что на поцелуйную диету посадит, стребовав обещание начальство его не изводить.
– На открытый бой они не решатся, – говорил Крестовский, в мое отсутствие став председателем совета. – Одно дело тайно умыкнуть девицу, другое – устроить осаду чужой собственности. Действовать они будут тайно.
– Тогда и мы тайно проберемся в резиденцию князя, – Мамаев помешивал ложечкой чай, – и выкрадем тело хозяина. Его, разумеется, придется поискать, но времени у нас в избытке. Если обеспечить Серафиму Карповну круглосуточной охраной до самого рождественского бала, когда она вынуждена будет покинуть свой дом, чтоб быть представленной императору…
– Эльдар Давидович, – вступила я в разговор еще на ходу, – нет у нас избытка. Кто нам хлопнуть дверью напоследок грозился?
– Точно, букашечка! – Мамаев хлопнул себя по лбу ладонью, но быстрые его глаза рассмотрели мои распухшие губы и слегка пришибленный любовью вид.
Крестовский метнул в нас батарею уточняющих вопросов, постучал по столу пальцами:
– А ведь мы, сыскарики, никого со стороны привлечь в наши игрища не можем. Нас четверо, а направлений, по которым следует работать, три. Это, во-первых, охрана Серафимы Карповны, во-вторых, поиск места нанесения удара…
Он посмотрел в мою сторону, будто прицениваясь.
– Мне, Семушка, этот взгляд знаком, – нараспев сказал Иван Иванович, – и пренеприятен. Барышня Абызова живцом у тебя работать не будет.
– Будет! – хлопнула я в ладоши. – Это же великолепное решение. Нам нужно выманить из логова хотя бы одну тварь, захватить ее и допросить. Вуаля!
Рыжий чародей стал мне даже немного симпатичен.
– Нет. – Зорин был мрачнее тучи.
Я жалобно посмотрела на Гелю, та подмигнула и показала подбородком в сторону.
– Маняшу пора проведать. – Прихватив с собой Бубусика и ватрушку, я пошла наверх.
Нянюшка моя пребывала без изменений, лежала на кровати прямая, будто доска.
Эх, будь я сновидица…
Охолонь, Серафима! Ты с Болваном Ивановичем – одного поля ягоды, он за все себя виноватым мнит, а ты, чуть что, сновидчество поминаешь. Ну была б ты сновидица, и что? Ну вернула бы Неелову свою из-за грани. Это, конечно, само по себе было бы очень неплохо, даже здорово, но, если шире посмотреть, все бы на тех самых местах осталось. Если бы ты, Серафима, была сновидица, и если бы у тебя сфера навьи была и сама навья, а еще князь Кошкин, который мужик приятный, нав, его тело занявший, и исходное тело этого нава… Итак, тебе надобно четверо живых, один артефакт, один труп и сновидческие способности.
Погодите, если бы у меня было тело хозяина, то сфера его приспешницы без надобности. Что там, в хрустале этом? Крупинка древней плоти. Целый хозяин этой крупинки всяко сильнее. Да и сила его тебе не нужна, своей довольно, он не источник для тебя, не ключ, он путь, то, что свяжет тонкими тропками тела и души.
Я вытаращилась на Маняшу. Ты про это мне говорила? Говорила, князя отыщи, в нем не ключ, но путь?
– Ав-р? – Бубусик вильнул поросячьим своим хвостиком.
– Да, мальчик, – кивнула я, наблюдая трасформацию пухлого собачечки в огромного сонного кота. – Время полетать.
Я даже не одевалась. К чему мне, Серафиме Абызовой, шубы с шапками? Я сама огонь. А волосы заколоть забыла, каюсь. Поэтому летели мы над ледяной Мокошью на исходе первого числа нового года налегке, а моя смолянисто-черная шевелюра стелилась за нами еще одним хвостом. И не скрывались особо, даже остановку совершили, посетив аптеку на набережной. Ну, то есть, посетила только я, потому что Гавр обыскивал в это время соседнюю мясную лавку на предмет припрятанной там копченой колбасы.
Очутившись на балконе бобынинского дома, я толкнула дверь, убедилась, что она заперта, и вдавила раскаленную ладонь прямо в стекло, оплавляя его, после просунула руку и отперла запоры. В спальне был кавардак, перевернутые стулья, разбросанная одежда, по центру прогоревшего ковра я заметила законченную цепочку с подвеской-звездочкой, подняла ее и спрятала в карман. Гаврюшу беспорядок не смутил, он завалился на кровать, поворочался, устраиваясь, из-под мохнатого бока на пол покатились разноцветные навьи пилюльки. Собрав их в горсть, я проговорила:
– Здесь обожди, разбойник, – и вышла.
Наталья Наумовна сидела в гостиной на привычном своем месте, наклеивала в альбомчик газетные вырезки, у окна мерцала огоньками до потолка пушистая рождественская ель.
– Фимочка, – протянула кузина, – что только пресса наша столичная про тебя не пишет!
– И что? – приблизившись к столу, я ссыпала на него пилюльки, достала из кармана жестяную коробочку с аптечной этикеткой, положила рядом.
– Барышня А., поразившая столичную публику эффектным возвращением, – зачитала Натали, – поражает нас неустанно. Истерический припадок, который сия особа продемонстрировала в канун Новогодья…
Я сходила к угловому столику и принесла с него поднос с графином и хрустальными стаканами, села напротив Бобыниной.
– …как среагирует на сей афронт его сиятельство, – закончила она чтение и погладила бумагу пальцами.
– А про тебя, стало быть, не пишут? – задумчиво спросила я, налила в оба стакана воды, открыла жестянку, пилюльки в которой были лимонно-желтыми. – Обидно небось?
– Привычно, – улыбнулась кузина. – И обида от этой привычности поистрепалась, обветшала. Кстати, Фимочка, позволь узнать, где наш жених?
– Который? – В правый стакан я опустила две желтых пилюли, в левый – несколько красных, размешала серебряной ложечкой до полного растворения. – Мы ведь с тобою, сестричка, двух женихов делим не поделим.
– Мужик сиволапый Зорин не интересен мне нисколько. – Натали наблюдала мои манипуляции с брезгливой усмешкой. – Где князь? Он же тебя сюда не просто так отправил?
– Будет князь, – заверила я и переставила стаканы раз, другой, третий… седьмой. – Все будет, Наташенька.
– Тогда изволь сообщить…
– Пей, – кивнула я на стаканы. – В одном – отрава, в другом – леденец от кашля, что в котором, я не знаю.
– С какой целью?
– Надоела ты мне, Наталья Наумовна, да так, что мочи нет больше терпеть. Нет нам с тобою обеим места в этом мире, одна уйти должна. Только я, девушка честная, предлагаю на волю судьбы отдаться. Выпьем с тобою одновременно и выясним, на чьей стороне удача, кому в земле гнить, а кому под венец с Кошкиным идти.
– Ты же не особо последнее время за Анатоля замуж желала? – Голубица неявно зыркала в стаканы, пытаясь определить оттенок жидкости.
– Передумала, ежели выиграю сейчас, ее сиятельством сделаюсь и Зорина не отпущу, такой, знаешь ли, адюльтер соображу – все обзавидуются.
Натали наконец высмотрела, что хотела, и схватила ближайший ко мне сосуд, обхватила длинными пальцами:
– Глупости, Фимочка, незачем мне на судьбу полагаться. Все одно победа за мною будет, так как обиженные и обделенные в конце концов непременно вознаграждаются. И по другой причине в игру твою не желаю вступать, ты, когда помрешь, для переноса непригодной сделаешься, только с живым человеком меняться можно.
– Боишься, – глумливо протянула я. – Точно боишься, что не твоя удача. Навий яд, Наташенька, не быстрый, чтоб отравленный помучиться подольше успел. Анатолий Ефремович к девяти подъехать обещал, поэтому и отпустил меня вперед. Думаю, он как раз в разгар твоих мучений поспеет.
– Какая невероятная чушь! – фыркнула кузина и наклонила стакан, выплеснув немного воды на белую скатерть.
– Пей! – дохнула я огнем. – Или сожгу.
Одна из бровок кузины потеряла четкость формы, Натали побледнела.
– Пей! – повторила я и, схватив свой стакан, двумя глотками осушила его. – Ну!
Барышня Бобынина засмеялась серебристо:
– Какая же ты дура, Фимка! – Отпила водицы, оттопырив мизинчик жеманно. – У тебя на дне красный осадок остался, отсюда видно. А у меня… – Тем же мизинчиком она ткнула в желтое пятно на скатерти. – Пастилки от кашля, на вкус лимонно-медовые.
Она дернула скатерть, сгребая в кружевную салфетку все лежащие на столе пилюли.
– А противоядие я тебе, дуре, дам только когда князь явится да пообещает немедленно меня в твое тело поместить. Иначе сдохнешь. Мне терять уже нечего.
– Убью! – прохрипела я. – Огнем пожгу!
– Тебя князь после этого саму в головешку обратит, – хихикнула кузина.
Откинувшись на спинку кресла, я смотрела, как Бобынина связывает из салфетки узелок, как прячет пилюли в комодик, запирает его на ключ. Из уголка рта у меня текла слюна, челюсть безвольно отвисла.
– Чем ты его держишь? – прохрипела я жалобно.
– Телом! – Наталья Наумовна гоготала гусыней и собиралась пуститься в пляс.
– А теперь извольте сообщить, госпожа Бобынина, где вы скрываете искомое тело. – Густой зоринский бас заставил меня вздрогнуть и выпрямиться.
Иван Иванович вошел в гостиную, придвинул свободный стул, сел, посмотрел на меня:
– Говорил же тебе, бешеной, больше не оставлю, – и повернулся к хозяйке.
Я быстро отерла с подбородка слюну и покраснела, Натали позеленела, переводя взгляд с чародея на меня и обратно.
– Это произвол, – крикнула она и запнулась, конвульсивно сглотнув.
– Эх, Фима, – прошептал Зорин и по-особому сложил пальцы опущенной руки.
От стыда я вполне могла в этот миг провалиться сквозь землю.
– Подождите за дверью, Серафима Карповна, – велел строго Иван. – Нам с вашей кузиной потолковать наедине надобно.
В прихожей меня встретила Попович:
– У меня даже слов нет! – заорала она шепотом, умудряясь прислушиваться к происходящему за дверью. – Хорошо, Ваня на тебя маячков понавешивал, а то искали бы ветра в поле.
– Я собиралась вернуться.
– Перфектно. Это я не тебе, а тому, как замечательно наш Иван Иванович допросы ведет. Сейчас он твою родственницу расколет.
– Я бы и сама смогла, я уже почти из нее все выбила!
– Ну да, мы все про яд в одном стакане слышали.
– Не было там яда. – Жар сызнова залил щеки. – Желтые пилюли я по дороге в аптеке купила, рвотное это, а красные – леденцы от навьи, которая Маняшей притворяется. Они тоже безвредны. Но я даже помыслить не могла, что Наталью Наумовну жизнь ничему не учит. Травила же она меня уже красными пилюлями, не отравила, так отчего желтые выбрала? Я думала, она их мне оставит, думала поблюю, размягчу ее победой, она и выболтает все. Но пришлось вот… симулировать…
