Текст книги "Артемидора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Нашёл занятие, называется. Давай-ка завязывай с воздушными ваннами, а то здесь коровье стадо пройдёт во главе с быком лучшей бойцовой породы. Спиртяги тебе не влить по этому случаю?

– У меня соляр, не видишь, что ли, – байкер неохотно приподнялся на локте. – Вон, приглядись как следует.

– Хорош, нечего сказать. И такой вот здоровущий розовый слоник на одном солнечном свете гоняет? Немудрено, что спёкся. Ему ж четыре часа подряд на средней скорости – и кранты.

– То не слон, а морской конь или даже кит, – мягко поправил байкер. – Восемь часов без перерыва на третьей рассекать, а то и все десять. Не бесконечно, в этом твоя правда.

– О-о, тогда ясно. Ихней породе горючего и в самом деле не нужно. Как зовут?

– Белуша. Почти как белого дельфина, так рутенцы наших ба-фархов именуют. Одним солнцем жив, вон как глотает – по пластине прямо шарики за роликами, шарики за роликами...

Со стороны могло показаться, что оба спятили. Однако беседа двух дебилов означала всего-навсего то, что трактор послушника работает на техническом спирте с подсадками, а мотоскутер его собеседника – на новейших солнечных батареях.

– Мой тоже силён: водяру потребляет и от ухи по временам бывает не против. Так ты вот чего: давай ко мне чалься. Я тебя поближе к столбовой дороге подтяну. Канат имеется?

Канат мигом нашёлся: наполовину шёлк, на другую половину – паучья мононить.

– Подарок учёной тётушки, – пояснил байкер, – она туго смыслит в биологических метаморфозах.

Послушник набросил петлю каната на крюк, мотор снова затарахтел, и тройная сцепка двинулась прочь, разбрызгивая влажную землю.

– Богато живёшь, – бросил через плечо тракторист. – Тётушка, верно, готийская аристо, вынутая прямо из-под меча? Они нынче сильно восстановлением старого величия озаботились.

– Угм, – пробурчал байкер. Всё его внимание поглощал руль – поле кишело скрытыми выбоинами от копыт, замаскированными нежной зеленью. – А твои предки что, с моей тётушкой на помосте встречались?

– Угм, – ответили ему в том же духе. Последнее междометие заглушили дребезг тракторного тела, в котором внезапно заглохла жизнь, и нечто весьма похожее на ругань. Водитель спрыгнул с седла, подошел к товарищу по несчастью:

– Надорвалась колымага. Бывает с ней. Ничего, охолонёт чуток и пойдет, а мы сейчас и на руках дотянем. Ты, дева, подожди, пока веревка натянется, и толкай своего под жо... хм, нижний бюст, а я направлять стану.

Завел хилое плечико под дверцу трактора, раскачал корпус, поднатужился – и импровизированный поезд медленно двинулся к нужной точке. Дойдя, оба рухнули на обочину.

– А ты себя храбро держишь. Случись что, да не случись меня неподалёку...

– У меня и кроме Белуши защитник имеется.

Говоря так, байкер неторопливо перебирал растрёпанную косу. Дошел до самого конца и показал украшение: изящный кинжальчик в ножнах, с ремешками, которые вплетались в волосы.

– Ух ты, какой. Настоящий? Покажи.

"Аристо" вынул клинок. Это была так называемая воронёная сталь – с игрой всех оттенков серого н поверхности.

– Экстра-класс. Зовут-то как? Ты ему имя придумал?

– Не я. Он с самого рождения Бьярни. Бьёрнстерном крестили.

– Ужас какой.

– А тебя?

– Зигги. Можно Зигрид. Тоже не имя, а полная жуть.

– Рад познакомиться, Кьярт. Фу, и так горло пересохло, а тут выговаривай всякое.

– Может, молочка свежего? Турье, представляешь.

– Дикие коровы? Лихо. А, давай открывай, что ли.

Оба черпнули прямо из фляги. Байкер опрокинул в себя кружку и стал пить молоко, жадно двигая кадыком.

– Кьярт ведь... мужское имя, – внезапно осенило Зигги. – Полностью Кьяртан. И клиночек у тебя бойцовский. Такие своей кровью полагается оживлять.

– А он и есть живой. Даже не наполовину, как остальные: совсем.

– Коса тоже на военный манер скручена.

– А как же ещё... Ой.

Кьяртан повернулся к собеседнику и оглядел того заново – от неряшливой стрижки до задубелых пяток.

– Я не она, но ты ведь тоже не он. Девчонка. Имя только странноватое.

– Думаешь, заливаю? Настоящее. Не монашеское, какие дают при постриге, и вряд ли им станет. Хочешь убедиться?

Она потянула кверху правый рукав. Кьярт воззрился на тусклый браслет из непонятного сплава с небрежно процарапанным "Zigrid Conversa".

– Конверса. Лаборанта. Это ж рабыня почти. Я даже не знал, что такое всерьёз бывает.

– Ничего. После одного случая мне лучше железо на запястье носить, чем десяток золотых штучек на пальцах.

– И мне ничего. Хотя сам свободным считаюсь, а после одной оказии лучше железный шлем, чем златой венец.

– О чём ты: о свадьбе или... Постой-погоди.

Зигрид приподнялась со своего места, выпрямилась.

– Одёжки и мотор сильно прикольные – ладно. Имя тоже ничего – в год после королевского рождения Кьяртаны шли через одного. Но живой клинок – побратим только одного человека на свете. Самого главного. Ты, милый, не аристократ, а гораздо хуже. Молодой король в сокрытии.

Это прозвучало как приговор.

– Ну, поймала меня, – Кьяртан печально вздохнул. – Только к нормальному человеку пристроюсь, только в доверие войду – хлоп, и всё прахом.

– Маскируйся лучше. Весь Вертдом звенит о ваших похождениях, одна я такая дурища – не распознала. Хорош собой до одури и голос больно певучий. Да вам и полагается.

– Только не начинай меня "выкать", будто меня много.

– Я не выкаю, только обобщаю. Твой Бьярни ведь тоже красавчик голубых кровей, когда обернётся человеком.

– Спасибо. Я могу тоже тебе польстить? Умна, храбра и личиком удалась.

Зигрид подняла бровь:

– Благодарствую за лесть. Тебе очень надо, чтобы тебя не выдали?

– Очень, – кивнул Кьяртан. – Точнее, не "выдали замуж", а не женили. То есть не хочу, чтобы меня женили на какой-нибудь родовитой избраннице, а потом притворились, что всегда так было. Король силён связями и потомством, сама знаешь. Матушка с подругами уже вовсю грозятся, что иначе сместят. Постригут, а в лучшем случае косу отрежут. На эшафоте, кстати, как покойному батюшке.

– Не всякая угроза страшна, – успокоила его девушка. – Мне вон тоже много чего приятного успели наобещать.

– Как говорят, всем живется плохо. Кому супчик жидок, а кому жемчуг мелковат.

– Это не про тебя сказано, не беспокойся. И не про меня. Кларинды сами кушают жиденькое и постное, но для работников физического труда жратву делают – ложка колом стоит. И повариха у них отменная: из голимой перловки может пять разных блюд сотворить.

– Так что ты своей судьбой довольна, – наполовину утвердительно спросил Кьяртан.

– Пожалуй. Как говорят, в монастыре всё есть, что имеется в миру, кроме потной грелки под боком и пискунов в колыбели. Счастьице ещё то, на мой взгляд. А ведь меня едва ли не силком имеют право с породистым самцом свести. Мягко так намекнуть на неизбежность послушания.

Тут Зигги слегка присочинила: не так уж она была бесправна, как хотела казаться. Но король слегка насторожился:

– Тогда... Как ты отнесешься к одному предложению?

– Какому это?

– Сначала вот что скажи. Аббатиса ваша ведь почтенная Бельгарда?

– Ну конечно. Дочь младшей жены твоего деда.

– Фигура из того же ведьминского набора, что и её матушка с моей матушкой и нянюшкой. Правильно?

– Угу. Мимо правил – ни-ни. Как вспомню – всякий раз шкура свербит, – девушка напоказ поёжилась.

– Ну вот. Давай заключим с тобой наступательно-оборонительный союз. В пользу нашего обоюдного безбрачия. Я еду сейчас к матушке и докладываю, что в странствиях своих отыскал, наконец, себе невесту. И ни на ком больше не женюсь, хоть и впрямь меня убейте.

– А невеста – это я.

– Вот именно. И уж тётушка Бельгарда им про тебя как есть распишет: и непокорна, и на язык остра, и в грязь по самые уши зарылась.

– К тому же простолюдинка в кабальном ярме. А они этого факт не потерпят.

–. Положим, я за тебя выкуп аббатисе предложу.

– Не выкуп, а отступное, верно? А у тебя личные финансы имеются?

– Вот и мать Бельгарда то же спросит. Формально нет. До полного совершеннолетия. Двадцать один год как штык – тогда пожалуйста. Так что три года ждать: тебе и мне.

– А какой мне-то навар?

– За это время что-нибудь да случится.

– Типа умрёт либо ишак, либо падишах, но, может быть, ишак всё-таки выучится говорить.

– Так я деньги куда раньше отыщу, – король заговорщицки понизил голос. – Есть неподалёку заначка, только чуть округлить. А получишь волю – заодно меня освободишь. Буду скорбеть в шёлковый платочек о погибшей любви.

Оба они забыли о свидетеле: а им был Бьярни, который в металлической форме вовсе не спал, вассальной клятвы кровному дружку не приносил, а слух имел преострый.

Правящий триумфеминат вник в обстоятельства быстро. Кьяртану было сказано, что властитель должен держать слово, даже если оно повернулось обратной стороной. Поэтому капитал, добытый у морян и остального народа путём королевско-машинного кровосмесительства, достанется клариндам, но послужит не средством для побега, а приданым невесты, не такой уже благородной и отнюдь не благонравной, однако... "Бачили очi, що купували, тепер iжте, хоч повилазьте, – гласит распространённая франзонская пословица. Или не пословица.

Аббатиса вызвала к себе Зигрид и сказала самым решительным тоном:

– Заговор обнаружен и раскрыт. Короля вконец раскололи, и теперь он с радостью пожертвует ради твоего освобождения и вящего процветания нашего монастыря всё то, что он тебе и сулил. Так что ты свободна... выйти за него замуж и стать нашей повелительницей.

Зигрид не удержалась: ойкнула.

– Что-то не так?

Девушка почти в отчаянии затрясла головой.

– Понимаю, – согласилась Бельгарда. – Три грани женской неволи: замужество, монашество и бесконтрольная свобода.

– Не надо было мне никакой свободы, – произнесла Зигги так твёрдо, как только могла. – Я ведь... на самом деле я хотела остаться у вас навсегда. Но так, чтобы самой это выбрать.

Аббатиса помолчала. Наконец, решительно произнесла:

– Вот что. Выбор твой ещё впереди. В инокини не одних девственниц берут. А тебе не грех и попробовать, что такое мужчина, если уж Всевышний сам к этому толкает. Что такое женщина, я тебе, увы, не могу ни показать, ни даже намекнуть. А это значит, что настанет день, когда ты будешь биться о стены своей любимой клетки.

– Клостера или брака? – приоткрыла наконец рот невеста.

– Да, считай, всё едино, – сурово ответила сваха.

Так и состоялась так называемая "Свадьба обречённых", или "Обречённая свадьба" названная так потому, что оба были рыжие, меченные стихией огня. Мало кто из знати выразил протест. Ретрограды прозревали в этом браке возвращение к идеалам начального рыцарства, когда звания жаловались за немалые заслуги, а не наследовались. Практичные смекали, что государственная казна нуждается в срочной подпитке. А романтично настроенные вспоминали историю короля Кофетуа и нищенки, на днях размноженную в тысячах экземпляров с картинками. Закоренелый женоненавистник пленился красотой, сияющей изо всех дыр живописного рубища, – в этом и на самом деле было нечто... Скажем так: мало соответствующее грубой истине.

X

Кларинды, королева-мать, госпожа Стелламарис загодя повесили на стенку уйму заряженных ружей – и все они с неким интервалом начали выстреливать.

Добыча была поделена по справедливости: клариндам четверть, остальное отошло "палачихе" и обеим "ведьмам – советницам". Вливание неплохо укрепило финансы королевства, отчего те пришли в более или менее вменяемое состояние. Зигрид распустилась полным цветом женственности – на публичной церемонии основная масса похвал устремлялась к невесте, минуя жениха. Король продолжил род – чего от него не ожидал практически никто. Видимо, пожалел сил, чтобы отплатить в лице своей нежной спутницы жизни всем тем властным женщинам, кои обротали его, и взнуздали, и накинули седло, крепко-накрепко затянув подпруги. "Битва новобрачных, – писал потом очевидец, – длилась с переменным успехом до утра, чтобы ненадолго прерваться ради свадебного пированья, потом до вечера и до следующего по счету утра. И хотя король показал себя воином, вполне достойным своих великих предков, его милая соратница и соработница не отставала от него в ратном труде и обороне, в ложных отступлениях и рекогносцировках, в атаках и рассеивании сил противника".

В качестве свадебного подарка от кларинд высокая чета получила кинжал из белого нефрита, про который аббатиса выразилась так:

– Он и сам по себе сильный талисман, но если сделать с ним то, что когда-то сотворил по легенде Бран, то есть омочить в трёх главных телесных жидкостях, станет очень мощным. Знаете ведь, что говорят о суровой стали? Что она вбирает в себя кровь душу казнимых и наращивает за их счёт свою плоть, но может и отдать нечто младенцу, который ещё не родился. Не смотрите, что там были преступники: ничем они не хуже тех праведников, которые не осмелились, или спрятали концы в тайнике сознания, или им под руку никто не подвернулся.

– Но это ведь не наука, а магия, – улыбнулась юная королева. – Вот уж от кого не ожидала, так от моей духовной матушки.

– Не знаю, как с точки зрения науки, но это работает, – возразила Бельгарда. – Твоя милая Марион получила такой же, а теперь посмотри на неё: сына внутри себя лелеет.

И снова, как сквозь пальцы, текло время. Новобрачная так торопилась завершить обязательство и так была привычна к обильным урожаям, что рожала всякий год по двойне, мальчику и девочке. Дюжина наследников обеспечила правящему режиму неплохую устойчивость, тем более что править никто из них не желал и лютого соперника остальным из себя не строил.

Через семь лет король отпустил супругу от себя, позволив ей развлекаться с кем она пожелает. Как и предвидела аббатиса, для молодой королевы все были жребии равны, что тот мужик, что этот. Детей от амантов, чичисбеев и прочей условно родовитой шелупони у неё быть не могло – сработал так называемый "вирус супружеской верности" или "след первого мужчины". Говоря обиняками: если бы отец нарушил дочернее девство перед тем, как упокоиться навсегда, это сделало бы её по факту бесплодной. А так она сохранила себя для одного короля.

Примерно в то же время ко двору Кьяртана Всевертдомского прибыл езуитский легат. Им был, по загадочному сплетению обстоятельств, мессир Диармед Барбе Дарвильи во всём цвете зрелости. Генерал его ордена решил, наконец, поставить Барбе лицом к лицу с главным страхом последнего.

И вот сложилось так, что именно Барбе раскрыл довольно-таки грязный заговор против владыки и его потомства, в последний момент защитив Кьяртана своим телом и рапирой, носимой в посохе. Как уверили Бельгарду с Артемидорой, никто не погиб, хотя езуита ранило, а незадачливый убийца ослеп от рапиры, остро и внезапно резнувшей поперёк глаз.

Через некое время, надобное, чтобы вернуться туда, откуда семь лет назад выехала пышная процессия, мать аббатиса обнаружила рядом с исповедальнями Зигрид, стоящую на коленях в покаянной позе. Зарёванную, простоволосую, с ног до головы покрытую дорожной пылью и конским потом – и блистательно некрасивую. Стояло очень раннее утро, и в церкви они были одни.

– А ну поднимайся и почистись как следует. С чего это ты блудную монахиню корчишь? – спросила Бельгарда без тени волнения. – Никто тебя не постригал, так и расстричь нельзя.

– Кьяртан приказал, – шмыгнув носом, поведала Зигги. – Да и сама так себя чувствую – хоть какое покаяние на меня наложите, а место моё здесь.

И, чуть поуспокоившись, изложила конец истории, приключившейся с ними обоими.

Когда самое страшное кончилось, между Барбе, лежащим на полу, Кьяртаном и прибежавшей королевой-матерью произошёл разговор, немного пафосный.

Король, пригнувшись, какими-то тряпками пытался остановить кровотечение из раны близ сердца.

– Нам никак нельзя убивать, – пробормотал езуит, чуть приподняв голову. – Оттого учим три-четыре приёма от силы ... не смертельных, но вполне окончательных.

– Ну да, – ответил Кьярт в лёгкой рассеянности. Он был горестно озабочен тем, что кровь давно не шла, а значит – опасно копилась в сердечной сумке.

– И никаких секретов меж нами, верно, ваше величие?

Ибо до сей поры один мало доверял другому, а другой опасался раскрыться и говорил иносказаниями.

– Совершенно никаких.

– Насчёт того, какова первейшая обязанность королевского шута, да? Умереть за...

– Я тебе умру, паскуда! – донеслось от распахнутого настежь проёма, за которым вмиг столпилось пол-дворца. Это мать-королева, разбросав всю скопившуюся кучу-малу, бросилась к ним, уронив свой посох, и резко тряхнула полутруп за плечи.

– Только посмей у меня! Господи, что за наказание под конец моей жизни? И родиться толком не сумел – мать на светлые земли отправил. И рос-то не как все детки: тихоня, зубрила и ботаник, нет чтоб хоть одну девчонку за косу подёргать или за что иное. Сам как девица красная. Вырос – ничего более пристойного не нашел, как в монахи податься. Опал на руке, одни мужчины в голове. А теперь ещё и это! Нет, моя чаша яда переполнилась!

– Вот не послушаюсь, помру, так мамочка без сладкого на обед оставит, – прошелестел Дарвильи с нежной и юморной интонацией. "А посохи явно один мастер ковал, – вдруг пришло в голову Зигрид. – Оба невидные, но с клинком внутри".

– Ну и сволочь – над родной мачехой зубоскалить. Ничего-ничего, уже явился тот, кто тебя честь-честью подштопает. Вместе с твоей роковой страстью.

Пришли с носилками, унесли обоих.

– Ма Эстре, – спросил король. – Не понял: Барбе, он что – мой брат?

– Сущие пустяки. Сводный, – пожала она плечами. – Родство – хоть женись, хоть кумись. Общих генов ни капли.

– А почему я не слыхал, что ты замуж вышла?

– Видишь ли, королеве-матери не к лицу морганатические браки. Фасон держать полагается, – ответила королева, и глаза у неё сделались совсем молодые.

Подобрала обе тросточки и удалилась.

– И вот мы с мужем остались вдвоём, – продолжила Зигрид. – Тогда я, с великого горя и досады, попросила положить меня под старшего или младшего Торригалей. Ну, под острый клинок, не подумайте чего лишнего, мать Бельгарда. Хотя мне в ту пору более всего хотелось в петлю залезть. Заводила себе одну живую игрушку за другой, а последняя взбунтовалась и начала крушить всё вокруг. По моей вине, понимаете.

– Не надо меня выкать, – Бельгарда уселась рядом на каменный пол, приобняла Зигрид за плечи. – Обе мы по сути сёстры, а кто старше, кто младше – не так важно.

– И – ох. Какая это всё пошлость – брак, его составляющие и его последствия. Непреходящая, непроходимая, непролазная. Болото счастья.

– Судя по богатству лексики, тебя за эти годы как следует окультурили. А дети – они числятся в последствиях?

– Фрейр-Юлиан, и Фрейя, и остальные пары? Нет, я думаю. Они сами по себе. Вне причин и следствий.

– Верно. Ибо любовь, если она есть, самодостаточна и приспосабливать её к тому, чтобы получить приплод, – гнусное святотатство, – как бы про себя заметила аббатиса.

– Именно. А тогда я вмиг поняла и это и многое сверх того, – слух у Зигги как был, так и остался превосходный. – Кьяр тоже, оттого и сказал:

– Ты виновата, не спорю. Но и я виноват не меньше, потому что оставил тебя на съедение твоим демонам. Испохабил тебе жизнь всеми этими детишками: роды, кормление, болезни, капризы и причуды, в которых ты погрязла, как в трясине... Так вот. Никакой мести с моей стороны. Я просто отпущу тебя, чтобы тебе идти по своему пути, который был мною нарушен, а мне – по моему собственному.

– Пострижёшь? – спросила я.

Потому что это самый удобный способ развестись.

– Это не в моей воле, – ответил он мне. – Но надеюсь, тётушка Бельгарда тебя в конце концов примет. По её словам, управлять государством ненамного сложнее, чем образцовой конефермой.

И внезапно добавил:

– Что бы то ни было, а я ведь другую королеву себе не захочу. Одна вина на двоих, одна и кара. Тоже пойду в монахи. Пройду выучку – и вперёд.

– Вот, – Зигрид решительно поднялась с колен и потянула за собой аббатису. – Пожевало и выплюнуло. Мамаша я была примерная, муж нередко шутил, что оторвать меня от сосок и пелёнок, чтобы приспособить к основному занятию почти невозможно. Раз в году сходились, зачинали и разбегались в разные стороны.

– Ты не ревнуешь? – спросила её Бельгарда. – Давай уж выворачивай нутро сразу, пока атмосфера исповедальная. Сейчас все монахини с послушницами проснутся и понабегут, радостные такие.

– Любви нет – откуда ревность появится? – улыбнулась Зигги. – Это всё чисто рутенская жадность – удерживать, что тебе не надо. У меня приятели были и из Рутена, представляешь, но прошли стороной. Вот к Барбе я и впрямь неровно дышала.

– А знаешь, этот хитрый езуит – сама по себе потенциальный родитель. Хоть и нашим собакам его не нюхай. Кстати, я слышала по чисто духовным линиям связи про вполне реальную дочурку, зачатую ненатуральным путём. С женщиной родом из Рутена.

– Интересное дело.

– Чтобы не сказать более. Ибо мы часто засеваем не то поле и требуем от него урожая. Или пожинаем злак не с того равнины, которую вспахали и засеяли. В Вертдоме процветают неправильные браки и неправильные дети, от которых Рутен бы просто отвернулся. Наша земля, собственно, щадит всех тех, кого хочет получить.

И они удалились рука об руку...

В недалёком времени высокая и властная мать аббатиса с помощью своей верной подруги сотворили из бывшей королевы и нынешней учёной монахини то, что намеревались. И лучшей аббатисы для кларинд, чем бывшая Зигрид, а нынешняя Зенобия, было не придумать.

Убедившись в этом, Бельгарда тоже совершила то, что намеревалась: приняла предложение нового короля, Кьяртанова первенца по имени Фрейр-Юлиан, и стала его главным советником и духовником. Сама же, как и прежде, составляла единое целое со своей верной подругой Артемис и оттого намеревалась увезти ту с собой в прекрасный град Ромалин.

Накануне отъезда вызвала она подругу к себе, стала на колени, как тогда Зигрид – перед ней самой, и произнесла:

– Сердце сердца моего! Достигла я того, что с самого рождения предназначалось мне в удел. Но не смогу принять ни высокого поста, ни тяжкой ответственности, если не выскажусь начистоту. Все эти годы я манипулировала тобой, не говоря ни слова лжи. На исповедях говорила правду, но не всю правду. Я ведь с самой первой встречи тебя люблю: как Марион своего величавого старца, как Барбе Кьяртана, но только не как Зигрид – мужа и любовников. И держать это в себе мне стало невозможно.

Тогда подняла её мать Артемис, прижала к груди и промолвила:

– Не ты ли учила меня, что соитие – не грех, а благо. Грех – то, от чего появляются злые дети, которые одним своим существованием делают высокую страсть низким подобием случки. Я догадывалась обо всём, но ценила твою скрытность не меньше, чем теперешнюю откровенность: в них обеих заключена настоящая ты. Одного мне жаль – что не раскрылась ты передо мной раньше.

– Седые волосы – не значит поседевшее сердце. Дряхлая плоть омывается и возрождается в восторгах юной души, – ответила Бельгарда.

С тех пор поднимались они к вершинам жизни рука об руку и вровень, но Артемис настояла, чтобы орден, который начал искать подходы к селекции рода человеческого, звался бельгардинским ещё при жизни основательницы. Точнее – чтобы королевская советница не препятствовала народной молве из неуместной скромности.

И учила теперь послушниц мать Артемис:

– Отделившись от природы, мы достигаем простых целей сложными средствами, истязаем, надрываем общую нашу мать и ставим на грань гибели. Но и она защищается и мстит – мы же тому не внемлем.

И главная месть поражает человека в его детях.

Если с ними всё в порядке, почему так много усилий надо приложить, чтобы сделать из ребёнка человека? Почему он таким не рождается и не является с самого начала?

Если с ними всё в порядке и как задумано, почему их приходится учить, отчего никакое знание не наследуется, нуждаясь в громоздкой передаче через третьи источники? Обучение у зверей – пробуждение заложенной информации. Разумеется, её объём у человеческого племени вырастает на многие порядки. Но ведь это человек, чья мысль есть продолжение Божьей.

Дети – ничто, нелюдь, пока хорошенько тобой не попользуются. Поэтому воспитание так и называется. И старый смысл слова таков: питать, кормить.

Если человечек живёт в человеке, это походит на ожившую злокачественную опухоль. Опухоль осуществляет внутриутробную политику – кнута и пряника. Кнут – рак груди или матки, поражающий бесплодных и некормящих. Пряник – выделяемые грудным младенцем феромоны и оргазм, который возникает от сосания груди.

Если развитие детей в утробе – нормальное явление, отчего так часто травятся ими их матери?

Паразит, отлучённый от хозяина, не умеет сжиться с природой и пригибает её под себя. Жаждет комфорта вместо того, чтобы стать покровителем природности и головой мира.

Мать и её любовь к дитяти – по умолчанию святое? Любовь к матери – слишком удобная метафора, чтобы навязать любовь к отчизне, такую же слепую и утробную. Метафора "Родина-мать" паразитирует на въевшихся в мозг стереотипах.

Ах, ваши отпрыски вас не любят – какой разврат и какое святотатство! Но так ли это в самом деле? Есть ли отчего вашим детям быть вам благодарными? Они не просили дарить им земную жизнь и прямо высказывают это? Они правы. Вы же несёте ответственность за свой каприз или то, что поддались чужому мнению. Если ты неполноценен как личность, без семьи-рода-государства не можешь, единственный способ доказать, что ты не совсем зависим, – суицид. Или иное противоправное действие.

Окружающая нас жизнь и без того есть смерть. Вы пытаетесь избавиться от такого, плодя новых смертников. Детям только и остаётся – убегать от гибели путём убиения вас самих, частичного или полного.

Если бы люди не настаивали на животном размножении, Бог, пожалуй, дал бы им лучшее. Ведь, даря Свои заповеди, Он не завещал им плодиться наподобие фруктовой мушки. Надо стать бесстрашными – и не бояться, что род человеческий угаснет. Ибо это в руке Божьей и на языке его пророков.

Так говорила мать Артемис, и в этом заключался высокий урок её любви.