Текст книги "Мифы нового времени"

Автор книги: Тарас Гупало

Соавторы: Инна Нургалиева,Михаил Акимов,Сергей Дегтярев,Павел Ремнев,Татьяна Стрекалова,Ольга Щербатая,Агния Васмарг,Леонид Старцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Может через крышу, – ответила Наташа не своим голосом. Ей было страшно. Она умирала от ревности, но считала позором показать это Леше. – Я не вижу другого выхода... Вот поправишься, и попробуем, – обещание далось ей с трудом, но было дано, и отступить теперь было нельзя. А то чего доброго, он один полезет узнавать что же там. Несмотря на хрупкость, Алеша отличался упорством в достижении цели, и даже отвагой. Ей ли было не знать… Зачинщиком всех их путешествий, по крышам ли, по неизвестным закоулкам их мрачного Города, всегда был он.

– Конечно! Как же я сам не догадался! Вероятно, есть какое-то слуховое окно... На чердак... А оттуда – вниз! – он был так увлечен поисками ходов к незнакомке, что винить его Наташа не могла. Ей оставалось только пройти этот путь вместе с ним к чему бы или к кому бы он не вел.

Прошло две недели, Алексей совершенно поправился, был весел, активен, вместе с ним изменилась и погода. Все потекло, закапало, воздух стал теплым, будоражащим бесстыдными запахами обнажавшейся земли.

Пора было осуществить задуманное. Выйдя из дома, ребята ритуально помахали кариатидам, те были настроены сурово, свет не падал на их красивые лица.

Натаха заранее присмотрела пожарную лестницу, ведущую на конгломерат крыш, где прятался нужный им дом. Пока они пробирались по крышам, помогая друг другу, в Город пришла ночь. По-прежнему было тепло, но темнота страшила нестаявшими еще льдинами в желобах крыш, скользкими подножками на ровных местах.

Вот эта крыша крайняя, выступающий резко в сторону ее кусок относился к нужному подъезду. Слуховое окно действительно было.

Леша пролез первым, Натаха вслед, подняв облако пыли. Внутри царствовала темнота и оглушающая тишина. Стало вдруг очень холодно. Девушка достала фонарик, но Алексей сказал:

– Тсс, не включай... Так мы ничего не увидим... Глаза сейчас привыкнут.

Они стояли, почти не дыша. Наташа испытывала странный приступ обездвиживающего ужаса, казалось, начни сейчас рушиться крыша, она не сможет сдвинуться с места. Вдруг Алеша уверенно шагнул куда-то в сторону.

– Смотри, кажется, здесь люк.

Никакого люка Наташа не видела, но шагнула следом, как деревянная. А ее друг уже нащупал ручку и силился поднять крышку. Девушка схватила его за плечи:

– Не надо! Не открывай! Я боюсь... Тебя утянет туда!

– Таша, я должен посмотреть, что там. За этим мы и пришли.

Голос Леши звучал очень твердо, он дернул крышку снова, и она поддалась, отворяясь медленно и с шорохом, будто каменная.

Наташа с ужасом смотрела в открывшееся, чернее черного, отверстие, ее трясло от страха. Из люка несло нестерпимым, могильным холодом.

– Вот... Видишь ступени? – спросил Алексей.

– Нет там никаких ступеней! Не ходи туда! – в отчаянии закричала Наташа. – Ты пропадешь, я чувствую!

– Что ты, Наташ... Странно, почему ты не видишь ступени... И не кричи. Ты её спугнешь, – он сжал руки девушки неожиданно сильно. – Я пойду. Мне нужно... А ты подожди здесь – раз я вижу, значит, там ждут меня.

– Стой! – едва справляясь с бьющей дрожью, Наташа сняла с его шеи темно-красный шарф, который сама связала на Новый год, чтобы носил модным манером – «удавчиком». Нащупала подбивающую край нить, надорвала зубами, распустила порядочный отрезок и завязала ему на запястье, накинув вдвое. Обняла его.

– Я люблю тебя, не забудь, – сказала, подавляя слезы.

– Я скорее умру, чем забуду, – ответил он серьезно, целуя в девушку в губы.

Алексей скрывался в пасти люка, как будто таял, напоследок он улыбнулся Наташе и исчез.

Она принялась распускать шарф, чтобы он мог свободно идти. Хорошо, что у нее есть хоть это занятие, слезы лились по лицу, пальцы дрожали, «Леша, Леша, Леша..», – тихо твердила девушка.

Коснувшись невидимого пола, Алексей пошел на легкое голубое мерцание впереди. Почти сразу он почувствовал неимоверный холод среды и какую-то вязкость, двигаться было трудно, или это он уже застывал? На запястье горела Наташина красная нить, он перехватил ее пальцами, чтобы чувствовать тепло. Свет вдруг усилился, но светлее не стало, он по-прежнему не видел ни пола, ни стен, но наконец-то увидел её, фарфоровую девушку и цветок в сером прямоугольнике окна.

– Я ждала тебя... Ведь ты ангел?… – голос доносился отовсюду, звучал прямо в мозгу. Губы ее не шевелились, призрачная тоненькая фигура как будто вибрировала дрожала. Алеша снова подумал, как же здесь неимоверно холодно.

– Нет, я живой, а ты? Кто ты?

– Живой… Странно… – в бестелесном голосе звучала обида, разочарование.

– А ты разве не живая?

– Нет… Я – отражение, отблеск… Это место случайный тупик в лабиринте времени. Мне показалось, что ты ангел… И, может быть, дальше мы бы скользили рядом… Показалось, – незнакомка была явно недовольна.

– Но как ты сюда попала? И причем тут время? – торопливо спросил Алексей, физически ощущая, как утекает его время.

– Время всегда причем… Оно ведь не ровный правильный туннель, оно петляет, путает, иногда обрушивается частями куда-то не туда, как здесь. Ты сдвинул камень, теперь все начнет падать и меняться... Уходи, если сможешь уйти, попробуй, раз уж ты живой…

– А ты? Ты можешь уйти?

– Меня и нет здесь! – голос ее сильно вибрировал, врезался в мозг. – Как ты не понимаешь… Ты видишь просто отблеск на зеркальной стенке воронки… Мой цветок, это центр воронки, если ты еще можешь уйти – уходи! Не медли! – её голос всплеснулся в мозгу криком. – Держись за нить!! Скорее!

Инстинктивно Леша сжал нить в кулаке, но уже с трудом, пальцы почти не гнулись. Нить пульсировала, как живая, как будто по ней текла горячая кровь, поддерживая его жизнь.

Пространство перед ним начало меркнуть, он повернул обратно, с трудом как каменный, заставляя себя, согнул ногу для шага, надо же, он никогда не думал, что простой шаг – это так сложно.

– Скорее!! – снова хлестнул его кнут голоса. Алексей хотел обернуться, но шея не слушалась. Коченеющими руками намотал нить еще, сделал шаг другой ногой. «Только бы не упасть, – подумал. – Ведь я разобьюсь на осколки... О чем это она говорила?.. Скользить рядом? …Куда скользить?.. Что-то будет падать… Камни… осколки… камни… осколки...», – мысли были вязкие, такие же стылые, как он.

– Алеша! – поймало его сознание голос сверху. Нить властно потянула наверх, наверное, он не двигался, уже не мог, но нить тащила его все ближе к теплому воздуху из светлого квадрата люка, с Наташиными огромными черными глазами в нем.

– Леша! Лешенька! – руки ее, сильные, горячие, тянули его наружу. Ледяная жадная чернота противилась, не хотела отдавать живого человечка, глупого мечтателя о несбыточном, но поддалась и вернула . Наташа была сильнее.

Они упали на мягкий от пыли пол, Наташа сразу же вскочила, схватив его, как огромную куклу, поперек тела, полезла в слуховое окно на воздух, как же там тепло!

Обдирая локти, плечи, колени, выбралась на скользкую крышу, обняла, обхватила всем телом неподвижного своего ангела, холодного, как камень, глаза плотно закрыты, красные нити впились в запястье, в белые ледышки рук. Да жив ли он?!

Обливая горячими отчаянными слезами, обцеловывая лицо, затрясла его стылое тело, завыла: «Алешаааа!»

– Уходим отсюда... Скорее...– услышала она его шепот. – Сейчас все обвалится...

Наташа вскочила, как подброшенная пружиной, таща на себе друга, рванулась прочь от внезапно затрещавшей под ними поверхности. Не чуя ног, птицей перемахнула на соседнюю крышу. Красный шарф вспорхнул вслед за ними, распускаясь. Скользя и срываясь, они уже вдвоем с Лешей, неслись прочь от страшного места...

Позади что-то звучно ухнуло, они обернулись, там, где было слуховое окно, зиял провал. В него медленно, как во сне, скрежеща и взламываясь острыми углами, опускались листы крыши, облако серой пыли стояло над провалом, как ядерный гриб, глухо падали камни внутри. Откликаясь на волну обвала, взвыли сигнализации машин на набережной. Запах известки, кирпичной пыли и еще чего-то неопределимого, может быть времени? – растекся вокруг. Им даже послышался чей-то тонкий вскрик…

Ребята переглянулись, обнялись. Сердца их бились так оглушительно, что, пожалуй, перекрывали шум обвала.

– Ты знаешь, я так люблю тебя, моя маленькая... Как жизнь, – сказал Алексей тихо.

– Знаю, ангел мой, конечно знаю, – согласилась Наташа, пристраивая ему на шею остатки шарфа.

– Только никогда больше не называй меня ангелом. Слышишь?.. Я живой человек.

Ольга Щербатая
Этнический консультант

Умирать страшно, но ожидание смерти страшнее всего.

Если бы не этот отвратительный красно-рыжий, низкорослый, кривоногий и медоточивый обманщик, моя жизнь бы не изменилась, названая матушка Клитемнестра не отдала бы меня на заклание, подобно тупой бесчувственной телице. Пусть я и не дочь ей, подобно Ифианассе. Но она вырастила меня в своём доме, была добра ко мне, и ничем не отличала от родных детей. В отличие от Агамемнона, который кажется вообще, не любил ни жену, ни детей, лишь ратные подвиги и мысли о собственной славе и величии заботили сего знатного мужа. Разве любящий человек бросается обещаниями о принесении в жертву богам самого прекрасного, что имеет? Тщеславие движет помыслами мужчин, и таковы почти все они, наделённые властью и могуществом.

Во имя чего бородатые дикари, не ведающие слогового письма, собрались пожертвовать мною? Чтобы выиграть многолетнюю войну, в которой главным трофеем является не кто иной, как моя родная мать Елена. Елена Прекрасная. Дочь Громовержца, пленяющая красотой всех мужчин, имевших несчастье увидеть ее. Если уничтожить часть ее сущности, плоть от плоти ее, возможно, Елена утратит частицу своей жизненной силы. Но она выживет в любом случае, даже если троянцы проиграют Великую войну. Она слишком красива, дщерь небожителя, чтобы погибнуть, и немало еще бед принесет Елена, моя мать. Давшая мне жизнь, но незнакомая со мной. Вправе ли я осуждать свою мать? Нет.

Непутевый Тесей, герой Тесей, хитрец Тесей, извечно раздираемый жаждой действия, понимаемого простонародьем как «геройство», это он вместе со своим лучшим другом Пирифоем, похитил юную девочку, только ради того, чтобы в очередной раз показать свою удаль. Представляю себе, как испугана была моя мать, еще совсем ребенок. И Тесей не мог удержаться от неприличного поведения по отношению к ней! Хорош герой! После захвата двумя сильными мужчинами слабой девочки Тесей нашел себе другое, гораздо более подходящее занятие, отправившись за новыми приключениями. Такие не погибают даже на том свете!

Впоследствии мать была возвращена к родственникам, так и не достигнув возраста взрослой женщины. Хитроумный Тиндарей объявил, что Елена вернулась «девицею», и целый рой женихов вился вокруг моей матери. Больше всех не повезло Менелаю, он женился на Елене, дав толчок к развитию событий, благодаря которым сегодня меня должны принести в жертву Артемиде, которая, якобы, гневается. Но кто из них, этих винопийц и горлопанов, лично слышал пожелание богини? Им хочется верить словам жреца, хочется надеяться на чудо, это не их кровь, и не кровь их детей сегодня прольётся на алтаре, и потечёт рубиновыми каплями, заставляя их бесноваться и ликовать.

Ненавижу медоточивого Одиссея, жалкого базилевса нищей Итаки, своекорыстного хитреца, только из-за него и его очередной премудрой уловки я здесь, в ожидании скорого конца. А как хорошо начиналось мое путешествие, очаровывающий язык рыжего царька обещал столько чудес в конце пути. Да низвергнется он в Аид прежде срока!

В тот день в наш дворец приехали двое Одиссей, который наверняка сам вызвался сопровождать меня и аргосский базилевс Диомед. И подло обманули нас, женщин.

Незадолго до того на женскую половину мегары привезли новую шерсть. Рабыни-чесальщицы размяли и вычесали ее, получив отличную паклю, эта работа считалась недостойной свободных женщин. Затем пряхи спряли тонкие нити с помощью веретён и прялок, и матушка Клитемнестра доверила мне честь участвовать в прядении! Я была горда тем, что меня сочли взрослой! Значит, замужество и новая жизнь не за горами.

Когда же величественная Клитемнестра, усмехаясь, сама предложила Ифианассе и мне ткать на ткацких кроснах, мы с сестрой переглянулись, точно, нашему девичеству подходил конец! А с ним и свободе! Но только в браке женщина Микен обретает то, чего лишена в девичестве – семейное счастье и ощущение себя полноправной хозяйкой, несущей ответственность за все, что происходит в доме. Это прекрасно.

– Сегодня я покажу вам, девочки мои, как украшать ткань простейшими узорами. Начнем с малого, с простого переплетения нитей разных цветов. Вскоре вы узнаете и подлинные узоры! Вспомните Арахну и ее мастерство в искусстве ткачества. Каждой будущей хозяйке дома подобает владеть умением ткачества. Но еще важнее искусство шить. Представьте себе, как чудесно вы будете выглядеть в длинных широких юбках, четко обрисовывающих талии, представьте, что эти наряды в микенском стиле будут сшиты из тканей, сотканных вашими собственными руками. Это ли не повод для гордости?

Я слышала, что некоторые жители островов попросту обматываются кусками ткани, полагая их достаточной одеждою. Например, базилевс Одиссей, как говорят, когда только приехал со своей полудикой Итаки, не знал, как носить принятое у нас платье. Правда? Афианасса смотрела на мать с озорными огоньками в глазах. Она тоже не любила Одиссея, нищего и болтливого, и женатого. Ходили слухи, что он любит свою жену. И пытался пойти на низменную хитрость, лишь бы не отправляться на войну. Как трус.

Клитемнестра никак не прореагировала на выпад дочери в адрес союзника мужа, она умела держать язык за зубами. Заметила лишь, что опытных портних становится все меньше. Шитье трудное занятие,возможно, наступит день, и все мы будем одеваться в куски ткани, как на родине Одиссея, и воображать, что это наилучшая одежда.

Нам было весело, мы смеялись и беседовали о своем, женском, и тут пожаловали эти двое. Впрочем, Диомеда можно было в расчет не брать, я не держу на него обиды, именно Одиссей говорил и убеждал, причем ему это удавалось отлично, как всегда. Руки его, заросшие мохнатой щетиной, двигались еще быстрее, чем его язык туда-сюда, сюда-туда.

С превеликим трудом удалось нам собраться вместе, чтобы начать великий поход на этот город. Перед отправлением устроили мы славную охоту... – Тут Одиссей прервался на миг, слегка наморщив лоб, словно не хотел сказать чего-то лишнего, что не нужно слышать нашим, женским, ушам. Но тут ваш муж и отец Агамемнон на пиру договорился с Ахиллом, и было принято меж ними решение. Надлежит немедленно тебе, юная царевна, выйти замуж за Ахилла. Потому как лучшего жениха не найти в целом свете и красив, и знатен. Что скажете? Клитемнестра руками всплеснула, словно птица, дар речи на миг потеряла, едва выговорила:

– Упились вы там до потери памяти, верно?! Снова вино пили неразбавленным, как какие-нибудь дикари? Кто это придумал, выдавать девицу замуж второпях, словно дочь простого козопаса? Не простая девушка Ифигения, чтобы вот так, без подготовки…

– Не могу спорить, Ифигения – совсем не простая девушка… – ласково пропел Одиссей. Возможно, она роду еще более знатного, чем думаем, не так ли, госпожа.

Всегда спокойная Клитемнестра потемнела лицом. В семье не принято было затрагивать историю моего происхождения, и мало кто знал правду о том, что я приёмный ребёнок. Одиссей намекал на мое незаконное происхождение от краткого союза Елены и Тесея.

 Однако, так решил Агамемнон, и нас с Диомедом послали поскорее за юной невестой. Поспешите, женщины, пока суда наши не отплыли к берегам Илиона, и жених еще ждёт юную новобрачную.

Мы переглянулись с Ифианассой, можно подумать, это я, несовершеннолетняя, горю желанием вступить в брак с молодым Ахиллом, который на днях отплывет в дальние края и, возможно, никогда не вернется.

– Почему Ифигения? – неожиданно для меня спросила высокая и статная Ифианасса, грозно подбоченясь, точь-в-точь она походила сейчас на царицу Клитемнестру. Ей не нравился никогда нежный красавец Ахилл. И в возраст невест она не вошла, ей год еще до пятнадцати. Почему не я?

Тут настало мне время удивляться, вот как сестрица заговорила. Действительно, пусть сестра выйдет за Ахилла, я лишь порадуюсь за нее. Мне пока не хочется уходить в новую жизнь от девичьей воли, еще годик, другой, а потом можно. Не хочу становиться вдовой при живом муже, который будет воевать неведомо где, боги знают, сколько лет, и вернётся ли живым с чужбины?– Возьмите с собой Ифианассу, о пресветлые базилевсы, нерешительно подала я голос, и двое прибывших удивленно воззрились на меня, будто услышав глас с неба. Она готова к замужеству и жаждет его, тогда как я лишь маленькая Ифигения, мой рост велик, но чувства еще спят в моем сердце, и тело растет, я не готова стать женой и матерью.

Показалось мне, или впрямь смелый и гордый Диомед вдруг покраснел ярче анемона, а рыжебородый Одиссей искоса и злобно взглянул на меня, и тут же улыбнулся светло и радостно. Наверное, показалось, так как Одиссей немедля принялся убеждать мать:

– Царица, нам велено доставить к отцу именно царевну Ифигению, не Ифианассу! Мы всего лишь исполняем волю твоего мужа Агамемнона, ужели ты пойдешь против него?

На меня Одиссей больше не смотрел, как ни пыталась вновь встретить его бегающий взгляд, мне это не удалось. Почему он боялся посмотреть мне в глаза? Не уважал? Или пытался что-то скрыть, едва не выдав истинных чувств за красивыми словами?

– Я не поеду! – тихо сказала я, прекрасно понимая, что мой голос не будет услышан. Так и

Произошло, Клитемнестра не оспорила мужней воли, и вот уже меня спешно готовят в путь к нареченному жениху. Рабыни торопливо складывают мои вещи в большой ларь, снуют в спешке по гинекею, а мне смешно и странно от их суеты.

– Прекратите бегать по дворцу, как глупые козы! Как только мой будущий муж отплывет в Трою, я вернусь назад в Микены, и буду здесь ждать его возвращения.

– Это разумное решение, – с легким вздохом согласилась мать, будто у нее отлегло от сердца. Возможно, ты и после навсегда останешься с нами, дорогая моя девочка. Кто знает, как выпадут кости твоей и Ахилла судеб… Хватит суеты, глупые клуши. Лучше подавайте поскорее жареное мясо и лучшее вино нашим гостям.

Но Одиссей и Диомед отказались воссесть на застеленных шкурами сиденьях, сославшись на спешность порученного им дела, доставить меня к Агамемнону, который ждёт.

– Но как же так? – Клитемнестра растерялась едва ли не больше, чем тогда, когда услышала новость о принятом Агамемноном сватовстве Ахилла ко мне. Если то решение всего лишь означало, что базилевс все решил, не спросив ее, царицы, мнения, то отказ высокопоставленных гостей от обязательной трапезы оскорблял ее как хозяйку, затрагивая сами основы общепринятых традиций. Как можно не отведать вина, хлеба и мяса, находясь в моем, – она подчеркнула это слово «моём», – доме?! Что вы делаете?! Подождите хотя бы немного, пока малыш Орест вернется с рыбалки, он так любит сестру, ему следует проститься с нею!

Низко, почти до земли, склонился пред нею Диомед, и без слов просил прощения за столь вопиющее нарушение правил. А базилевс Итаки не гнул спину низко, он лишь изрёк:

– Мы должны ехать, госпожа! Вдруг ветер переменится, суда уже готовы к плаванию…

– Но о какой свадьбе может идти речь, если вы все торопитесь отплыть? Вы даже не воздадите жертв нашим богам, не откушаете мой хлеб, вы только заберете Ифигению?! Как можно! … – мать готова была заплакать. – В таком случае, я повелю немедля снарядить арму для невесты. Она имела в виду специальную крытую коляску для невест. Только на арме, и не иначе мне сейчас полагалось ехать, потому что впереди меня должно ожидать свадебное торжество, о котором я пока не услышала ни слова. На миг меня охватил восторг, еще бы, арма такая чудесная, удобная коляска, накрытая сверху огромным куском домотканины от ветра и дождя, и в ней так удобно ехать, и она такая красивая, и изящная, только вот не очень маневренная…

– Тсс! – Одиссей приложил палец к губам, будто намекая матери на многословие, стремясь оборвать на полуслове речь. Мать воздымала руки, не находя слов от возмущения и непонимания. Еще пуще сделалось ее недовольство, когда гости отказались взять арму и сопровождающих из числа нашей челяди и приближенных, сославшись на то, что им некогда ожидать лениво тянущуюся процессию, им очень некогда! Возмутительно!

Клитемнестра всё поймет позже, гораздо позже, когда ничего нельзя будет исправить. И будет ликовать от того, что гости хотя бы не увезли с собою Ифианассу, ее родную дочь.

Поведение гостей казалось мне всё более странным и необъяснимым. Но я не задавала вопросов, усвоив из поведения Одиссея и Диомеда, что не получу ответов. К чему выставлять себя на посмешище, если тебя старательно не замечают, будто ты серебряный кратер или дворовый пёс? В считанные минуты я, молча, собралась, надев лучшее платье, сшитое по старому критскому фасону, высоко поднимавшее мою полудетскую грудь, с множеством оборок и четко обрисованной талией, и шагнула за порог дома, в котором выросла, навстречу моей странной судьбе. Вскоре златообильные Микены навеки скрылись из глаз за поворотом дороги.

Раз не суждено мне проехаться на арме перед своим законным супружеством, так и на паршивой, обветшалой, но быстроходной военной повозке двух базилевсов я не поеду, уперлась я, и настояла на своём. Клитемнестра дозволила мне взять Боанегроса, моего любимого мальчика, моего чудесного жеребца, с легкостью преодолевающего кручи.

– Тебе неудобно будет скакать на нём в таком платье, – с сомнением шепнула сестра, но я лишь отмахнулась. Мне всегда удобно в седле, с детства вела себя как мальчик. Не то, что их хваленый жених Ахилл, как девочка, прятался среди женщин. Тоже мне жених! Пусть Одиссей и Диомед трясутся на ведомой возницей повозке. Смеюсь над ними.

– Истинная Артемида! – с нешуточным ужасом пробормотал Диомед, глядя на меня, а его товарищ, хвала богам, промолчал. Изредка ловила на себе сомневающийся взгляд Одиссея, но он ни слова не произнес, пока я гарцевала перед ними по крепкой мощеной микенской дороге, которая пережила уже немало поколений людей. Дорога немного приподнималась над окружающей местностью, ровная, надежная, сложенная из каменных блоков, скрепленных друг с дружкой гипсом и залитых слоем рыжей, почти как борода Одиссея, местной глиною. Сверху дорогу покрывала каменная плитка, по которой повозка «гостей» катилась как по маслу, а Боанергос летел подобно Пегасу. Впрочем, иногда каменная дорога сменялась земляными насыпями, и, тогда повозка замедляла ход, но не мы с моим быстроногим черным красавцем.

По пути мы почти не разговаривали с высокочтимыми базилевсами, лишь разделяли наспех скудную трапезу и пили разбавленное вино, которое они все же взяли из наших погребов. Я даже не пыталась втянуть мужчин в разговор, чтобы не казаться назойливой.

Но они беседовали меж собой, хотя явно следили за своими словами, чтобы я не узнала чего-то важного, того, что они не хотели донести до меня. Подвыпив, Диомед вымолвил:

– Славная охота состоялась под Авлидой, но надо же было Менелаю вторгнуться на земли священной рощи Артемиды, и убить ту проклятую лань, вызвав гнев могучей богини. И Атрей тоже хорош – поскупился на золотого агнца. Вот и пусть ожидают теперь попутного ветра до седых волос.Артемида справедливо решила наказать непочтительных смертных.

Тут Одиссей, встретив мой заинтересованный взгляд, я хотя и сидела в стороне от них, но прекрасно слышала каждое произнесенное слово, толкнул Диомеда локтем в бок

– Забудь о грустном, мой славный друг! Лучше поведай о пирах Аргоса, о землях твоей родной Этолии, о красавицах твоих земель. Я же расскажу о покинутой мною Итаке. Пусть девушка послушает о царствах более диких, чем ее Микены, но от того не менее любимых нами, дикарями. – Видя, что этолиец Диомед растерянно замолк, он принялся на все лады живописать свои хоромы на Итаке, и жену Пенелопу, и маленького сына Телемаха. С чего Одиссей предался воспоминаниям? Слушала теперь их разговор вполуха, стараясь обдумать то, что ранее рассказал Диомед.

Так вот почему суда эллинских племен доныне не отплыли. Безветрие на море. Мне очень хотелось заметить, что следовало принести жертву воинственной богине, и она мигом бы переменила свое решение, и безветрию давно бы пришел конец. Значит, скучающие воины решили повеселиться перед дальним плаванием, и устроить веселую свадебку, а потом бросить меня, безутешную, и отплыть отвоевывать обратно мою родную мать

Какая демагогия. Только Одиссею могла прийти в голову подобная мысль. Или… мой названый отец Агамемнон был пьян, с ним такое бывает изредка, и сам так решил. Но, однако, как долго на море царит безветрие, это необычно. Или сами боги против войны? Возможно, Елена от рождения была предначертана Парису, но мужское тщеславие, вначале моего отца Тесея, затем спартанского базилевса Менелая, нарушили божьи пути, и греческие племена найдут не победу, но лишь гибель в дальней дороге, за морем.

Больше двое мужчин не заговаривали о причинах своего длительного ожидания попутного ветра перед отплытием. Наверное, там было что-то еще, о чем они молчали.

В Авлиде, знаменитой своим культом Артемиды, союзники стояли уже несколько декад, но перемены погоды не ожидалось. Когда мы въехали в пределы города, нас встретили зеленые дубравы и тихая безветренная погода. Я по-прежнему ехала на своем жеребце, хотя Одиссей зачем-то звал меня сесть к ним в повозку, чтобы поговорить. Жеребца он предлагал привязать за повозкой, чтобы тот не отстал. Удивляясь просьбе итакийца, я подчинилась его воле. В словах Одиссея чувствовался приказ. Я могла бы ослушаться – только мой отец мог мне приказывать, но разве не волю Агамемнона исполнял здесь этот низкорослый говорун?

Покорно склонив голову и скрепя сердце, я устроилась в неудобной повозке подле двух знатных мужчин, и приготовилась слушать. Очевидно, настало время для чего-то важного, если Одиссей вдруг соизволил завести со мной разговор.

– Ты царская дочь, Ифигения. Гордость не позволит тебе пасть духом или строить препятствия к тому, что должно случиться. Выслушай мужественно то, что я скажу сейчас, Одиссей даже взял меня за правую руку, совсем как молодого эфеба. Похоже, он все-таки немного меня зауважал при виде того, как мастерски, подобно хеттам, я управляюсь с лошадьми. – Не будет никакой свадьбы, это было просто предлогом, чтобы Клитемнестра отпустила тебя вместе с нами. Иначе она бы так раскричалась, что все боги услышали бы ее вопли!

Мать Клитемнестра никогда не плакала и не кричала она была горда, но о чем он толкует?

– Так решили боги, их волю озвучил провидец Колхант, и не нам оспаривать волю богов, девочка. Позволь рассказать тебе всё с самого начала, ты должна быть готова к тому, что тебя ждёт, и достойно встретить волю Артемиды…

– Не томи, светлейший базилевс! – вскричала я в негодовании. – Говори, не мучай душу!

– Послушай, царевна, когда наши союзные суда уже готовились отправиться в путь, покинув гавань гостеприимной Авлиды, мы, цари, решили устроить охоту. До сих пор не пойму, зачем Менелай, брошенный муж, принял участие в охоте? Но такова была его воля. Думаю, базилевс Спарты стремился отвлечься от своей невозвратимой потери, и жаждал вида крови животных, и его ярость была столь велика, что Менелай неосторожно убил в священной роще Артемиды лань, которой не должна была коснуться рука смертного, ибо та лань была посвящена великой охотнице. Что касается Атрея, думаю, ты уже слышала, он поскупился, но это здесь не столь важно. Главное – убитая Менелаем в священной роще лань, животное, посвященное Артемиде!

– Хорошо, царь Спарты убил невинную лань богини, но при чем здесь я, о, Одиссей?!

– Пойми, о, прекраснейшая из дочерей Агамемнона, и базилевс Итаки лукаво скосил на меня зелено-серо-голубые глаза, намекая на знание моего происхождения, вождем нашего похода является отнюдь не Менелай, но отец твой Агамемнон.

– И что? – я не понимала, почти начинала задыхаться от непонимания. – При чем здесь я?

– Настало великое безветрие, насланное Артемидой, покровительницей Авлиды, и суда не смогли отплыть и день, и два, и декаду. Дни стали умножаться, а мы всё ждали хорошей погоды, не находя себе занятия от безделья. Наконец, мудрец и прорицатель Калхант решил говорить с богиней. Он умеет слышать волю бессмертных.

Так Артемида велела ему… Что она сказала Калханту, о, Одиссей? Не томи меня!

– Калхант велел передать совету базилевсов, что богиня разгневалась, и только жертва может смягчить ее гнев. Боги добры к тем, кто вовремя может умилостивить их… Так вот, богиня потребовала, чтобы мы привезли тебя… меня прошиб ледяной пот– я поняла! Приспешники Аида, вот они кто, Одиссей и Диомед. Разыграли комедию, обещая скорую свадьбу девице, предназначенной быть принесенной в жертву кровавой богине!

– Прими это решение, госпожа, и смирись, – это вступил в разговор Диомед, до поры молчавший. – Будь достойна своих предков, покажи воинству, как должна поступать царская дочь в таком случае.

– И Агамемнон согласился на это?! – вскричала я. Но то Менелай согрешил, и надумал искупить свою вину моей кровью! И все присутствующие поняли мою мысль. Спартанский царь был только рад принести в жертву дочь беглой жены, дочь другого. Мысли мои метались чайками над морем. Они пригласили меня в повозку, чтобы я не сбежала, услышав такую новость. Боанергос унес бы меня далеко, далеко отсюда. Как бы я хотела сама стать белокрылой чайкой и улететь к моей родной матери. Возможно, теперь, став взрослой, она не отвергла бы меня, а пожалела несчастную безвинную сироту, которая так и не стала родной приемному отцу, Агамемнону, иначе он не был бы столь жесток ко мне…

Слёзы потекли по щекам, не страх, но отчаяние душило меня. Обманутые надежды вместо брачного ложа, смертный алтарь, какая насмешка судьбы! Только хитроумный Одиссей мог решиться на такой нечеловеческий обман! Диомед, тот хотя бы молчал в нашем доме.

– Ты будешь наказан, – сказала я тихо, но звучно. Слова хлестали, как плетка, п усть боги отвернутся от тебя и дети твои не познают семейного счастья! Проклятый! Пусть все ветры на свете дуют против тебя, и само море вздыбится и поглотит твой лживый язык! Да услышит меня Посейдон!

– Вот и хорошо, царевна! – мерзкий рыжий базилевс улыбался, казалось, не слыша моих фраз, лучше сейчас выплакаться и высказаться, чтобы потом казаться спокойной на глазах всего войска. Поплачь, юная госпожа, избудь печаль, мы понимаем, как тебе тяжело. Велика твоя роль в обретении нашим воинством удачи, так будь достойна этой чести.