Текст книги "Семь дней из жизни человека (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

   Адам вздохнул неуверенно, осторожно, вспоминая постепенно как необходимо дышать. Было легко и просторно на сердце, но щемящее чувство досады и непривычной нерешительности не покидало его, вводило в смущение. Мальчик тяжело поднялся на четвереньки – тьма вперемешку с водой и грязью стекала с него, не оставляя следа на одежде и коже. Встать на ноги было значительно тяжелее. Мешало затаившееся аспидом воспоминание об удушающем взгляде хозяина Дома и смутное чувство, что за ним внимательно следит что-то неизведанное, а посему пугающее. Не сразу удалось ему подняться, распрямить спину и осторожно приоткрыть глаза.

   – Что произошло? – тяжело и плаксиво спросил Адам, рассматривая свои трясущиеся от пережитого страха пальцы.

   – Ты умер, – холодно и жёстко ответил некромансер; слова его казались сухими и царапающими, поэтому и произносил их мужчина с таким чувством, словно они ранили его. – Я сделал это раньше, чем хотел. Но, раз ты сам решил учиться у меня, полагаю, не стоило ждать годы, прежде чем в твоей жизни исполниться задуманное. Нельзя же владеть силой, не владея вместилищем её. А осознать и почувствовать в себе это вместилище можно, лишь пошатнув его. Чтобы ощутить душу, вам нужно заставить её трепетать и биться, ещё лучше мучиться. Так вы можете находить в ней потаённые уголки и складки. Ты даже представить не можешь, какие истерзанные души у стариков. Они ужасны. Но не беспокойся, твоя душа осталась почти прежней. Я всего лишь выделил в ней То, что ты должен был сам увидеть со временем. Люди вообще редко замечают в себе Это, они просто не могут и не хотят обнаружить в себе всю бездну и посмотреть себе в глаза. Хочешь, я могу рассказать, как Это обнаруживается обычно?

   Мальчик никак не мог прийти в себя. Боль не мучила его, даже не напоминала отдалённым нытьём мышц или изнеможением. Только всё вокруг было не так: темнота впереди, словно прокисшее молоко, сбивалась хлопьями; звёздочка расплылась большеглазым мотыльком; шепотки со всех сторон звенели комариным гулом. Голос хозяина больно ранил своим безразличием. Адаму хотелось кричать и выть, звать на помощь и бессильно плакать от ужаса. Он просто вдруг ощутил, что что-то в нём изменилось, пошло не так и само уже изменение было ему противно. Гнев, ярость и отчаянье, вот что владело сейчас его маленькой душой, а не смысл слов хозяина Дома.

   – Тебе всё равно, – Витольд слегка улыбнулся. – Замечательный и очень удобный ребёнок в человеческом смысле. Думать одно, чувствовать другое, говорить третье, и всегда делать, как скажут.... Тогда я скажу тебе слушать, Адам. Ваша душа изначально не имеет границ, она полна и по-своему совершенна. В ней есть всё, только начни искать, только обратись. И есть в ней одна очень важная часть. Эта часть подобна цветку, что растёт и распускается постепенно, она может давать плоды, может привлекать, может радовать взор, а может и зачахнуть без внимания и должного ухода. Так же как цветок она хрупка и также сильна. Люди просто всегда были плохими садовниками парка своей души и замечали этот цветок изредка, ненароком натыкаясь и лишь потом задумываясь, что же с ним делать. Но самое чарующее и загадочное в этом цветке – его аромат. Сначала, пока ты юн и не слишком отдалился от своего сада, ты его не различаешь, он кажется тебе частью тебя или окружающих. Он не слышен тебе, и точно так же никак не влияет на тебя. Ты живёшь в нём и без него одновременно. Но что-то происходит (одним дано ощутить это медленно, другим резко), только человека получает порыв ветра, холодный, злой, приводящий в чувства. И вот мир раскрывается заново во всём своём многообразии. Тогда ты начинаешь распознавать ароматы и вычленять их. О, это поистине ужасно для людей. Они раздражают, выбивают из колеи, отвлекают и мешают. Тогда люди поступают двояко: либо отрекаются от аромата этого цветка, подставляя лицо ветрам и притупляя свои чувства, либо стараются найти его. Идя за запахом, ты рано или поздно натыкаешься на его источник. Ощущение сродни разочарованию.... Однако именно это разочарование делает чувства острее, а душу мягче. Вот и получается такой вселенский парадокс, что волшебный аромат слышат лишь те, кто достаточно чувствителен и не требует дополнительной мягкости, а стяжательствующие её остаются непробиваемы. Как думаешь, это просчёт или расчёт? – мужчина вальяжно опёрся о раму зеркала, выстукивая кончиками пальцев какой-то странный мотив. – Что же касается тебя, Адам, то я просто постарался исключить вариант с потерей чувствительности заранее. Для жаждущего творить чудеса такое пренебрежение собственной душой непростительно! Вот я и постарался сделать так, чтоб Это всегда было перед твоими глазами. Можешь взглянуть.

   Широкий жест хозяина Дома не внушил Адаму должного доверия. Мальчик не хотел больше подходить к ужасному предмету: не то, что он верил, будто действительно умер и воскрес (не позволительно такое человеку!), да только не мог отделаться от щемящего ощущения, что именно зеркало вытягивало его душу недавно. А если оно так тянуло, то уж точно сейчас с другой его стороны сидит кто-то, чтоб довершить начатое при первом же приближении Адама. Невольно вспоминались вчерашние рассуждения некромансера о людях и демонах. Ребёнок поджал губы, призывая к себе всю смелость, он решительно развернулся к зеркалу.

   – Это же я! – вскричал Адам, увидев в раме собственное растрёпанное и нахохленное отражение.

   – А ты что ожидал увидеть? – насмешливо приподнял бровь мужчина. – Монстра? Так ведь для такого отражения в зеркале Истины ты ещё слишком юн и чист. Конечно, это ты. Ведь в Бытии никто не станет подменять тебя ни родители, ни священнослужители, ни судьи. Ты здесь сам по себе и только ты несёшь ответственность за то, как будешь отражён.

   – Господин Витольд, Вы мучили меня для того, чтобы я просто отразился в этом зеркале!?! – обида и злость мешались со слезами и душили перепуганного мальчика. – Ради моего отражения?

   – Думаешь, это просто отражение, дитя? Просто картинка, появляющаяся на поверхности после того как на неё попадает свет? Ужель люди считают, что в темноте они перестают отражаться, лишь оттого, что не могут разглядеть зеркала!? Это в высшей степени забавно! Действительно, это же так просто объяснить: лучи света отражаются, дают блики, которые мы потом видим и принимаем за целостную картинку. А никто из людей, наблюдавших за водой, не заметил, что честь света растворяется в ней? Коль свет способен проникнуть в толщи вод, то что ему может помешать раствориться, скажем, в зеркале или начищенной до блеска миске и дверной ручке. И растворяется не просто свет, растворяется Твой свет, твой и ни чей другой. Отражаясь, ты живёшь в зеркале, сливаешься с ним и заполняешь его пустоты. Человек живёт не только в своём теле, он живёт в каждом предмете своём, в каждой, вещи, что способна уловить его сияние. Таким образом, у вас одновременно не одна, а тысяча жизней, бесконечность одушевлённого.

   – Прошу прощения, господин, – Адам воспользовался паузой в рассказе учителя, – вы ведь сами говорили, что это всё суеверия. Святые отцы говорят нам не верить в языческие предрассудки. То, что я вижу перед собой – просто моё отражение.

   – Почему ты так решил?

   – Но... – ребёнок растерялся и отодвинулся от зеркала. – Оно... двигается, когда двигаюсь я. Оно всё повторяет за мной.... Оно же моя копия!

   – Здорово, – непонятно чему умилился хозяин Дома. – Вы, люди, умудряетесь сомневаться во всём, начиная с Бога и заканчивая существованием мира, а верите на слово, когда речь заходит о такой ерунде! Никогда не задумывался, что ты можешь выглядеть совсем не так, как в зеркале? Ты же не видел себя со стороны и, на самом деле, просто веришь окружающим, что подтверждают твоё сходство с отражением. Что если это вовсе не ты?

   Адам вплотную подошёл к стеклу, на миг забыв о страхах и опасностях коварного предмета. Мальчику ужасно хотелось попробовать его на прочность или просто дотронуться до поверхности, чтоб удостовериться в реальности преграды и лживости слов некромансера. Витольд не останавливал его, впрочем, и не давая разрешения касаться зеркала.

   – Это я, – неуверенно подытожил свои мытарства возле стекла Адам. – Я помню, что у меня тёмные волосы, помню, какую рубашку надевал утром. Это могу быть только я. Отражение ведь всё повторяет за мной, глядите, – мальчик показал зеркалу смешную рожу и получил такую же в ответ. – Поэтому это я.

   Витольд смешливо призадумался, приложив ко лбу пальцы и старательно изобразив мыслительные потуги. Только его белёсые глаза оставались весёлыми, даже с таким выражением лица. Мальчик сперва обрадовался, что поставил учителя в тупик, после же заметил, что над ним издеваются, и приуныл. Мотылёк выбрался из своего укрытия и осторожно вскарабкался на столешницу, мелко перебирая лапками-лучами.

   – А если я сделаю так? – хозяин лукаво подмигнул и щёлкнул ногтем по поверхности зеркала.

   Как по воде, расплылись зыбкие круги по стеклу, заставляя трепетать и корчиться хрупкие отражения. Птица на одном из зеркальных деревьев испуганно задрала голову и поспешила перелететь подальше от таинственного чародейства. Мальчику тоже захотелось укрыться за одной из колонн, только на это уже не оставалось времени: рябь достигла его зеркального двойника и заволокла его паутинкой изменений. Было страшно и противно наблюдать за этим, казалось, что дрожит и искажается сам Адам.

   – Ничего не изменилось, – мальчик был настолько удивлён, что забыл даже обратиться к хозяину Дома.

   Вдруг ребёнок в отражении поднял руку и приветственно помахал оригиналу со смущённой улыбкой.

   – Что это?

   – Недавно кто-то утверждал, что это ты, – ехидно заметил некромансер. – Не знаешь, кто бы это мог быть?

   – Но как? – не унимался перепуганный Адам. – Кто это такой? Что произошло? Как такое возможно?

   Двойник сначала неуверенно пытался скопировать движения ребёнка, мечущегося перед зеркалом, но, отчаявшись, приблизился к раме и наблюдал за мальчиком такими отчаянно грустными глазами, что Витольд не выдержал и хлопнул в ладоши. Тьма разорвалась над головой Адама глубокой воронкой и разродилась ведром студеной колодезной воды. В мгновение ока промокший до нитки ребёнок затих.

   – Значит так, чтобы у нас снова не случилось непонимания в отношении свободного времени, – говорил мужчина холодно и раздражённо, недавнее поведение ученика порядком раздосадовало его, – я дам тебе задание. Когда выполнишь его, сможешь найти меня, и мы продолжим занятия.

   – Да, господин, – смиренно пропищал Адам, не смея лишний раз даже шелохнуться: вода привела его в чувство, и теперь мальчик сгорал от стыда за свою несдержанность.

   – Ты должен будешь договориться с Ним, чтоб, как и прежде, действовать единым целым. Пока это не будет достигнуто, ты не сможешь показаться на люди. Хотя среди людей, конечно, это может и не столь распространено, однако в моём Доме человек и его отражение в Истине должны быть едины для взгляда.

   – Как мне сделать это, господин? Ведь это отражение не повторяет за мной, как остальные...

   – Люди умудрились изобрести только три способа (хотя я изначально предполагал только один) для общения с Ним. Ты можешь подчинить Его себе и заставить двигаться, как ты этого пожелаешь. Можешь попытаться договориться с Ним и согласовывать действия, а можешь подчиниться сам и повторять за Ним, что тоже не лишено здравого смысла. Я бы тебе настоятельно советовал второй путь, только ты, скорее всего, этому совету не последуешь.

   Витольд отступил назад и растворился в вязкой темноте бесконечной залы. Убедившись, что хозяина нет, мальчик украдкой утёр мокрым рукавом нос и обиженно начал отжимать промокшую одежду. Ему даже не хотелось плакать, хоть обида за такой неприличествующий и резкий поступок и была сильна. Сегодняшнее поведение учителя лишний раз подтвердило мнение благонравных горожан и самого Адама о крайней непорядочности обитателя странного Дома.

   Подбоченясь и расправив плечи, ребёнок собрался с мыслями готовый приступать к сложному заданию. Ему очень хотелось справиться с этим как можно быстрее и доказать некромансеру свои способности.

   – Эй ты...

   Мальчик за рамой показал язык и отвернулся.

   День третий

   Прохладный ветер озорной зверушкой рыскал меж колонн, норовя обдать свежим дыханьем своим, подёргать за рукав рубахи иль взъерошить волосы. Задорный малыш вовсю рвался набедокурить, но сдерживаемый порядками Дома, позволял себе лишь беззлобные шалости. Сейчас он норовил выбить из-под корявой лейки струю чистейшей воды и забрызгать ею хозяина. Мужчина закрывал глаза на подобные проказы и продолжал напевать про себя ненавязчивый мотив. Не было парящих в воздухе инструментов и мелодия не лилась со всех сторон, как то описывали слухи. Не к чему были внешние источники, когда музыка лилась изнутри. Со стороны казалось, что этим неслышным мотивом пропитаны стены, колонны и сама вода, что лилась сейчас на дивные растения, тянущие свои стебли прямо из пола.

   Адам осторожно вышел из своего укрытия и, несмело откашлявшись, с поклоном поприветствовал хозяина Дома.

   – Здравствуй, Адам, – улыбнулся в ответ Витольд и снова вернулся к своему занятию, так не подходившему к образу сурового некромансера. – Я полагал, что ты зайдёшь ко мне, когда помиришься с Ним. Пока, насколько мне известно, дела у тебя не слишком продвинулись.

   – Я искал Вас, господин, именно по этому поводу.

   – И как же ты меня нашёл, если Он не помогал тебе?

   – Ну, – ребёнок замялся и густой румянец спешно разлился по его щекам, переползая на уши, – я искал... ходил, много икал. Я вообще-то не так уж сильно и старался, но мне очень нужно было Вас найти. Вы говорили, что в этом Доме Вы везде, а, когда понадобилось найти конкретнее, нигде и ничего. Я целую вечность здесь бродил и, лишь когда подумал всё бросить и вернуться к Вашему заданию, заметил свет. Вот так как-то получилось...

   – Адам, ты просто замечательнейшая непосредственность, – хмыкнул мужчина, – или посредственность, это уж как посмотреть. Почему ты блуждал в темноте, в то время как мог просто позвать меня или испросить совета у моих помощников? Никто из них не отказал бы тебе в помощи, я ручаюсь. А, ежели ты не сумел разглядеть их, то всегда мог положиться на ту звезду, что я дал тебе. Звёзды неизменно стремятся указать путь к своему создателю, нужно поверить в них и просто следовать. Не многие до тебя так поступали, но никто не пожалел об этом. Или ты думал, что предлагаемые ими пути заведомо ложны, и предпочитал искать свой собственный?

   Мальчик смущённо кивнул спине учителя, тот продолжал полив растений и не удосуживал себя полагающимися для беседы церемониями.

   – Да, этот страх неискореним и по-своему полезен для людей, – продолжал свои рассуждения хозяин Дома. – Он часто предостерегает от многих ошибок. Но в данной ситуации, поверь, он излишен. Здесь нет неправильного пути, есть пути, не ведущие к цели. Раз ты ступил на один из них и смог осознать свою оплошность, ты всегда можешь вернуться назад. Ведь, блуждая наобум, ты лишаешь себя даже этого: права вернуться. Тем более, что так или иначе, буду в курсе происходящего и справедливо оценю твоё стремление, осудив того, кто сбил с пути, а не того, кто по незнанию сбился. И всё же лучше использовать звезду, ведь твоя звезда тебя никогда не обманет.

   Мотылёк-звёздочка, порхавший над головой мальчика, встрепенулся и, подлетел к Витольду. Мужчина ласково погладил воздух над ним кончиками пальцев и подкинул малыша обратно к его человеческому компаньону. Адаму было немного обидно такое предательство светящегося дружка, ведь мальчик успел за это время к нему привязаться и даже считал своим единомышленником, а тут такое угодничество.

   Хозяин дома отставил в сторону ржавую бесформенную конструкцию, вытёр руки о край рубашки, и принялся за подрезку. У его не было ножа или тяжёлых серповидных ножниц, как у слуг из богатых домов, где у входа стояли причудливо изогнутые кусты. Витольду достаточно было щёлкнуть указательным и средним пальцами, чтоб мягкая и нежная макушка с самыми изящными беззащитными листочками отлетела и с потрескиванием приземлилась на пол горсткой пепла. Эти ошмётки недавней жизни тут же жадно всасывались полом, словно под корнями сидело какое-то мерзкое создание и попросту слизывало их длинным языком. Не было пощады ни молодому побегу, ни нежнейшему бутону, ни безвинной почке.

   – Почему Вы делаете это? – поинтересовался ребёнок, не решаясь перейти к наболевшему вопросу (ему было очень неловко, и он пытался скрыть это за праздным любопытством).

   – Потому что растениям необходима влага, – уклончиво ответил мужчина, его ироничная улыбка давала понять Адаму, что хозяину известны обстоятельства появления здесь ребёнка, но мужчина готов поддержать разговор. – Знаешь ли, в этом мире нет ничего настолько самодостаточного, чтоб оно могло обходиться полностью без другого элемента жизни. Пусть самого непримечательного, самого незатейливого. Притом чем сложнее и совершеннее жаждущий, тем важнее для него качество мелких составляющих. Даже Бог нуждается в молитвах. Это вроде ваша пословица?

   – Я знаю, что цветам нужна вода, господин, это ни для кого не секрет. Мне было интересно, почему этим занимаетесь именно Вы. Хороший садовник управился бы с этим делом быстрее и лучше. Ваши слуги не работают по пустякам, так же и это не пустяк.

   – Ты прав, Адам. Уход за живым существом не пустяк. Всё, что имеет каплю жизни в себе, основательно вплетено в полотно Бытия и гарантирует его красоту и целостность. И ты также прав, что другой, владеющий садовничьим искусством, наверняка, потратил бы на эти несложные действия значительно меньше времени и придал бы растениям более приятную форму. Так ведь это уже был бы не я. Вот посмотри на эту лейку. Как ты её находишь?

   Адам призадумался. Он долго пытался подобрать слова, чтоб как можно более вежливо отметить, что кособокое приспособление меньше всего ему напоминало лейку, а каких либо приятных чувств не вызывало вовсе. Только мальчик был очень воспитанным и не хотел расстраивать хозяина Дома такими замечаниями.

   – Я сам её сделал, – с нескрываемым удовольствием пояснил Витольд, ученик с полёгкой выдохнул, что вовремя промолчал. – Конечно, я мог бы приобрести что-либо из ваших запасов, нанять мастера или сотворить менее привычным способом. Только зачем мне это? Пусть она плоха и некрасива, однако она помнит мои руки, и я знаю, кто ответственен за её недостатки. Никто не становится виртуозом на пустом месте, как бы талантлив ни был, нельзя с первого раза получить верх мастерства. Умения оттачиваются лишь в кропотливой работе при полной самоотдаче и постоянном совершенствовании. Поэтому и результаты наши, на разных ступенях обучения так различны. А коль кто-либо претендует на незаслуженное совершенство, то либо врёт, либо своими же руками губит ту несказанную красоту, что могла бы развиться при должном усердии из его способностей. Этот цветок, ведь правду, кажется прекрасным. И прекрасен он в первую очередь тем, что возрос из простейшего, постепенно расцветая и наполняясь жизнью. Если бы он появился просто так, то был бы мёртвым ворохом лент.

   Некромансер отогнул большой лист и осторожно поманил к себе мальчика. Адам со смесью благоговения и трепета заглянул в темноту, где средь тугих плетей приютился нежнейший цветок. Душу малыша охватила радость. "Как он прекрасен!" – подумал ребёнок, но тут Витольд щёлкнул пальцами. Воплощение изящества пало к корням.

   – За что? – взмолился Адам.

   – Он здесь мешал, – со всей непосредственностью парировал мужчина. – А если, что-либо находится не на своём месте, оно должно быть убрано. Здесь не имеет значения, насколько оно хорошо или ценно. Понятия прекрасного и милого здесь не применимы, как не применимо напускное милосердие. Одна деталь не на своём месте, как бы славна она ни была, может погубить всю слаженность тончайшего равновесия.... Пожалуй, тебе стоит объяснить это по-другому. Среди этих растений есть те, что лелеются мною с самого ростка. Их форма и рост предзаданы, они совершенны и полностью соответствуют своей миссии, они требуют тщательнейшего ухода и не потерпят отклонения от созданной хрустальной гармонии их. Другие же растут, как им заблагорассудится, не сдерживаемые ничем и ничему не обязанные. Они не требуют чёткого режима и бережного ухода взамен на свою свободу ветвиться и плодоносить. Но не стоит и пытаться придать им правильную форму и изящный силуэт, они уже никогда не станут следовать твоей идее, и поэтому не достигнут правильности, зато у них всегда есть место для таких вот диких цветов. И впредь запомни, Адам: если хочешь, чтоб что-либо под твоим началом, достигло поставленной тобой цели или соответствовало твоему канону, ты должен все свои силы отдавать на то, чтоб строго и безукоснительно следить за каждой точкой его развития, поддерживать высокие требования, помогать и направлять. Одна ошибка, один пропущенный день из-за более срочных дел, жалости к симпатичному отклонению или просто лени невозобновимо прервут процесс, и идеала ты уже не добьёшься. Единожды вышедший из-под контроля объект уже не вернёшь на тропу совершенства, он может лишь копировать её, но не следовать ей до конца. Воля и идеал – понятия несовместимые. Вольное растение не будет прекрасным, оно может быть неплохим, тебе оно может даже нравиться и казаться забавным, вот только тебе оно больше до конца принадлежать не будет. Поэтому, если даёшь чему-то волю, не жди от него правильности и благодарности: оно уже дико и разрушительно. Единственное удовольствие, приносимое таким цветком, попытка угадывать, что же из него, в конце концов, получится. Это вроде наблюдения за сорняком, выросшим до пояса: и вырвать нужно, и как-то привык к нему. Но взращиванием мы с тобой займёмся позже. Ты ведь не за этим меня искал, Адам?

   Витольд взял ученика за руку и пошёл вглубь оранжереи. Вновь мальчик ощутил непонятный страх и трепет, словно они сами собой наползали в душу с легчайшим прикосновением холодных пальцев хозяина Дома. Всё снова казалось ему страшным и чарующе необыкновенным, вновь тени рассыпались в загадочной пляске меж очертаний загадочных растений. Неприкаянные создания, невидимые глазу, любопытно выплывали в полумрак, чтобы явить свой расплывчатый силуэт восторженному ребёнку. Изощрённые в своём многообразии кустарники и деревца в опасной близости прижимались к тропе, притягивая с собой клочья темноты и благоговейно растворяясь в ней. Мрака стало словно больше, только он боле не пугал своей бесконечной пустотой. Теперь над Адамом висела его звёздочка и смягчала, прогоняла потаённые страхи. Ребёнок мог полной грудью вдыхать неземные ароматы и наслаждаться собственными ощущениями. Лёгкая поступь хозяина Дома, не была слишком спешной, но и не давала задержаться на одном месте. Мужчина словно летел над разнотравьем.

   Тяжёлые ветки голубых елей не пожелали почтительно расступиться перед Витольдом, как делали затейливые деревца и округлые шапки кустарников. Некромансеру пришлось отпустить руку малыша, чтоб приподнять колючий полог. За ним приютилась небольшая полянка, дикая и неухоженная. Адам несмело прошёл туда, по колено завязнув в тугом переплетенье трав и молодых лоз. Одна такая уже добралась до простенькой скамейки и своенравно оцепила её в страстных объятьях, почти укрыв от человеческих глаз.

   – Н-да, – протянул Витольд, брезгливо сбрасывая с растрескавшегося сидения особо нахальную плеть, – не все мои творения совершенны...

   – Что это за место, господин? – спросил Адам, пытаясь пробраться к скамейке.

   – Место отдыха. Обычно я очень дотошно слежу за своим садом, это отнимает много сил. Здесь же я позволит себе не работать и пустить всё на самотёк, вот и получилось место отдыха, точнее, место после отдыха.

   Мальчику наконец-то удалось пробиться из зарослей на дорожку, протоптанную хозяином Дома, что значительно ускорило продвижение. Садясь возле мужчины, Адам боялся лишь того, что скамейка не выдержит двойного веса и всё-таки развалится, так она натужно и жалобно скрипела. Витольд ободряюще улыбнулся ему и даже оторвал застарелый буроватый лист с доски:

   – Ну, спрашивай, дитя.

   – Мне очень неловко, господин, что пришлось к Вам обращаться, – краснея, пробормотал мальчик, стараясь не смотреть на соседа. – Я очень старался выполнить Ваше задание, изо всех сил пытался. Но у меня ничего не получается. Дайте мне другое задание, пожалуйста, это мне не под силу. Не могу я с этим договориться, никак не могу. Я по-хорошему просил, и умолял, и на колени становился, и извинялся, а тот укоризненно только смотрит и не сочувствует совсем. Когда я ему объясняю по-человечески, что нужно делать, оно не слушается, даже близко не воспринимает мои слова. А я всё правильно говорил, как нужно, как нас учили говорить, чтоб всё понятно было, чтоб всё объяснено, что за чем делать и почему. Даже мой брат перед отцом так не оправдывался после драки, как я старался перед этим! Я ему объясняю, зачем нужно сделать то, а зачем это, а оно не обращает внимания. Как ещё с ним управляться тогда!?! Оно же меня совсем не боится! Я на него кричу, а этому хоть бы что. Я же и говорил грозно, и пугал разным...

   – Ага, – насмешливо кивнул некромансер, – и с кулаками на зеркало бросался...

   Адам залился такой густой краской, что казалось, мазани по носу – на пальцах останутся разводы. Даже уши светились мигающими огоньками.

   – А оно мне не поверило, когда я сказал, что в лоб ему дам, – неловко попытался оправдаться мальчик и тут же стушевался ещё больше.

   – И ты посчитал это основанием, чтоб портить чужую вещь?

   – Простите, простите, пожалуйста, господин Витольд! Я же не думал, что оно такое нахальное окажется! Да и зеркало совсем не разбилось, даже трещины не дало... вот...

   Едва не подавившись собственным всхлипом, ребёнок затих, яростно сражаясь с подкатывающимся к горлу слезам. Он надеялся, что, если трещин на стекле не осталось, никто и не узнает, что произошло, а сейчас ему было очень стыдно и неудобно.

   – Давай вернёмся к нашему разговору, – начал мужчина, позволив ученику вдоволь намучиться со все бурей чувств. – Ты не смог найти общий язык с Ним.

   – Угу, – пристыжено шмыгнул носом мальчонка.

   – Так ведь Он это ты. Часть тебя независимая, но неотделимая. Ты не можешь договориться с самим собой, как ты сможешь договариваться с чужими внутри тебя? Он не просто ты, Он больше тебя свободнее и зависит от себя самого. Поэтому на Него нельзя повлиять человеческими способами. В порядке исключения, я помогу тебе разобраться в некоторых вопросах, но остальное, ты обязан будешь сделать сам. Согласен, Адам?

   – Да, спасибо. Только было бы лучше, если бы Вы сами укротили его. Вам подвластно и не такое.

   – Постой, – прервал его Витольд. – Ты, человек, вновь неправильно расценил мои слова. Начнём с малого. Как зовут Его?

   – То есть?

   – Какое имя ты ему дал? Гависэн, Констинс? Это будет очень важно в дальнейшем.

   – Никакого имени я не давал этому! – заупрямился Адам, ощущая, что с появлением имени своевольное отражение, совсем потеряет свой статус бездушной непонятной штуки и попытается сравняться с ним. – Вы же не просили меня этому имена придумывать.

   Молчание получилось слишком гнетущим, может из-за непривычной для сада тишины, может из-за любопытной звёздочки, заползшей в траву и едва мерцавшей оттуда, может из-за холодного выражения лица хозяина Дома, словно сковывающего правильные черты восковой маской смерти и отрезающей его носителя от окружающего мира. Адам почувствовал себя поварёнком, сидящим рядом с закипающей кастрюлей. Однако, каковыми ни были бы эмоции Витольда, они остались загадкой для мальчика.

   – Ты ведь как-то к Нему обращался, когда пытался просить, приказывать и убеждать, – спокойно и сдержанно продолжил мужчина, лишь в его взгляде прибавилось льда. – Я не просил проводить над Ним имя наречение, но ты же определил Его для себя, в твоей голове есть уже образ и название для Него.

   – Ну-у-у, – ребёнок пытался юлить, но скоро решил, что это бесполезно. – Злыдня.... Так мама соседского кота называет, жутко противного и гадкого. Он постоянно норовит в котле пошерудить, безобразия разные устраивает...

   – Не хорошее же ты имя дал, Адам. Не плохое, но тяжёлое. Ведь, как назовёшь ты его, так у вас отношения и сложатся. И я надеюсь, что, коль из вас двоих злыдней окажется он, ты сможешь удержать его в узде, – хозяин поманил к себе звёздочку и заставил её вновь усесться над плечом малыша. – Понимаешь, твоя душа может видеть больше тебя, она очень многое способна знать заранее и ещё больше предугадывать и ежели она решила, что он для тебя будет злыдней, то так тому и быть. Он не станет с тобой угодничать, не пойдёт на примирение и будет самым строгим и нещадным твоим судьёй. Тебе будет очень не просто договориться с ним, чтоб бок о бок противостоять твоим демонам. Однако есть ещё надежда, что это прозвище закрепиться за ним не навечно. И в чём же у вас со Злыдней не совпали мнения?

   – Не знаю, – честно признался Адам. – Он не хотел мне подчиняться и всё тут. Вы же сказали, чтоб мы совпадали, а он не хотел двигаться также как я. Представляете?

   – Одним словом, ты пытался заставить его повторять за тобой простейшие движения, вместо того, чтобы узнать его собственное желание. Принуждал следовать твоей воле, не поинтересовавшись его, – Витольд не говорил жестче и даже не хмурился, но ученику почему-то совсем не понравилось, как он постукивает безымянным пальцем по скамейке. – Ты хоть дал ему голос, чудо?

   – А зачем? Если он, молча, меня слушаться не желает, то, если ещё и голос обретёт, мне от него совсем житья не станет. Он же по всем вопросам будет давать советы, встревать. А вдруг ещё и в ответ ругаться вздумает? Я же тогда совсем с ним справиться не смогу! Он меня перед всеми опозорит.

   – Вне Дома моего глас его будет слышен лишь тебе. Никому боле не будет известно мнение его и зов его. Оно для тебя предназначено и тебе служить должно. Чем же ты меня слушал, Адам? Я ведь говорил об этом уже, да, видимо, люди слышат иначе. Думаешь, коль заглушишь своего Злыдня, он исчезнет? Он будет продолжать говорить с тобой, только другими способами, болезненнее, тише, ловчее, только ты не сможешь его не прочувствовать. Не поймёшь, скорее всего, но почувствуешь. Если не давать ему выговариваться, он постепенно одичает, нарушится и действительно начнёт творить странности, мешая тебе. Да только это полбеды, Адам. Имей в виду, что даже немым для тебя он по-прежнему будет говорить со мной. Только он сохранит такую возможность и в тяжёлые минуты, лишь через него ты можешь испросить моей помощи и поддержки. Или ты считаешь её настолько ничтожной для тебя? Так самонадеян, что полагаешь, закончив обучение, отречься от учителя иль даже потягаться с ним в силе? ... Оставим этот вопрос. Не хочешь слышать его голоса, не надо. Это только твоя воля. Сейчас ты отправишься обратно и попытаешься (не ведаю, каким способом, хоть языком жестов!) познакомиться со Злыдней поближе, разузнать его мнение о прошлых событиях твоей жизни, общих знакомых. А после я попрошу своих помощников проследить, чтоб ты сам разобрался в нём. Ступай.