Текст книги "Мифы нового времени"

Автор книги: Тарас Гупало

Соавторы: Инна Нургалиева,Михаил Акимов,Сергей Дегтярев,Павел Ремнев,Татьяна Стрекалова,Ольга Щербатая,Агния Васмарг,Леонид Старцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Костас был в полном отчаянии. Помогли как всегда друзья. Оказывается, по соседству с Янисом жил один из охранников той самой тюрьмы – Андреас. Янис организовал встречу с ним и тот пообещал за определенную мзду навести справки. На следующий день Андреас все подтвердил, действительно, Элен находится в этой тюрьме, в блоке для особо опасных преступников, и добраться до нее практически невозможно. Опять тупик? Но охранник обнадежил, он сказал, что у него есть одна идейка, и он за тысячу драхм и две бутылки метаксы может поделиться ею с Костасом. Ударили по рукам. Идея состояла в том, что через день, в четверг, у начальника тюрьмы майора Спироса Панайотиса будет юбилей, ему стукнет пятьдесят. Официальный банкет с родственниками и руководством состоится в воскресенье, а в четверг, то есть, непосредственно в день рождения, Спирос устраивает пирушку для ближайших соратников в своем тюремном кабинете. Задача Костаса прийти в тюрьму и сказать, что он сын боевого друга майора и хочет поздравить его с юбилеем. А дальше, уж как получится, все будет зависеть от него, как он сможет договориться с начальником. На прощанье Андреас сказал:

– Только будь осторожней, парень. Этот Циклоп чертовки хитер и злобен, как ядовитая змея.

– А почему, циклоп?

– Это его прозвище. У него же один глаз выбит, и он всем говорит, что потерял его на фронте. Но злые языки утверждают, что в пьяной драке…

В четверг утром Костас был уже у ворот тюрьмы. Сообщил дежурному, что пришел поздравить господина начальника с днем рождения. Через часа полтора Костаса пригласили к боссу. Но сначала отобрали паспорт, тщательно обыскали, затем повели по длинному и зловещему с множеством дверей лабиринту коридоров.

Просторный кабинет с распахнутой дверью был набит офицерами. Костас сразу узнал Панайотиса по черной повязке, закрывающей поврежденный глаз. Это был крупный гориллоподобный мужчина с широким лицом, оттопыренными ушами, приплюснутым как у боксера носом и толстыми мясистыми губами. Он сидел во главе стола, заставленного бутылками и закусками, и громким лающим голосом что-то рассказывал. Его рассказ то и дело перебивался заискивающим хохотом сослуживцев. Сопровождавший Костаса военный оставил его у входа, а сам подошел к начальнику и что-то сказал ему на ухо. Тот, молча, немигающим взглядом удава посмотрел на гостя, поманил его рукой и усадил рядом с собой.

– Ты кто?

– Я Костас Ксенакис. Сын Димитраса Ксенакиса, он воевал вместе с Вами против фашистов.

– Не помню такого…

– А он Вас помнит, вот даже послал меня поздравить Вас с юбилеем и передать небольшой подарок.

Костас суетливо полез в карман, Спирос рефлекторно напрягся. Молодой человек вытащил небольшую коробочку и передал ее юбиляру, тот сразу обмяк. Это была семейная реликвия Ксенакисов, передаваемая от отца сыну, массивный золотой перстень в виде печатки, на которой была изображена красивая хищная птица с глазами из довольно крупных бриллиантов и выгравирована буква F, обозначающая слово Fenix. Это кольцо Костасу перед смертью передал отец с напутствием, чтобы он хранил его в семье и передал своему сыну. У Костаса это была единственная ценная вещь, не считая гитары, но он справедливо сомневался в том, что тюремщик оценил бы такой подарок, как гитара. Майор открыл коробочку, вытащил кольцо, внимательно рассмотрел его со всех сторон, одобрительно поцокал языком и попытался примерить. У него были короткие толстые волосатые пальцы, так что перстень с трудом удалось натянуть лишь на мизинец левой руки. Он хвастливо поднял руку, показывая собутыльникам подарок, те восхищенно зааплодировали.

– А почему отец сам не пришел? – с некоторым подозрением спросил майор.

– Да он что-то болеет в последнее время, сердце прихватывает.

– А ты чего хочешь?

– Да вот Вас поздравить хотел...

– А сам-то ты, чем занимаешься?

– Учусь в университете, сочиняю музыку, пою в ансамбле…

– Поешь? А какие песни? Эти, наверное, сатанинские, иностранные? Вон, какая у тебя прическа, как у этих волосатиков, рокеров? А ты вообще, православный?

– Конечно, православный, а песни я всякие пою…

– Парень, ну ты и наглец, – в голосе майора появились металлические нотки, единственный его глаз колко, не мигая, по-змеиному смотрел прямо в душу. – Да ты знаешь, куда ты пришел? Здесь содержатся враги православной Греции, которые забыли свои корни, продались всем этим коммунистам, анархистам и всяким там англо-американским хиппарям.

У Костаса все похолодело внутри. Он никак не ожидал такого поворота событий. А тем временем тюремщик все больше и больше приходил в бешенство. Все испуганно затихли, чутко прислушиваясь к разговору.

– Отрастил, понимаешь, волосы как у хиппи и нагло заявился ко мне. Да ты знаешь, урод, что отсюда есть только два выхода – или ногами вперед, или крыльями – на небо?

Он засмеялся довольный своему экспромту, остальные тоже с готовностью захихикали.

– Ну что Вы? У меня не было никаких таких намерений, я хотел только Вас поздравить…

– Не было никаких намерений? А мы сейчас это проверим…

Он подозвал кого-то, наверное, своего адъютанта и что-то сказал ему на ухо. Тот убежал и минут через десять пришел с каким-то военным в черном халате и с чемоданчиком.

– Для начала мы тебе сделаем нормальную прическу. Потом дальше будем разговаривать.

Тюремный парикмахер, которым оказался тот самый военный в халате, за считанные минуты лишил Костаса его шикарной шевелюры. После этой унизительной экзекуции майор критически посмотрел на студента и сказал с усмешкой:

– Вот теперь ты настоящий православный грек.

Все пьяно загоготали.

– На вот выпей за мое здоровье, да не просто так, а произнеси тост.

– Да здравствует Греция! Да здравствует господин майор!

– Я что-то не слышу радости и особого энтузиазма в твоем голосе, искренности в нем нет. Ну ладно, ты за меня выпил. А где подарок? Перстень – это мне твой отец подарил. А ты что мне подаришь?

– Я могу спеть для Вас.

– Валяй, но только пой наши, греческие песни. Если начнешь петь на иностранном языке – пристрелю. Для подтверждения серьезности своих слов, он вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя и положил на стол перед собой.

Костас из последних сил терпел все эти издевательства и был готов взорваться в каждую секунду, а тут еще такой случай представился, вот сейчас он может схватить пистолет и выстрелить в эту наглую тупую физиономию ненавистного Циклопа. И только неотступная мысль об Элен удерживала его от этого крайнего шага. Ведь он пришел сюда, чтобы хоть что-то узнать о жене, попытаться вытащить ее отсюда. И он все выдержит, и через все пройдет ради нее, ради их любви.

– Ну, давай пой, чего ждешь. Если хорошо споешь, и мне понравится, я выполню любую твою просьбу, я ведь знаю, что ты сюда не из-за подарка пришел. Но если не понравится – я тебя расстреляю.

Он опять мерзко захохотал. Вдруг Костасу показалось, что он уже где-то слышал этот отвратительный смех. Но то, что он впервые видел Спироса, можно было биться об заклад.

– А Вы выполните свое обещание?

– Слово офицера.

Майор ухмыльнулся и подмигнул собутыльникам.

– Но мне нужен какой-нибудь музыкальный инструмент. Бузуки, например.

Спирос распорядился, и мгновенно принесли инструмент.

Костас начал петь. Он никогда еще так не пел, и никогда еще у него не было такого вдохновения. У Костаса опять, как в день знакомства с Элен, было ощущение, что он поет только для нее. Он пел все громче и громче. Спирос и его сослуживцы прекратили пить и есть, сидели не шелохнувшись, полностью обратившись в слух. Заключенные в камерах прильнули к тюремным окнам, сторожевые овчарки перестали лаять, голуби слетели с крыши и расселись на подоконниках начальника, как будто специально, чтобы послушать пение Костаса.

Прошло уже три часа, а он все пел и пел, и уже все пальцы были стерты в кровь, сел голос… Потом он сказал:

– А сейчас я спою вам свою новую песню, которую посвятил своей горячо любимой жене, она называется «К моей Эвридике».

И он вновь запел, и как будто и не было тех трех часов, и он уже не чувствовал боли в пальцах и голос его был снова свежим и звонким. Костас пел о том, как страдает без любимой, как ему плохо, и белый свет не мил, и что он ищет ее днем и ночью, и будет искать всю жизнь, пока не найдет, и они непременно встретятся и обязательно будут вместе, если не на земле, то на небе… И, как будто, разгладились грубые лица тюремщиков, просветлели, появилась в их бесцветных глазах какая-то чуждая им одухотворенность, и унеслось их сознание куда-то далеко-далеко, где они когда-то были молодыми, любили и были любимы, и были полны надежд и чаяний на добрую, светлую и счастливую жизнь…

И, еще и еще, исполнял он на бис эту песню. И уже совсем обессиленный и опустошенный замолчал, сделав заключительный поклон. Слушатели, не сразу выйдя из транса, азартно и громко зааплодировали. Спирос тоже расчувствовался, по-отечески обнял Костаса и сказал:

– Молодец! Мне и моим друзьям понравилось твое пение. Ты прямо как тот Орфей. И я сдержу слово офицера. Так зачем же ты ко мне пожаловал?

Костас рассказал ему об Элен, когда и как была арестована, и что она ни в чем не виновата, и если господин начальник будет добр, то он разрешит им встретиться, а может быть, даже совсем отпустит ее домой.

Спирос подозвал своего адъютанта и что-то долго шептал ему на ухо. Тот ушел.

– Я все понял. Я выполню свое обещание. Я отпущу твою жену. Только у меня есть одно условие. Ты пойдешь через вон тот плац к тюремным воротам, – он показал рукой в окно – не оглядываясь, а твоя жена последует за тобой. Но если до выхода из ворот тюрьмы ты оглянешься – она будет застрелена. Ты согласен?

– Спасибо, господин майор, конечно, я согласен, я полностью полагаюсь на Ваше благородство.

– Вот и хорошо. Сейчас приведут твою Эвридику. А пока давай выпьем на прощанье.

Он налил себе и Костасу по полстакана узо – вонючей греческой самогонки, они, молча, не чокаясь, выпили. Тут вернулся адъютант и доложил, что все готово.

– Ну, с богом. Сейчас тебя проводят к выходу из здания, там сразу начинается плац, и ты медленно пойдешь, как мы и договаривались, не оглядываясь. А я буду смотреть в окно, если оглянешься…– он ласково погладил рукой лежащий на столе пистолет, – ну, ты все знаешь…

Когда Костаса выводили из здания, он краем глаза сбоку увидел высокую женскую фигуру в черном длинном одеянии с капюшоном на голове, полностью скрывавшем лицо. У него екнуло сердце. Неужели это Элен? – с надеждой подумал Костас. Раздалась команда:

– Пошел!

Он медленно, весь, обратившись в слух, с трудом, от страха и напряжения, передвигая одеревеневшие ноги, вступил на плац. Заслышав за собой тихие, легкие, явно женские шаги, он обрадовался и немного успокоился. Прикусив до крови нижнюю губу, чтобы раньше времени не заговорить с Элен, он шел по, казалось, бесконечному плацу, представляя, как совсем уже скоро обнимет свою обожаемую жену. Вот и конец плаца, Костас перешагнул через ограждавший его бордюр, сделал еще несколько шагов, и вдруг услышал, как Элен громко вскрикнула, видимо она запнулась за бордюр. Костас помимо своей воли, машинально оглянулся, в тот же миг прогремела пулеметная очередь, девушка еще раз вскрикнула, упала как подкошенная и замолчала. Он уже, ничего не соображая, бросился к ней, приоткрыл ее капюшон и обомлел, это была не Элен. Костас стоял на коленях перед только что погибшей девушкой, он был в полной растерянности, совершенно не понимая, что происходит. Конечно, было безумно жаль эту неизвестную ему женщину, но с другой стороны, это значило, что его жена еще возможно жива…

За его спиной раздался знакомый смех, он оглянулся, это был весьма довольный собой и своей шуткой Спирос с друзьями. И тут Костаса осенило, он вспомнил, где уже слышал этот мерзкий хохот.

– Я все понял, я тебя узнал, это ты убил мою Элен!

– Что? Что ты сказал? Да, как ты смеешь, сопляк?

Циклоп выхватил пистолет и всю обойму с яростью разрядил в Костаса, но и на этом не успокоился, в бешенстве, сверкая единственным глазом, хрипя и брызгая слюной, он стал топтать коваными сапогами уже безжизненное тело.

Но Костасу было уже все равно, его душа стремительно летела к Элен, к его Эвридике. Для того чтобы, наконец, им снова встретиться, пусть и на небе, и уже больше никогда не расставаться…

Павел Ремнев
Подвиг

В потоке теплого воздуха Дима вышел из метро и расстегнул куртку. Для ранней весны было очень тепло, даже жарко. Большое мартовское солнце стояло в зените, и с крыш неспешно капало: к мокрому асфальту протянулись длинные сосульки, похожие на длинные старческие пальцы с уродливыми артритными суставами.

Грязный снег лежал тут и там беспорядочными кучами. Стороны сугробов, обращенные к солнцу, напоминали грязную губку: такие же пористые и черные. От них текли грязные ручейки, исчезая в канализации, забранной частой решеткой.

 Оглянувшись по сторонам, Дима быстро перебежал дорогу: «зебра» «зеброй», а если полицейского рядом нет, водители и не посмотрят, что пешеход переходит дорогу в положенном месте: обматерят, обдадут грязью, им это раз плюнуть. Парень нашел укрытие в стеклянном павильоне остановки. Присел на лавочку и достал плеер. Пропал окружающий мир с шумом машин, сигналами, навязчивой аудиорекламой. Сгинул за пеленой звуков. Дима вытянул ноги и прикрыл глаза. Его автобус еще не скоро, можно даже и подремать чуть-чуть. Но прошла всего пара минут, как его легкую дрему прервал посторонний звук. Словно писк назойливого комара, он продирался через музыку в наушниках, отвлекал гудением. Гудением?

Дима широко распахнул глаза и резко сел. Прямо на него, по тротуару, по левой стороне, летела огромная иномарка. Огромной она показалась Диме только в первую секунду. Через мгновение, он понял, что это обычная «Тойота», хоть и навороченная, последней модели. Еще почему-то Дима обратил внимание на девушку, сидящую за рулем. В эту секунду, он еще не понимал, что ей сужено стать его убийцей. Мир вокруг них остановился, как в стоп-кадре, и Дима успел увидеть, как побелели пальцы на руле, а в широко распахнутых глазах плещется паника и какое-то детское недоумение. Машинально он вытащил из ушей наушники, и в эту секунду «Тойота» на полном ходу врезалась в остановку. Дима в нелепом, отчаянном жесте вытянул перед собой руки и закрыл глаза, ожидая неминуемого удара. Но его не последовало. Вместо этого, спустя несколько секунд, он понял, что находится уже не на улице, а в помещении.

Комната, в которой оказался Дима, была загромождена огромным количеством книг и больше всего походила на какую-то частную библиотеку. Такой вывод Дима сделал, обнаружив в центре единственное кресло с торшером за ним. Кресло было изрядно потертое, но на вид очень удобное. А книги, в основном, были старые, с потрепанными, излохмаченными корешками. Их явно не щадили, а вытаскивали из полки по-простому – зацепив пальцем за корешок. Десятки забитых стеллажей стояли ряд за рядом, образовывая настоящие букинистические джунгли. Впрочем, в кажущемся беспорядке, Дима углядел систему – проходы между стеллажами, образовывающие улицы среди книжных полок, начинались от маленькой комнатки с креслом, и расходились в разные стороны, словно лучи.

 Дима прошел по одному лучу, потом по второму – но ничего: все они обрывались у глухой стены крупной каменной кладки. Вздохнув, он вернулся назад, и уселся в кресло, стоявшее в центре комнаты. Было светло, хотя источников света видно не было. Взяв одну из книг, Дима начал читать, но вскоре отложил ее – она была ему знакома. Взял другую – то же самое. Тогда он сел и постарался вспомнить, как он попал сюда. По всему выходило, что Дима совершенно неожиданно вдруг оказался в этой библиотеке. Перебирая в памяти последние события, он восстанавливал хронологическую цепочку. Вот он идет на учебу… Садится в метро. Выходит на своей станции…

– Да, а дальше самое веселое! – неожиданно под ухом раздался ехидный голос.

Дима вздрогнул и вскочил с кресла. Небрежно опираясь на спинку кресла, за ним стоял пожилой мужчина: язык не поворачивался назвать его стариком, хотя лет ему было явно немало. Аккуратно расчесанные седые волосы закрывали шею, спускаясь на спину. Седая борода, скрывавшая усмешку, была внушительной и ухоженной. Глаза, черные и блестящие, смотрели с проницательностью. Дима внутренне поежился. Эти глаза, казалось, проникали в самую душу.

– Вы кто?

Старик, нимало не смущаясь, обогнул освободившееся кресло и спокойно в него уселся, положив ногу на ногу с жеманством настоящего денди.

– Я тут был, но просто не показывался, мой дорогой Дмитрий. А называть меня можешь Дедушкой. Собственные внуки меня мало любят, так что называй меня так. Знаешь, все равно ведь люблю этих проказников…

Дедушка поправил модный тонкий галстук, а потом подумал и ослабил узел, расстегнув на стильной сорочке верхнюю пуговицу.

– Что поделать, тренд…, – пожаловался он. Но черные глаза старика впились в лицо Димы. Этот взгляд резко контрастировал с его развязными манерами и постоянной улыбкой. – Приходится носить, как ни крути. Всем хочется хорошо выглядеть, ведь так?

Дима нейтрально кивнул.

– А как я здесь оказался? – он никак не мог отыскать в памяти момент, когда он попал в эту комнату.

Дедушка засмеялся, обнажив здоровые, желтоватые зубы. – О, нет-нет! Будет лучше, если ты вспомнишь сам. А то устроишь тут истерику, понимаешь. – Произнеся последнюю фразу, он вдруг сильно стал похож на Ельцина, только с бородой. – Я тебя слегка подтолкну, а ты вспоминай, вспоминай. Ты вышел из метро, перешел дорогу и тут… – Дедушка сделал приглашающий жест, типа, продолжай.

– Так, я сел на лавочку, ждать свой автобус.

– Прекрасно! – непритворно восхитился Дедушка его умственными способностями. – А дальше?

Дима нахмурил лоб и подавил желание почесать в затылке. И вдруг внутри у него все похолодело. Потому что он вспомнил. Вспомнил дикий визг тормозов, вспомнил, ни с чем не сравнимое, шуршание, которое раздается, когда шипы на покрышках рвут асфальт, вспомнил панику и изумление в глазах девушки за ветровым стеклом. Как будто девушка, сидевшая за рулем новенькой «Тойоты», не летела через всю остановку, сшибая хлипкую пластмассовую конструкцию, как метко брошенная бита сносит тщательно выстроенные городки.

 И все, следующий кадр на ленте его памяти – уже эта библиотека без окон и дверей. Дима судорожно вздохнул. Легкие будто бы поразил спазм. Старик посмотрел на него с выражением, которое можно было бы растолковать как уважение.

– А я в тебе не ошибся. – Задумчиво протянул он. – Ты не стал вопить и плакать. Молодец.

Дима не слышал его. В памяти снова и снова прокручивались последние мгновения. Он сглотнул и по-новому посмотрел на Дедушку.

– Так я что…

Дедушка засмеялся, откинувшись на спинку кресла.

– Нет, мой маленький друг, ты все еще не в тех местах, которые можно назвать Елисейскими полями.

– Но я ведь умер? – Дима в упор посмотрел на старика.

– Не совсем, – уклонился от ответа тот. – Но я зацапал тебя и твою душу до того времени, как она, влекомая крылатыми вестниками смерти, пересечет реку Стикс, откуда возврата нет… – Он замолчал, сделал значительное лицо, и расхохотался через секунду, испортив весь эффект. – Ну, ты знаешь, бла-бла, что в итоге суть не меняется – ты между жизнью и смертью.

Дима скрестил руки на груди.

– Тогда зачем вы меня спасли? Зачем я вам?

Старик поаплодировал, деликатно постучав большими ладонями друг о друга.

– Ты потрясающе понятливый мальчик, – восхитился он. – Действительно, ты мне нужен, и тебе придется исполнить мою волю. – Он подчеркнул слово «придется» – и как будто среди шелков на мгновение зазвенела сталь. – Ты садись.

Дима огляделся и увидел позади себя маленькую табуретку. Когда он сел, Дедушка продолжил.

– Я собираюсь провернуть маленькую революцию. Ну, знаешь, стану таким маленьким Саакашвили, но во вселенских масштабах. – Он неожиданно посерьезнел. – Меня зовут Кронос.

Возникла пауза. Черные глаза старика буравили Диму так, что он физически чувствовал покалывание. Но глаз Дима тоже не отводил и молчал. Так продолжалось, наверное, минуту, пока старик, наконец, не сдался. Черные глаза сверкнули и он продолжил.

– Давным-давно, один мой нерадивый сынок меня обманул и убил. Ну, хорошо, пусть я пытался убить его первым, но ему повезло как-то больше. Не суть важно, это история давно минувших дней.

– Я знаю эту историю. – Дима, как ни странно, успокоился. Мифы он знал и любил. – Вы пожирали своих детей, а вместо Зевса вам подсунули камень в простынке. А Зевс тем временем воспитывался в пещере на отдаленном острове. А когда он вырос, он сверг и убил вас. Так?

Кронос хмыкнул.

– И все-то он знает… Начнем с того, что это был не совсем камень… Ты же не думаешь, что я такой идиот, что не отличу собственного сына от камня? Она подбросила мне другого ребенка. Но в остальном ты прав. Только Зевс не убил меня до конца. То ли не знал как, то ли просто не смог. Через сотни лет я возродился, но по-прежнему не до конца. Я не имею сил в реальном мире и не могу действовать там напрямую. Знаешь, такой Волан-де-Морт древнегреческого разлива. Но, хочу тебе сказать, мне такое положение дел совсем не нравится.

Дима внимательно взглянул на Дедушку. Лицо старика потемнело. Прибаутки кончились. Громадная ладонь впилась в ручку кресла. Затрещало дерево, сжатое безжалостной рукой.

– Я хочу вернуться, хочу вернуться, полным сил, и могущественным, как никогда! Хочу, чтобы вся моя проклятая семейка заплатила за свое предательство! Хочу, чтобы они плакали и молили у моих ног, пока я буду одного за другим низвергать их в черное небытие, из которого нет возврата!

Он откашлялся.

– Вопросы?

Дима покачал головой:

– Никаких.

Старик загоготал. Настроение у него менялось каждую минуту. Отсмеявшись, он продолжил, выдерживая тот же деловой тон.

– Вот и славно. Ты мне нужен. Если уж я сам не могу прийти в мир, я буду действовать через тебя. Сделаю тебя своим агентом, будешь у меня как Бонд, а я буду как английская королева. – Он снова захохотал. С полок упали несколько книг.

Дима спросил:

– А если я не захочу?

Старик снисходительно улыбнулся.

– Тогда – добро пожаловать в Царство Аида! Думаю, тебе там понравится… Первые пару сотен лет! А потом, ты сойдешь с ума, и будешь бесплотной тенью скитаться туда-сюда…, – Он помахал длинным пальцем. – До скончания веков. Или дольше. Не разбираюсь я в этих тонкостях.

Дима опустил глаза и уставился в пол.

– Значит, у меня нет выбора? – спросил он.

– Именно! – Кронос энергично кивнул, так что его идеально причесанная шевелюра слегка растрепалась. – Будешь делать, что я скажу. А в обмен, когда мы с тобой победим, ты получишь все, что захочешь! Будешь моим наместником на земле! А? Как тебе? Ты только подумай! Любые твои желания будут исполняться, стоит только тебе этого захотеть!

Дима поднял голову и посмотрел на Кроноса. В его груди шевельнулась надежда. У Димы, на пороге смерти, было желание, ради которого он был готов пожертвовать всем на свете.

– А вы… Вы можете дать мне вечную молодость? – он посмотрел на Кроноса, изо всех сил стараясь, чтобы его взгляд не выглядел умоляющим.

Старик широко улыбнулся. Только его проницательные глаза все равно остались холодными. Древними, как само время.

– Естественно! Я дам тебе нектара и амброзии. Как только ты вкусишь их, станешь бессмертным и вечно молодым! Только подумай! Вечно молодой и прекрасный! Любимый богом больше, чем собственные дети! Ты станешь величайшим человеком за всю историю земли!

Слова Кроноса грели душу. Дима не был чужд тщеславию, да и смерть очень пугала его.

– Что мне нужно сделать?

Кронос захохотал, хлопая себя по бедрам.

 – Вот за что я люблю русских! Все приоритеты ясны с самого начала! – отсмеявшись, он продолжил. – Я отправлю тебя в Грецию, во времена, когда создавались мифы и легенды, известные тебе по преданиям ваших и наших аэдов. Это было время, когда у меня были самые большие шансы вернуться на Олимп. Все зависело от одного смертного, полубога, сынка Зевса. Близилось время восстания моих братьев и сестер, титанов, существ, по силе не уступающим богам. Но вся хитрость в том, – он щелкнул пальцами, – что для богов титаны неуязвимы. Их может убить только смертный. Только Геракл, мать его. И он их всех убил, порешил, как миленьких… – Его ладони сжались в пудовые кулаки, а в глазах сверкнуло пламя гнева. – В общем, так! Твоей задачей будет убить Геракла для того, чтобы восстали титаны. Тогда они укокошат богов и вернут меня. А я, в свою очередь, вернусь, и мы будем жить долго и счастливо. И никогда не умрем. И будем есть клубничное мороженое и пить шампанское.

Он захихикал.

Дима молчал, обдумывая его слова.

– А как мне убить Геракла? Сомневаюсь, что я смогу одолеть легендарного героя.

Кронос кивнул.

– Да, не сможешь. Для этого тебе придется втереться к нему в доверие. Геракл сильный, но тупой как деревяшка. – В подтверждении своих слов, Кронос постучал по подлокотнику кресла. Прислушался к глухому звуку и удовлетворенно кивнул. – Тебе нужно будет всего лишь втереться к нему в доверие. А потом, во время очередного подвига, подождать, когда появится возможность воткнуть кинжал ему в спину. Я надеюсь, с этим у тебя проблем не возникнет? – он с сомнением посмотрел на Диму. – Надеюсь, ты не будешь нести псевдогероическую чушь о том, что вам нужно будет сразиться в честном бою? Напомню, что Геракл укокошит тебя за пару минут. Потом вытрет палицу о твой трупик и пойдет дальше.

Дима кивнул.

– Не возникнет.

Его серые глаза на мгновение стали очень жестокими. Кронос взглянул на него и остался доволен увиденным.

– Что ж, хорошо. Я, в свою очередь, дам тебе все, чтобы ты смог с ним справиться. Вот смотри.

Он встал с кресла и прошел в угол, где скопилась темнота. Зачерпнув в ладони тень, бог нахмурился, и начал мять ее, произнося какие-то слова. Как искусный скульптор, он придавал тени какие-то формы, и в то же мгновение разрушал их легким движением руки. Так продолжалось несколько минут, пока, он не остался доволен результатами своей работы. Старик вернулся к Диме, держа в руках короткий черный меч и огромный овальный щит такого же цвета. Сверху положил комплект вороненых доспехов. Шлем с гребнем подозрительно уставился на Диму пустыми глазницами.

– Вот. – На лбу у Кроноса Дима заметил бисеринки пота. – Носи и наслаждайся. Я, конечно, не Гефест, но думаю, сработал не хуже внучка.

Дима встал и нерешительно взял в руки меч и щит. Оружие было очень тяжелым, и Дима с ужасом подумал, что сейчас Кронос скажет, что Дима ему не подходит.

– Не бойся, не скажу. – Старик впервые открыто показал, что читает его мысли. – Я еще не закончил. Ты знаешь, зачем все эти полки? – он обвел руками стеллажи с книгами.

Дима покачал головой.

– Это твои знания, умения, навыки. Они сейчас заполнены. Вся твоя беда в этом. Ты знаешь много, и умеешь тоже немало, но твои знания не пригодятся там, куда я тебя отправлю. Они бессистемны и никому не нужны. А значит, мы поступим вот так.

Кронос вытащил из тени под креслом книгу. На ней было написано: «Греческий язык».

Старик подошел к ближайшей полке. Наугад вытащил за корешок первый попавшийся том. Прочитал название.

– О небеса! Оригами-то тебе зачем?

Томик, посвященный искусству сложения бумажных лебедей, рассыпался в пыль у него в руках. В то же мгновение, Дима почувствовал, как у него из памяти ушло что-то.

– Так, теперь ставим книгу на полку. – Кронос поставил на освободившееся место томик с греческим языком. – Вуаля! Как ощущения?

– Немного голова закружилась. – Признался Дима и тут же осекся. – Он говорил на греческом!

– Вот так то! Продолжим.

Кронос пошел вдоль полки, небрежно вышвыривая со стеллажей книги, одну за другой, и вставляя на освободившиеся места новые, которые он извлекал из воздуха. Те книги, которые он выкидывал, рассыпались в золотую пыль, не успевая коснуться пола.

 Дима рухнул в кресло. Голова кружилась все сильней. Из памяти уходили знания и умения. Пропало умение чинить электропроводку, талант рисовать, выпиливать лобзиком. Так продолжалось несколько минут. Потом Кронос вернулся, почему-то с противоположной стороны залы.

– Ох, и собрал ты хлама у себя в голове! – весело воскликнул он, потирая руки. – Ну, давай, попробуй теперь.

Дима встал и снова нерешительно взял в руки меч и щит. Все изменилось в тот же миг, как его пальцы сомкнулись на рукоятке оружия. В теле вдруг возникла легкость, и все движения ему подсказало само тело. Он сделал резкий выпад, парировал мечом воображаемый удар противника, и, крутанувшись, рассек лезвием воздух вокруг себя. Воздух жадно загудел. Кронос поаплодировал.

– Ну что ж, мечник из тебя получился неплохой. Как человек. Только не вздумай сражаться с Гераклом! Он, таких как ты, пару десятков на обед может съесть.

Дима кивнул.

– Не буду.

– Выжди. Главное – втереться в доверие. Скажи, что тебя преследует Гера, – ее он не любит, и с радостью поможет тебе во всем.

– Хорошо. – Внутри бурлящим ключом кипела энергия. Дима облачался в доспехи. Руки сами знали, что делать, сами застегивали нужные ремешки, подгоняя поножи и налокотники. Черные доспехи гоплита сидели на нем идеально, точно вторая кожа и совсем не стесняли движений.

– Отлично! Теперь постарайся не наломать дров. Геракл проще, чем кажется, и сложнее, чем есть на самом деле!

Дима хотел спросить, что бог имел в виду, но голос не послушался его: не было слышно ни слова. Мир вокруг таял, терял реальность. На мгновение он увидел остановку и злополучную «Тойоту», стоявшую посреди развалин.

 Но еще через секунду эта картинка подернулась рябью, и вокруг оказались зеленые холмы в тени высоких деревьев. «Оливковые рощи», – догадался Дима. Последний раз он увидел комнату с книгами и Кроноса, который уютно устроился в кресле, положив ноги на стол. В одной руке у него был пляжный коктейль с оранжевым зонтиком, а другую руку он вскинул вверх, растопырив указательный и средний пальцы в знаке «Виктори».

И через мгновение перед Димой предстала Греция, во всей своей красе. И хотя он ниоткуда не падал, земля ударила в ступни так, будто он свалился как минимум с третьего этажа. Застонав, он свалился на землю, гремя доспехами. Ноги болезненно ныли, а ступней он вообще не чувствовал. Он прижал колени к груди и так и остался лежать на прогретой солнцем земле. Через несколько секунд раздался цокот копыт. Дима с усилием повернул голову, ожидая увидеть всадника. Но его взгляду предстал вовсе не человек на коне. Из-за поворота, звонко цокая подкованными копытами, выбежал кентавр!