Текст книги "Открытие Джи - Джи"
Автор книги: Татьяна Гнедина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Возвращение
Полевой офицер Джордж Томсон возвращался домой.
Отслужил свой срок и Френсис Астон.
Перестал разъезжать на военных катерах около подводных лодок Эрнст Резерфорд. Он снова занялся делами Манчестерской лаборатории.
Физики возвращались…. Но вернется ли прежняя физика?
После четырех лет войны начался новый подъем науки.
Джордж встречался с молодыми европейскими учеными и убедился, что произошли большие перемены. Даже не столько в самих открытиях, сколько в стиле научной работы. Исследования проходят будничнее. Пот явился деловой подход к науке.
Джордж Томсон стоит в толпе, окружающей ворота Тринити-колледжа, и ожидает начала торжественного спектакля – «введение в сан ректора Тринити-колледжа сэра Джозефа Джона Томсона».
Действие происходит 29 мая 1918 года. К запертым чугунным воротам через пустынную площадь идет человек в синей мантии и квадратной шапочке. Часы на башне бьют ровно двенадцать. Человек в мантии стучит в запертые ворота. Этот стук гулко отдается эхом по всему монастырскому двору.
Створки чугунных ворот приоткрываются, и появляется голова главного привратника.
– Кто вы такой? Что вам здесь нужно? – спрашивает он человека в мантии. Этот вопрос принято задавать будущему ректору в начале церемонии.
Человек в мантии протягивает главному привратнику королевский приказ об утверждении его в должности ректора Тринити-колледжа. Привратник берет бумагу и снова захлопывает ворота, а сэр Джозеф остается на улице.
– Подождет, – с удовольствием заметил зеленщик. Он изрядно постарел. И уже не веселится, как в начале войны, а устало стоит, прислонившись к стене своей оскудевшей лавчонки.
Высокий человек в макинтоше тотчас отодвинулся от него и стал рядом с Джорджем.
Все те же действующие лица: ведь это тот самый лорд, который маршировал вместе с Джорджем на плацу в начале войны, лорд, оставленный при министерстве иностранных дел. Он здесь, что весьма лестно для отца. Лорд поклонился Джорджу.
– Я слышал, вы получили боевую награду. Поздравляю. Надеюсь, приятно после фронта присутствовать при чествовании сэра Джозефа?
Джордж кивнул. Этот лорд из тех, кто выиграл войну, выполняя чрезвычайно полезную функцию: всегда быть на виду и сохранять выдержку в политических клубах и кабинетах министерства в трудные минуты. А также устраивать пикники и банкеты, посещать госпитали с благотворительной целью…
– Возвращается! – зашумела толпа.
Привратник широко отворил ворота, и появилась торжественная процессия всех членов колледжа во главе с вице-ректором, который, выступив вперед, протянул руку новому ректору и представил его остальным членам колледжа. Процессия потянулась к часовне: вице-ректор об руку с Томсоном впереди, а остальные в порядке старшинства за ними. Перед часовней был зачитан приказ об утверждении сэра Джозефа ректором, и он произнес ответную речь, в которой обещал соблюдать устав колледжа. Хор запел церковный гимн.
Спектакль кончился. Толпа расходилась.
Присвоенное Томсону звание было одним из самых почетных в британской науке. Он обладал теперь тремя высочайшими должностями: был директором Кавендишевской лаборатории, ректором Тринити-колледжа и председателем Королевского общества.
Ему уже шестьдесят два года.
В 1919 году Эрнст Резерфорд получил от Томсона письмо, в котором Джи-Джи его извещал, что слагает с себя обязанности директора Кавендишевской лаборатории и передает ему, Резерфорду, свою должность.
К тому времени могучая фигура Резерфорда заняла в науке место, с которым может сравниться, пожалуй, только само влияние его открытий на жизнь общества.
Он двенадцать лет возглавлял крупнейшую Манчестерскую лабораторию, где были сделаны величайшие открытия, связанные со строением атома.
Однако здесь нет места для рассказа о волнующих событиях зарождавшейся атомной физики. Великий ученый промелькнул перед нами лишь в самом начале своей научной деятельности, когда он начал вместе с Джи-Джи исследовать электрический разряд в газах. Он прикоснулся тогда к процессам ионизации атомов, при которых они теряют электроны, оставаясь химически неизменными. Но впоследствии он проник в материю еще глубже, чем Томсон, он заставил атомы «изменять свое лицо», превращаясь в другие химические элементы. И если сравнить это с ботаникой, столь любимой Джи-Джи, то превращения, открытые Томсоном, напоминают выращивание цветов только одной породы: ирисов различных оттенков, крокусов с измененными лепестками. А исследования, проведенные Резерфордом, позволяют превратить розу в ирис или крокус – в ромашку.
Быть может, следовало бы отбросить неуместные для такого серьезного случая шутки и перечислить все научные заслуги Резерфорда? Но великому ученому, приглашенному на должность директора Кавендишевской лаборатории, не требуется «характеристика-рекомендация». В том, 1919 году мощный, громогласный Резерфорд был полон сил и неутомимой энергии. На свое приглашение Джи-Джи получает ответное письмо:
«Сейвилл-клуб, 107, Пиккадилли. 7 марта 1919 года
Мой дорогой профессор!
…Решив стать кандидатом на Ваш пост, я раздумываю о том, что никакие преимущества этой должности не смогли бы послужить для меня компенсацией даже за маленький ущерб, какой мог бы быть нанесен нашей долгой, непрерывной дружбе…»
И Джи-Джи сохранил за собой две маленькие комнаты в Кавендишевской лаборатории, оставшись там со своим верным Эбенизером Эвереттом…
Джи-Джи наблюдает солнечное затмение
Однажды в лондонском клубе «Атенеум» к Томсону подошел Сандерсон, один из секретарей министерства иностранных дел. Сандерсон заявил, что министерство озабочено проникновением в Англию идей эйнштейновской теории относительности, которые, по мнению руководителей церкви, оказывают вредное влияние на умы верующих.
– Не могли бы вы помочь нам, сэр Джозеф?
– Признаться, я не вижу связи между теорией относительности и религией, – сказал Томсон. – Не могли бы вы, лорд Сандерсон, выразиться яснее?
Чиновник пожал плечами.
– К сожалению, обстоятельства вынуждают нас принимать меры. Архиепископ Дэвидсон сделал официальное заявление о том, что он, как глава англиканской церкви, обеспокоен рядом книг, в которых теория относительности связывается с представлением о вселенной.
«Ь– Я никогда не интересовался теорией относительности, – заметил Томсон. Сандерсон кивнул.
– Но теперь, сэр Джозеф, мы хотим, чтобы вы поинтересовались ею и просмотрели наш документ, который мы составили по поводу идей Эйнштейна.
– Я просмотрю ваш документ, – вздохнув, ответил Томсон. – Но, право, милейший, электрическое строение материи и материальное представление о вселенной следуют не только из теории относительности, но и из наших, английских уравнений Максвелла!
Сандерсон, теперь уже нехотя, вынул из портфеля документ и отдал его Томсону.
Меморандум Сандерсона и архиепископа остался у Джи-Джи навсегда. По поводу теории относительности его больше не тревожили.
Однако вскоре беспокойство охватило всю научную общественность. Приближалась весна 1919 года – года полного затмения Солнца. Его ожидали с особым нетерпением: ведь наблюдения должны были или доказать, или опровергнуть общую теорию относительности!
Суть дела в нескольких словах состояла в следующем. В соответствии с эйнштейновской теорией луч света, проходя около такой огромной массы, как Солнце, должен изогнуться, испытывая притяжение. Но в обычных условиях солнечное излучение своей яркостью затмевает любые световые лучи от других источников (звезд, например), которые проходят вблизи Солнца. Во время затмения, когда Солнце будет заслонено Луной, искривление луча от какой-либо звезды можно было бы заметить…
Группа английских астрономов прибыла в Африку для наблюдения солнечного затмения.
Королевское научное общество Англии в полном составе во главе с Томсоном в условленный час ожидало телеграммы о подтверждении или опровержении эйнштейновской гипотезы.
Томсон сохранял официальное спокойствие, скрывая свое волнение. Но ему, с юности мечтавшему убедиться во взаимопревращении любых форм энергии, страстно хотелось торжества дерзкой эйнштейновской теории. И хотя он заявлял о том, что «не интересовался» этой теорией, потому что считал себя в известной степени первооткрывателем этих идей, он помнил сейчас только о том, что впервые в истории науки может подтвердиться тождество между светом и массой…
Члены Королевского общества невозмутимо сидели в своих креслах. В высоком узком коридоре молча курили свои трубки хладнокровные англичане. Старые ученые соблюдали вековую традицию: в зале Королевского общества не курят. И ожидали нарушения всех традиций: масса должна была притянуть к себе луч света. И втайне надеялись на невозможность этого.
Но вот на кафедру, держа в руках телеграмму, вышел Джи-Джи. Он прочел известие от экспедиции.
Английские астрономы, наблюдавшие солнечное затмение, подтвердили истинность общей теории относительности Эйнштейна: световой луч, проходящий вблизи Солнца, испытал притяжение этой гигантской массы и… изогнулся!
Глубокая тишина была нарушена громом рукоплесканий и возгласов. Хранители традиций ликовали по поводу нарушения еще одной традиции природы!
Газеты вышли с фотографией изогнутого светового луча. Люди, не знавшие, что такое теория относительности, ринулись в библиотеки.
Председатель Королевского общества Великобритании Джозеф Джон Томсон послал поздравление Альберту Эйнштейну.
Странное открытие Джорджа Томсона
Вслед за теорией относительности в физике стали происходить странные события.
Еще до войны были проделаны опыты немецкого физика Лауэ, которые показали, что рентгеновые лучи представляют собой не частицы, как полагал Брэгг-старший, а электромагнитные волны, как считал приятель Джорджа – Брэгг-младший. Опыты Лауэ состояли в том, что на кристаллы различных веществ направляли пучок рентгеновых лучей и наблюдали на экране их распределение. Картина, полученная на экране, имела вид концентрических черных колец.
А дальше Джордж Томсон сделал то же самое с пучком электронов: он направил их на кристалл коллодия. Полученная им на экране картина не отличалась от дифракции рентгеновых лучей и свидетельствовала о странном, но, увы, бесспорном факте: электроны вели себя не как частицы, а как волны.
Таким образом, сделано было открытие весьма просто. И Джордж заметил при этом, что ему кажется странным: почему никто до него не догадался проделать этот опыт? Однако при всей будничности выполненного им исследования, странность его заключалась совсем не в том, что раньше никто не догадался его осуществить. Странность состояла в том, что те самые «корпускулы», которые открыл его отец, оказались не частицами – а волнами.
Как же расценил это событие сам Томсон-старший?
Конечно, он гордился успехами сына, получившего Нобелевскую премию за свое открытие. Джордж Томсон умел ясно видеть логическую цепь развития научных событий, знал, где главное звено в данный момент: как точно наметил он направление своего решающего эксперимента, доказавшего существование электронных волн! Открытия Томсонов – отца и сына – обогатили физику величайшими знаниями и глубокими противоречиями. В самом деле, можно ли сочетать в одном явлении и Ньютонову классическую физику с ее четким представлением о массе и размере частицы, и волновую механику, утверждающую, что тело не находится в определенной точке, а «размазано» в пространстве? Как понять совместимость этих исключающих друг друга взглядов на природу? В этой книге нет места для уравнений квантовой механики. Да и не нужно излагать здесь то, что можно прочесть в превосходных научных трудах, посвященных этим проблемам. Французский физик де Бройль опубликовал уравнение, в котором доказывалось, что электрон является одновременно и частицей и волной. А длину волны электрона можно даже подсчитать.
Это было настоящим бедствием для классической физики и подрывало ее основной фундамент: смазывалось различие между частицей и распространяющейся в пространстве волной. Идеи де Бройля вели к новой волновой механике Шреденгера, к квантовой механике Гейзенберга. Это все предстояло пережить поколению Джорджа Томсона, но, увы, не Джи-Джи, который хотя и продолжал здравствовать в своих двух комнатах Кавендишевской лаборатории, но волновую механику не принимал.
Что же происходило в жизни Джи-Джи после того, как он перестал допускать в нее новые физические идеи?
Великая провинция
Продолжая работать вместе с верным Эвереттом в двух комнатах на первом этаже Кавендишевской лаборатории, которые были оставлены в его распоряжение, он вел дальнейшие исследования физики газового разряда.
Зрелость большого ученого отличается благородной скромностью проводимых исследований. Часто поверхностные критики ищут в позднем периоде научного творчества новые бурные свершения и не находят их. «Старость», – говорят строгие критики, оглядываясь на события давно минувших дней. И ошибаются: зрелость отличается от старости тем, что опытный мастер умеет трезво оценивать происходящие научные события, он спокойно дает будничное название своей очередной статье, не желая создавать шумиху из-за «волнующего открытия». Он предоставляет эту возможность молодому исследователю, который неизбежно «переболеет» великим открытием так же, как ребенок болеет корью. Именно таким способом Томсон опубликовал двести научных статей.
У него было очень много друзей. Он увлекался новыми знакомствами, путешествиями, зрелищами.
В 1937 году он снова побывал в Америке. Ему семьдесят лет, но жизнь привлекает его своей новизной, яркими красками, неожиданными впечатлениями. Ему нравится путешествовать на первоклассном лайнере, переделанном из бывшего германского военного корабля, и он с любопытством осматривает оставшиеся на нем следы от боевых действий. С восторгом пользуется радиоаппаратурой, установленной на лайнере, и следит за передачей о футбольном матче между Кембриджем и Оксфордом. У самых берегов Америки выясняется, что выигрывает Кембридж. И Джи-Джи ликует.
Вместе со своей дочерью Джоан он едет в Филадельфию, куда его пригласили прочесть курс лекций. Но в этот свой приезд он не ограничивается посещением университетов, он бывает в театрах, на спортивных стадионах. Его увлекает новая форма эстрадных выступлений для широкой публики. На нью-йоркских стадионах выступает модный политический куплетист: он бывший ковбой и, щелкая лассо, выкрикивает остроумные песенки, высмеивающие последние политические события. Во втором отделении он же показывает отчаянные трюки на лошадях. Зал рукоплещет. Джи-Джи азартно аплодирует у каната, ограждающего эстраду. Ковбой посылает особое приветствие знаменитому ученому, прибывшему в Америку. Наука входит в моду.
Между тем Томсон чувствует себя отлично в шумном американском городе, и даже небоскребы ему нравятся. Впрочем, добавляет он при этом, больше всего ему нравится в них то, что они далеко от Англии…
Он осматривает первые электронные предприятия и на этот раз не отказывается от контактов с деловыми людьми. Но однажды вечером, перед самым отъездом, вернувшись в свой отель в Филадельфии, он нашел визитную карточку неизвестного человека. Через десять минут является он сам. Это скромный инженер, бедно одетый и взволнованный предстоящей встречей с великим ученым.
– Я счастлив, что имею честь видеть вас именно в этой комнате, – говорит он.
– Почему именно здесь? – спрашивает Томсон.
– Как, разве вы до сих пор не знали? Ведь висит мемориальная доска! Именно сюда, в этот когда-то безвестный отель, явился без цента в кармане бедный изобретатель, чтобы проделать свои опыты в пустом и нетопленном номере! Ведь это был Франклин.
Джи-Джи краснеет. Ему стыдно, что в том самом номере гостиницы, где в одиночестве делал свои открытия бедняк, одаривший науку бесценными открытиями, живет теперь он, преуспевающий ученый… Но к Джи-Джи снова возвращается острое зрение хладнокровного исследователя. На мгновение он четко увидел себя и прошедшую перед ним «забытую» физику.
– Благодарю, вас, – говорит он спокойно. – Я никогда не забуду это напоминание.
Он не тяготился своим возрастом, и озорство манчестерского мальчишки не покинуло его и тогда, когда в одной из газет появилась забавная заметка, написанная неким ядовитым старцем (может быть, все тем же Даблом).
«…Я не вижу особенной пользы в чтении многих книг, – писал этот ровесник и соученик Томсона. – Вместе со мной в школе учился некто Джо Томсон – мальчик, получавший ежегодные награды за заучивание отрывков из разных книг. Но кто же сегодня слышит что-нибудь об этом Джо Томсоне?»
На банкете, посвященном очередной годовщине открытия электрона, эта заметка из манчестерской газеты была неожиданно прочитана перед собравшимися. После этого председатель попросил сэра Джозефа Джона Томсона сказать несколько слов.
Восьмидесятилетний Томсон весело вскочил и воскликнул:
– Я желаю вам и сегодня не слышать более ничего об этом Джо Томсоне!
…А в Англии, казалось, ничего не изменилось, хотя в то же время изменилось многое.
Летом в загородном доме Джи-Джи летали черные пчелы, и его дочь Джоан называла их «фашистками». Она утверждала, что их привезли из Италии, где водятся чернорубашечники. Черные рубашки – и никаких лишних мыслей. Очень агрессивны.
Из Германии приходят известия о новой травле Эйнштейна. Против него опять выступил старый знакомец Филип Ленард и требует изгнания из страны как ученого, «не соответствующего идеалам чисто немецкой науки». Заодно Ленард осыпает бранью и англичан, осмелившихся экспериментально подтвердить теорию относительности.
«Некоторым может показаться странным, – злобно пишет Ленард, – что германская наука руководствуется суждениями Англии. То обстоятельство, что наблюдателями солнечного затмения оказались именно англичане, не имеет никакого значения для оценки результатов наблюдения… Нам прежде всего надо иметь свою, настоящую немецкую прессу…»
– А, так он не доверяет английским журналам, – произносит Томсон. – Тридцать лет тому назад Филип Ленард не доверял немецким журналам, когда Вильгельм Рентген сделал свое открытие. Печально, если в Германии теперь получают право голоса такие люди, как он.
Приближаются страшные годы. Нацисты, используя обслуживающих их ученых, выносят Эйнштейну обвинение в антинемецкой деятельности.
Эйнштейн заочно приговорен к смертной казни.
В тихий Кембридж прибывают первые беженцы из гитлеровской Германии.
Среди них много коллег, сотрудничавших в Кавен-дише. Беженцы растеряны. Они лишились родины, крова, лабораторий, кафедр, покоя. Они нуждались в дружеской поддержке, в признании, в работе, в деньгах. Джи-Джи всячески старался помочь несчастным, пострадавшим от расовой политики Гитлера. Он щедро раздавал свои накопленные сбережения. По свидетельству сына Рэлея, «он ссужал по сто фунтов направо и налево». Делал он это легко, тактично, незаметно, ибо сам познал многолетние материальные трудности: профессорское жалованье в Кембридже было невелико, и ему очень долго приходилось подрабатывать не только преподавательской деятельностью, но и частными уроками.
Бедствия Джи-Джи принимал спокойно и делал все, что было в силах, чтобы помочь пострадавшим. Томсон глубоко презирал фашизм, как и всякое насилие над наукой. И особенно уважал Резерфорда за его благородную и отважную деятельность в защиту ученых, пострадавших от гитлеризма.
В 1936 году Томсона постигла невозвратимая утрата: он потерял Эбенизера Эверетта и, по-стариковски сгорбясь, горько плакал над могилой верного друга.
В 1937 году мир потерял Резерфорда. И Томсон шел за гробом того, кому передал свой Кавендиш…
Между тем черные мундиры появились не только в Италии, но и в Германии. Фашистское чудовище протягивало щупальца к другим странам Европы. Английские политики были в смятении – они не ожидали столь быстрого нарастания его агрессивности. В Англии делались попытки проводить осторожную политику невмешательства.
Томсон также надеялся на уклончивую политику Невиля Чемберлена. Этот политический деятель бывал в загородном домике стареющего ученого и, сидя в его саду, где расцветали ранние лиловые крокусы, выкуривал трубку, наслаждаясь несгибаемыми британскими традициями этой великой научной провинции. Навещать прославленного кембриджского ученого было приятным долгом и в то же время уютным времяпрепровождением. Казалось, можно было твердо укорениться в намерении защищать свою «добрую старую Англию» любой ценой… В беседах с Томсоном можно было поговорить о кембриджских чудачествах, вспомнить историю зонтика, который сначала нельзя было носить в академическом облачении, потом полагалось нести перед собой – острием книзу – и, наконец, пользоваться как тростью, постукивая им по тротуару.
Но пришел день, когда Невиль Чемберлен отправился со своим респектабельным зонтом на самое худшее преступление, какое было совершено британской внешней политикой. Он отправился в Мюнхен, чтобы договориться с Гитлером о разделе Чехословакии.
Это было 30 сентября 1938 года. Невиль Чемберлен стоял под зонтом, спасаясь от дождя, и пожимал протянутую руку Гитлера.
Так он и вошел в историю как человек, пытавшийся спрятаться под зонтом от потоков крови, которыми фашизм залил Европу.
Третьего сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу, и даже самым неискушенным в политике людям стало ясно, какую роковую роль сыграла политика Невиля Чемберлена, пытавшегося задобрить коричневое чудовище.
В тот же день, 3 сентября 1939 года, Англия вынуждена была объявить себя в состоянии войны с Германией. Это стало началом новых страшных событий для английского народа, испытавшего в 1914 году первую бомбардировку мирных жителей с «цеппелина», а теперь подвергшегося массовым налетам немецких самолетов.
Джи-Джи не дожил до этих страшных дней. Он не видел разрушенных соборов, уничтоженных лондонских кварталов-До глубокой старости он продолжал работать в своей лаборатории, возделывать свой сад, любить своих друзей и радоваться их успехам.
Но жизнь может кончиться только смертью.
Он скончался 30 августа 1940 года и похоронен в Вестминстерском аббатстве, вблизи праха Ньютона и Резерфорда.
