Текст книги "Книга 3. Без названия"

Автор книги: Татьяна Денисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Артем держал там, где просила Маша, подавал, что ей требовалось, и улыбался, потому что у него имелась возможность рассмотреть девушку вблизи и в подробностях. Ему нравилось увиденное, оттого и улыбался. В какой-то момент почувствовал на себе взгляд (Антон с кровати замечательно видел маму, но еще лучше отчима), но не прервал своего занятия: с какой стати. Он не делает ничего дурного – держит, нет, передает ножницы. Вот! Маша в очередной раз закусила нижнюю губу и наклонилась к поделке. Волосок в очередной раз упал на поделку. Артем заправил его за ушко: у нее руки заняты, а он здесь как раз, чтобы помогать. Спасибо! Вот, еще и спасибо получил! Какой молодец!

На следующий день Артем как обычно после обеда сидел у себя. Дети в это время делали уроки, поэтому он им не мешал, а они ему. У Маши не было привычки делать уроки с детьми: проверить, помочь в чем-то – другое дело, но без фанатизма. Артему такая тактика более чем понравилась: пусть приучаются к самостоятельности, заодно слушают на уроках, что и как выполнять, чтобы потом родителей не заставлять мозговыносительством заниматься. Мальчишки смышленые, даже Вовка (одна беда – егоза, за что систематически переписывал домашнее задание). Когда постучали в дверь, Артем сказал: «Да» и продолжил свое занятие. Антон сел рядом со столом на табурет.

– Что делаешь? – спросил мальчик.

– Лезвие для ножа.

Артем рассматривал под лампой заготовку для ножа. На столе лежало несколько деревянных заготовок.

– А это для чего? – снова спросил Антон.

– А это будущая рукоятка. Ну-ка, попробуй, какая больше понравится.

Антон по очереди подержал все пять деревяшек. Дерево разное, это он понял. Какое-то оказалось тяжелее, несмотря на то, что по размеру были одинаковыми.

– А нож будет большим?

– Нет, средним.

Артем подал мальчику заготовку. Антон взял ее осторожно, будто острый нож, подержал на ладони, потом по очереди приложил деревяшки, взвешивая на руке.

– Может, эта? – спросил он.

– Может.

Артем забрал и заготовку, и брусок: молодец.

– Ты по делу или посидеть? – взрослый не стал юлить, знал, что придет, потому что старший.

– Я хотел кое о чем спросить. Можно?

Артем, отложив все в сторону, повернулся к Антону:

– О маме?

– Да.

– Спрашивай.

– Вчера… – Антон откашлялся, чтобы не хрипеть, – ты так смотрел на маму, – и замолчал.

– Вчера я смотрел на маму – это констатация факта. Ты собирался задавать вопрос. Задавай. – Артем понимал, что силы не равны, что перед ним всего лишь ребенок, но для того, чтобы выжить, надо отвечать за слова и поступки.

– Почему ты так смотрел?

– Вот. Теперь я услышал конкретный вопрос. Ответ: потому что мне нравится твоя – ваша – мама, – после паузы Артем добавил, – я не против поухаживать за ней, да не знаю, с чего начать. Элементарного о ней не знаю: какие фильмы и музыка ей нравятся, какие цветы любит, любимый цвет, о чем мечтает. Она все время занята, редко бывает отвлечена интересным занятием, не считая вчерашнего случая.

– Она хорошая, и добрая… – Антон опустил глаза и замолчал.

– Антон, – Артем нахмурился, – в чем дело?

Мальчик помотал головой: ни в чем.

– Ну-ка, выкладывай, – приказал Артем.

– Мама очень хорошая, только из-за своей доброты… из-за нас… не смогла устроиться в жизни.

Артем не стал уточнять, но ждал продолжения. Антон набрался храбрости и сказал:

– Я знаю.

– О чем?

Мальчик поднял глаза:

– О том, что все мы усыновленные, а не родные.

О как! Так! И как реагировать на такое признание?! Артем потянулся за трубкой, долго выбивал ее – и так чистая – долго набивал табаком, долго раскуривал. Наконец, спросил:

– Давно?

– Полтора года.

– Откуда?

– От бабушки.

– А мальчишки?

– Вовка точно нет, Димка – не знаю. Я не спрашивал.

Артем докурил трубку, выбил пепел.

– Жизнь, порой, закручивает в такой переплет… У тебя нет родителей – у меня были дети – два сына, а сидим мы с тобой тут и сейчас: ты – мой сын, я – твой отец. Вот так!.. А мама у тебя замечательная…

– Да чтоб тебе!

Разговор прервался самым необычным способом. Артем с Антоном переглянулись и направились в коридор, посреди которого Маша ругалась со стиральной машинкой, потому что «Малютка» отказывалась стирать белье. С точки зрения техники, за продолжительные годы неимоверно тяжелого труда она заслужила выхода на пенсию и по выслуге, и по старости, и по износу, и отдыха, а лучше – забвения где-нибудь в сараюшке.

– Ну, как это понимать? Выплескивает воду и все.

С этими слова Маша в сердцах бросила половую тряпку на пол. Она вытирала его перед этим дважды. Первый раз подумала, что воды плеснула больше, чем обычно. Второй раз – может, заложила белья на такое количество воды много, но теперь-то что? Артем посмотрел на кучу грязного белья – вот незадача: Маше два дня с восьми до восьми.

– Маша, я, конечно, посмотрю старушку, но не ожидай чуда. Давай сделаем так. Завтра отвезу тебя на работу, куплю новую машинку и все выстираю. Хорошо?

– Нет. – Маша резко разогнулась, чтобы отжать тряпку в ведро, заодно дунуть на волосы – чего выбились. – А ты чего на мокром? – она только увидела, что Вовка стоит как раз в луже.

Артем под мышки поднял младшего: с носков капало. Самому бы не утонуть – переступил на сухие половицы.

– Замечательно, еще и в погреб натекло! – Маша быстро собирала воду, но все услышали, как капает вода с половиц в подвал: полы так себе.

– Антон, помоги, – Артем показал на ноги Вовки – снимай носки. – Теперь…

Потом общими усилиями остановлен, машинка оставлена в покое (Артем разобрал ее, но собирать не стал – чинить там нечего, один износ в прямом смысле, странно, что она вообще работала). Теперь Артем переставлял банки в подвале – ерунда, а вот картошка – плохо. Наверху Маша стирала вручную. На предложение Артема оставить до завтра так зыркнула, что он молча отправился в подвал. Спустился Антон с газетами: мама сказала застелить картошку, газеты частично впитают влагу, а завтра их собрать. Хорошо.

– Ты не передумал? – спросил Антон перед тем как покинуть подвал.

Артем понял: ухаживать, почесал бороду, улыбнулся – нет, сынок.

Чертова машинка! А все Антонина Ивановна! Ей богу, это все она! Ведь до разговора с ней машинка работала исправно, ну, иногда, кулачком по мотору стукнешь – и работает себе. Маша встала, как, впрочем, и легла, накануне, в отвратительном настроении. Ехала молча. Артем не стал спрашивать ее разрешения отвезти на работу, попутно купить стиральную машинку, просто завел машину и открыл дверь, когда девушка вышла из дома. Что он подумает? Ну, Антонина Ивановна!

А все потому, что в последнее свое дежурство Маша попала со старой санитаркой Антониной Ивановной, дремучей пенсионеркой, но работающей – жить-то хочется, а на минималку никак! Антонина Ивановна была словоохотливой старушкой, Маша ей нравилась, поэтому считала своим долгом иногда учить уму-разуму девушку.

– Ох, Машка, простая ты душа! – говорила она в тот вечер. – Да будь ты немного поумнее, похитрее. Жизнь-то неизвестно какая впереди ждет. Подвернулся мужик – хорошо, но ты, раз мужик-то в доме, поимей с него чего-нибудь. Знаешь, так лаской, все лаской, вроде играючи, а сама на черный день хоть тысчонку, а то поболе. В другой раз, чего из одежонки. В следующий, чего из техники: холодильник, телевизор, машинку стиральную… Оно, глядишь, не с голым задом останешься… Они, Маша, мужики-то все одинаковы. Как им баба приестся, так другую подавай. Ты девка красивая, мозговитая – одна беда – дурочка. Сколько баб глупее тебя тобой помыкают? А все почему? Они с образованием. Да ты лучше их всех вместе взятых знаешь, как дитя отходить, по виду диагноз поставишь, но в карточку пишут другие, а ты вон… Эх, так и с мужиками. Ночью-то поласковей будь. Понятно, устаешь, понятно, дети – дом маленький – при них не разбежишься, ну, придумай, когда да где…

Маша, как и в тот раз, снова густо покраснела. Не сказала она Антонине Ивановне, что у них фиктивный брак – никому не сказала, даже Владимиру Ивановичу. Артем заметил пунцовые щеки Маши – скорее всего, кто-то что-то на работе… Спросить, все ли в порядке и получить положительный ответ. Артем ударил по тормозам, Маша ойкнула, подалась вперед.

– Давай-ка выясним один момент. Что бы кто бы тебе не сказал, не посоветовал, не предложил, не… одним словом, я… никуда не денусь. Это, во-первых. Я отвечаю за тебя. Это, во-вторых. Я отвечаю за детей. Это, в-третьих. Уяснила?

– Отвечаешь перед кем?

– Перед своими погибшими женой и детьми.

Помолчав Маша, ответила:

– Уяснила.

– Отлично! Впрочем, румяные щечки тебе к лицу…

Вовка все еще рассматривал, чего бы вкусненького ему съесть. Насытившийся животик, впрочем, протестовал, он уже ничего не хотел, разве что полежать. Антон с Димкой весело посматривали на младшего брата, но молчали. Мама убирала лишнюю посуду – на праздничном столе по-прежнему много разных вкусностей. Артем жонглировал мандаринами – у него классно получалось. По телевизору шел концерт, новогодний огонек, но никто не прислушивался: скорее, для фона.

Маша сегодня выглядела нарядной, веселой и… красивой, потому что глаза улыбались. Артем тоже ничего: рубашку нормальную надел и брюки, а не как обычно: свитер, жилетку и защитные штаны, заправленные в шерстяные носки, бороду подстриг – помолодел. Маша в очередной раз осмотрела стол: все ли на месте – до полуночи есть немного времени. Артем, жонглируя, по очереди раздал детям мандарины: будет, чем заняться. Отлично – то, что надо: приличная песня. Артем повернулся к Маше – грешно не потанцевать под такую музыку. Она с удовольствием. Мальчики поначалу посматривали на родителей вполглаза, но интерес пересилил – повернулись. Артем, оказывается, отлично танцует. А! На последних аккордах мужчина привлек к себе девушку и без зазрения совести поцеловал. Музыка смолкла, а поцелуй все длился. О-о-о! Мальчишки онемели, Вовка вовсе сидел с открытым ртом. Нет, они, разумеется, видели в кино, как целуются, но чтобы мама с папой вот так рядом… Артем отпустил Машу: щечки порозовели, но не более того, осмотрел парней: какие-то проблемы? Нет? Отлично.

– Артем, – Маша пальцем вытерла остатки помады на его губах и бороде.

Мужчина облизал губы и снова улыбнулся: замечательно.

До Нового года всего ничего. Антон, чего застыл? Шампанское открывай. Мальчик взялся за бутылку – никогда прежде не открывал. Пора учиться. Взрослые выпили шампанское с градусами, дети – без. Каждый под бой курантов загадал желание: пусть исполнится. Вот! Очередной Новый год! Ура! Вовка кричал громче всех. Теперь время фейерверков! Все на улицу! За окнами вовсю слышалась пальба. Гурьбой высыпали из дома. Хлопки раздавались со всех сторон: неужели бабульки стали настолько продвинутыми? Артем из гарнизона привез настоящий салют – специально ездил, чтобы порадовать детей и… удивить Машу. Получилось: и радости, и удивления было много. Ну, слава Богу, а то она в последнее время стала какая-то… непонятная.

Артем снова вспомнил их перебранку некоторое время тому назад. Впрочем, «перебранка» – сильно сказано – «перемолвка». Маша с утра свернула высохшее белье и теперь штопала, что требовало починки. Артем по привычке забрал свою стопку и отнес к себе, но, раскладывая вещи, не нашел футболки. Он взрослый дядя – сам зашьет, если потребуется. С этими мыслями отправился к Маше. Она сидела спиной к двери и не видела, как он вошел, вообще не ожидала, что он придет – в это время обычно он занимался своими делами – какими именно – Маша не спрашивала. Поэтому девушка с чистой совестью зашивала свое нижнее белье.

– Гм, – раздалось над ее головой, когда она отгрызала нитку от узелка на трусиках – дырочка ликвидирована.

Маша подняла голову и посмотрела вверх – нитка оторвалась.

– Можно узнать, где моя футболка? – Артем сделал вид, что не замечает шелковых кремовых трусиков в ее руке.

– Я ее пыталась зашить. Впрочем, одним швом больше – одним меньше – ей уже не страшно.

– Я сам в состоянии зашить дырку на любимой футболке.

– Ну, если любимая, то, конечно… – Маша нашла в стопе починенных вещей нужное и подала Артему.

– Да, любимая. Что плохого? У тебя ведь есть любимая вещь – полагаю, они, – Артем указал на трусики, спрятавшиеся в Машином кулачке.

Маша начала краснеть, но передумала: чего уж – все равно на веревке видел все ее белье, поэтому аккуратно свернула трусики и положила в общую стопу. Артем растерялся: не так, не с того… ох!

– Прости, не хотел…

А чего хотел? Артем почесал бороду.

– Спасибо, – и пошел к двери, но остановился. – Маша, я не знаю, как по-умному сказать, но… если что надо… – и ушел.

По-умному? Маша снова вспомнила слова Антонины Ивановны. Содержанкой не будет. Деньги, что дает Артем, не тратит – так и лежат в столе – он знает… У него, видно, тоже не густо: двое брюк с рубашками – форма, два свитера, три футболки, пара трусов да носков, жилетка… Не в этом дело…

Вернулись в дом. Вовка еще в коридоре спросил, сейчас уже первое января? Класс! Это значит, что можно подарки открывать: мама сказала ждать первого января. Вовка во все глаза смотрел на маму. Он сегодня весь день от елочки не отходил, потому что под ней пакеты с подарками. Нет, в Деда Мороза он не верил – взрослый уже. Он понимал, что подарки от мамы, от папы, от братьев – простые, своими руками (по секрету, он тоже всем подарки сделал), но это ПОДАРКИ от самых близких людей. Артем переглянулся с Машей: да, уже первое января – время искать под елочкой пакет или сверток со своим именем. Вовку тут же сдуло торнадо. Елочке пришлось отпрянуть от натиска богатыря Владимира, хорошо, что на ней только небьющиеся игрушки, сделанные своими руками в прошлых и, в основном, в этом году (Артем отлично вырезал игрушки из дерева).

Мальчик достал все четыре свертка со своим именем. В маленькой коробочке леска, грузила и перо (Антон запомнил, что Вовка хотел научиться ловить рыбу), в красивой упаковочной бумаге рисунок Димки в рамочке – портрет Вовки карандашом (классно рисует брат), в пакете с Дедом Морозом – свитер и шапка от мамы – класс, в последнем – подарок от папы. Ух, ты! Это же сундучок для желаний! Он сказочный! Стоит загадать желание, только сильно-пресильно, написать его на листочке и опустить в сундучок – оно сбудется! Правда-правда! Так во всех книжках написано!

Вслед за Вовкой не удержались Антон с Митей. Антон получил от Вовки пластилинового розового слона, свой портрет в рамке от Мити, свитер и шарф от мамы и нож, заготовку которого когда-то выбирал сам, от Артема. Класс!

Митя получил от братьев настоящие краски и кисти, от мамы – свитер и носочки, а от Артема… он сначала глазам не поверил. Это, правда, настоящий мольберт? В ответ прочитал в глазах Артема: учись, сынок.

Взрослые тоже получили подарки от детей, а Артем – от Маши свитер с носками. Когда только успела, а главное – где? А вот Маша получила только три подарка – от детей. Вовка в недоумении посмотрел на папу: не понял! Артем огладил бороду, взглянул на Антона: помоги. Чем? Да, действительно, чем.

– Маша, я не стал класть свой подарок под елку… Он с продолжением, я бы так сказал… – Артем достал из кармана брюк коробочку и протянул Маше.

– О!

Маша начала краснеть, приложила руки к щекам, потом подумала, что она дуреха, там могут оказаться дешевые сережки или цепочка, а она выдумала невесть что, поэтому еще больше покраснела. Наконец, девушка просто закрыла глаза, так и стояла с прижатыми к щекам руками и закрытыми глазами. А ему что прикажете делать? Артем зажмурился и спросил:

– Ты выйдешь за меня замуж?

Тишина уселась за праздничный стол и не спеша рассматривала всех присутствующих. Вовка мысленно написал записку и опустил в ящик для желаний. Антон думал: мама, пожалуйста, открой глаза. Митя знал, что за подарок приготовил маме Артем, потому что помогал выбирать колечко (на прошлой неделе ездили с папой в гарнизон в больницу на осмотр, и не только на осмотр), теперь надо помочь. Он коснулся руки Артема – тот открыл глаза, руки мамы – она тоже открыла глаза. Артем открыл коробочку и, вставая на колено, протянул кольцо.

– Ты выйдешь за меня замуж? – снова повторил мужчина.

– Да.

Все вздохнули с облегчением. Артем надел кольцо на палец, встал и поцеловал Машу крепко, но не жадно.

– Ух, ты! Ура! – Вовка захлопал в ладоши.

Артем оторвался от Маши, взял на руки Вовку и поцеловал в голову, мальчишка тут же обнял его в ответ. Когда папа поставил его на ноги, Вовка обнял маму за пояс, так и застыл. Артем по очереди притянул к себе Антона, потом Митю, шепнув: «Спасибо, сынок».

Сейчас бы чего-нибудь крепенького! Артем погладил бороду: ох!

Ребята разошлись по комнатам, Маша убирала продукты в чулане: что в холодильник, что Борьке с Зинкой. Артем занес последние тарелки.

– Мыть буду завтра, – сказала Маша, складывая посуду в раковину.

– Ты хочешь сказать, сегодня, – уточнил Артем.

– Какой ты дотошный. Если следовать твоей дотошности, то я замужем, кстати, за тобой, так что твое предложение выйти…

– Маша, – Артем подошел ближе. – Ты понимаешь, что я хотел и хочу сказать. Мне это было необходимо, тебе тоже, и мальчишкам…

– Я испугалась, – призналась Маша.

– А я-то как… Машунь, чулан не лучшее место для признаний, но я… как увидел тебя на пороге, так и влюбился. Ты… какая-то домашняя, без выкрутасов дурацких – просто девчонка, которую я люблю… Не умею подбирать слова… прости…

– Ты подобрал… – Маша закусила губу.

– Что тебя волнует? – спросил Артем, видя ее растерянность.

– Ну, много чего… Пол холодный, к примеру… а…

– Иди-ка, Машенька, спать. Печку я сейчас растоплю, чтобы чуть свет не вставать.

– Хорошо… а… куда? – и снова закусила губу.

– Забыла, где диван находится? Проводить?

– Нет, диван найду сама, а…

Артем понял и, не давая возможности договорить, привлек к себе. Целовал долго, жадно, растрепал волосы, распахнул ворот платья: черт! хорошо!

– А теперь исчезни, – Артем оторвался от сладких женских прелестей.

Она исчезла, а он еще стоял, опершись о притолоку чулана. Нельзя так с девчонкой – она заслуживает большего, да и он тоже…

Часть 2

Глеб

Глава 1

Глеб прошел по пустому коридору, постучал в дверь с табличкой «доктор Вощева». На предложение войти открыл дверь, однако увидел, что за столом не доктор, а ребенок.

– Где доктор? – раздраженно спросил Глеб.

– Ушла на вызов, – ответил мальчик лет десяти.

Видно, сын. Он спокойно смотрел на взрослого человека: мама предупреждала, что военные должны завести лекарства.

– Вы привезли лекарства? Можете оставить их здесь – я не украду, – мальчик решил пошутить – напрасно.

– Если такой остряк, отправляйся за коробками, – Глеб хмуро посмотрел на шутника.

– Детям носить тяжести запрещено, – мальчишка нарывался на неприятности.

– Значит, носить коробки тебе нельзя, а хамить можно? – тон Глеба не предвещал ничего хорошего.

– Именно! – мальчик сложил руки, словно в школе на уроке, ожидая продолжения.

Глеб подошел вплотную к столу, навис коршуном над ребенком, но тот нисколько не испугался. Напротив, был готов, даже хотел, чтобы что-то произошло.

– Вероятно, я должен затрястись от страха и описаться? – спросил он.

Глеб впился в него глазами: отступать никто не собирался.

– Дядя решил поиграть в гляделки? – язвительно продолжал спрашивать мальчишка.

– Даня, я пришла, – в коридоре послышались шаги. Женщина торопливо распахнула дверь. – Здравствуйте, извините за опоздание.

Глеб оторвал взгляд от мальчика и нехотя обернулся. Раскрасневшаяся от быстрого шага, женщина стягивала с себя шарф, расстегивала пальто. Мужчина ничего не стал говорить, лишь наблюдал.

– Одну секунду, пожалуйста.

Доктор поставила медицинскую сумку на кушетку, туда же бросила шарф. Подойдя к столу, налила стакан воды – выпила одним залпом, шумно выдохнула.

– Все. Теперь можно идти, – она посмотрела на молчащего мужчину, – за медикаментами. Они, я полагаю, в машине.

Глеб молча вышел в коридор, не оборачиваясь, пошел к выходу. Открыв багажник машины, наклонился за коробкой.

– Давайте сложим на ступеньки. Я сношу позже – не стоит вас задерживать.

Женщина вслед за мужчиной вынимала коробку из багажника и направилась с ней к ступеням медпункта. Она не отставала от Глеба, не жаловалась на усталость, на тяжесть. Мужчина не стал вдаваться в подробности.

– Спасибо, – просто сказала она, когда все медикаменты оказались на ступеньках. – Скажите, будет совсем некрасиво, если я еще попрошу ваше командование о помощи?

– О чем именно? – спросил Глеб, захлопывая багажник.

– О пандусе, чтобы могла въехать инвалидная коляска, – женщина показала рукой в сторону ступенек.

– У вас много пациентов в инвалидных колясках? – спросил Глеб, нахмурившись.

– Нет.

Женщина не собиралась упрашивать. Глеб это понял.

– Хорошо. Пандус будет. Завтра.

– А сегодня нельзя?

Брови Глеба медленно, но верно поползли вверх: ну и наглость.

– Если найдем цемент.

Он, не прощаясь, обошел машину, чтобы сесть. Отъезжая, посмотрел в зеркало заднего вида: она снова принялась за коробки, чтобы теперь перенести их в помещение.

Через пару часов приехали солдаты делать пандус. Глеб был с ними. Он не стал говорить о просьбе доктора Бланки: эту проблему он может решить сам. Глеб не сразу заметил ее. Женщина старалась не мешать, однако внимательно наблюдала за работой строителей.

– Здравствуйте.

Солдаты по очереди поздоровались с ней.

– Здравствуйте, – ответила женщина.

Она по-прежнему не отрывала взгляда от того, как укладывали кирпичи на ступеньки, швеллеры по краям, чтобы цемент со временем не рушился.

– Мы делаем хорошо, – сказал Глеб, уязвленный, что работу его солдат контролирует дотошная бабенка.

– Я вижу, – она не взглянула на него, занятая своим делом: наблюдением.

Когда работа была закончена, доктор поблагодарила солдат, предложила войти вовнутрь, чтобы вымыть руки. На том и расстались.

На следующий день Бланки спросил, отвез ли Глеб медикаменты. Что за глупый вопрос? Разумеется, да. Как доктор? Глеб пожал плечами: его это должно волновать? Не мешало бы узнать, как она устроилась на новом месте. Администрация поселка предоставила жилье, но мало ли что. Почему бы Глебу не проведать ее? Он что, ей нянька? Бланки промолчал, что означало, Глеб знал по опыту, положительный ответ.

Медпункт оказался закрытым. Что прикажете делать? Домой ехать? Глеб хотел повернуть машину на полигон, но знал, что утром командующий спросит, ответить будет нечего. Вранья Бланки не переносил. Глеб спросил у вездесущих старушек, где живет новая доктор. Ему показали.

Мужчина оставил машину на обочине. Дом построили в конце лета, поэтому вокруг черная земля. Забора, разумеется, нет. Глеб прошел по дорожке, засыпанной щебнем, на котором после дождя виднелись отпечатки колес, скорее всего, от коляски. Половину ступенек занимал пандус, плохо высохший (последние несколько дней шел мелкий осенний дождь). Глеб звонил в дверь, разглядывая пандус: делал его не профессионал, скорее всего даже не мужчина. На звонок не отвечали. Глеб прошел к окну, заглянул в него: на диване сидел мальчишка с книгой в руках. Мужчина постучал в окно. Мальчик узнал его, но не сдвинулся с места. Глеб снова постучал:

– Открыть можешь?

Мальчишка понял вопрос, но отрицательно покачал головой.

– Что вы здесь делаете?

Глеб не слышал, как она подошла, поэтому резко обернулся, поскользнувшись на грязи под окном.

– Черт! – выругался он и на себя в том числе.

– Так что вы делаете возле моего дома? – женщина сердилась и была права.

– Приехал узнать, как устроились, – огрызнулся Глеб и добавил, – начальство послало.

– Хорошо.

– Что хорошо? – не понял Глеб.

– Устроились.

Она не собиралась вдаваться в детали. По ее взгляду Глеб понял, что доктор сомневается, во-первых, в его умственных способностях, во-вторых, он для нее всего лишь солдафон, в-третьих, он грязный солдафон, не умеющий и не желающий помогать женщинам без распоряжения сверху.

– Не смею вас задерживать, – она поднялась к двери, достала ключи.

– Почему сын не открыл дверь? – спросил Глеб, глядя на грязные берцы.

– А должен был?

Женщина уже открыла дверь и теперь ждала ухода непрошеного гостя. Глеб посмотрел ей в глаза и обжегся.

– Гордые!? – был ли это вопрос или восхищение, он сам не понял.

– Да.

Ответ оказался понятен простотой и отчетливостью. Она закрыла за собой дверь.

На следующий день Глеб приехал с утра. Он понял, почему мальчик отказался помочь ему в медпункте, понял, для кого понадобились пандусы. Но почему мальчик не смог открыть дверь?

Матери дома не было. Глеб открыл дверь своим ключом, вернее, отмычкой. По закону его за это и за решетку могут засадить, да ладно, чего уж там. Мужчина разулся в прихожей, загроможденной коробками: переехали, но не до разбору. Заглянул в комнату, где вчера сидел мальчик: он снова в той же позе, снова за книгой.

– Вам не говорили, что вламываться в чужую квартиру нехорошо? – мальчишка спрашивал, не отрывая головы от книги.

– Нет, – Глеб стоял в дверях, прислонясь к косяку.

– Чего надо?

– Мне ничего. Это вам нужна помощь.

– С чего вы взяли? – мальчишка оторвался, наконец, от книжки и посмотрел на мужчину.

– Я тоже с характером, так что проехали…

Мальчишка отложил книгу.

– Коляска там, в той комнате. Мы с мамой пытались починить.

Глеб посмотрел на закрытую комнату. Открыв дверь, увидел сломанную инвалидную коляску.

– Останешься здесь или будешь помогать? – спросил Глеб, не оборачиваясь.

– Я не смогу… добраться.

Мужчина обернулся и увидел, как ребенок опустил голову. Скулы выдались вперед, руки сжались в кулаки. Десятилетний парнишка показался ему перышком. Глеб осторожно усадил ребенка на пол, спросил:

– Надо что-нибудь?

– Нет, – мальчик придвинул руками свои непослушные ноги.

– Схожу за инструментами, – сказал Глеб.

Он никогда не ремонтировал инвалидные коляски, не знал, сможет ли починить эту, но должен попробовать. Глеб нашел причину поломки, теперь подбирал подходящий болт. Мальчик ни о чем не спрашивал, лишь внимательно наблюдал за работой взрослого, как его мать несколько дней тому назад наблюдала за работой солдат, чтобы затем самой сделать пандус для сына. Глеб закрутил последний болт: вроде бы все.

– Попробуем? – он посмотрел на ребенка.

– Да, – ответил тот.

Глеб посадил мальчика в коляску. Тот проехал по комнате.

– Спасибо.

Глеб собирал инструмент и сделал вид, что не расслышал.

– Руки можете помыть в ванной. Это тут. Меня, кстати, Данилой зовут.

– А меня Глебом.

Мужчина встал и посмотрел в глаза ребенку, слишком глубокие и умные, совсем не детские. Опомнившись, Глеб прошел в ванную. Журчала вода, но он не спешил. Зеркало, прислоненное к стене, говорило о том, что и здесь не помешала бы мужская помощь: две зубные щетки в стакане тому подтверждение.

Так завязалась дружба между мужчиной и мальчиком. Глеб теперь каждый день приезжал к Даниле, который ждал его. С его матерью мужчина поначалу не встречался, однако, как любую мать, Юлю интересовало, что делал ее сын, тем более, больной. Данила вскользь упоминал, что приезжал Глеб, он не звал его дядей, считая, что теперь они настоящие друзья. Почему же в таком случае друг сына все время уезжает до ее возвращения? Ответа на это вопрос Данила не знал: может, случайно? Интересная случайность…

– Я не педофил.

Глеб стоял в дверях кухни. Сегодня он дождался возвращения Юли. Днем Данила передал вопрос матери. Она только что пришла с работы, заметила машину на обочине, берцы в прихожей, куртку на вешалке.

– Это радует, – Юля доставала из пакета продукты и убирала их в холодильник.

– Что плохого в том, что мы подружились с Данилой? – Глеб не собирался отступать.

– Ничего.

– Но? – Глеб почувствовал в интонации женщины недоговоренность.

– Ответьте на вопрос, большой взрослый мужчина, что мне делать с Даней после того, как вам надоест играть с ним? Что мне сказать сыну? – безжалостные глаза впились в Глеба: увернуться не получится. – Интересное занятие, а главное, необычное, не набившее оскомину: дружба с инвалидом.

Глаза Глеба превратились в щели. Он прохрипел:

– Вы думаете, дамочка, что нельзя дружить с мальчиком только потому, что он инвалид? Да ты глупая курица, не видящая ничего вокруг себя.

– Это ты глупый чурбан, солдафон, которому надоело маршировать по плацу и убивать людей…

Больше они не ругались, впрочем, они вообще мало разговаривали, как и виделись. Юля не пустила бы мужчину и на порог, но Данила ждал его. Мальчику не хватало мужского общения, ох, как не хватало. В школу он не ходил, обучался дистанционно, поэтому общение со сверстниками свелось до минимума, то есть до нуля. Сама Юля вынуждена работать, хотя каждую свободную минуту уделяла сыну, забывая об усталости.

Глеб вел себя чрезвычайно корректно, что было необычно, по мнению Юли, для солдафона. Для него Данила сразу стал сыном. Сначала мужчина спрашивал о занятиях, порой помогал с математикой, с которой у мальчика бывали проблемы. Затем они решали, чем заняться. В последнее время шахматы отошли на второй план из-за моделей. Уже два танка красовались на полке. Сегодня они мастерили третий. Работа весьма кропотливая: надо разобраться в чертежах, аккуратно вырезать все детали, согнуть, склеить. Засиделись допоздна. В дверь постучала мама.

– Можно?

Они не услышали ни стука, ни вопроса. Оба сидели на полу, склонившись под лампой. Глеб вертел в руках микроскопическую деталь, а Данила что-то ему объяснял.

– Да нет же, говорю тебе, это вот…

– Данила, – мама стояла над сыном.

– Ой, мамуль, мы увлеклись. Понимаешь, тут осталось совсем немного, но никак не можем понять.

– Куда уж тут понять.

Глеб услышал в ее голосе издевку.

– Дайте нам пятнадцать минут.

Он посмотрел на часы: поздно. Юля молча вышла из комнаты. Она поставила чайник на плиту: вряд ли сегодня удастся уснуть, впрочем, как вчера, как предыдущую ночь. Женщина с каждым днем понимала все отчетливее: посторонний человек дает ее мальчику куда больше, чем она. Что она может предложить сыну? Безграничную любовь и заботу? Это важно, нужно, но что в будущем? Мальчику необходимо взрослеть, становиться мужчиной, уметь выполнять мужскую работу по дому. Кто научит? Глеб? Хорошо. Она готова смириться с его присутствием в доме. Каковы пределы ее готовности? Они безграничны ради сына, но есть и другой вариант. Что если Глеб по каким-то причинам (ведь неизвестно, чего ради он здесь находится) перестанет к ним приходить. Что тогда?

Юля услышала свист чайника и машинально схватилась за ручку, которая оказалась чрезвычайно горячей. Инстинктивно женщина выронила чайник, он ударился о плиту, перевернулся, и весь кипяток вылился на нее. Именно этот момент, как кипяток ошпаривает Юлю, увидел Глеб, выйдя из комнаты Данилы. Юля онемела от боли, сжав руки в кулаки, словно пыталась собрать остатки своих сил. Глеб очнулся первым. Ему потребовались доли секунд, чтобы оказаться рядом, чтобы отслонить халат, прилипший к ногам.