Текст книги "Книга 3. Без названия"

Автор книги: Татьяна Денисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Данила! – крикнул он.

Глеб расстегнул халат и осторожно снял его: рука, бок, нога на глазах покрывались яркими красными пятнами.

– Что? – Данила не понимал, что произошло.

– Возьми мой телефон. Найди Бланки, позвони.

Юля плохо помнила, что происходило потом. Очнулась она в палате с капельницей в руке. В горле першило, скорее всего, необычное действие препарата, но боли не чувствовала. Первая ее мысль – о сыне: где он, с кем.

Юля лежала в госпитале ЭСВ. Ожоги заживали. Со временем следы исчезнут, даже если нет – не велика важность. Но так рисковать собой больше нельзя – с кем останется Данила? Пока он с Глебом. Они навещали ее несколько раз. Глеб завозил мальчика к матери, сам тактично удалялся. Данила рассказывал о своих успехах, о том, что прочел, что смастерил. Он скучает, кушает хорошо, лекарство принимает, по утрам делает гимнастику. Глеб ночует у них, спит в зале. У них все прибрано. Цветы поливают. Долго не засиживаются.

Глеб приехал за ней один: Данила ждет дома. В дороге молчали, слушали негромкую музыку, в основном бардовскую. Странно, Юля думала, что он вообще музыку не слушает, а тут стихи со смыслом. Уехал сразу по приезде. Они остались с Данилой одни. Сын приготовил ужин: разогрел пиццу, сделал бутерброды. Почти сказка. Почти? Сказка?

На следующий день мужчина не приехал. Данила у себя в комнате читал книгу. На вопрос Юли, приедет ли дядя Глеб, ответил, что нет, у него дела, как и на следующий, и на следующий. Мужчина звонил мальчику, расспрашивал о чем-то, советовал, Юля слышала краем уха их разговор, но сам не показывался. Явился на пятый день. Лишь поздоровался, впрочем, сквозь зубы, когда она открыла дверь, снял куртку, обувь и прошел к Даниле: полный завал по математике под конец четверти.

Юля сидела в зале с включенным телевизором, который не смотрела, скорее он требовался для фона, пыталась прочесть несколько строк из первой попавшейся книги. За стеной, наконец, прекратились пререкания по поводу математики. Нельзя такому несдержанному человеку командовать людьми. Почему вообще Данила не сказал ей о проблеме с учебой – они разобрали бы как раньше.

– Мы можем поговорить или следует подождать, пока вы окончательно поправитесь? – спросил Глеб, стоя в дверях. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Я здорова, – Юля гордо вздернула голову вверх.

– Замечательно.

Глеб сел в кресло напротив Юли, попутно заметив название книги, лежащей на коленях женщины: «Грозовой перевал» Бронте.

– Просвещаетесь?

– Вы хотели поговорить, – перебила его Юля.

Она не любила разговоры ни о чем.

– Да. Пока вы отсутствовали, я много думал…

– Вы и думали?

Глеб сделал вид, что не заметил сарказма в ее вопросе, как и самого вопроса.

– У меня нет и не будет детей, а Даниле нужен отец. Мальчик растет, нуждается в мужчине. С этим вы вряд ли станете спорить. Может, рассмотрим предложение о том, что я стану отцом Даниле. Для вас, впрочем, я могу остаться в прежнем качестве: пустое место либо безмозглый солдафон, что больше по душе. Если не против, я хотел бы переехать к вам жить.

– Интересное предложение.

– Сразу не отвечайте. Подумайте, я не тороплю с ответом.

– Без посягательств? – уточнила Юля.

– Без.

– Но у вас есть определенные физиологические запросы?

– Для этого есть определенные места и… женщины.

Юля долго смотрела на Глеба – взгляда не отвел. Значит, не врал. Черт его знает, когда мужчина врет, а когда говорит правду. Глеб поднялся и направился к выходу. Сегодня он не уснет, впрочем, как вчера, как предыдущие ночи.

Наутро Бланки застал его в своем кабинете. Окурки высыпались из пепельницы, смятые пачки из-под сигарет валялись на столе.

– Решил угореть? – Бланки открыл окно, форточка здесь не поможет.

Глеб молчал. Молчание друга последнее время все больше раздражало Юлиуса. Еще вчера он решил поговорить с объектом раздражения Глеба. О чем? Да о них. О ком же еще, господа хорошие. Видно невооруженным взглядом: втрескались друг в друга, но в силу характеров никто не признается первым.

– Глеб, ты не пробовал сказать женщине, что любишь ее? – спросил Юлиус, усаживаясь за свой стол.

– Пробовал однажды, – ядовито похрипел Глеб. – Помнится примечательный результат: девушка ушла к другому – моему брату.

– На ней свет клином не сошелся.

Глеб рассмеялся в ответ.

– Глеб.

– Что? Что, Юли? Кто я? Что я могу сказать ей? О чем? Знаешь, я… как… я не тот, кто красиво говорит. Вообще, говорит. Даже тебе не могу сказать – слова не идут на ум. А она… она не такая, как все. Ей надо… – Глеб махнул рукой – не о чем говорить.

– Может быть, ей надо того, что и всем женщинам: тепла, ласки, мужчину.

Глеб засмеялся.

– Ага, она только обо мне и мечтала, как я приду и…

– Глеб, ты любишь ее. Возможно, это для тебя новость.

Они еще долго сидели, но убедить Глеба Юлиус не смог. Тогда Бланки решил зайти с другого бока – отправился к Юле. В медпункте уже никого не было: время обеденное. Юли постучал и сразу вошел.

– Зачем стучать, если вы не ждете разрешения войти? – спросила Юля.

– Извините, дело не ждет отлагательства. Больной требует повышенного внимания.

– Слушаю вас, – при слове «больной» Юля пришла в себя, – присаживайтесь.

Юлиус сел на стул около стола.

– Я вам расскажу о симптомах, – начал он, – а вы поставите диагноз, назначите лечение. Итак, рассеянный взгляд, потеря аппетита и, как следствие, потеря веса, бессвязная речь, повышенная возбудимость, трясущиеся руки…

– Достаточно, – перебила его Юля, – с этими симптомами надо обращаться к психиатру, а не к врачу общей практики.

– Вы живете в поселке, где являетесь, в том числе, и психиатром. Если быть откровенным, я говорю о Глебе, хотя вы и так догадались. Видите ли, я хорошо его знаю. – Юлиус немного помолчал, словно собираясь с мыслями. – Когда-то Глеб был другим: чутким, понимающим, говорящим красивые слова, однако все переменилось вдруг и сразу. Война – дело не шуточное. Она меняет людей, многих ломает. Кого-то пугает перспектива общения с людьми, вернувшимися из «горячих» точек (название то еще – «горячие», я бы выразился по-другому, да речь сейчас не об этом). Невеста Глеба просто испугалась, когда узнала, что он попал в Афган. Ждать не стала – вышла замуж… за брата Глеба. Письмо брата – последняя нить, что связывала Глеба с домом и прошлой жизнью. После войны он не вернулся домой к родителям, попал в ЭСВ. Его отношение к женщинам изменилось: считал, что верить им нельзя (любимая предала, мать промолчала, что равносильно согласию). Прав он или нет – не мне решать, тем более судить: сам наломал в жизни столько дров, что мало не покажется.

Сейчас я чувствую, что Глеб стал другим. Глаза изменились: оттаяли. Он хочет жить, а не доживать отведенное судьбой время. Думаю, вы должны знать. Глеб гордый. Ему не просто. Он старше вас и намного. Служба в ЭСВ, война и не одна, наложили отпечатки. Его хамство – защитная реакция. Решать в любом случае вам. Только знайте: Глеб скорее умрет, чем предаст.

Юли посмотрел на женщину напротив. Она внимательно слушала, но с выводами не торопилась. Командующий хотел задать вопрос, но, уважая чувства человека, передумал, попрощавшись, вышел из кабинета.

Сегодня она не спешила домой: надо подумать. Хорошо подумать, как тогда, когда ей предложили сдать сына в интернат, потому что мальчик требовал особого ухода, времени, сил, терпения. Предлагали добрые люди, ведь они заботились о ней. Глеба не было дома… сколько? Прав ли он? А она? Юля медленно брела по улице, глядя себе под ноги. Оказавшись перед домом, очнулась. Нельзя быть настолько расточительной, чтобы позволить себе расслабиться. Данила. Она быстро поднялась на крыльцо.

Вешая пальто, услышала голоса на кухне: Глеб дома. Непроизвольно поймала себя на слове «дома»: ее или его, или их? Тряхнув головой, словно желая отогнать ненужные сейчас мысли, отправилась на кухню.

Недовольный взгляд Глеба нисколько не смутил Юлю, болтовня Данилы все компенсировала. Сын стал много говорить – это хорошо. Очень хорошо: почувствовал вкус жизни. Юля улыбалась. Она с удовольствием съела приготовленные мужчинами пельмени – извиняться за опоздание не стала (доктор имеет право опаздывать, женщина тем более). Она разговаривала с сыном (Глеб ел молча), спрашивала, что нового он узнал за день, чем занимался, написал ли контрольную по математике.

Уложив сына спать, Юля вышла из его комнаты, прикрыв за собой дверь. Странно, Глеб еще не уехал. В чем причина? Он сидел в зале на диване в ожидании ее, говорил, что даст время на размышление. В его понимании день – это и есть время на размышление? Недовольство выразилось на лице женщины. Глеб взглянул на нее и усмехнулся: не те выводы делаешь, мамзелька. Юля села в кресло, ожидая, что он начнет разговор. Глебу нравилась ее немногословность. Все по существу, без лишних фраз, жестов. Если чем-то недовольна, сразу поймешь, как сейчас, например.

– Как вы отнесетесь к тому, чтобы Данилу осмотрел мой знакомый?

– Зачем? – спросила, удивившись, Юля.

– Хуже, чем есть, не будет, но он может дать совет.

– По поводу?

– Он тоже был инвалидом. Врачи говорили, что не встанет – теперь здоров.

– Когда? – Юля внимательно смотрела на Глеба.

– Завтра.

Взгляды встретились: никто не хотел уступать в этом поединке. Он заранее знал, что она согласится. Она поняла, что он все уже решил, спрашивал ее согласия ради формы.

Назавтра приехал Ритус. Его слова повергли Юлю в шок. Она переспросила: не ослышалась ли? Нет. Несколько операций, и у Данилы появится реальный шанс встать. У мальчика дух захватывало от слов Ритуса: он не представлял, каково это – ходить. Люди, обладающие подобным даром (для Данилы это, действительно, дар) не понимают его цену. Судьба, Бог дарят возможность ходить, бегать – двигаться самостоятельно, а человек – глупое существо – не ценит подарок, воспринимает его как должное.

Юля взяла отпуск за свой счет, но в гарнизон пришлось ехать с Глебом. Мать осталась с сыном: жить она будет в палате – так удобнее, им разрешили.

Первая операция прошла через неделю, вторая через две. Все это время Юля боялась верить, но надеялась, читая молитвы матери Бога. Несколько раз приезжал Глеб. Он не спрашивал ее разрешения на свое присутствие, она не задавал глупых вопросов типа: зачем ты здесь.

Данила делал первые шаги. Он задыхался от радости, волнение прошло, пока он лежал и представлял, как именно пойдет впервые в жизни. Страх еще был, но рядом находились те, кто забирал его у ребенка. Глеб смотрел так напряженно, как будто он сам, а не Данила, сейчас пойдет. Мама кусала губы: она никогда не плакала – он точно знал.

Данила относился к дару ответственно: не разбрасывал, не разбивал на кусочки. Он наслаждался каждым шагом – не понять этого обычным людям. Он ходил еще с опаской, словно боялся: у него отнимут возможность двигаться, на этот раз навсегда.

А еще… Еще он пошел в школу, самую обычную, что всем девчонкам и мальчишкам быстро надоедает, та самая, в которую дети ходят по великому принуждению. Он шел с охотой, желанием показать себя, познакомиться с людьми, увидеть и познать огромный мир.

Глеб переехал к ним. По возвращении из больницы Юля предложила сама. Он поселился в зале. Трехкомнатная квартира давала своим обитателям часть личного пространства, в котором можно отгородиться при желании от внешнего мира. Вещей у него оказалось мало, все уместилось на одной полке. Фотографий никаких, как, впрочем, и иных милых безделушек. Стирал на себя сам. Юля непроизвольно подметила, что он аккуратно складывает постель в диван, бреется каждое утро, форма всегда чистая, выглаженная. В комнате у него идеальный порядок, впрочем, когда он убирал, она не знала.

Он не спрашивал разрешения, чтобы что-то сделать по дому, она никогда не заставляла. Она не спрашивала, что он хочет на ужин – просто готовила – мужчина садился, ел, убирал за собой посуду. Почти идиллия, потому что никто ни от кого не зависел, ни о чем не просил другого, ничем не был обязан.

С Данилой все налаживалось, со взрослыми все усложнялось. Юля понимала – впереди тупик.

Саднило ногу. Старая рана ныла к непогоде. Обычно он выходил курить на улицу. Сегодня открыл окно на кухне, сидел на стуле, приспособив под пепельницу пустую баночку. Так и знал, что учует. Глеб поморщился то ли от боли, то ли от появившейся женщины. От Юли не скрылось выражение его лица: он еще и возмущается.

– Интересно! – констатировала она.

– Что? – спросил он.

– Интересно, чем все закончится?

Юля скрестила руки на груди и выжидающе смотрела на Глеба. Он затушил окурок, поднялся: нехорошо сидеть в присутствии женщины.

– Твои предположения?

Теперь он подошел вплотную: рана рвала плоть изнутри.

– Теряюсь в догадках.

Юля не расцепила рук, во взгляде читалась решительность.

– Что если этим?

Глеб резко привлек женщину к себе, сразу нашел ее губы и сковал их поцелуем. В ответ глыбы льда. Когда он оторвался, звук пощечины вернул его на бренную землю.

– Тебе же было интересно, – зло заявил он.

– Ты только что курил!

Юля вышла из комнаты.

Глеб ворочался на диване, пытаясь найти приемлемое положение, чтобы рана не беспокоила его – напрасно. Промучившись до трех ночи, обрадовался телефонному звонку Бланки – это хорошо, что нужно дернуться с места, да еще в Чечню – значит, бой. Боль уйдет, забудется, потому что ее место займет опасность. Глеб радостно усмехнулся: не надо думать, лишь выполнять работу, такую знакомую, – воевать.

Отсутствие Глеба дало Юле передышку. Она слышала телефонный звонок, поняла, что его вызвали на службу. На следующий день узнала, что колонна двинулась на Чечню, где ранили брата Бланки. Говорили, что Юлиус Станиславович в тот момент, когда ему сообщили о ранении брата, был не просто зол – чудовищен, пообещал убить многих. Ему поверили.

Колонна вернулась – она точно знала – его не было. Не то, чтобы она волновалась (разумеется), чтобы ждала (приготовила вкусный ужин), думала (бессонные ночи явственно проступали на лице). Данила напрямую спросил, когда приедет Глеб: телефон молчал.

Он приехал через два дня. Данила увидел его в окно и выбежал, забыв об осторожности, навстречу. Мальчик замешкался на пороге, пытаясь всунуть ноги в непослушные шлепки (не важно, что холодно). Глеб подходил к дому, в руках перед собой держал пакет. Поздоровавшись, потрепал Данилу по волосам, но, как показалось ребенку, несколько неуклюже.

Они разбирали на кухне пакеты, когда хлопнула входная дверь: с работы вернулась Юля. Она еще издали заметила машину, внутри потеплело. Глеб стоял вполоборота, когда заглянула в комнату. Поздоровавшись, предложила мужчинам удалиться: сама здесь разберется. Спорить с ней никто не стал.

За ужином Данила рассказывал о своих успехах. У него появились друзья, его пригласили на день рождения. Глеб медленно ковырялся в тарелке. Не вкусно? У Юли пропал аппетит: она, вообще-то, старалась. Женщина обиделась, но старалась не подавать виду. От чая и вовсе отказался. У нее же пирог! Из-за стола Глеб не ушел, остался, чтобы совсем испортить настроение. Юля поднялась, чтобы убрать посуду. Данила вызвался помочь, он тоже заметил, что Глеб в плохом расположении духа, вернее, вовсе без расположения.

Глеб поднялся, поблагодарил за ужин и сказал, что пойдет к себе. Его никто не держал: Юля даже не повернулась. После уборки на кухне мать с сыном отправились проверять уроки.

Юля потушила верхний свет, оставив ночник. Вряд ли сегодня удастся уснуть, как и предыдущие ночи. Взяла книгу, открыла на главе, на которой остановилась накануне. В коридоре послышался скрип двери. Глеб прошел на кухню. Его дело. Прочитав несколько страниц, Юля поняла, что скрипа больше не слышала: курит на кухне. Это уже слишком – в состоянии выйти на улицу. Она решительно встала, накинула халат.

Он стоял к ней спиной. Сквозь футболку проступали бинты, опоясывающие грудь. Правая рука, которой он сегодня пытался есть, безжизненно висела, а по ней тонкой струйкой стекала кровь. Юля решительно отодвинула стул, своим движением напугав мужчину: думал, что все спят и он никого не тревожит.

– Садись, – приказала Юля.

Глеб молча повиновался. Доктор взялась за ножницы. Она безжалостно разрезала футболку, кровавую повязку. Рана ей не понравилась. Юля достала лекарства, набрала шприц, чтобы сделать укол. При виде шприца Глеб непроизвольно поморщился.

– Дядя боится уколов? – спросила Юля.

Он посмотрел ей в глаза и промолчал. Она обработала рану, наложила повязку все теми же безжалостными движениями. Закончив, сказала:

– На диване будет неудобно – узко. Я застелю постель в своей комнате, сама перейду в зал.

Не дав возможности ответить, Юля отправилась в свою комнату, убрала постель, застелила чистым. Она прошла в зал, включила свет, взглянула на диван, который, конечно же, не подходил раненому. Он не раскладывался – что-то сломалось при перевозке мебели. Увидев бурые пятна, поняла, почему встал Глеб – рана начала кровить. Скомкав грязное белье, застелила своим.

Глеб стоял в дверях и наблюдал за решительными действиями женщины. Уходя с колонной, он искренне считал, что тем самым освобождает себя от мыслей, непрошенных, назойливых, не дающих покоя. Очутившись совсем не в мирном порядке, свободы не ощутил: мысли не давали покоя и на войне, даже во время боя, поэтому получил рану, которую, естественно, опытный солдат должен был избежать. Теперь вот стоит, весь забинтованный, с перевязанной рукой, и смотрит на женщину.

Юля обернулась и спросила:

– Командующий в курсе ранения?

– Да.

– Почему, в таком случае, не отправил в госпиталь?

– Я похож на человека, которого можно куда-то отправить?

Глеб все больше хмурился, не хотел сейчас разговаривать: все не то и не так. В словах чувствовалась двусмысленность, которую он терпеть не мог.

– Давайте прекратим на сегодня, – Юля словно прочитала мысли.

Она была недовольна, причем недовольна собой: плохо подумала о человеке. Решила за ужином, что ему не понравилась еда, а у него просто не было сил держать вилку или чашку. В итоге он остался голодным, а она амбиции выставляла. Одним словом, дура.

– Я заберу некоторые вещи из комнаты.

– Это ваша комната.

– Если почувствуете себя неважно – не геройствуйте, – в словах доктора Глеб почувствовал раздражение.

Он пожелал ей доброй ночи.

Наутро его разбудил голос командующего. Спросонок Глеб не мог сообразить, где находится. Окинув взглядом комнату (при свете ночника накануне она выглядела иначе), вспомнил вечер, переезд, вернее, переход в комнату Юли. Ее голос он тоже услышал. Что командующий делает у нее дома? Дверь в комнату отворилась. Вид Бланки не предвещал ничего хорошего.

– Юлия Борисовна, вы врач. Может, окажете любезность, понаблюдаете за больным на дому?

Юлиус обращался к доктору, одновременно буравя Глеба взглядом волка (ему ли не знать «добрый» взгляд начальника).

– Я, собственно, не против, если больной станет соблюдать постельный режим и слушаться моих предписаний.

Юля не хотела смотреть на Глеба. Она делала вид, что с ним вообще не знакома. Если бы командующий не позвонил на телефон Глеба, забытый вчера около дивана, и она не подняла трубку, сегодня с утра она позвонила бы сама. Оказывается, командующий не в курсе ранения. Глеб не хотел говорить? В чем причина?

– Постельный режим? Выполнение предписаний? – переспросил Юлиус с сарказмом. – Еще как будет! Напишите список медикаментов, вам доставят. И если вы позволите, доктор, несколько слов тет– а-тет с моим подчиненным.

– Нет, не позволю.

Юли опешил. Он уставился на женщину, как и Глеб.

– Вы тоже должны выполнять предписания доктора, одно из которых: категорический запрет на беспокойство больного.

Юля не собиралась сдаваться, не важно, что их двое и они мужчины, да еще военные. Юли переглянулся с Глебом: не будь ослом – она того стоит. В ответ прочел: проваливай отсюда – без тебя разберусь.

Юля делала перевязку. Ее прохладные пальцы аккуратно прикасались к израненному телу и согревали пациента, который старался не дышать, чтобы не спугнуть женщину. Юля принесла завтрак: Глеб искренне пришел в ужас от овсянки. Женщина, в самом деле, считает, что он станет это есть? Вид доктора именно это и утверждал. Молоко! Да. Когда же Глеб увидел утку, он поперхнулся, хотя в горле ничего не было. С чего начнем? Она не собирается уходить?

Юля помогла мужчине сесть на кровати, подложив под спину высокую подушку. На одеяло поверх колен постелила салфетку, поставила тарелку с кашей. Левой рукой есть прикажете? Правую она прибинтовала к животу, он не заметил. Вошел Данила, Глеб прочел сочувствие в его взгляде. Ничего не оставалось делать. Данила сидел на краю кровати и наблюдал, как Глеб совершает героический поступок: каша, за ней молоко были съедены и выпиты. Ах, она, видите ли, оставит его. Глеб презрительно посмотрел на «утку». Данила может отвернуться, если он стесняется. Дурацкое положение.

Юля позвала сына: пора собираться в школу. Она унесла туалет, опорожнив его. Вернувшись, набрала шприц. Глеб подозрительно наблюдал за приготовлениями доктора. Ему надо повернуться на бок и спустить штаны. Он… сон навалился сразу, слабость растеклась по всему телу. Последнее, что он помнил, как давал себе клятвенное обещание… что… о том, что… когда… Он провалился в сон.

Странно, но рана затягивалась плохо. Юля хмурилась, может, она виновата – не тем лечит. Предложила командующему показать Глеба в госпитале ЭСВ. Она врач общей практики, нужен более узкий специалист. Бланки слушал внимательно. Они разговаривали в медпункте, куда он приехал после звонка доктора. В коридоре люди сидели в очереди и ждали, когда выйдет командующий.

– Юлия Борисовна, пожалуй, я приглашу врача из гарнизона сюда – так будет лучше, если вам удобно.

– Речь не о моем удобстве или неудобстве, – перебила Юля недовольно, – речь о человеке.

– Я понял, – Бланки поднялся, чтобы не задерживать людей, ожидающих в коридоре, – думаю, к вечеру кто-нибудь подъедет.

– Кто-нибудь?

– Я опишу симптомы, они сами решат, кому следует приехать.

Командующий вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь за собой. Бабушки перестали обсуждать последнюю сплетню: докторшу и Глеба при его появлении. Внимательно проводили его взглядами до двери и продолжили свое занятие.

Глеб за эти дни спал столько, сколько не спал за всю жизнь. Пришел Данила из школы и сразу, не переодеваясь, к нему. Рассказал о последних успехах, о том, что подрался сегодня – иначе было нельзя. Попросил научить драться на всякий случай, чтобы мог дать сдачи. Глеб, усмехнувшись, пообещал. Юля пришла рано: неужели не пошла на вызовы или их сегодня не было? Вставать все еще нельзя? Она издевается? Есть он будет за столом. Как он пожелает, но одежда отсутствует. Юля стояла, скрестив руки на груди. Не пойдет же он в трусах. В его глазах Юля явственно прочитала: «Стерва». Плевать. Она принесла обед, мельком глянув под кровать: вставал. Он сделал вид, что не понял ее взгляда.

Через час приехал командующий, но не один. Ольга Васильевна Измайлова тщательно осматривала Глеба. Она задавала много, по его мнению, ненужных, несущественных вопросов. Не мог ли он удариться головой? Не болит ли она? Он был на войне. Разумеется, он ударялся головой или его ударяли и не единожды. Глеб уже собирался послать доктора по адресу, но встретился взглядом с Бланки, что сидел в кресле и внимательно слушал доктора: не иначе как Юлька наябедничала. Ольга Васильевна, закончив осмотр, вышла. Глеб слышал, что теперь она беседует с Юлей.

– Командир, какие проблемы? – не выдержал Глеб.

– Ты ранен, о тебе беспокоятся.

– Это не первое ранение. Бывало и хуже.

– Бывало, – протянул Бланки в раздумье, – но у Юли первый подобный случай.

– В смысле?

Глебу послышалась двусмысленность в словах командующего. Тот отмахнулся: не бери в голову.

– Как Стив? – спросил Глеб.

– Хреново.

Бланки сгорбился в кресле. Брови сомкнулись в жестком изгибе. Никогда не простит себе то, что случилось с братом, потому что это его вина.

– По-прежнему в реанимации. Кости ноги раздроблены, осколочное ранение в живот, множественные внутренние гематомы. Сделали несколько операций. У жены выкидыш.

Глеб уставился в одну точку на стене: вот о ком стоит беспокоиться. Слова сочувствия – да кому они нужны. Они разговаривали о положении в армии. Командующий остался на сегодняшний момент один, не считая Семена – нет ни Стива, ни Глеба. Придется вызывать другого брата – Иоганна. Семен слишком молод, неопытен, может наломать дров, коснись боевых действий, наподобие последних…