Текст книги "Кузька и другие сказки и сказочные повести"

Автор книги: Татьяна Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

В большом лесу

Маленький домовёнок с размаху налетел на огромное дерево – и кувырк вверх лаптями! Дерево так стукнуло его по лбу, что искры из глаз посыпались. Кузька зажмурился, чтобы от них лес не загорелся. А дерево шумит:

– Куда бежишь? Почто спешишь?

Сороки стрекочут:

– Воры! Воры! Прячься в норы!

– Бить его мало! – заливаются мелкие пташки. – Бить! Бить!

– Я не вор! – обиделся Кузька, открыл глаза, увидел над собой зелёную змею и хвать её палкой!

– Ой-ой! – запищал кто-то. – Зачем бьёшь мой хвост? Сей же час убегай, откуда прибежал! Ты такой страшный! Глаза б мои на тебя не смотрели! Вон из нашего леса!

Поднял Кузька голову, а в листве чьи-то глаза блестят и мигают.

– Я позабыл, откуда прибежал!

Из листвы высунулась зелёная лапка, ткнула пальцем в чащу. Там кто-то урчал, выл, повизгивал, деревья тянули скрипучие лапы.

– Не туда показываешь! – испугался домовёнок.

– Туда-туда! – выглянула зелёная мордочка. – Ты пробежал мимо сосен Кривобоконькой и Сиволапки, между осинами Рыжкой и Трясушкой, обежал куст Растрёпыш, пободал Могучий дуб – и лапки кверху.

– У тебя что? Все деревья с именами?

– А как же! Иначе они откликаться не будут. А ты в каком лесу живёшь? – Зелёное существо перескочило на нижнюю ветку.

– Это почему же в лесу? – удивился домовёнок, потихоньку разглядывая незнакомца, – надо же, весь зелёный, от макушки до пяток, даже уши, даже хвост (его-то и принял Кузька за змею).

– Всяк в своём лесу живёт, – объяснил зеленохвостик. – Мои братья Еловик и Сосновик – в еловом и сосновом. А ты небось в берёзовой роще? Ты же белый, толстый, как берёзовый пень!

– Сам ты пень! – обиделся Кузька.

Лесной житель засмеялся и очутился рядом с домовёнком.

– Гляди-ка! Разве я похож на пень?

И правда, он был похож на сучок, поросший зелёным мхом. Только этот сучок прыгал и разговаривал.

– А ты не знаешь, – спросил Кузька, – где тут у вас неподалёку маленькая деревня у небольшой речки, все избы хороши, моя лучше всех?

– А что такое «деревня»? Что такое «изба»? – заинтересовался незнакомец.

Дождь в лесу

Домовёнок начал объяснять, но тут крупная дождевая капля стукнула его по носу. Чёрная туча накрыла лес. Кузька схватил сундучок, прятавшийся в траве, – и бегом под высоченную ель. Лил дождь, а Кузька сидел на сухой хвое, будто на половике. Наверное, с тех пор, как эта ель была маленькой пушистой ёлочкой, ни одна капля не упала на землю возле её ствола.

Ветки раздвинулись, и мокрая зелёная мордочка заглянула будто в окошко:

– Ты чего спрятался? А ты кто?

– Домовой, – ответил Кузька.

– Домовых не бывает! Про них только сказки есть, – сказал лесной житель. – Чего пугаешь?

Кузька не стал спорить. Люди и то боятся домовых. А зеленохвостик подавно испугается – и поминай как звали. И поминать-то будет некого.

– А ты кто? Здешняя неведомая зверушка?

– А вот и нет! Не угадал! Ещё угадывай!

Кузька ответил, что всю жизнь будет думать и не угадает.

– Всю-всю жизнь?! – восхитился незнакомец. – И не угадаешь? Лесовик я, леший, вот кто. И зовут меня Лешик. Мне уже пять веков. А моему дедушке Диадоху сто веков!

«Из огня да в по́лымя!» – подумал Кузька и со страху забился под ель как можно глубже.

– Врёшеньки-врёшь! У леших клыки до самого носа торчат, язык во рту не умещается, наружу высунут, и живот на сторону мешком висит. Не похож ты на них. Нечего зря на себя наговаривать!

– Ты перепутал! Это про домовых рассказывают, что у них язык наружу и живот мешком.

Кузька онемел от такого нахальства, а Лешик продолжал:

– Мой папа выше этой ёлки! Он в Обгорелый лес ушёл. Лет на пять или на пятьдесят, как управится. Дедушка говорит, там давно хорошего хозяина не было. А без хозяина лес – сирота: сушь да глушь. Хозяин хорош – и лес пригож. Хозяин шагнёт и дело найдёт. Мы с дедом тут хозяева.

– А правда твой дед, старый леший, – лихой злодей? Зря народ пугает, в болоте топит, на деревья забрасывает. Детей крадёт, коров угоняет. А рявкнет – уши не успеешь загородить и оглохнешь!

Сказал Кузька всё, что знал про леших, и самому стало страшно. Схватил сундучок – и под дождь, мимо куста Растрёпыша, мимо Рыжки и Трясушки, мимо Кривобоконькой и Сиволапки. Скорей в маленькую деревню у небольшой речки, в лучшую избу, где так уютно, когда за окнами непогода.

Сколько раз Кузька пел обидные дразнилки дождю, показывал ему язык из-под печки. И вот ливень настиг домовёнка в чужом страшном лесу.

– Не уйдёшь! Улю-лю! – заревел поток, потащил, закрутил Кузьку, как щепку, пока рубаха не зацепилась за куст. Хорошо, рубаха крепкая, держит своего хозяина.

Но и печальному и страшному бывает конец. Перестал дождь. Улетел ветер. Капают капли с веток. Шлёпают лягушки по лужам. Им хорошо. Они знают, куда прыгать. А Кузька так и будет висеть тут, как мокрый лист, потом, как сухой, потом осыплется и замёрзнет под снегом.

– A-а, вот ты где! Что ты тут делаешь? – Возле куста, рот до ушей, стоял Лешик. – Или ты правда домовой, ежели моего дедушку не знаешь?

И Кузька, болтаясь на кусту, услышал, что дедушка у Лешика добрый, разумный, красивый, зайчиков пасёт, птиц бережёт, деревья растит.

– А не знает ли твой дед маленькую деревню у небольшой речки? – стуча зубами, поинтересовался Кузька.

– Дедушка Диадох всё знает! – ответил Лешик. – Побежали к нему! Куст Колючие лапки, отпусти моего друга!

Куст зашелестел и ещё крепче обхватил домовёнка.

– Говоришь, спас его? Поток тащил его в Бездонный овраг? Какой ты хороший, куст Колючие лапки! Спасибо тебе!

Ветки отпустили Кузьку.

– Поклонись кусту, – шепнул Лешик. – Он это любит.

Пришлось кланяться кусту. А потом и куст Колючие лапки долго махал вслед друзьям всеми своими листьями и колючками.

Берлога

Маленький домовёнок вслед за маленьким лешонком выскочил на большую поляну. Посреди – бугор, на бугре – сосна, красная, как огонь в печи. Большой корявый пень под сосной качнулся, приподнялся. Под ним открылась дыра. Из дыры, упираясь в землю корнями, полез ещё один корявый пень. Кузька – наутёк от такого ужаса.

– Постой, сынок, погоди чуток! – добрым голосом крикнул ему пень. – И ты, Лиса, постой!

Пень шагнул к кустам и вытащил из них рыжую Лису. Тут Кузька разглядел, что у пня не корни, а руки и ноги.

– Ты смотри, зайчишек молоденьких не лови. Они у меня все на счету, – сказал живой пень, держа в руках Лису. – Вот разведётся у нас побольше зайцев, тогда и гоняйся за лопоухими.

Пень погрозил Лисе пальцем и поставил на землю. Морда у Лисы была такая, будто она сама только что держала кого-то поперёк живота, учила уму-разуму. Быстро оглядев Кузьку, Лиса гордо ушла в кусты.

Так вот какой дедушка Диадох! Руки-ноги похожи на корни, волосы – на сухую траву, борода – на мох, а глаза – как ясное небо.

– А это кто же? На кого похожий? – спросил дед Диадох, разглядывая Кузьку. – Для медвежонка слишком голый. Для лягушонка слишком лохматый. Водяной посуху не ходит. На кикимору не очень похож. И весь трясётся. Уж не родня ли ты нашей осине?

Кузька так стучал зубами, что дятлы на стук откликались.

– Да он озяб! – Дед схватил домовёнка, утащил его под пень, в чёрную нору, и опустил во что-то шуршащее, мягкое, тёплое.

Когда глаза привыкли к темноте, Кузька разобрал, что сидит в коробе с сухими листьями.

– Сколько живу на свете, – удивлялся дед, – таких лешонков не видал.

– Он не лешонок, дедушка. Он – домовёнок.

– A-а! То-то, гляжу, больно дикий. Из роду домовых, говоришь? Слыхать слыхал, видать не видал. Это растёт на тебе или как? – тронул он Кузькину одежду, с которой текла вода.

Вместо ответа Кузька начал стаскивать мокрые лапти, рубаху.

– Вот-вот, так я и думал. Скидывай, сынок, погрейся чуток, – ласково приговаривал дед Диадох, забирая одежду и укладывая дрожащего Кузьку поглубже в короб. – Лежи, согревайся, сил набирайся. Деревья по осени тоже листву сбрасывают, холодную да мокрую. Весной новая вырастет.

– У меня не вырастет! – испугался Кузька.

– Зато высохнет! – успокоил его дед, укутывая по самую шею сухими листьями. – А это что? – И взял у Кузьки сундучок.

– Там тайна, дедушка! – ещё больше испугался Кузька.

– Ну коли так, береги её! – сказал дед, помогая запрятать сундучок на самое дно короба.

Кузька огляделся. Батюшки, сколько змей – целые выводки! Не сразу догадаешься, что это извиваются и свешиваются с потолка корни деревьев.

Раз восемь в дверь заглянула любопытная заячья мордочка. То ли восемь зайцев один за другим прибегали взглянуть на Кузьку, то ли заяц, которого старый леший спас от Лисы, заглядывал восемь раз.

По углам и вдоль стен берлоги стояли ещё короба и корзины, а в них что-то шевелилось, шуршало, потрескивало. Кузька то и дело ловил на себе взгляды крошечных блестящих глаз. Какие-то малявки сидели на корнях, ползали по стенам и смотрели, смотрели на домовёнка.

– А ну, кыш отсюда! – прогнал дед лесную мелочь и, смеясь, повторил: – Так тебе наша осина не родня ли?

– Мне деревья не родные. Мне бы что-нибудь поесть, дедушка.

Дед Диадох, задумчиво пожевав губами, принёс из тёмного угла сухую лягушку:

– Кормись, сынок!

Кузька не стал есть сушёную лягушку.

– Не любит, – сокрушался дед. – Я журавлю берёг. Деревом её, бедную, придавило. Может, это хочешь? – И принёс из другого угла пучок сухой душистой травы.

Кузька понюхал и отвернулся.

– Не умеет… – вздохнул дед. – А ничего, вкусная, я пожевал. Лосятам закуску припас к зиме. Да скажи нам, чем ты сыт бываешь?

– Блинами! Пирогами! Молоком! Киселём! Кашей! Репой! Квасом! Щами! Хлебушком! – единым духом выпалил Кузька и облизнулся.

– Сколько незнакомых вещей есть на свете! – покачал головой дед. – «Век живи…»

– «…Век учись»… – вздохнул домовёнок.

– И у вас так говорят? – обрадовался дед. – Ну, коли помыслы у нас одинаковые, то и вкусы одинаковые найдутся. Повернись да оглянись. Может, выберешь чего по вкусу?

Кузькины глаза, привыкшие к темноте, мигом разглядели большущую корзину с орехами.

– Э, да у тебя вкусы как у белки! – рассмеялся дед и притащил ещё два короба: один с шишками, другой с сухими грибами.

Кузька отнёсся к этому угощению без особой радости. Дед подумал-подумал и приволок колоду с мёдом. Тут-то гость показал, на что способны домовые!

Любопытный Лешик тоже лизнул и потом долго вытирал язык то одним зелёным локтем, то другим. Так и закусывал домовёнок орехами с мёдом, пока не почувствовал, что сей же час уснёт. Последнее, что услышал Кузька, засыпая:

– Дедушка, в лесу дождь?

– Дождь, внучек, ливень…

– Дедушка, в лесу ветер?

– Ветер, внучек, буря…

– Дедушка, в лесу гроза?

– Гроза, внучек, бушует, ветер дует, молния полыхает, всех пугает. Пора нам с тобою там быть, беду опередить.

Гости

Маленький домовёнок простудился и заболел. Пристали к нему лихорадка с лихоманкой, трясовица с огневицей. Дрожит Кузька от холода, а сам горячий, как горшок в печи. Говорит – будто комар пищит. Кашляет – будто медведь рыкает.

– Знаю на такую болезнь управу, – сказал дед Диадох. – Да пойдёт ли домовым на пользу? – И принёс из дальнего угла пещеры (лешие называли её берлогой) горькую кору, сухие корешки, кислую травку. Кузька в рот бы их не взял, но с мёдом и не такое съешь.

Из лесу прибегал Лешик, мокренький, как банный веник:

– Ну и дождь! Ну и буря! Ну, как ты тут? Ну, я пошёл!

Дед Диадох приходил задумчивый, суровый. Рассказывал, как семь ветров дерутся, реки в берега бьются, гром гремит, лес гудит. Клал Кузьке на лоб лапу-деревяшку, совал ему в рот кусок коры:

– Вспомни, внучек, как домовые от таких напастей лечатся?

– Домой хочу! – пищал Кузька.

– Поправься сначала, – говорил старый леший. – И куда спешить? Может, сгорел твой дом? Каково тяжело на пепелище, сам знаю.

Во сне Кузька увидел Вуколочку: грустный и молчит. А вдруг и вправду всё сгорело? Или по Кузьке скучает? «Завтра приду», – утешил его Кузька, проснулся и вспомнил, как домовые управляются с болезнями.

– Ой вы, лихорадушка с лихоманушкой, трясовичка с огневичкой! Приходите ко мне в гости! – Домовёнок помолчал и добавил: – Вчера! Да не забудьте! Вчера приходите, пожалуйста!

Кузьке сразу стало легче. Лежит себе в коробе, поправляется. Пусть болезни гадают, как это им прийти не завтра, не сегодня, а вчера? Уснёт домовёнок, а какая-нибудь смелая козявка сядет ему на нос или на брови, навестит больного. И, проснувшись, Кузька встретит её пристальный взгляд.

Но вот проснулся, а вместо козявки на него глядит Медведь. Кузька забился под сухие листья, на самое дно короба. Медведь листья раскопал, Кузьку вынул и вручил ему гостинцы: калину да рябину. Съели ягоды с мёдом, и домовёнок спросил, не покажет ли ему Медведь дорогу домой?

– А это чем не дом? – оглядел Медведь лешачью берлогу.

– Дом – это когда есть печка! – объяснил Кузька.

Уточнив, что такое «печка», Медведь сказал, что от неё дому только вред и опасность. Кому холодно, пусть обрастает шерстью. Кузька вспомнил про пожар, помрачнел.

Но тут вошла Лиса.

– Что значит, когда медведь через пень скачет? – дразнилась она. – Значит, либо пенёк невысок, либо медведь сердит.

Кузька засмеялся, спросил Лису про свой дом. Лиса вместо ответа стала выпытывать, живут ли куры в избе вместе с людьми или где-нибудь отдельно. На Кузькины слова, что в избе хорошо, там горячая каша, пареная репа, топлёное молоко, Лиса усмехнулась:

– А у нас, что ли, всё холодное? Не вся еда растёт, некоторая бегает! Не прав медведь, что корову задрал. Не права и корова, что в лес зашла. Хи-хи-хи!

Медведь так и покатился по полу со смеху. А Кузька решил больше не говорить им про свою деревеньку, жалко кур и скотину.

– Говоришь, дома тебя ждут, – обрадовался дед Диадох, влезая в берлогу. – А теперь и в лесу друзья завелись.

Когда все ушли, Кузька улёгся поудобнее. Разговаривает сам с собой то голосом Афоньки или Адоньки, то басом, как Сюр, то пищит, как Вуколочка. Сам не заметил, как пошёл в пляс с друзьями-домовятами. В середину хоровода опустился горшок с горячей кашей. И Кузька проснулся.

– Кыш отсюда! – сказал он нахальным козявкам – они лезли ему прямо в глаза.

Но это был солнечный луч. И в нём лихо отплясывала лесная мелюзга, у которой оказались не только лапки и усики, но и крылья.

Кузька весело вылез наружу и чуть было снова не заболел – от страха. Дед Диадох с Лешиком волокли к берлоге корзину, а в ней копошились ящерицы с оторванными хвостами, больные жуки, приплюснутые лягушки, ещё кто-то…

– Кузя поправился! – обрадовался Лешик. – Теперь помогай других лечить!

– Ой, напасти незнакомые, звериные и насекомые! – дрожащим голосом позвал домовёнок. – Приходите вчера!

– Вчера они и пришли, – сказал дед Диадох. – Буря напоследок совсем разгулялась! Что ж, полечим по-своему, по-лесному. А семь ветров помирились, улетели каждый в свою сторону. Просил их узнать про твою деревеньку. Какой-нибудь из них принесёт весточку с твоей родимой стороны. Будем ждать.

Бездомный домовой

Маленький домовёнок ждать не умел. Сундучок в руки – и к Могучему дубу. Если уж ноги сами принесли его в лес, то пусть сами и уносят отсюда. Долго ли бежал, коротко ли, вдруг слышит: собаки лают. Значит, деревня рядом. Кузька, откуда силы взялись, продирается сквозь кусты. Выскочил на поляну, а там дед Диадох с Лешиком деревца пересаживают и поют. Песни у леших без слов, похожи на собачий лай с подвыванием.

– Молодо-зелено! – показал дед Кузьке на тонкие рябинки. – Теснятся, глупые, подрастут – и ветку вытянуть некуда.

Утром Кузька с сундучком – опять из лесу. Но уже не туда, куда ноги несут, а куда глаза глядят. Бежал, бежал, слышит стук топора. «Ну, – думает, – пристроюсь под телегой, люди и не заметят, кого с дровами везут». А это не топор стучит. Дед с Лешиком сухостой валят.

– Сами не свалим, – объяснил Лешик, – от ветра упадёт на кого и придавит.

– Дело не медведь, само в берлогу не уляжется. – Старый леший тюкал ладонью, как топором, по чахлым деревцам. – Вот мы и управляемся, старый да малый. И не в лад, да ладно. И не хитро, да кстати.

На другой день подул ветер, верхушки деревьев кланялись ему вдогонку. «С родной стороны!» – обрадовался Кузька, побежал против ветра. Бежит, бежит, слышит щёлканье кнута. Скорей к пастуху со стадом! А это дед Диадох стучит в ладоши. А над ним по веткам мчится стадо, да только беличье, перегоняют его лесовики из ельника в орешник.

– Кузя! – кричит Лешик. – Ветер прилетел, весточки не принёс. Нету вон в той стороне твоей деревеньки!

Несколько дней собирал Кузька с белками орехи, лучшие клал в кузовок – гостинец из леса для друзей-домовят. А потом с сундуком да с гостинцем бежал, бежал, а кругом один лес – тоска зелёная. Со злости начал грибы сшибать лаптями.

Вдруг слышит:

– Пошёл, нашёл, потерял! Потерял, нашёл, пошёл!

Люди ходят, грибы ищут! Надо пойти за ними потихоньку да ещё в корзины грибов подложить незаметно. Глядь, а это и не люди вовсе. Дед Диадох и Лешик собирают под ёлками какие-то красные ягоды. Съел одну – невкусно.

– Семена ландышей, – сказал старый леший. – Птицы отнесут их в Обгорелый лес. Печален лес без ландышей… Пошёл, нашёл, потерял!

– Потерял, пошёл, нашёл! – отозвался Лешик. – Поговорка у нас такая. Повторяй за мной, Кузя!

– Пошёл, нашёл, потерял! – нехотя подтянул Кузька.

– Потерял, пошёл, нашёл! – И дед Диадох вручил домовёнку сверкающий сундучок, сокровище домовых.

Как это Кузька потерял его в лесу? Лучше самому пропасть, чем вернуться домой без сундучка! Никуда он больше не бегал. Сидит на пне, ждёт, не побегут ли от ветра верхи деревьев. Пять ветров прилетали, никаких вестей с родной сторонки, все стороны чужие. И всё кругом домовёнка – чужое. Цветы не те: горошек мышиный, лён кукушкин, капуста заячья, все не на грядке, а в беспорядке. Сколько ни дёргай, ни тебе красной морковки, ни жёлтой репки. Даже лопухов нет.

И птицы не те: никто не кукарекнет, не закудахчет. Гуси и утки только в небе гогочут, пролетая стаями. Чего они в небе не видали? Чириканья много, а воробья ни одного. Мыши и те другие: про кошек слыхом не слыхали, домовых не дразнят. Лиса с Медведем куда-то пропали, поговорить не с кем.

– Дед, а дед, – говорил Лешик, – этак Кузя у нас зачахнет, на корню высохнет. Давай сведём его домой!

– Беда! – тихо, как сухие листья шуршат, отвечал дед. – «Всяк кулик на своём болоте велик». Давно б вывели его из леса, да ведь не знаем, цела его деревенька или нет. Каково ему будет одному на пепелище в чистом поле, да ещё зимой? Будем ждать: не тот ветер, так другой принесёт весточку.

Чего-чего, а ждать лешие умеют. Дождись-ка, пока из жёлудя ещё один могучий дуб вырастет. А лешим хоть бы что, ждут себе, поджидают.

– Не умею я ждать, – горевал Кузька. – Мы, домовые, только праздники умеем ждать, тут уж ничего не поделаешь.

– Вот и хорошо, – сказал дед Диадох. – У нас в лесу скоро праздник. Гостем будешь. А зимой такие гости придут, что и хозяевам воли не дадут, – мороз-трескун да вьюга-метелица. Ну да темна ночь не навек…

Осенний праздник

Маленький домовёнок дождался лесного праздника. Ну-ка, посмотрим, как пляшут в лесу, что поют, чем угощаются?

– Кто с нами, кто с нами петь и плясать? Кто с нами, кто с нами в игры играть? – завопил домовёнок, выскочив из берлоги.

Дед Диадох остановил его: осенний праздник начинается тихо – любуйся красотой, да так, чтоб ни один золотой или красный листик не упал с ветки.

Такого синего неба и летом не увидишь. День радовался солнцу, солнце – всякому зверю и птице. Берёза Кургузенькая сияла такой красотой, что все деревья кругом восхищённо шелестели. Осина Трясушка в красной одежде была так хороша, что с её красотой могло поспорить лишь её отражение в большой луже. Всяк хотел оставить о себе добрую память на долгую зиму.

Тихо вышли на поляну к Красной сосне лесные звери. Кузька оглянулся, а рядом – лось. И не слышно, как подошёл. То ли дело корова или лошадь! То-то было бы треску, мычания, ржания. А вот из кустов вышли – тихие, серые, как туман, глаза горят – собаки не собаки, сели на поляне, подняли морды.

– Не бойся! – сказал Лешик. – Сегодня они никого не тронут.

– «Волков бояться – в лес не ходить!» – произнёс Кузька.

– Вот как у вас сказывают! – рассмеялся дед Диадох.

Как же испугался домовёнок, когда узнал, что это и вправду волки. Хорошо, что старый леший увёл его на другой конец поляны – зайцев считать. А Медведя и Лисы что-то не было.

Красивый праздник, да больно тихий. И угощать никого не угощают.

– А потому и праздник, что нет угощения, – сказал дед Диадох. – А то волки зайцами угостятся, куницы – белками, и вместо праздника выйдет одно горе.

Звери подходили, рассаживались на поляне, чего-то ждали. Тут на середину круга вышли дед с внуком. Лешик свистнул, дед хлопнул в ладоши, аукаются, ухают, хохочут. Потом запели без слов – залаяли с подвыванием, а звери им подтягивали. Вдруг старый леший пропал. Вместо него среди поляны появился корявый пень, а вместо Лешика – зелёный кустик. Пень превратился в старого седого волка, кустик – в весёлого волчонка. Подбежал волчонок к Кузьке – хвать за рубаху! Кузька обмер, а волчонок завизжал и превратился в Лешика. Старый седой волк снова сделался добрым дедом Диадохом. Вот это был праздник!

Вдруг верхушки деревьев зашумели, побежали. Листья заплясали в воздухе. Летят, как изукрашенные грамоты неведомо от кого неведомо кому. Вот зелёный лист с пурпурным узором, вот пурпурный с золотым. Который краше? Оба хороши! Вот на листе жар-птица с жар-птенчиком, вот богатырский конь с огненной гривой.

«И кто так прекрасно разрисовал осенние листья? – думал Кузька. – Летят и летят… А может, который из них видел маленькую деревеньку над небольшой речкой?»

Тут большущий кленовый лист опустился прямо в руки к деду Диадоху. Дед повертел его, ничего не понял. Зато Кузька сразу разглядел на листе свою деревеньку. Каждая избушка не крупнее божьей коровки, дерево ниже травинки, речка тоньше былинки.

– Глядите-поглядите! – кричал домовёнок. – Даже трубы на крышах нарисованы. Дым бежит в гости к тучам и облакам. Цела моя деревенька!

Пока разглядывали лист, ахали, радовались, в лесу стало темно, показалась луна – медвежье солнышко. Вдруг листья полетели, будто их метлой метут. Словно летит кто-то, метлою машет, гудит: «Унесу-у-у!» Звери в испуге разбежались. Осенний праздник кончился.

– Теперь знаем, куда идти, – сказал домовёнок. – Выспимся, и прово́дите меня из лесу.

– И верно, – зевнул старый леший. – Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее.

Никогда не видел Кузька, чтобы лешие спать ложились. В лесу ночью ещё больше жизни, чем днём, – звери рыскают, совы кружатся, ночные цветы цветут, светляки и гнилушки светят. Много у леших забот. А сейчас домовёнок из своего короба слышал, какие спеша укладываются лешие, старый да малый, как желают ему и друг другу приятных снов.

– Нам с вами зима, – зевнул дед Диадох, – одна ночь. Закроешь глаза, наглядишься снов, откроешь – и весна!

Бедный домовёнок спросонья не понял, что значат эти слова.