Текст книги "На заре земли русской (СИ)"

Пролог

…И во веки веков и во все времена

Трус, предатель всегда презираем,

Враг есть враг, и война всё равно есть война,

И темница тесна, и свобода – одна,

И всегда на неё уповаем…

В. Высоцкий «Баллада о времени»

За окном тихо шелестел дождь. Сквозь его шум был слышен лай собак вдалеке и сонный скрип сверчка где-то в углу. Свеча медленно догорала, сероватый воск таял и стекал прямо на пол. Небо, затянутое тучами, чуть посветлело, ночь плавно переходила в раннее осеннее утро. Юноша лет семнадцати от покрова, хозяин маленькой горницы, проснулся от негромкого стука в дверь.

– Димитрий, ты спишь?

Узнав голос князя, он быстро вскочил, потушил свечу, натянул рубаху, пригладил светлые кудрявые волосы, растрепавшиеся после сна, и отворил дверь.

– Доброго утра, княже.

– Спустись на улицу и встреть гостей. Святослав и брат его Всеволод ждут давно.

Димитрий кивнул и вышел. Дождь понемногу утихал, превращаясь в мелкую неприятную морось. За воротами княжеского двора уже ждали двое конных. По их богатым одеяниям и манере держать себя юноша признал в них младших сыновей покойного князя Ярослава и, поклонившись в знак приветствия, указал им дорогу и отвёл их коней за двор.

Дождавшись, пока оба приезжих войдут, Димитрий не спеша пошёл обратно. К событиям такого рода, вроде внезапных гостей или послов к князю, он привык, да и его вполне устраивал такой уклад жизни. Отца своего парнишка не знал, мать умерла десять солнцеворотов назад, и он её помнил плохо, а добрые люди привели его, тогда совсем ещё маленького, к князю Всеславу Полоцкому служкой. Когда Димитрий подрос, тот сделал его своим стольником. Занимался с ним, как с сыном, обучил немного грамоте, но юноша иногда побаивался его крутого нрава, неспокойного характера.

– А правда ли, княже, что в народе тебя оборотнем прозвали? – поинтересовался он, вернувшись.

– Кто сказал? – грозно спросил Всеслав. Юноша непроизвольно сжался под проницательным взглядом его серых глаз, но князь, уловив в вопросе стольника простое невинное любопытство, чуть заметно улыбнулся.

– Я слышал намедни… Ты, говорят, волком становиться можешь, – прошептал Димитрий с каким-то страхом в голосе. – Волком, птицею, да кем угодно.

Рассмеялся Всеслав, ничего не ответил. По его смеху Димитрий и сам понял, что спросил глупость.

– Ступай! – велел Всеслав, вставая из-за стола навстречу братьям Ярославичам. – И дверь запри! – донеслось до Димитрия уже по ту сторону. Он послушно затворил тяжёлую дубовую дверь и хотел было идти, но что-то заставило его задержаться. То ли слишком громкие голоса в светлице, то ли любопытство молодого ума, но так или иначе, Димитрий остался и прильнул к двери, стараясь не пропустить ни одного слова. Разговор вёлся на весьма повышенных тонах, отчего юноше было легко слушать.

– Неудачей окончился поход на Новгород, – это говорил один из братьев густым, хриплым, не очень приятным басом с нотками раздражения. – Мои люди почти все до единого пленены али перебиты, не хочу я платить чужой жизнью за престол!

– А Изяслав-то не очень печётся по сему поводу, – иронично заметил Всеслав. – Ему, поди, равно – хоть все полягут, а Киев подавай…

На мгновение в горнице наступила тишина, слышно было чьё-то тихое покашливание и стук топора на дворе. Но затишье, словно перед бурей, длилось недолго: спустя несколько секунд молчания один из гостей разразился гневными восклицаниями и осуждениями в адрес Изяслава Ярославича. Вслушиваясь в непонятную, торопливую ругань, Димитрий вспоминал, как хозяин рассказывал ему о власти, о том, что хороший правитель никогда не позволит своим людям погибать ни за что, пусть то даже откроет ему дорогу к великому престолу. Димитрий любил своего хозяина, который заменил ему отца. Всеслав, обладавший тонким проницательным умом, прекрасными задатками воина и твёрдым характером, был хорошим правителем, его ценили жители удела, к нему в дружину шли с охотой.

– Лишить его престола нужно, – молвил обладатель хриплого, словно простуженного, голоса. – Но на его убийство я бы не пошёл.

– Не нужно крови, – перебил его Всеслав. – Предлагаю окружить Киев.

– И чего ты добьёшься? – возмущённо воскликнул один из его гостей. – Оставайся в Полоцке, коли жизнь тебе дорога.

– Поссорить его с Польшею надо, вот что. Гертруда, ладушка его – дочь короля польского, – предложил другой.

– Это и того хуже, – Димитрий, усмехнувшись, представил, как князь, хозяин его, опустил взгляд и покачал головой. – Они пойдут войной на нас, а мы не сможем защитить народ и всю Русь.

Даже подслушав беседу, Димитрий мало что понял. Князья, очевидно, братья Изяслава Ярославича, не жаловали его, относились к нему с пренебрежением. О нём отзывались как о совершенно безответственном и недалёком, не хотели ни за что отдавать ему великокняжеский престол. Потом шла речь о предложении возможной войны с поляками, которое князь полоцкий однозначно отверг. Выходя из горницы и с силой пнув дверь ногой, один из князей – Димитрий услыхал, что зовут его Святослав – был настолько сердит и увлечён своими думами, что, к счастью юноши, не заметил его, быстро отскочившего от двери. Вслед за ним скоро вышел и брат его Всеволод, нагнав его, коротко кивнул, не произнеся ни слова, а потом сел на вороного коня, опустил ноги в стремена и умчался.

– Нехорошо подслушивать-то! – раздался прямо над ухом Димитрия чей-то шёпот.

Парнишка испуганно обернулся, отскочив в сторону, и увидел свою названую сестру.

Красавица Злата, которой сим летом минуло девятнадцать солнцеворотов, была изменчива, словно летний ночной ветерок. Подует с юга – улыбнётся гордая девушка, налетит с холодного севера – нахмурит тёмные брови, ответит резко, поглядит неласково. Но сколько Димитрий себя помнил, Злата была добра к нему. Из далёкого прошлого осталась у неё привычка называть его ласковым, кратким именем, и на людях стеснялся Димитрий такого оклика. А такая Злата, которая пришла сейчас в полутьме передней, в длинной шали, накинутой на плечи, со свечой в руках и милой улыбкой, нравилась ему больше всего. В знак приветствия брат и сестра троекратно поцеловались, и Димитрий ответил таким же шёпотом:

– Задумал что-то наш князь. С братьями договорился али на Киев идти, али воевать с Польшей, не разобрал я.

– Зло держит на кого? – удивилась Злата. Она вечерами приходила навестить своего названого брата, но нечасто, и потому с князем Всеславом не встречалась.

Димитрий неопределённо пожал плечами. Если бы Всеслав на кого крепко злился, справедливость бы давно свершилась над тем. Но пока что ни о чём таком речи не шло. Прикрыв свечу свою уголком шали, Злата взяла Димитрия за локоть и, слегка коснувшись носом его волос, прошептала:

– Я боюсь войны, Митя! Отец думает, что я бесстрашная, раз и на лошади стоя катаюсь, и в терем княжеский просто так хожу, а я боюсь! Ты только не говори никому, – смущённо продолжала девушка, – а то отец презирать меня станет.

«Глупости, – подумал юноша, но вслух ничего не произнёс. – Всё равно ты для меня самая смелая».

Димитрий хотел проводить Злату домой и вернуться, но снова оказался в нужное время в нужном месте благодаря своей нерасторопности. Дверь княжеских покоев отворилась, и перед отроками появился Всеслав. Одет он был по-дорожному, правая рука его покоилась на рукояти меча, торчащей из гравированных ножен. Длинные волнистые волосы князя выбивались из-под отороченной белым мехом невысокой шапки, обрамляя русыми прядями загорелое лицо его. Всеслав был задумчив и даже немного суров – с таким выражением лица обычно совершают либо подлость, умело пряча её от посторонних ненужных наблюдателей, либо храбрые поступки.

– Димитрий, коня мне, – в наступившей тишине голос Полоцкого прозвучал необычно громко, отдаваясь эхом под высоким сводом потолка. – И со мной поедешь.

Димитрий и Злата переглянулись. Грустью тенью серою скользнула по лицу девушки. Взяв руку Димитрия, она слегка сжала его ладонь и поцеловала его пальцы. Засмущавшись перед князем, юноша вспыхнул и отдёрнул руку.

– Прощайтесь, прощайтесь, – усмехнулся Всеслав. – Кто знает, может, и не увидитесь боле...

– Не говори так! – воскликнул окончательно пристыженный Димитрий. – Прощай, сестричка, прощай, моя голубка, бог даст, всё обойдётся!

Они снова троекратно поцеловались. От зорких глаз Всеслава не ускользнул алый стыдливый румянец, расцветший на щеках Димитрия. А тот видел только свою Злату, только её тёмные глаза цвета земли родной сверкали перед ним. Вспомнив, что они не одни, девушка хотела убежать, чтобы никто не видел её пылающих щёк.

– Как звать-то тебя? – спросил Всеслав, кладя тяжёлую руку на её узенькое плечо. Девушка вздрогнула, как от удара, побледнела, опустила взор.

– Златою… – едва слышно прошептала она. Всеслав осторожно коснулся рукой её подбородка, приподнял её испуганное лицо кверху. Глаза их на мгновение встретились. Что-то сжалось внутри у Златы, болезненно-нежно, когда князь с такой теплотой взглянул на неё. Ком подкатил к горлу, сердце забилось, словно маленькая загнанная птичка в руках человеческих. Не в силах больше выдержать это необычно тёплое и потому странное молчание, Злата вырвалась и, споткнувшись на пороге и уронив огарок свечи, скрылась в темноте. Поспешно Всеслав подхватил свечу, пока она не успела, чего доброго, поджечь деревянный пол, и потушил её, зажав фитиль широкой твёрдой ладонью.

– К чему так скоро, княже? – спросил Димитрий, поморщившись. Хоть он и не касался дрожащего огня, его передёрнуло от самого действия. В лице же Всеслава ничто не дрогнуло, будто держать в руках золотистое пламя было для князя обычным делом.

– Соберём людей и окружим Киев, – бросил он, не глядя на Димитрия. – Не верю я Ярославичам, понимаешь, не лежит сердце к их словам! Подведут они, как бог весть, подведут.

С этими словами князь бросил остаток погасшей и почти растаявшей свечи на пол. В тишине раздались его шаги по деревянной лестнице, потом на дворе зазвенели стремена. Димитрий бросился вслед, выпустил своего коня из стойла, вскочил на него и помчался за Всеславом, пока тот не успел уехать далеко.

Ещё какое-то время мчались они под покровом ночи. Лошадь Димитрия, не объезженная хорошо, скоро уставала и иногда переходила с галопа на рысь. Но князь не окликал юношу, даже не оборачивался на него – видно, другим, чем-то очень важным были заняты мысли его. Гулкий конский топот отдавался какими-то тяжёлыми ударами, будто это билось сердце земли. В предрассветную пору, когда небо, уже не тёмное, а светло-сизое, стягивало с себя покрывало из рваных облаков, город спал особенно сладко и крепко. Ни звука не нарушало хрупкую тишину, на улицах было совершенно пустынно, церковник в длинной рясе медленно шёл к заутрене. Минуя заставу, Всеслав и Димитрий оставили коней возле городских ворот и дальше пошли пешком.

Возле одного из домов князь остановился и жестом велел остановиться и Димитрию. Дом, выросший перед ними, отдалённо напоминал главный терем: довольно богатое убранство, аккуратно подрезанные деревья в саду и гладко выструганные брёвна ворот говорили о зажиточности и рачительности хозяина двора. Всеслав трижды постучался, и через несколько минут тяжёлая дубовая створка ворот открылась, и сам хозяин, боярин Радомир, вышел навстречу нежданным гостям.

Радомир был уже не молод, но и не стар ещё. Младшим дружинником он служил у Всеславова отца, а когда сын унаследовал княжеский престол, Радомир быстро вошёл к нему в доверие, получил признание за заслуги в сражениях и теперь в мирное время проводил свою жизнь в богатом доме с женой и дочерью. Князь Всеслав нередко наведывался к нему – за советом, за помощью, а иногда, в особенных случаях, звал его к себе.

– Здравия тебе, княже, – поклонился в пояс боярин. Почуяв чужих, проснулись и залаяли собаки, и рассыпалась полуночная тишина. Радомир, толком не одевшийся, оказавшись на улице, быстро застудился и потому позвал пришедших в дом.

– Что привело тебя так рано? – продолжал он, удобно устроившись на скамье напротив Всеслава и Димитрия. – Что-то, чую, срочное, коли сам пришёл. Светланка! – крикнул он куда-то в глубь дома.

Из-за угла выглянула дочь его. К пятнадцати солнцеворотам она расцвела и стала совершенно похожа на свою матушку, древлянку Ульяну. Длинная светлая коса, быстрые, живые чёрные глаза, совершенно не подходящие к цвету волос, алый румянец на щеках – всё это делало красоту Светланки ещё более необычной, пленительной. Увидев, что отец не один, она молча склонила голову.

– Принеси гостям вина и разбуди мать, – велел Радомир, оборачиваясь к дочери.

– Не надо, – остановил её Полоцкий, видя, что она собралась идти. – Не за тем мы здесь. Ты, Радомир, соберёшь старшую дружину и выведешь воинов за городские ворота, и там будете ждать меня. Три дня после этого, мыслю я, надо нам в поход на Киев идти. И псковичи, и новгородцы могли бы поддержать нас.

– А что, были у тебя Черниговский и Переяславский? – настороженно ответил вопросом боярин. Уловив, что старые знакомые занялись решением проблемы, стольник князя Полоцкого, всё это время чувствовавший себя будто бы третьим лишним, тихонько выскользнул из горницы.

Белый сарафанчик мелькнул в полумраке коридора, и знакомый голос ласково позвал:

– Димитрий!

– Здравствуй, моя Светлана! – негромко воскликнул юноша, ловя в темноте руку девушки и прижимая её к своим губам. – И стосковался же я по тебе!

Тихо рассмеялась Светланка, серебряным колокольчиком рассыпался её смех. Юноша не видел её лица, но знал, что глаза цвета спелой сливы задорно горят и посмеиваются над его, Димитрия, неловкостью. Он крепко сжал Светлану в своих объятиях, быстро целуя вздёрнутый носик, румяные щёки, высокий, смуглый лоб. Девушка тихонько смеялась и отбивалась, но Димитрий знал, что ей нравится. Кончики их носов соприкоснулись, разгорячённые губы Димитрия накрыли алые губки Светланы, и она вздрогнула, ведь ощущение такой горячей, чувственной нежности было ей совсем в новинку. Горячие пальцы юноши касались её прохладной кожи рук, плеч, шеи. Димитрий быстро и ласково проводил пальцами по тонким, выступающим ключицам, лопаткам Светланки, и она, поддаваясь его ласке, даже перестала смеяться, лишь шептала что-то непонятное. Светлая коса растрепалась, лента выпала из неё, поцелуи путались в волосах, растворялись тёплыми каплями на коже.

– Милая моя, солнышко моё красное, когда же мы ещё с тобой...

– Димитрий, едем!

Девушка и юноша, словно малые дети, застанные за чем-то запретным, отскочили друг от друга, тяжело дыша. Краска залила лицо Димитрия, он, не глядя на Всеслава, нагнулся, поднял с пола, оброненную Светланкой алую ленту, постаравшись сделать это незаметно, и выбежал вон.

Уже отъезжая от городской заставы, Всеслав обернулся назад и увидел невысокую, сутуловатую и оттого немного нелепо выглядевшую верхом на лошади фигуру Радомира, спешащего в сторону города, где жила большая часть дружинников. До условленного места ехать было недалече, и князь не гнал коня.

– Ты моложе меня, а с девчонками так забавляешься, – заметил Всеслав, обратившись к Димитрию, и не понял тот, укоризненно это было сказано или в шутку. Эмоции Димитрия можно было почти всегда прочесть по его тонкому, живому лицу: радость ли, горе, страх или смущение – всё выдавало выражение. Самой приметной частью внешности его были глаза, красиво обрамлённые светлыми ресницами и придававшие чертам юноши какую-то детскую непосредственность. Услышав такие слова, Димитрий даже чуть привстал на лошади.

– Злата сестра моя! – с оттенком удивления молвил он. – Со Светланкой мы с детства знакомы, да и девушки знают друг друга...

– А Злата твоя красива, ей-богу, красива! – неожиданно воскликнул Всеслав, словно забывшись, с кем разговор ведёт. – Не приведи господи полюбить, – добавил он уже гораздо тише, чуть ли не про себя, но Димитрий услышал и с трудом удержался от улыбки. Он-то заметил, как князь смотрел на девушку, когда они впервые свиделись, как осторожно и нежно он коснулся её плеча, и что самое необычное, не сказал ей ничего за оброненную свечу, хоть из-за её неосторожности мог начаться пожар.

Письмо

Когда они миновали черту города и встретились с большой толпой собравшихся воинов-дружинников, на улице уже светало. За рекой, где серо-голубое небо почти сливалось с водой, яркая полоса рассвета будто ножом – тонкой, уверенной линией – прорезала сталь густых, тёмных облаков, словно согревая отходящую ото сна землю. Всеслав окинул взглядом своих воинов, которых, очевидно, подняли и без объяснений отправили на сбор.

– Не раз мы ходили в походы в чужие края, – начал Всеслав, и голос его в тишине звучал громко, сильно, отдаваясь эхом. – Не раз с победою возвращались, а поражения наши наукой нам были. Говорил я с Ярославичами младшими, да не верю словам их. Задумали они не то, о чём мне давеча поведали. И сдаётся, не с миром они ушли. Через три дни соберёмся сызнова, и тогда уж будет разговор. Отстоим землю полоцкую! – с этими словами, прозвучавшими особенно ярко, князь резким движением вытащил меч из ножен и взметнул правую руку вверх. Первый луч солнца блеснул на начищенной стали, уцепился за окончание меча, и тем, кто не совсем ещё оставил веру языческую, показалось, что сам Даждьбог направляет князя Всеслава.

– Отстоим! Отстоим! – раздались нестройные голоса из окончательно проснувшейся толпы. – Не было ещё такого боя, чтобы без чести для тебя, княже!

Всеслав улыбнулся чуть заметно, слыша эти искренние выкрики. Никогда ещё дружина не подводила его, всегда он мог быть уверен в своих ближайших воинах. И действительно, сражения, в прошлом обернувшиеся не лучшей стороною, стали наукой, началом чего-то большего, чем простые походы. Всеслав чувствовал, что хоть кто-то из приезжавших к нему князей да и не останется верен своему слову, и хотя они все – все Ярославичи – целовали крест на сохранении мира на земле русской, не было к ним доверия. Черниговский правитель давно хотел подчинить себе и северные земли на реке Двине, посему, нарушив обещанный мир, готовился обрушить своё войско на Полоцк. Всеслав с дружиною хотел опередить его, чтобы, в случае поражения, оно не было столь позорным.

После сбора Всеслав вместе с Димитрием вернулись обратно в Полоцк. Димитрий очень волновался, ведь никогда ранее ему не приходилось участие принимать в сражении или войне. Кольчуги по размеру ему не нашлось, и нельзя было без улыбки взглянуть на него, неловкого, неуклюжего в непривычном тяжёлом одеянии. Оружием юношу пользоваться никто не учил, это и ему самому было странно, ведь в его годы отроки неплохо владели и мечом, и кинжалом, и тугим луком.

– Димитрий! – окликнул его Всеслав с порога. – Спустись, потолкуем!

Юноша вышел на двор, где князь уже ждал его. Оперевшись обеими руками на щит, немного вошедший в землю заострённым концом, он задумчиво смотрел в небо, уже по-осеннему голубое, светлое. Заметив, что Димитрий уже стоит рядом и тоже разглядывает безоблачную синь, Всеслав произнёс:

– Не подумал я, решив тебя с собой взять. Ты оружия в руках не держал ранее… Не спорь, – прервал он Димитрия, собравшегося ответить, – драться ты не умеешь. Многому научить тебя я не сумею, потому будет моя вина, случись с тобой что. Бери, – неожиданно Всеслав протянул Димитрию меч, который до этого держал в левой руке. Правой же рукой привычным движением вытащил свой меч из ножен.

Оружие было тяжёлое, дрогнула непривычная рука Димитрия. Привыкать к нему и раздумывать было некогда, первый выпад со стороны учителя уже был сделан. Перехватив рукоять меча поудобнее, Димитрий рубанул им воздух наискось и едва не выронил. Нахмурился Всеслав, но этого стоило ожидать. Димитрий взрезал мечом пространство перед собой ещё раз, и снова плохо.

Стыдно юноше за невежество своё, а что поделаешь! Раз за разом, взмах за взмахом, уже руки не держали меч, который, мыслил Димитрий, отлит не из железа, подвижного и послушного, а из тяжёлого свинца… Парень начал уставать, в кольчуге, надетой на льняную рубаху, и в шлеме, иногда спадающем на глаза, было очень жарко, пот градом катился по лицу его. Димитрий, не державший до того полудня оружие в руках, смог наконец почувствовать себя настоящим, взрослым мужчиной, хоть и не научился ещё достойно владеть мечом.

– Злата! – обрадованно окликнул он, заметив девичью фигурку подле дверей терема. Девушка обернулась, увидела, кто звал её, подбежала, поздоровалась с братом лёгким кивком головы.

– Совсем взрослый стал, Митя, – она поправила сползший шлем юноши. – Летит время.

– Здравствуй, Злата, – улыбнулся Всеслав, поглядев на неё. Она с ответной улыбкой слегка наклонила голову, но тут же отворотилась. О чём они шептались с Димитрием, Всеслав не слышал, да и не хотел слушать, только сквозь серые, беспросветные и невесёлые мысли его прорвался солнечным зайчиком звонкий девичий смех, и тут же забыл он, о чём думал, о чём спорил сам с собою. На какую-то неуловимую секунду он встретился взглядом со Златой, но, заметив это, она отвела глаза. Улыбка казалась натянутой, будто думала девушка не о том, о чём говорила с Димитрием.

Когда палящее солнце взошло в зенит, на улице стало и вовсе невозможно находиться, что было необычно для сентябрьских дней, в кои воздух уже остывал, и за полдень поднимался прохладный ветерок. Но сейчас, казалось, вся земля облита невидимой золотистой краской, раскрашена солнечным прикосновением. Пообещав Димитрию продолжить обучение его, когда хоть немного спадёт невыносимая жара, Всеслав поднялся к себе, но ни о чём думать не хотелось, а перед затуманенным взглядом всё ещё стояли милые черты Златы, не выходили мысли о девушке из головы князя с того самого вечера, как он впервые увидел её. Он вспомнил, как сим утром по дороге случайно признался своему стольнику в том, что всё-таки небезразлично сердце его к Злате, но не заботило его, понял ли эти слова Димитрий, и если понял, то как…

***

Влетев в дверь, Богдан случайно смахнул глиняный горшок с прибитой полочки. Заметив, что сделала его неаккуратность, юноша остановился, поднял вещицу, оперевшись руками о колени, попытался отдышаться. На грохот вышел брат его Андрей и поинтересовался о причине столь спешного возвращения и такого недовольства.

– Не могу я больше! – в сердцах воскликнул Богдан, обессиленно падая на широкую лавку и откидываясь спиной на деревянную стену. – К чёрту всё, хочу жить, как человек, а не как собака!

– Опять Изяслав из тебя гонца решил сделать? – с улыбкой спросил Андрей. Богдан, как ни хмурил брови, ответил на шутку.

Улыбка, широкая, открытая, была очень к лицу рыжеволосым братьям. Андрей был на три солнцеворота старше Богдана, но разницы меж ними почти не было заметно – юноши казались очень схожи собою. Оба высокие, плечистые, с неистово-рыжими волосами, то и дело падающими на загорелый лоб. Из-под спадающих прядей открыто смотрели тёмные зелёные глаза с некой хитринкой, солнечным лучиком прятавшейся в глубине взгляда, и, не зная братьев достаточно хорошо, можно было легко их спутать.

Богдану в жизни не то чтобы повезло больше – сам он так не считал, – но положение его в Киеве было более высоким. Сын старшего дружинника Владимира, он в четырнадцать лет стал стольником князя Изяслава Киевского, его первым помощником. Однако сам Изяслав не особенно-то жаловал своего ближайшего слугу, порой даже за человека его не считал, распоряжаясь им, как заблагорассудится. И поэтому Богдан – стремительный, свободолюбивый, весь состоящий из огня жизни и вечного движения – не любил своё положение, завидуя Андрею, простому дружиннику.

– Да будь моя воля, я бы и вовсе отказался ему крест целовать, – всё ещё сердито промолвил Богдан.

– Чего ж так?

– Не могу я ему служить, видит Бог, не могу! – юноша вскинул голову, рыжая чёлка упала на глаза. – Он трус и подлец, когда б не отцова воля, уехал бы я из Киева...

– Куда на сей раз? – полюбопытствовал старший брат, вставая и гася тлеющую в уголке лучину: и без того было светло.

– В Полоцк, – буркнул Богдан уже менее сердито, но всё ещё с нотками раздражения. – И чего я там не видел…

– А вот это ты зря! – заметил Андрей, садясь рядом с братом и хлопая того по плечу. Богдан недоумевающе посмотрел на него, ожидая продолжения сказанного.

– Я там, впрочем, не был, – продолжал Андрей, – но понаслышке знаю, что неплох удел сей. Народ мирный, почти весь православный. Места красивые, река там. Посмотришь заодно.

Богдан вскочил и начал мерить шагами просторную горницу. В тишине звук его шагов гулко отдавался эхом под сводами потолка.

– Люди, природа… Я даже не знаю, кто там княжит! А мне ему отдать велено послание от Изяслава.

Андрей почесал в затылке, повертел в пальцах тоненькую лучинку.

– О Всеславе Полоцком слыхал?

Богдан молча покачал головой. Да, ему когда-то слышалось это имя, но он понятия не имел, о ком тогда шла речь. Андрей тем временем прищурился, отведя руку с лучинкой чуть подальше, примерился, щёлкнул по лучинке тремя скрещенными пальцами – и переломился тонкий выструганный стволик, поник.

– Чародей, сказывают, – молвил Андрей, окончательно доламывая щепку. – Кто-то говорит – оборотень.

– Сказки, – фыркнул Богдан.

– Сказки, не сказки, а правитель он, говорят, хороший, – возразил Андрей. Во время разговоров он привык занимать чем-нибудь руки и теперь, разделавшись с лучиной, переплёл пальцы замком, по своему обыкновению. – Только он с Изяславом-то не особенно в дружбе, осторожен будь: ведь ты от него, как-никак.

Однако в самом Полоцке Богдан позабыл о всех своих страхах и волнениях: городок был поистине красивым и уютным, хоть и маленьким, в столь ранний час, когда Богдан миновал городскую черту, людей на улицах почти не было. Юноше показалось, что в этом уделе даже воздух немного иной, и дышится по-другому. Отыскать княжеский терем не составило труда: из всех зданий он выделялся яркими наличниками, красотой постройки и высокими окнами. Серый предрассветный туман стелился по дороге, солнце ещё не взошло, и в одном из окон Богдан заметил дрожащее пятно света. Конечно, было ещё совсем рано, но кто-то уже не спал.

Войдя, Богдан был удивлён. Несмотря на внешнюю красоту, внутри было всё совершенно обычно, разве что чуть больше узоров и украшений на дереве. Стражи не было, и Богдан шёл спокойно, не оглядываясь. Перед высокими массивными дверями в замешательстве остановился, покрутил в руках свёрнутую грамоту, подёргал полу дорожного плаща. На всякий случай перекрестился. Поднял правую руку. Тихонько постучал.

– Не заперто! – послышался приглушённый голос. Дрогнувшей рукой молодой человек отворил дверь и, озираясь, вошёл.

Горница была небольшая, светлая и вполне уютная. По углам в подсвечниках – свечи, напротив двух широких окон – большой стол из тёмного дерева. Мебели немного, только самое необходимое. И тем не менее, пустой горница не казалась.

При появлении Богдана Всеслав поднялся, слегка наклонил голову и по христианскому обычаю протянул гостю правую руку. Отвечая на рукопожатие, киевлянин почувствовал теплоту его ладони.

– Что за дело такое спешное, что ты из самого Киева мчался? – спросил Всеслав, мельком оглядывая нежданного гостя. Одежда Богдана и впрямь выглядела не очень хорошо: запылившаяся с дороги и кое-где порванная, она не представляла из себя подобия богатого одеяния. Тёмно-бордовый плащ внизу совсем истрепался и стал похож на бахрому. Богдан поклонился, коснувшись рукою деревянного пола, и, вновь выпрямившись, подал Всеславу письмо.

– Великим князем Киевским Изяславом велено отдать тебе сию грамоту.

– О чём?

Богдан молча пожал плечами. Послание он не читал, считая подглядывание делом бесчестным. А честь юноше была всего дороже.

По мере прочтения грамоты князь Полоцкий изменился в лице, задумчиво закусил губу, и меж тёмных его бровей легла суровая складка. Стольник Изяслава внутренне напрягся: что-то, видать, нехорошее передал великий князь своему удельному наместнику. Однако Всеслав скоро совладал с собой, снова стал так же спокоен.

– Что ж, спасибо… Богдан, – тихо промолвил он. Имя молодого человека произнёс так, будто забыл его, а теперь случайно вспомнил. Тому пришли на ум слова Андрея – вероятно, и впрямь Всеславу доступна какая-то высшая сила, не земная, не христианская, обычному человеку неведомая.

– Откуда знаешь прозванье моё?

– Как же тебя не знать, – усмехнулся Полоцкий, медленно сворачивая письмо и вновь поднимая глаза на гостя. – Али запамятовал, как под Новгородом отряд за собой поднял?

Богдан нахмурился, провёл влажной от волнения рукой по лицу, пытаясь вспомнить. И то правда, было такое дело… Прошлой весною, первым месяцем, когда снег ещё не сошёл и забивался пешим в сапоги, а лошадям мешал переставлять ноги, Всеслав со своей дружиной приходил под Новгород и требовал сдачи города. Мирным путём Изяслав вопрос решать не захотел, потому что терять город было ему не на руку, и вывел он против кривичей свою дружину. Численностью воины, стоявшие за Новгород, сильно превосходили дружинников северного удела, и через какое-то время войско Всеслава обратилось в бегство. Битва была недолгой, но немало крови пролилось в тот день. На какую-то минуту стольник Изяслава воскресил в памяти те события. Первое сражение, в котором он был. Холод, пронизывающий ветер, с неба не пойми что – то ли дождь, то ли мокрый снег. Руки, сжимающие тяжёлый меч, замёрзли и почти не слушаются, и Богдан, прижавшись спиной к стволу дерева, переводит дыхание и растирает ладони грязным снегом, больше пачкая их, чем согревая. Подле него в сырую землю воткнут острым концом щит, из-за ствола отлично видно происходящее. Ещё минута, проносится в голове у юноши, ещё минута, и вернусь к своим. Страх сковывает душу, заставляет опускать руки. Богдан не боится смерти, он даже сам не может толком сказать, отчего ему так страшно на поле боя, и ведь трусом не слыл он. Собравшись с силами и выбежав из укрытия, он сталкивается с воином, отступающим в просеку. То Ярослав, один из старших дружинников, сильный, славный в бою человек. Он оттаскивает с поля боя кого-то и, заметив Богдана, просит подсобить. Стольник князя Киевского видит – нет доспехов на молодом воине, рубаха, насквозь пропитанная кровью, затвердела на холоде. Узнаёт его… Опустившись рядом на колени, помогает Ярославу уложить Андрея поудобнее. Вместе с тихим стоном с губ старшего брата срывается имя младшего. Богдан приникает к самому лицу того, слушая.