Текст книги "Семь дней из жизни человека (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

   – Тут нельзя устать,– раздался сзади хриплый голос, – тут не чувствуешь никакой жажды, ни к еде, ни к питью, ни к отдыху.

   Адам испуганно обернулся, но не заметил никого, кроме большой красной птицы с золотистым длинным чубчиком и смешными вытаращенными глазами. Она сидела на спинке кресла хозяина дома, свесив почти до пола струящийся хвост, и потряхивала головой.

   – Нет, Адам, – строго обратился ученик к самому себе и Злыдня впервые повторил за ним все движения вплоть до серьёзного выражения лица, – господин Витольд сказал прочитать книгу и я должен прочитать её!

   – Почему? – предательски каркнуло ссади.

   – Кто здесь? – испуганно крикнул в пустоту мальчик.

   Он впервые с каким-то ужасом подумал, что пустота может быть значительно опасней темноты, ведь в ней видно всё и особенно то, что она пуста. Тьма же неведома и потому, ты можешь представлять за ней что угодно, давать волю самым страшным и самым приятным мыслям, идя и идя вперёд. А здесь ты знаешь всё, только приятнее от этого не становится.

   – Это ты со мной разговариваешь? – обратился Адам к единственному живому созданию поблизости. – Кто ты такой? Тоже зверь, желающий подружиться? Ты такой красивый и милый, ты мне очень нравишься. Я – Адам.

   Только птица ничего не ответила, будто даже не слышала его.

   – Я должен сесть и прочитать ещё хотя бы одну страницу, – снова принялся уговаривать себя мальчик, – чтоб, когда придёт господин Витольд, мне было, что рассказать ему. Я должен хорошо подготовиться.

   – Зачем тебе так готовиться? Ты же и сам знаешь много баек, много слышал от учителя и пастора. Зачем тебе ещё что-либо читать? Если некромансер спросит, ты всегда наёдёшь, что ему ответить! Он же сам, говорил, что здесь собранны людские выдумки. Так какой же смысл в таком чтении? Да и посмотри, какая эта книга огромная. Он точно сам её ещё ни разу целиком не прочитал. Ты всегда можешь сказать, что открыл наугад, и коль он не помнит такого рассказа, предложить ему поискать. Ты точно сможешь выпутаться из этой ситуации!

   – Это ты! – обрадовался Адам, снова поворачиваясь к пернатому советчику. – Но почему ты так говоришь? Это не хорошо обманывать! Если меня попросили прочитать всё, я должен прочитать всё. Дети должны быть послушными...

   – Послушными? – птица не щёлкала клювом, но больше говорить было некому. – Что понимаешь под послушанием. Слушаться чужих приказов? А зачем тебе это?

   – Ну, – мальчик как-то смутился, однако перо отложил окончательно и полностью развернулся к огненной птахе, – так правильно. Дети должны слушаться взрослых. Детей, которые не слушаются, потом наказывают.

   – То-то же! Ты не хочешь быть послушным, ты просто боишься наказания. Тобой движет порок, а не благодетель. Чего ты хочешь добиться своим прилежанием? Получить больше знаний? Быть чистым и правильным? Или хочешь остаться без наказания и ещё похвалу от некромансера? Да всё твое послушание фарс и трусость. И при том ты боишься ещё того, что не случилось. Тебя же здесь ни разу не тронули и пальцем, даже не пригрозили наказанием. Или тебе кажется, что некромансер всё расскажет твоему отцу, что непременно выдерет тебя за такое поведение. Это глупость и ты сам прекрасно понимаешь, что, переступив порог этого дома, уже никому не обязан. Наоборот, это они должны быть тебе благодарны за то, что ты пожертвовал собой ради отца. А ты трясёшься здесь, что кто-либо узнает, как ты тратишь свободное время. Посмотри, сколько интересного вокруг! Ты можешь попытаться найти других обитателей дома, отправиться в настоящее приключение, открыть настоящие тайны, да дойти хоть до одной из стен в конце концом! А ты такой послушный перед некромансером, сам себе завязываешь глаза!

   – Так, получается, быть послушным плохо? – недоумённо захлопал глазами Адам и обернулся к Злыдне, тот хмурился, но тоже прислушивался к птице.

   – Послушание это хорошо, – птица вздёрнула клюв и распушила хохолок. – Послушание это когда твоя воля принимает и разделяет волю другого. Когда ты пытаешься очиститься, следуя за тем, кто может помочь тебе в этом. Твоё же послушание дрянь. Ты не хочешь добра, ты просто боишься кого-то вездесущего с большой розгой. Без уважения боишься, без трепета. Так, на всякий случай, а вдруг.... Кто здесь тебе что-нибудь сможет сделать? У тебя ж даже советник и тот немой!

   Злыдне это заявление совсем не понравилось. Отражение недовольно вышло из-за стола и начало воинственно закатывать рукава. Адам с любопытством следил за ним, только двойник так и не сумел перелезть сквозь раму, чтоб поквитаться с коварной и чересчур болтливой птицей. Оба, и мальчик, и птица облегчённо выдохнули, когда Злыдня остался за стеклом укоризненно хлопать ртом.

   – А что? Он мог мне что-нибудь сделать плохое? – запоздало поинтересовался ученик.

   – Мог? Да посмотри на него. Что он может? Погрозить, постучать кулаками и сделать страшное лицо? Понимаю, если б он ещё умел говорить.... Точно бы замучил тебя наставлениями: "делай то", "делай это", "это не хорошо", "так не правильно". Гудел бы постоянно над ухом, словно наставник в школе, что не даёт ни на минуты передохнуть. Везде бы лез со своей оценкой, а тебе бы пришлось к нему ещё и прислушиваться. Точно бы не отвертелся уже. И отчитывался бы перед ним, и слушался. Какая же тут свобода воли, когда за тобой такой довесок таскается. А так молчит и полбеды. Коль он всё ещё в тебе был, так и без голоса спуску б не давал, то тревогу насылая, то раскаянья. А сейчас тебе хорошо. В зеркало не смотрись и живи себе припеваючи, без хлопот и проблем, ничего тебя уже осуждать не будет. Полная свобода!

   – Свобода от него? Да зачем мне она? Он и не мешал мне особо...

   – Мешал. Очень мешал. Ты просто не осознавал этого, пока он в тебе сидел. Сколько ты всего сделать не смог, потому что он тебя в последний момент останавливал. Напоминал про гнев родителей или про всю нерадивость твоего поступка, разоблачением грозил, идеалы в пример приводил. Всё, одним словом, делал, чтоб по-своему завернуть!

   – А теперь, когда он в зеркале сидит, я смогу делать всё, что угодно, – Адаму было тяжело представить себе такое, это же почти чудеса, делать то, что не могут делать другие люди, мальчик вдруг спохватился: – А что, если он меня от плохих поступков отговаривал?

   – А чем же они тогда плохи!?! – каркающее рассмеялась птица, низко склонив голову и перебирая пёрышки на своём воротнике. – Не имеет смысла бояться наказанья от людей, если тебя никто, кроме Злыдня-то, сидящего внутри, по-настоящему наказать и не сможет. Ой, подумаешь, пару раз ударят! Это не наказание, потерпел немного и дальше пошёл. Зато вот, когда тебе всю душу выматывают нотациями да назиданиями, это уже каторга. Такое долго и не вытерпишь.

   – Ну да...

   Стало тихо-тихо. Только не так тихо, как бывает после жуткой ссоры, когда все накричатся и успокоятся, понимая свою неправоту и чувствуя к ближним тихую слегка болезненную благодарность. И совсем не так, как затихает всё перед первым ужасным трясущим небеса ударом грома. Скорее напоминало молчание после драки, когда ругаешься с соседскими ребятами за короб земляники, а потом обнаруживаешь, что она вся давно прогнила. Злыдня что-то лепетал беззвучно и бессвязно, да только от его ужимок Адаму становилось совсем не по себе.

   – Если раньше он командовал мной, то значит, теперь я совершенно свободен в своём выборе, – неуверенно пролепетал сбитый с толку ребёнок.

   – Свободен, – закаркала птица. – Конечно, свободен! Лишив свою душу советника, ты можешь принимать самые, что ни на есть, разумные решения! Вот как сейчас. Ты же сам решил избавиться от Злыдни. Подумал, послушал меня и решил. А дальше будет ещё хлеще! Ты будешь слушать всех в подряд: родителей, настоятеля, соседей, прохожих, пьяниц и бандитов, сумасшедших и лгунов. Льстецов будешь слушаться в первую же очередь. И каждый раз полностью верить, что принимаешь решение самостоятельно, что полностью независим и никто, ну совсем никто тебе не указ. Раньше тобой властно командовал один, теперь же исподволь будут понукать все. Тобой овладеет каждый, кто возжаждет склонить тебя к определенному выбору, но ты будешь свободен. Свободен... не долго.

   – Ты издеваешься надо мной?

   – Ну что ты! Как же я могу? Я ведь не некромансер с его слугами: мне от тебя ничего не надо. Так просто. Разве ты не знаешь, что вся твоя свобода, вся твоя хвалёная независимая воля заканчивается, ровно тогда, когда ты принимаешь очередной выбор?

   – Как это? – не поверил своим ушам мальчик. – Выбор же проявление моей свободы. Если я могу выбирать, значит, я свободен. Особенно теперь, когда советник не мешает мне.

   – Ты уверен? Ты можешь поклясться, что каждый твой выбор, не будет тебе продиктован кем-то, кому он будет наиболее выгоден. Уверен в независимости своих решений от других воль? А от самого страха зависимости? Когда вечные сомнения будут раздирать тебя между собой, когда одно опасение сомнения сможет сбить тебя с толку, будешь ли ты волен делать так, как ты этого хочешь?

   – А...а что же мне тогда делать? Не могу же я никогда не делать выбора...

   – Ну, ты же такой умный и талантливый, – ответила птица, уставившись своими немигающими глазами на собеседника, и хвост её казался огненным языком, скользящим по дереву. – Ты же столько сделал для своих родителей, пожертвовал собой ради отца. Так смело преодолел все страхи и преграды, не дал обмануть себя странными разговорами и до конца отстаивал свою точку зрения. Как ты можешь сомневаться в себе? Раз тебе не указ даже советник, ты велик и не знаешь запретов! Нужно верить в себя!

   – Я должен предпочесть веру в себя вере в Бога?

   Птица зашлась ехидным хохотом:

   – Что же тут такого страшного? Ты так перепуган собственной идеей, что готов трепетать, как последний трус! Да все люди в большей или меньшей степени уже предпочли себя, кому-либо. Да индивидуализм сам по себе есть уже это предпочтение. Смирись, таковы люди. И не делай таких удивлённых глаз! Вера в себя это не выбор, это состояние души. Постоянное, пребывающее в тебе и с тобой. Если ты веришь в себя, не будет места сомнению, ты будешь видеть свой путь чётко, идти по нему, не нуждаясь ни в чьих советах. Прямо и резко, как лавина, как ураган! И ничто не станет на твоём пути, никто не сможет остановить тебя! Ты добьёшься цели! Ты получишь весь мир к своим ногам!

   – Да, – подскочил с места вдохновлённый Адам, – Я верю в себя! Я всё смогу. Я верю!!

   – Верь! – каркал новый советник. – Да унизится возвышенный!!

   – Да возвысится униженный!! – он подбежал к зеркалу и радостно кричал, раскинув в стороны руки, забыв о скорчившимся Злыдне, замечая только себя, упоённый собственной силой и свободой. – Да восторжествует справедливость!!! Да возвышусь я!!!

   – Ах, вот где ты, паршивец! – раздался сзади скрипучий старушечий голос.

   Адам мышью шмыгнул под стол, забыв в страхе о всём своём величии. Маленькая пухленькая девочка в сером староватом платье едва достававшая самому ученику до уха, приговаривая что-то невнятное, усердно связывала чудо-птицу. Та не вырывалась и ничего не говорила. Распушенные волосы возможной похитительницы постоянно меняли цвет с серебристого на угольно чёрный, очень сильно отвлекая внимание мальчика. Адам рискнул выползти из своего укрытия, только когда у несчастной птицы из пут торчала одна голова.

   – А...а что это здесь делаешь? – сорвавшимся после криков голосом просипел мальчик.

   – Его, вредину, ловлю, – звонко отозвалась странная гостья, поворачиваясь к Адаму.

   Ученик некромансера едва удержался от того, чтоб с воплем не забраться обратно, да и сдержался только потому, что опешил до полного обездвиживания. Лицо девочки жило своей жизнью и старело почти в унисон с её волосами, являя то черноволосую старуху со сморщенным противным лицом, то совсем маленькую большеглазую девочку с жуткими седыми паклями.

   – ...представляешь, – продолжала жаловаться она, – только на секунду отвернулась, как он, поганец, из клетки вырвался. Я его всё утро по всему Дому ищу. Представляешь, сколько бед он мог учинить. Мастер обещал, что ещё пара таких выходок – и он его снова испепелит, только на этот раз пустит на удобрения для коллекции говорящих кактусов.

   – А кто это вообще? Он даже не успел представиться.

   – Это? – девочка-бабушка глянула на глупую морду птицы так, словно видела впервые. – Это феникс. Ты разве не знал? Ну, феникс, трипут, заблуд, збивень.... Ты не беспокойся, мы его в подвале держим под замком, для экстренных случаев. Он вообще-то у нас смирный, вот только бесится, когда нового человека почует, так и рвётся, проказник, ему на глаза попасться.

   – Он мне тут такого понарассказывал... – облегчённо выдохнул Адам.

   – Совсем уже, – постучала себя по голове смелая охраница фениксов. – Не умеют они разговаривать, нет у них голоса. Может только эхо на мысли дадут и то не на всякие.

   Адам так и застыл с раскрытым ртом возле кресла, где только что сидел его "собеседник". Девочка-бабушка быстро удалялась вглубь зала, птица, зажатая под мышку, безвольно склонила на бок голову, её хвост мерно раскачивался из стороны в сторону, подметая перед носильщицей дорожку. Мальчик не мог поверить в случившееся.

   – Да конечно она врёт, – прокаркал издали тот же голос. – Ты же не мог всё это время сам с собой разговаривать?

   Растерянность навалилась с удвоенной силой. Адам снова подошёл к зеркалу: Злыдня сидел заплаканный и злой за своим столом бессмысленно уставившись в книгу. На его листах была одна единственная надпись: "С чего ты взял, будто унижен?"

   День шестой

   Зал напоминал усыпанный чистейшими золотыми монетами королевский двор, хотя Адам ни разу его не видел, но мог быть уверен, что двор самого короля, если тот присыпать золотом или, в крайнем случае, начищенными медяками, должен был выглядеть примерно так же. По-весеннему яркий и лучистый потолок сегодня был покрыт легчайшей ретушью перистых облаков, что вальяжно тянулись своей неизвестной никому дорогой, бросая в зал лишь косые дорожки солнечного света. Они расплывались в пространстве и скользили по полу своими ножками-основаниями, словно очень медленно кружились в неведомом танце. Всё: и этот чарующий свет, и бесконечная даль зала, и свежий будоражащий ветерок – создавало атмосферу торжественности. Мальчик заворожено ждал, что же произойдёт далее. Ведь, если всё вокруг настолько многообещающе, то непременно случиться должно что-то важное. И пускай, за последнюю ночь Адам почти не сомкнул глаз, томимый странными мыслями и гнетущими предчувствиями, забываясь в перерывах беспокойной полудрёмой, сейчас он был готов как никогда к великому чуду и началу действительно грандиозных свершений.

   Витольд сидел, вольготно развалившись в своём кресле, и комкал в руках бесформенный комок жидкой грязи, что всё норовило вытечь из его пальцев, но, влекомая неизвестной силой, вжималась обратно, протекая вниз не больше пяди.

   – Я был слегка разочарован тобой, Адам, – с каким-то удивлением заметил, наконец, хозяин Дома. – Ты сильно изменился с момента появления под крышей этого Дома и я полагал, что день в тишине позволит тебе собраться с мыслями и настроиться на серьёзный лад. И что же ты?

   – Что я? – нахмурился в ответ мальчик. – Я читал то, что вы мне дали. Хотите, господин Витольд, я прямо сейчас могу пересказать вам несколько рассказов оттуда. Только не слово в слово, я так их не запомню.

   – И кого, ответь мне, дитя, ты хочешь сейчас обмануть? – с холодной и слегка ироничной ухмылкой мужчина поднял свои бесцветные глаза на ребёнка. – Я знаю все слова, что были написаны здесь, и знаю лично почти всех их создателей. Ты сможешь меня хоть чем-то удивить? Мне не нужны от тебя пересказы. Эти знания должны были достаться тебе, и лишь в этом заключалось моё задание. Что же до того, что ты сейчас вознамерился выдать то немногое за длительную работу, то этим ты не смог бы ввести в заблуждение ни меня, ни Злыдню. Хочешь обманываться? Обманывайся. Кому от этого будет хуже?

   – Это... это всё та птица виновата, – залепетал под всепроникающим взглядом Адам. – Она меня отвлекала!

   – Ты говоришь про феникса? – уточнил некромансер, как бы невзначай переводя взгляд на раму чудесного зеркала. – Я больше люблю называть его сомненьем или вторым мненьем, тем, что всегда исподволь присутствует в каждой человеческой мысли. Он по сути своей безвреден. Просто нужно было не обращать на него внимания или попробовать прогнать. Фениксы обладают по своей натуре великой способностью раскрывать сомненья, только, в отличие от людей, сгорев, они всегда могут позволить себе возродиться. Ты же, поспешно испепелив свои мысли, способен вернуть их в первозданной ценности?

   – Я же не знал, господин, что он плохой! Он говорил человеческим голосом – я ему и поверил!

   – Поверил лишь из-за привычной речи? Что ж забавно, – хоть выражение лица мужчины и оставалось приветливым, Адаму тут же стало не до веселья. – У тебя очень необычный способ выбирать себе основания для доверия. Они, скажем, слишком ненадёжные. Для правдоподобности, тебе лучше было бы сознаться, что ты поверил не столько тому, кто говорит, сколько тому, что говорилось. Так звучало бы значительно лучше. Дитя, я так долго творю чудеса потому, что всегда неизменно верю в людей, но никогда не верю людям.

   Когда хозяин дома встал, кресло мальчика само почтительно отодвинулось в сторону вместе с сидящим на нём Адамом, уступая дорогу. Пройдя немного в сторону так, чтобы его отражение по-прежнему не появлялось на стекле Бытия, мужчина свободной рукой сделал едва уловимый пас. Колонны одна за другой, как подкошенные, начали с ужасающим треском оползать и поверженными Голиафами падать на пол, взрывая в воздух куски мраморного крошева. Адам надрывно закашлялся. В медленно оседавшей, сияющей от солнечных прядей, пыли, можно было различить силуэт Витольда, спокойно опиравшегося на один из обрубков в умиротворённом ожидании.

   – Видишь ли, Адам, человеческая душа едина, но очень многолика, – раздался его чистый глубокий голос. – В ней есть место всему, и изначально все её составляющие находятся в гармонии между собой и относительной уравновешенной, здесь стоит сделать поправку на индивидуальную вариабельность, однако никто не бывает изначально плох. Только, обретая волю в своём телесном воплощении, человек сам распоряжается составом и пропорциями своей души. И если одна из его сторон по какой-либо причине начинает усыхать, то в душе образуется пустота. Эти пустоты с превеликой радостью занимают демоны. Они это делают даже не столько по вредности своей, сколько по закону этого мирозданья, не терпящего пустоты. Нельзя же так бездумно разбрасываться пространством!?! Ты, дитя, близок к пути по умножению демонов. Ты совсем забыл про своего советника и не позволяешь ему раскрыться во весь рост. Я хочу показать тебе кое-что. Возможно, это воодушевит тебя больше, чем предшествующие занятия. Подойди ко мне, Адам.

   После недавней демонстрации силы оставить подобную просьбу без внимания было не только не вежливо, но и не безопасно. Мальчик поспешил прикрыть рукавом нос и, плотно зажмурившись, самоотверженно вошёл в ближайшее облако. Его тут же окутала сияющим ореолом каменная круговерть, норовящая проскользнуть за воротник и набиться в уши. На секунду ребёнку показалось, что мир вокруг него растворился этим бесконечным пылевым пологом, а сам он давно потерялся в этой безжизненной первичной каше, как вдруг холодная рука сомкнулась на его воротнике и одним рывком вырвала куда-то, где было много воздуха. Адам настороженно приоткрыл один глаз.

   – Залазь сюда, – Витольд легко подхватил ученика под мышки и играючи поставил его на кособокий каменный срез, почти превосходящий мужчину в росте.

   – А что вы собираетесь делать? – пискнул растерявшийся мальчик, пытаясь удержать хрупкое равновесие.

   – Ты будешь учиться летать, Адам, – хозяин Дома тем временем неспешно опустился в своё кресло и, закинув ноги на подлокотник, вернулся к своим бессмысленным играм с грязью. – Тебе же хотелось изучать что-то действительно интересное. Так что же может быть прекраснее первого полёта?

   – Вы сделаете мне крылья, – воодушевился ребёнок, – как у ангелов? Такие же огромные и прекрасные, чтобы тенью могли заслонить дом?

   – Нет. Людям крылья ни к чему. Просто закрой глаза и слушай мой голос.

   Адам послушно, хотя и не без опасения закрыл глаза и словно провалился в омут, подхваченный нахлынувшей темнотой. Она была так дика и непривычна после нескольких дней, проведённых в Доме под волшебными светилами, что сперва ослепила мальчика. Однако практически сразу из её нутра начали выделяться поблёскивающие кругляши изуродованных колон.

   – Человеческая жизнь, – раздался слева голос некромансера, такой отчётливый и завораживающий, будто мужчина нависал над самым плечом ученика, – подобна бесконечному блужданию во тьме. Но не слепому мытарству между великих колонн мирозданья в поисках некого смысла, а искусству канатоходца, скользящего по режущей нити над пропастью неведомого и несказанного не-Бытия. Вы понимаете, что, как бы ни старались, сможете идти лишь по натянутой кем-то чужим дорожке к неведомой цели за неизвестным чем-то. А мимо вас будут гроздьями проноситься чужие смыслы, виденья и миражы, что яростно будут желанны вами. Ведь собственный смысл люди усмотреть не могут. Его нет? Что ж, вполне возможно. Весь смысл такого движения заключён в том, чтобы не упасть и дойти из одной предзаданной точки в другую. И всё же вы не хотите смириться с таким положением, хотите свободы, широкого пути, а ещё лучше готового утрамбованного настила, на котором бы вы чувствовали себя спокойно и безопасно. Звучит заманчиво, иметь возможность двигаться свободно и самому создавать свой смысл. Но в этом заключён великий обман свободы. Всё, на что способен ты, на что горазда твоя душа, – это рассмотреть следующую точку и идти к ней. Любой шаг в сторону равносилен прыжку в пропасть. Поэтому-то ваш путь тяжёл и болезнен. Никто не отправляется в такое путешествие один. С рожденья человек обретает свою путеводную звёздочку, вроде той, что была тобой благополучно забыта. Такие звёзды задают человеку путь и освещают его, но только уверенно шагать по натянутой нити способен не каждый. Для этого и нужен советник. Он ведёт тебя и даёт опору в моменты потери равновесия, он не даёт тебе мешать другим путникам. Лишь он способен дать тебе "крылья"! С ним ты не почувствуешь нити под ногами и сможешь продолжать путь без боли и страха. Он станет твоим проводником во тьме. Доверься советнику, Адам, и тогда обретёшь свои крылья.

   Мальчик ничего не ответил: речи наставника производили на него гнетущее впечатление. Он видел свой следующий срез, видел мерцающую алую нить под ногами и смело, не раздумывая и не показывая страха, встал на неё. Казавшаяся полоской на полу, она болезненно впилась в ногу и даже сквозь ботинок ранила. Первый шаг был самым страшным и завораживающим, второй дался легче, третий, четвертый... "Зачем мне сдался какой-либо помощник, если я и сам прекрасно справляюсь?" – подумалось Адаму. Вдруг нить натянуто тренькнула и начала раскачиваться, как живая, юлить и выписывать зигзаги. Мальчик впервые ощутил, что под ним не пару локтей падения, а бесконечная пустота.

   – Помогите, господин! – испуганно закричал ученик, почти срываясь со своей хрупкой опоры, последней опоры перед коварной пастью бездны.

   – Почему ты обращаешься за моей помощью лишь в критический момент? – холодно поинтересовался хозяин Дома. – Я не обязан проводить каждого человека за ручку по его собственной нити. Ты и сам должен знать имя того, кто сможет удержать тебя от падения.

   – Злыдня-а-а!! – закричал в отчаянье мальчик.

   Не имея опоры и не будучи в силах открыть глаза, Адам ощущал уж за спиной звенящие шаги неминуемой гибели, только вдруг чья-то ладонь, маленькая и горячая, осторожно взяла его за руку и потянула за собой. Мальчик не видел своего спасителя, но со всей готовностью последовал за ним, благоговея от важности случившегося. Проводник шёл вперёд легко и не вызывал даже малейших подрагиваний алой полоски жизни. Постепенно Адам приноровился к его поступи. Шаг за шагом давался ему всё легче и легче, пока вдруг режущая нить не отпустила...

   Лишь ветер, лишь пьянящее чувство лёгкости и святости, переполняющее невесомое тело.

   – Что ты чувствуешь, Адам, – прошептал над самым ухом мужчина.

   – Я лечу, господин Витольд! – с восторгом кричал встречному ветру ученик, размахивая руками, как огромными крыльями. – Лечу! О, это чудесно! Это настоящее счастье, блаженство! Я понял всю тайну ваших слов! Советник! Мой советник, вот, кто должен вести меня! Отныне он меня будет вести! Я буду следовать только за ним! Я полечу над миром и возвещу об этом! И пусть все видят, что я познал вашу мудрость, господин! Пусть все знают, что творящий чудеса летает над собственным роком, следуя советнику. Преодолевает предначертание во имя великих чудес! Не привязанный к этой нити, я смогу сделать всё, что угодно! Я запомнюсь под именем Следующего советнику. Я обрёл...

   Задыхаясь от переполнявшего чувства свободы, Адам открыл глаза и всё, что успел заметить, как Витольд смял почти готовую фигурку и резко замахнулся. Ком грязи, попавший в голову, в момент остудил весь ребяческий пыл, охвативший душу мальчика от ощущения независимости и собственного просветления. Отплевавшись и злобно вытерев подолом рубахи отвратительные разводы с лица, поднялся ученик с колен и со всей силы отлетел обратно, ударившись головой о что-то твёрдое.

   Перед ним был всё тот же зал со срубленными колоннами, стол и кресла. Вот неподалёку приютился знакомый лежак, вон там некромансер помогает подняться на ноги, свалившемуся со своего "постамента" Адаму, а чуть дальше.... Адам закричал во весь голос и отчаянно начал молотить кулаками в прозрачную преграду, коварно отделившую его от реального мира своим обжигающим холодом.

   – Выпустите меня! Освободите! Это не честно! Я не должен был здесь оказаться! Не-е-ет!!! Пустите!! Что вы со мной сделали? Да как вы посмели!?!– до хрипоты рвал горло мальчик, продолжая глупым мотыльком биться о стекло. – Я человек! Вы слышите? Я – человек! Я реальный!! Нельзя со мной так!! Это подло, это гнусно!! Освободите меня сейчас же!! Это всё ты, подлец!! Я тебе ещё покажу! Я с тобой ещё поквитаюсь! Получишь ты у меня, Злыдня поганая!! Да выпустите же меня, наконец!!!

   – Что тебе не нравиться, Адам? – к стеклу подошёл Витольд, приобнимая за плечи трясущегося от страха Злыдню. – Он это часть тебя, так что, какая разница, кто где находится. Разве не этого ты недавно так яростно желал, когда говорил о следовании своему советнику? Я всего лишь исполнил твоё желание. Теперь Адам по ту сторону Бытия будет полностью подчиняться советнику.

   – Это ошибка!!! – завопил Адам. – Вы всё не правильно поняли!! Я вовсе не это имел в виду!! Я хотел сделать вам приятное: сказать то, чего вы от меня добивались!!! Вы же хотели это услышать!! Хотели, чтоб я помирился со Злыдней! Меня не должно было сюда забросить! Это его место! Я должен быть там!! Это ошибка!! Я настоящий! Настоящий!!

   – А может, я всё именно так и спланировал? – мужчина многозначительно улыбнулся, а его глаза на миг показались глубокими бездонными колодцами с ослепительным светом на дне.

   – Ах, так? Так со мной поступать?! Что я вам сделал? Это же он во всём виноват!! Он подстрекатель!! Он, – мальчик со всей возможной злостью бросился на коварного двойника, печально и доверчиво протягивающего навстречу человеку руки, в попытке задушить негодного, но схватил лишь воздух, рухнув под ноги хозяину Дома.

   Витольд, посмеиваясь, рассматривал поверженного мальчика, полного злобы, обиды и ярости. Некромансер казался довольным и язвительным в своей жестокой насмешке над чужим бессилием. Адам поднял голову: мужчина с грустным уставшим взглядом и вызывающей ухмылкой дерзко дёрнул подбородком.

   – Да как вы смеете так обращаться с людьми?! – не выдержал копившейся долго обиды мальчик, вставая, но, впрочем, не решаясь бросаться с кулаками на злодея. – За кого вы себя принимаете? Вы всего лишь некромантер паршивый! Кто позволил вам мучить людей? Души им раздирать, тварями запугивать, в зеркала затаскивать? Вы себя Богом считаете?

   – Адам, а Бог бы стал человеку представляться Богом? – лукаво изогнул бровь хозяин Дома, испытующе глядя на разъярённого ученика.

   – Да плевать мне на это!– пламенно отмахнулся Адам. – Вы никудышный колдун и все чудеса Ваши – обман! Я не желаю больше ничему у Вас учиться! И требую, чтобы Вы немедленно освободили меня и моего отца!

   Мужчина странно рассмеялся, от чего поверхность зеркала начала морщиниться и звенеть. Он словно снова стал беспечным и таинственно непредсказуемым героем городских легенд, которыми пугали непослушных детей. Только Адам уже не боялся его, не было в мальчике того гнетущего страха перед лицом некроманта.

   – Так вот к чему ты клонишь, дитя? – Витольд пугающе изысканно улыбнулся. – Это будет забавно. Я принимаю твои требования, при одном условии – ты сам повторишь для меня одно из чудес моих завтра. Условились?

   – Да пожалуйста!

   – В таком случае, мой Дом боле не держит тебя...

   Дверь больно наподдала Адаму по мягкому месту. Следом из её проёма вылетели куртка и рябоватая шапка.

   День седьмой

   Закатное солнце разбитой массой волоклось следом за тяжёлым шлейфом. Чёрная материя змеёй вилась по грязной городской мостовой, жадно впиваясь чернильными щупальцами в мельчайшие трещины и пожирая под собой всё. Недоступный свету полог живым сгустком вязкой тьмы оставлял за собой сияющую дорожку отполированных камней. Ужасающая мантия казалась огромной самодвижущейся горой, скрадывала малейшие абрисы человеческой фигуры. Город с приближением кровавого заката словно вымер, затих и обезлюдел в трепете и предвкушении надвигающейся ночи. Пустынные улицы уж не служили прибежищем для воров, харчевни не дарили свои пьяные огни весёлым маятникам-завсегдатаем, и холодный одинокий ветер, пропитанный человеческим общежитием не рассыпал между серых домов хрипучую брань. Город затих, город вымер... У ужаса его не было лика смерти и свиты адских псов, что с будоражащим воем неслись бы поодаль. Некромансер шёл по мостовой неспешно и грациозно, его лёгкая поступь бесследно тонула в шелесте мантии и мерных ударов о водную поверхность крупных капель, сползавших с покатой крыши вниз по стоку.