355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Коростышевская » Огонь блаженной Серафимы » Текст книги (страница 12)
Огонь блаженной Серафимы
  • Текст добавлен: 15 декабря 2020, 12:30

Текст книги "Огонь блаженной Серафимы"


Автор книги: Татьяна Коростышевская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Князь со вздохом покачал головой.

– Позор, мужчины и дворянина недостойный. Приятелей с собою прихватил, чтоб дожидались в засаде и свидетелями в самый пикантный момент оказались. Домик у меня был для жарких встреч, у самого берега Мокоши. Так я в саду целый секрет обустроил, чтобы, значит, на спальню обзор был хороший, а зрители до поры незаметны. Подлый дурак! После, когда на койке больничной в себя пришел, никак поверить метаморфозе не желал. Лекарь говорит: «Богу молись, дедушка, что тебя живым из-под завалов раскопали». А я ему: «Какой я тебе дедушка, холоп? Я сиятельный князь Кошкин!»

– Из-под каких завалов?

– Оказалось, что именно тем вечером оползень произошел, гнездышко мое тайное и сложилось на манер карточного домика. Пьяные друзья, конечно, князя спасать бросились, не меня. Лекарь посмеялся над моим заявлением, но без злобы, подумал, что старичка по голове приложило, вот он и фантазирует. Та ночь, что я в общественной городской больнице провел, многое во мне изменила. Представьте, палата коек на полета, и на каждой страдалец какой-нибудь мается. Публика нечистая, будто с донышка зачерпнули. Крики, стоны, амбре. И я, сумасшедшая развалина, без друзей и родни, без средств к существованию и без возможности их заработать. И тогда я струсил, Серафима. Сбежал, даже не поблагодарив лекарей, и в резиденцию отправился, а там в ноги новому князю поклонился.

По морщинистой щеке собеседника скатилась слеза, я похлопала его по руке:

– Полноте, ваше сиятельство. И никакая это не трусость, а лишь рассудочность. Не приди вы к наву, что с вами бы сталось? Доживали бы дни в общественной богодельне. Не корите себя, гордыня – грех, вы ее попрали. И грехи свои искупили за прошедшие годы.

Я говорила горячо и искренне, представив ту бездну, что разверзлась тогда перед сиятельным молодым человеком.

– В моем теперешним облике, Серафима, – он улыбнулся, – немалые преимущества таятся. Дряхлое тело способствует жизни размеренной, лишенной пороков. Дни стариковские длинные, находится время и о душе задуматься, и ум развить. К чтению я пристрастился, библиотеку посещать мне не запрещено.

– Как великодушно со стороны вашего тюремщика, – не удержалась я от сарказма.

– К счастью, я мало его занимаю. Поначалу нужен был, чтоб новый князь впросак в обществе не попал, чтоб знал, как и с кем себя вести положено, как и в каком случае одеваться. Политес нашего сословия наву был в новинку, тут я ему и пригодился.

– А бабушка ваша что же?

– Ее касается один из немногих запретов. Старой княгине на глаза попадаться мне не велено, живу в гостевом домике. – Князь махнул рукою куда-то в сторону. – Домочадцам сообщили, что я бывший его сиятельства гувернер, которому он вспомоществование оказывает. Сразу после обряда выглядел я не в пример моложе, но тело стало дряхлеть с невероятной скоростью. Вскоре стал отзываться на «старый пан» и с участью своей смирился. Резиденция Кошкиных понемногу наполнялась навами, они сменяли прислугу и солдат. Сейчас людей здесь всего несколько осталось, прочие – нелюди, что только хозяину своему служат. Гранд-мама тоже сдала, заперлась в доме, десять лет почти никуда из покоев личных не выходит. Ах, Серафима, если б вы раньше ее увидали! Воительница, тигрица, в железных рукавицах хозяйство да родню держала.

– М-да, – выдавила я сочувственно, вспомнив болезненную старушку в огромной кровати.

Мы помолчали и допили наконец содержимое тросточки. Мне хотелось расспросить князя о Маняше, о том, как они встретились, когда поняли, что их что-то кроме дружбы связывает, но тут проснулся прикованный к стене Мамаев.

– Не хотелось прерывать ваше дружеское застолье, – хрипло сказал он, – но нас в любой момент визитом могут обрадовать.

– Как твой живот?

– Будто не мой, – слегка нетрезво ухмыльнулся чародей. – Спасибо, ваше сиятельство, за лечение.

Князь в ответ чуть наклонил голову. Высокомерный жест, вельможный. Эльдар представился, как положено, и спросил:

– Снаружи как дверь запирается?

– На ключ, но он в скважине торчит.

– Чудесно. Ваше сиятельство, тогда, будьте любезны, нас с барышней Абызовой запереть, а ключ… Не знаю, бросьте где-нибудь по дороге, чтоб его не нашли.

– Я мог бы пробраться в сарай и выкрасть для вас какие-нибудь инструменты.

– Нет, – пробормотал Эльдар. – Вы нам немного времени выиграете, а сами сообщите в чародейский приказ обо всем.

Князь навинтил на трость набалдашник и, опершись на нее, захромал к выходу.

– Поберегите себя, Серафима. – У порога он поклонился, скрипнув спиною. – Иначе Мария Анисьевна себе этого никогда не простит.

Не дожидаясь ответа, он вышел, и до нас донеслось звяканье железа о железо, в замке проворачивался ключ.

– Крепкие двери, – сказала я одобрительно, – ломать их долго придется.

– В любом случае, букашечка, любые петли рано или поздно слетают, и возьмут нас тепленькими.

– Ну не сейчас ведь. Может, старый пан успеет Геле весточку передать, и она с Брютом нас спасет. У канцлера, я знаю, уйма всяческих способов супротив чародеев припасено, думаю они и против навов сработают. А ты не спи, пытайся от артефакта поганого освободиться!

– Слушаюсь и повинуюсь.

Я удивленно на него посмотрела. Чародей пьян? Однако как его с малой толики развезло.

Мамаев замер, сосредоточенно прикрыв глаза, я, чтоб времени не терять, принялась дергать за цепочку, стараясь выдернуть ее из стены. Рывок, второй, третий… Примерно на восьмом десятке – я уже успела взопреть от усилий – цепь слегка поддалась. Я вскрикнула и уперлась ногами в стену, до звона натянув звенья. Ну же! Р-раз!

Пребольно стукнувшись спиной о доски, я расхохоталась.

– Молодец, – сказал Эльдар. – Работаем.

Дверь содрогнулась от удара.

– Быстрее, Серафима. У нас минуты две, если они поднесут таран.

– Делать что? – подбежала я к нему.

Я подумала, что поднести-то они поднесут, только в узком коридоре размахнуться не получится, удар по косой пойдет. А вторая мысль была страшной. Князь может меня придушить без дверевыбивания, и Эльдара, и… Эту мысль я додумывать не стала.

Чародей пьяненько мне подмигнул:

– Огоньком меня, барышня, не угостите?

Я воззрилась на нахала, заметила, что вокруг его черных зрачков проявились ярко-алые ободки.

Грохот ударов оглушал, Мамаев перешел на крик:

– Обними меня, блаженная, да так крепко, как только сможешь. Если силы вместе сольем…

Не дослушав, я обвила шею Эльдара, поерзала, перекинула ему через голову свою цепь, чтоб не мешалась, и прижалась всем телом к его.

– Больно?

– Молчи, сосредоточься, войди в огонь.

Не получалось у меня сосредоточиться. Грохот-то какой! Ну, положим, грохотом можно пренебречь, а вот то, что я в такой неприличной близости от мужчины…

Раздраженно скрипнув зубами, я вжалась в чародея изо всех сил. Томность? Любострастие? Плевать. Если наша огненная страсть делу пригодится, на все плевать.

Запрокинув голову, я посмотрела Эльдару в глаза, отчего-то мне показалось, что полны они не страсти, а любви и тихой грусти. Алые ободки у зрачков расширились, завертелись, налились золотистыми отблесками. Я смотрела в них не отрываясь. Неклюды умеют заставлять животных прыгать через горящие кольца на потеху публике. Стану зверем. Притворюсь, воображу, я умею. Мур-р… То есть, ав-р! Серафима, жги! Я прыгнула в круг бушующего пламени.

Дверь слетела с петель и рухнула на пол камеры. Все было кончено.

Если верить народным приметам, год Евангелине Романовне предстоял, во-первых, до крайности суетливый, а во-вторых, полный служебных нарушений. Она встретила Новогодье на площади, где мокошьградская публика собиралась, любовалась салютами и угощалась разнообразными горячительными напитками. Диспозиция позволяла сыскарке одновременно следить как за главными воротами княжеской резиденции, так и за тайной боковой калиткой, выходящей в тупиковый переулок. Слежку предполагалось вести до утра, поэтому девушка запаслась у лоточника дюжиной горячих пирожков, остывших, впрочем, до обидного скоро. Холодное тесто стало невкусным, Геля спрятала пакет с пирожками за пазуху. Голод не тетка, до рассвета еще, глядишь, лакомством покажутся.

Утра ждать не пришлось. Когда фейерверки отгрохотали, а площадь почти опустела, из тупикового переулка показалась одинокая женская фигурка. Одета мадемуазель Мерло была престранно, в овчинный тулуп и валенки не по размеру, отчего ступала с преувеличенной осторожностью, чтоб не оставить обувку в снегу.

Попович подождала, пока объект пройдет мимо, и пристроилась шагах в десяти, не забывая использовать для прикрытия немногочисленных прохожих, сугробы, афишные тумбы и фонарные столбы. Нянька, слежки, видимо, не опасавшаяся, ни разу не обернулась. Багажа при ней не было, шла налегке, с уверенностью, говорящей как о знании ею местности, так и о цели прогулки.

Миновали площадь, променадную аллею, мерцающую праздничными фонариками, набережную, оставив справа здание чародейского приказа.

Мост был запружен транспортом, Геля немного сократила расстояние до объекта на случай, если нянька наймет извозчика, но та ванек игнорировала, двигаясь довольно ходко. На пустынной Цветочной улице сыскарке вновь пришлось отстать. Хвостом она работала уже около полутора часов и даже слегка взопрела. Думать ни о чем не думала, разум Попович был устроен столь простецким образом, что размышлять сразу о нескольких вещах не мог, зато основную мысль держал крепко. Сей момент задача была не упустить объект, довести до цели. И эту задачу Евангелина Романовна исполняла перфектно, на свое зеленое крыльцо даже не взглянула.

Ближе к концу улицы снег убирали прескверно, потому что заканчивалась она тупиком, то есть у кованых ворот нежилого двухэтажного особняка. Идти стало труднее, нянька поминутно останавливалась, выдергивая из сугробов свои валенки, а выбравшись на расчищенный у ворот пятачок, энергично затопала.

Геля, скрывшись в тени, поглядела на дом, как оказалось, вполне жилой. В нескольких окнах горел свет, труба над правым крылом дымила, сквозь ажурную ковку ограды виднелись во дворе человеческие следы.

Потоптавшись у ворот, нянька со вниманием их осмотрела и быстро обернулась к улице. Сыскарка ждала, не двинувшись с места. Пусть Нееловой отопрут и впустят ее внутрь, а уж Геля вполне в состоянии найти лазейку, чтоб продолжить наблюдение.

Убедившись, что свидетелей нет, нянька сняла с рук варежки, засунула их за пазуху и голыми ладонями слегка толкнула кованые створки. Те распахнулись, как от мощного удара, подняв в воздух снежные вихри. Сразу же в доме потух свет. Неелова подождала с полминуты, видимо, для эффектности, и пошла к крыльцу, держа спину преувеличенно прямо.

Попович порылась в кармане и нацепила на нос очки с чародейскими стеклами. Рунная вязь мерцала как на воротах, так и по всей ограде, видимо защищая дом от случайных визитеров.

Нянька остановилась, не дойдя до ступеней, парные подъездные фонари освещали ее фигуру в обрамлении античных колонн, придерживающих козырек. Она взмахнула руками, будто крыльями. Раз, другой. Волшбы Геля не увидала, чай не чародейское колдовство, ведьмовское, но запахло странно, не по-зимнему, соленым жарким морем и розовым маслом, густо и приторно.

Дверь распахнулась, на крыльцо вышла женская фигура, в которой моментально опозналась девица Фюллиг, двадцати четырех лет, купеческого сословия, горничная Серафимы Абызовой, привезенная с Руяна.

– Сильна ты, сестра, – проговорила она гортанно. – С чем пожаловала? Как тебя звать-величать?

Что ответила нянька, услышать не удалось, но обе женщины после ее ответа скрылись в доме, где вскоре зажегся свет на первом этаже.

Геля прошмыгнула за ворота за мгновение перед тем, как они сами собой захлопнулись, и, избегая освещенных фонарями мест, прошла вдоль стены, обогнула дом. Позади обнаружилась терраса, ступени которой спускались в сад. Видимо, под снегом скрывалась дорожка, в другое время года ведущая к пруду. Пруд сыскарку не интересовал, а вот обзорные окна более чем. За ними было светло, поэтому, почти не таясь, удалось приблизиться к ним вплотную. В зале первого этажа стояли уже три женщины: Неелова, девица Фюллиг и вторая Серафимина горничная по фамилии Царт. Пока Попович раздумывала, как ей подслушать беседу, и обещала себе освоить наконец чтение по губам, так в ее работе потребное, женщины, видно до чего-то договорившись, направились на второй этаж по легкой ажурной лесенке.

Геля быстро осмотрела окна, хмыкнула и, подобрав полы шубы, взобралась по планкам стенного трельяжа, оплетенного голыми ветвями винограда. Поставив колено на широкий подоконник, она засунула дужку очков под оконную раму, со второй попытки зацепила шпингалет и, сдвинув окно, забралась в темную комнату. Перфектно. Помещение было нежилым, кладовка либо чулан, дверь его выходила в коридор. Отряхнув с себя снег, чтоб не следить, Геля отправилась на разведку, ориентируясь на доносившийся звук голосов.

Коридор вывел ее на площадку, с которой симметричными полукругами спускались лестницы. Голоса звучали из-за центральной полуоткрытой двери.

– При всем уважении, Лариса Павловна, – говорила девица Царт, – хотелось бы лично увидеть доказательства.

– Да что тебе еще надо, полоумная? – Этот голос Геле не был знаком, довольно низкий и раскатистый, он, казалось не помещался на втором этаже, полукружиями лестниц стекая на первый. – Ну хорошо, если тебе так угодно, попросим госпожу Неелову нам это доказательство продемонстрировать.

– Вот еще! Не желаю перед всякими финтифлюшками разоблачаться! Пусть сперва они свои метки покажут!

– И нисколько не трудно!

Попович осторожно заглянула в щель. За нею обнаружилась круглая зала с хрустальной люстрой под потолком, мебель, накрытая полотняными чехлами. В одном из расчехленных кресел сидела корпулентная брюнетка лет сорока на вид, у ее плеча стояла девица Фюллиг, а девица Царт неподалеку скатывала с ноги плотный чулок, нянька ждала, скрестив на груди руки. Шубы на ней уже не было, с валенок натекла на пол лужа.

– Гляди! – Марта ткнула пальцем себе под коленку. – Съела?

Неелова кивнула высокомерно, повела подбородком на другую горничную:

– Теперь ты.

Толстушка приблизилась, закатала рукав платья.

– Мелочь вы пузатая, – вздохнула нянька и принялась расстегивать платье.

До Гели донесся сочувственный шепот горничных.

Платье осело на пол серым сугробом, поверх которого упал тонкий белый лен сорочки. Нянька стояла к двери спиной, поэтому алую извивистую ведьмину метку сначала лицезрела сыскарка, а после – Геля успела отшатнуться от щели, знак продемонстрировали прочим.

В зале воцарилась почтительная тишина. Когда Попович вернулась к подглядыванию, Маняша уже стягивала на груди ворот сорочки.

– А вам, барыня, есть что показать?

– Есть! – хохотнула брюнетка и хлопнула пухлой ладонью по колену. – Только не девицам либо бабам. Не обделила природа прелестями обильными.

Отсмеявшись, она продолжила:

– Меток на мне нет, потому что ни разу не ведьма. Да ты присаживайся, в ногах правды нет. Все расскажу, все обскажу… Девицы-красавицы, чехлы-то с кресел поснимайте, гости у вас нынче, а вскорости еще пожалуют.

Странное ощущение, будто голень ее царапают острые когти, посетило Попович, когда в зале шуршали полотна и двигалась мебель. Опустив глаза, Геля встретила жалобный взгляд Бубусика.

– Ав-р.

– Тсс, – попросила девушка, присев на корточки. – Не шуми, ты меня выдашь.

– Ав-р-р?

Собачечка вскарабкался ей на колени, ткнулся мокрым носом в подбородок, заерзал, пробираясь за пазуху.

Пирожки! Стараясь не шуршать пакетом, Геля поставила на пол Бубусика и положила перед ним горку стылого теста:

– Угощайся, только не шуми и не чавкай.

Собачечка вздохнул тихонько, выражая безмерное свое счастье, и приступил к трапезе.

Сыскарка приникла к щели. Марты сидели рядышком и держались за руки. Маняша расположилась в кресле вполоборота к Ларисе Павловне. Говорила последняя:

– Я чего тебя вызвала, именно для этого, Серафиме твоей блаженной помочь.

– Читать обучена, – фыркнула нянька. – Ты, барыня, именно так в послании своем надушенном написала: «Хозяйка твоя Абызова в смертельной опасности, не придешь, беда будет». Так что ты за птица сама?

– Неравнодушная подданная.

– А «ОБС», которым ты подписалась, что за зверь?

– Аббревиатура!

Маняша ответила в рифму и неприлично. Супротив ожиданиям, толстуха рассмеялась:

– Велик наш народ, и соленую шутку может ввернуть, и с супостатом поквитаться. «ОБС», остроумная ты моя, это «Общества Берендийского саморазвития», почетным и бессменным председателем которого я, Лариса Шароклякина, являюсь. Целью своею мы процветание империи видим.

Бубусик вздохнул, приступая ко второму пирожку.

– Мы, женщины государства Берендийского, не только носы сопливых отпрысков вытирать способны… – продолжала председатель.

Из дальнейшей ознакомительной речи следовало, что организация сия дамская разветвлена и неоднородна и что лучшие представительницы всех слоев общества в ней состоят.

Попович подумала, что похожие фразы слышала она на заседании столичного клуба суфражисток, и прониклась к Шароклякиной уважением. Нянька же, картинно зевнув, спросила:

– Откуда про перемену тел прознала?

Ответ был не в рифму, но за гранью хорошего тона.

– Не умеешь, не берись, – скривилась Маняша. – Не желаешь источник выдавать, не надо. Про что еще пронюхала?

Пухлые плечи поднялись и опустились.

– Будем считать, что про все. Потому что к тебе у меня вопросов не имеется.

Бубусик дернул за полу шубы, Геля опустила голову. Пирожков на полу не было, но собачечка пытался привлечь ее внимание вовсе не к сему прискорбному факту. Он тянул девушку от двери, к бархатным гардинам, складками укрывающим стенную нишу. Мелодичный перезвон колокольчиков разнесся по дому.

– Вот и гости пожаловали, – возвестила Шароклякина. – Встречайте.

Сыскарка юркнула за гардину до того, как двери залы настежь распахнулись, и замерла в нише, прижимая к груди Бубусика.

– Молодец, – шепнула она в мохнатое ушко.

– Ав-р…

Обе горничные дробно сбежали на первый этаж, а Лариса Павловна продолжала беседу с Маняшей:

– Если навы сновидицу в свое распоряжение получат, беда будет. Серафима наша, конечно, сильна, но молода еще и неопытна, ежели запоры свои поломает, даже подумать страшно. Не перебивай! Если бы сейчас в столице хоть сколько-нибудь сильные чародеи обретались, в услугах ведьм нужды бы не было.

– Да что мы супротив навов можем?

– Поодиночке ничего, но, ежели ведьмин круг составить… Да и не против этой нечисти я тебя на битву призываю. Надо просто у Серафимы сонные силы забрать, те крохи, что имеются, вы же забирать горазды. Близко тебя к хозяйке никто не подпустит, поэтому круг надобен, чтоб ты издали смогла к ней дотянуться.

– Заранее это планировала? Сарматки ведьмами не случайно оказались?

Внизу снимали шубы и топали ногами пришедшие, поэтому Геле приходилось напрягать слух.

– Ведьмами случайно, а вот в столицу они нарочно приехали. Руянские твои сестры очень сновидицу обожают, вот и снарядили девиц сих для присмотра.

– Слабы девицы.

– Какие есть. Предполагаю, что тамошние сильные уже едва ходить через дряхлость свою могут.

– Ладно, – просто сказала Маняша. – Тем паче, что для круга… Ты скольких сюда призвала?

– Прибыли шестеро. – Лестница уже скрипела под шагами прибывших. – Девять ведьм составят круг, силы свои приумножат, на дело правое направят. У нас в обществе всякой твари по паре, и ведьмы сыскались.

Выглянув осторожно за гардину, Попович пересчитала поднимающихся по лестнице женщин. Кроме горничных их было всего трое. Все скрыли лица под плотными маскарадными масками, но по платью можно было заключить, что принадлежат они к разным сословиям. Рослая шатенка была явно купчихой, с излишним шиком наряженной, дамочка с глубоким декольте и шлейфом дешевых духов – певичкой либо актеркой, а сгорбленная старушка с седыми букольками блеснула ярким светом фамильных бриллиантов на пальцах.

Шароклякина тоже считать умела:

– Где остальные?

– Не смогли. – Старушка проковыляла к свободному креслу и опустилась в него со вздохом облегчения. – Эл… То есть кого-то муж не отпустил, кого-то родители, а последнюю праздничные возлияния подкосили.

Двери залы остались нараспашку, подойти к ним Геля не могла, поэтому подглядывания получались отрывочными.

– Шестерых не хватит? – вопросила Лариса Павловна.

– Семерых, – ответила Маняша. – Не хватит. Три да три, да три, девятая отпирает, девятая запирает…

Она подошла к каждой из ведьм, их рассматривая.

– Зря собрались, значит. Ну что ж, сестрички, засим я, пожалуй, откланяюсь.

– Ты же самого интересного не знаешь, – сказала Шароклякина. – Думаешь, отчего сарматские девицы не Серафиму сторожат, а здесь обретаются? Твоей хозяйке на шею удавку накинули, чтоб огонь ее подавить.

Шаги остановились у двери.

– Мы тоже с удавками были, – всхлипнула девица Фюллиг. – Барышня с нас поганые вещи посрывала, велела здесь укрыться. Завсегда про нас думает.

Плач удвоился, девица Царт не отставала от подруги.

Нянька ругнулась.

– Так чего вы молчали? Отобрать? Серафима беззащитна там пред этими тварями! Ведьмы? Чародеи нам надобны! Где эти… как их там? Где Зорин?

– Иван Иванович с начальником на Руян отправились, тамошние навьи схроны потрошить, – грустно сообщила Шароклякина. – А третий великий чародей, басурманин Мамаев, по мои сведениям, в отеле «Лузитания» Новогодье встречать собирался.

– Это далеко? – деловито спросила Маняша. – Надо немедленно…

– Отель-то недалеко, – звонким голоском проговорила девица в маске, – только Эльдара Давидовича там уже нет. Он еще до фейерверков выбежал да в ночи сгинул. Мы с подружками еще удивлялись…

Дверь содрогнулась от удара, Мария Неелова засадила в нее кулаком. Геля прикоснулась к оберегу на шее, послав Мамаеву зов. Подвеска-буковка, вопреки обыкновению, не потеплела, будто на том конце чародейской ниточки никого не было. Что это значит, девушка знала, и это знание ее встревожило.

Маняша колотила в сворку:

– Руян! Да даже пусть остров, даже и через море! Сарматки-то связь с родной землей какую-то сохранили. Найдите мне еще двоих! Любых! Мужики, бабы, все едино, главное, чтоб душа была живая и чтоб размер поболее кошки. Я – ведьма! Я, Мария дочь Анисия, самая сильная ведьма в этом стылом городе, достану нам чародеев, пусть даже это будет последнее, что я в этой жизни совершу! Мы, ведьмы, только забирать горазды, заберем версты, что Мокошь-град от острова отделяют, и всех делов.

– Ав-р?

– Да, разбойник, – кивнула Евангелина Романовна, – только тебе придется сызнова стать сонным котом Гавром, потому что Бубусик размерами великой ведьме Маняше не подойдет.

Собачечка спрыгнул с ее рук, начав трансформацию в полете. Геля ждать ее окончания не стала, вошла в распахнутые двери, кивнула:

– Доброй ночи, дамы. Надворная советница Попович чародейского приказа к вашим услугам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю