Текст книги "Подвешенный чулок (ЛП)"
Автор книги: Тара Сивек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Глава 3
Ноэл
– Уверен, что всё запомнил? – нервно спрашиваю Сэма, когда такси останавливается у дома моих родителей.
Не могу поверить, что это происходит. Очевидно, что от стресса, я сошла с ума. Я пригласила незнакомца, с которым пропустила пару стаканчиков в баре аэропорта, поехать ко мне домой и познакомиться с моей семьёй. И притвориться другим человеком.
– Логан Мастерс, тридцать шесть лет, инвестиционный банкир из Сиэтла, тупица, который сделал тебе предложение, отлично зная, как сильно ты не хочешь выходить замуж, – выдаёт Сэм монотонным голосом факты о моём бывшем, которые я рассказала ему по пути с аэропорта и машина останавливается.
– За исключением части про тупицу. Думаю, ты понял.
Сэм пожимает плечами, пока я наклоняюсь, чтобы заплатить водителю.
– Он всё ещё тупица. Что делает меня тупицей, потому что я должен притворяться этим парнем, – объясняет он, закатывая глаза.
– Индейка, запеканка, картофельное пюре... – напоминаю ему. – Сосредоточься на цели, парень. Сосредоточься на цели.
Сэм облизывается, когда я упоминаю о еде, которой он будет объедаться в ближайшие дни, и внезапно кажется, что мы находимся в тропиках, а не в замёрзшем Огайо. Моя кожа вспыхивает и на лбу выступает испарина, кожа головы звенит под тяжестью волос, пока я пялюсь на сексуального парня сидящего рядом. Красавчик-незнакомец, которого я убедила провести Рождество в доме моих родителей и притвориться моим парнем, чтобы до окончания праздников мне не пришлось говорить правду своей семье.
Ага, я слетела с катушек.
– Мы можем поменять условия? Если я это сделаю, то моим призом должна стать ты, голая и кричащая моё имя, – подмигивая, сообщает он, пока я вслепую дотягиваюсь до сдачи, которую водитель передаёт мне через центральное окно.
– Ох, конечно. В доме моих родителей, пока мой отец будет расхаживать по дому посреди ночи в халате и чёрных носках. Пожалуйста, придумай что-нибудь ещё, – невозмутимо заявляю я, пытаясь остановить трепетание сердца, когда он упоминает меня, кричащую его имя.
Я выхожу из такси и придерживаю дверь для Сэма.
– Ладно, не крича. Как на счёт задыхаться и стонать? Тихо, конечно, – ухмыляется он и берёт наши сумки.
– Перестань смущать меня, – жалуюсь я, раздражённо пытаясь забрать у него свой чемодан, но он одёргивает руку и несёт сам.
С занятыми руками, он локтём закрывает дверь машины и поворачивается лицом к дому позади меня.
– Иисус, это что, ещё один аэропорт? – изумлённо спрашивает он.
Со вздохом я поворачиваюсь и вместе с ним смотрю на дом.
– Мой папа немного одержим гирляндами, – объясняю я, пока мы идём по заснеженной тропинке, рассматривая сверкающие гирлянды, фигурки и декорации, которые украшают каждый квадратный сантиметр дома и двора. Снег пошёл, когда мы были в нескольких милях от дома. Этот вид, вкупе с тишиной и сияющим домом передо мной, несмотря на то, что он яркий до боли в глазах, всё это очень красиво.
– Твой отец планирует посадить корабль НАСА на лужайке перед домом? – шокировано спрашивает Сэм, когда мы поднимаемся к парадному входу.
Каждый год, мой папа участвует в городском конкурсе на лучшее Рождественское освещение. Он выигрывал последние пять лет подряд, и, судя по тому, что всё это выглядит так, словно мы на Северном полюсе, он готовится к шестому году.
– Просто иди за мной. Если что-то забудешь, покашляй и я возьму всё на себя, – говорю я, когда мы подходим к крыльцу и тянусь к дверной ручке.
Я не успеваю дотянуться до ручки, как дверь распахивается и нас встречает очень высокая, шестидесятидвухлетняя женщина, с огромной копной красных волос, начёсанных в стиле 1960-х, и бокалом мартини в руке.
– Леон, – кричит она с широкой улыбкой на лице и слишком большим количеством косметики. – Слышите все, Леон дома!
– Леон? – шепчет мне на ухо Сэм, дверь открывается шире, чтобы мы могли войти.
– Объясню позже, – бормочу я и вхожу в дом своего детства, притворяясь, что моя киска сжалась не от его горячего дыхания у моего уха.
– И она привела красавчика! – восклицает она и рукой, той, в которой нет бокала мартини, она хватает Сэма за промежность, прежде чем я успеваю предупредить его. – И у её красавчика с собой огромный подарочек!
Мой громкий, раздражённый вздох, перекрывают шаги с кухни.
– Пожалуйста, скажи своей матери, чтобы отпустила мой член? – пищит Сэм.
– Это не моя мать, – поясняю я, закатывая глаза.
– Бобби, ради любви к Гауде, отпусти пенис бедного мужчины. Сколько раз я должна повторять тебе, мы не так встречаем гостей! – закатив глаза, моя мать ругает своего брата, семеня по коридору с отцом, идущим по пятам. – Смотри, Реджи сделал тебе свежий мартини.
Тётя Бобби одёргивает руку от промежности Сэма и разворачивается, проливая остатки мартини на его джинсы. Затем, шаркая ногами, она идёт за свежим напитком, который протягивает ей отец из-за спины матери.
– Серьёзно? Опять? – рычит Сэм, когда тётя Бобби на четырёхдюймовых зелёных шпильках, идеально сочетающихся с зелёным бархатным платьем в пол, натыкается на моего отца.
– Прости, тётя Бобби немного распутная, – шепчу я, пока он бросает наш багаж и держится за влажные штаны.
– Отлично! Ты так думаешь? – бормочет Сэм. – У неё хватка, как у борца сумо. Если она сломала мне член, у нас будут большие проблемы.
К счастью, мать мчится к нам и прерывает мои мысли об огромном подарочке Сэма и о том, как будет испорчено Рождество, если он сломался.
Убитая горем, безработная, бездомная… возьми себя в руки, Ноэл.
Мама быстро обнимает меня, но я не успеваю обнять её в ответ, потому что она отталкивает меня в сторону, чтобы лучше рассмотреть Сэма.
– Мам, это мой парень, Логан, – восклицаю я с сияющей улыбкой, чувствуя огромную вину, но не потому, что вру матери, а потому, что заставляю Сэма притворяться другим человеком.
Почему я должна волноваться? Я только что встретила этого парня и предложила ему возможность хорошо провести Рождество, вместо скуки и одиночества в окружении Амишей, заглядывающих в окна в поисках порно. У меня нет причин чувствовать себя виноватой, так ведь?
Сэм протягивает руку моей матери, но она отталкивает её и заключает его в объятия. И не отпускает.
– Ладно, мам, достаточно, – говорю я, когда объятия затягиваются, и Сэм с беспокойством смотрит на меня.
Она, наконец, отпускает его и, сделав шаг назад, осматривает с ног до головы, а потом останавливает взгляд на влажном пятне на его промежности.
– Счастливого Рождества, Логан.
– Приятно познакомиться, мэм, – с тяжёлой улыбкой говорит Сэм, не отвечая на рождественское приветствие.
– О Боже, у тебя случился ещё один инцидент? Хорошо, что я записала тебя к урологу, – оглашает она, цокая языком. – Ты выглядишь не так, как Ноэл тебя описывала. Я думала, что у тебя светлые волосы, – мама переводит взгляд на меня. – Ноэл, разве ты не говорила, что у него светлые волосы, чуть удлиненные сверху?
Поднявшись на носочки, она пристально смотрит на короткие, тёмные волосы Сэма.
– Я отчётливо помню, ты говорила мне, что он пользуется твоим гелем для волос и это тебя раздражает.
– Тупица, – кашляет Сэм, прикрывая рот кулаком, и невинно улыбается моей маме. – Я хотел поменять что-то к праздникам, поэтому покрасил волосы.
Моя мама кивает, но я вижу, что она не убеждена и теперь, я по-настоящему в панике. Глупая была идея. Почему, чёрт возьми, я просто не рассказала ей правду по телефону? Мне тридцать четыре года и я настолько боюсь свою мать, что привела домой незнакомца, чтобы он притворился моим парнем. Она никогда в это не поверит. Поговорим о жалости.
– Я слышу южный акцент, – мама проверяет Сэма, подняв бровь. – Ноэл, ты вроде упоминала, что он из Сиэтла? Почему он говорит, как южанин?
Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Я даже не подумала о том, что он разговаривает как местный, наверное потому, что сама живу на юге Огайо. Я была слишком загипнотизирована тем, как чертовски сексуально он разговаривает.
Сэм снова кашляет, вспомнив мой совет, кашлять, если не знает что сказать, и мой мозг быстро придумывает правдоподобную причину его лёгкого южного акцента.
– Ммм, Логан участвует в местных постановках Оклахомы в Сиэтле, – вру я. – Он просто пытается оставаться в образе. Вперёд, милый. Скажи, что-нибудь южное!
Сэм тихо вздыхает и смотрит на меня так, словно он в двух секундах от того, чтобы выйти в парадную дверь и умчаться по улице. Задержав дыхание, я продолжаю фальшиво улыбаться, молясь Богу, чтобы он не ушёл. Я не уверена, это потому что я не готова открыть правду моей семье или потому, что я просто очень хочу провести больше времени с ним. Господи, меня нужно лечить.
– Йииииха, – отвечает Сэм, монотонным, не-южным, акцентом.
От того, что он подыгрывает, хоть и с раздражённым выражением на лице, я хочу запрыгнуть к нему на руки, обернуть ноги вокруг его талии, и расцеловать до чёртиков. Это не самые лучшие мысли, что могут прийти в голову, стоя перед моей семьёй, которая смотрит на нас как на сумасшедших. А я убита горем, безработная и бездомная. Что есть в этом парне такого, что заставляет меня забыть о проблемах и вызывает сексуальные мысли? У меня озабоченный мозг и мне нужна интервенция.
– Ты видела его подарочек, Бев? Леон должна развернуть его для нас! – тётя Бобби вырывается из-за моей матери, поднимая бокал мартини.
Ах, да, его подарочек. Это то, что превращает меня в сексуально-озабоченную.
– Простите моего брата, Логан. Она любит свою водку, – говорит мать Сэму.
Его озадаченный взгляд мечется между моей мамой и мной, и он спрашивает:
– Эмм, брат?
– Леон тебе не рассказывала? – спрашивает тётя Бобби и переводит на меня взгляд. – Леон, почему ты ему не рассказала? Ты стыдишься своего дядю?
Я со вздохом качаю головой, а тётя Бобби, держа бокал мартини, закидывает руку на плечи моего отца и громко кричит:
– Йииииха.
Игнорируя её выпад, я оглядываюсь на свою мать.
– Ты же знаешь, я не стыжусь, мам, просто не доходило до этого.
Сэм выглядит так, словно готов выбежать отсюда прямо на снег, но мой отец делает шаг вперёд, чтобы убрать его замешательство.
– Тётя Бобби раньше был дядей Бобом, – объясняет папа так, словно в каждой семье есть трансвестит. – Жена ушла от него, когда застукала его в шкафу, примеряющего всю её одежду.
– Скатертью дорога! Всё равно у неё дерьмовый вкус на обувь, – комментирует тётя Бобби.
– Реджи, унеси их сумки наверх, – прерывает его мама и отходит, чтобы папа мог взять наши вещи. – А вы, дети, идите в гостиную, я пока разогрею вам домашний мясной рулет, жареный картофель и сладкую кукурузу.
Мама быстро разворачивается, берёт тётю Бобби за руку, и тянет на кухню, пока папа уносит наши сумки наверх, оставляя нас с Сэмом одних у входа.
– Я пойму, если ты захочешь уйти, – тихо говорю я. Из коридора слышен мамин голос, пытающейся угомонить тётю, которая, не затыкаясь, говорит о подарочке Сэма.
– Издеваешься? Она сделала мясной рулет, – отвечает он с серьёзным выражением. – Никто не откажется от домашнего мясного рулета.
Я не могу сдержать улыбку, когда он берёт своей тёплой рукой мою, и мы направляемся в гостиную.
Глава 4
Сэм
Мы сидим на диване рядом с камином и едим разогретую еду с бумажных тарелок. Каминная полка украшена подвешенными чулками, сосновыми ветками, мигающими огнями и всевозможными рождественскими безделушками настолько, что хватило бы украсить ещё десять каминов. В углу комнаты, напротив нас, возвышается самая большая рождественская ель, которую я когда-либо видел, и как бы сильно я не хотел отрицать это, мне нравится наблюдать, как мягко падает снег за окном рядом с елью.
Я пытаюсь не выглядеть как грёбанная свинья, пока мама Ноэл и… дядя, молча наблюдают за тем, как я набиваю рот мясным рулетом и картофельным пюре, а это не самое приятное зрелище. После полутора лет поедания готовой еды, мне тяжело сдерживать стоны каждый раз, когда подношу вилку ко рту.
– Леон, я постелю тебе в твоей старой комнате. Логан может спать в швейной комнате твоей матери, – говорит папа Ноэл, возвращаясь в комнату, я ставлю пустую тарелку на журнальный столик, и Ноэл делает то же самое.
– Реджи, они могут спать в комнате Леон. Всё в порядке, – со вздохом говорит мать Ноэл.
Пока эти двое спорят о том, кто и где будет спать, я наклоняюсь ближе к Ноэл.
– Ты должна рассказать мне, почему они называют тебя Леон. Я начинаю беспокоиться.
Она поворачивается ко мне и шепчет.
– Позже.
Подмигнув, она с улыбкой возвращает внимание к спорящим родителям, и я смотрю на её профиль. Её длинные, густые волосы перекинуты на одно плечо, внезапно, я чувствую желание скользнуть пальцами по шёлковой длине, убрать их в сторону, чтобы открыть лучший обзор на гладкую кожу её шеи. Я наблюдаю за тем, как она высовывает кончик языка и облизывает губы, а я мысленно прошу свой член успокоиться. Эту ерунду с Леон нужно срочно прояснить. Если этот дядя/брат рулит в семье и Ноэл раньше была Нилом, я не смогу пережить это дерьмо.
Пока я рассматриваю Ноэл, размышляя о том, какие её губы на вкус, её отец подкрадывается к нам, встаёт с моей стороны у подлокотника дивана и смотрит на меня, держа руки в карманах.
– Мне не очень комфортно, что ты спишь с моей дочерью под моей крышей, – говорит он. – Зачем покупать корову, если молоко можно получить бесплатно? Ты любишь молоко, сынок?
Отец Ноэл около ста семидесяти сантиметров, маленький человечек в сравнении с моими ста восьмидесяти двумя, но выражение его лица говорит о том, что он без колебаний вышвырнет мою задницу за дверь, если я не правильно отвечу на вопрос. Не буду врать, сейчас я немного боюсь его.
– Хм, да? – в замешательстве отвечаю я. – Нет. Да. Подождите, я не знаю!
Я кашляю, стреляя в Ноэл встревоженным взглядом, чтобы она спасла меня от гнева её отца. Он словно знает, что с момента нашей встречи, я всё время думаю о ней, голой подо мной и наши касающиеся бёдра, сидя на диване, делают всё ещё хуже, мысли о её обнажённых ногах обёрнутых вокруг моей талии поглощают мой разум.
Отец Ноэл достаёт руки из карманов и раздражённо взмахивает ими.
– Вот именно! Я запрещаю молоко в этом доме, на ближайшее время. Ни молока, ни сыра, ни йогурта, ни молочных продуктов или ещё чего-либо. Бев, вычисти холодильник. Я не хочу, чтобы у этого парня появились какие-нибудь мыслишки по поводу Эгг-нога[4]4
Эгг-ног – сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока. Популярен в США и Канаде, странах Южной и Центральной Америки, Европе. Является традиционным рождественским напитком. Обычный состав Эгг-нога: яйцо сахар молоко и/или сливки алкоголь – прим. переводчика.
[Закрыть] нашей дочери.
Несмотря на то, что сближаться с Ноэл опасно для моего здоровья, но так как мой член отказывается слушаться, я снова наклоняюсь ближе к ней.
– Он всё ещё говорит о сексе? – шепчу я.
– Честно, я без понятия, – тихо отвечает она.
Её отец, наконец, прекращает злобно смотреть на меня и выходит из комнаты, направляясь на кухню, чтобы избавить дом от зла, коим является вся молочная продукция.
– Простите моего мужа, – улыбаясь, извиняется Бев, с чашкой кофе руке. – Леон впервые привела мужчину в дом, и он немного нервничает. Вы можете идти и вместе ложиться спать в её старой комнате. Встряхнитесь, оторвитесь по полной, займитесь делом… или как там дети сейчас это называют.
– Маааам, – сетует Ноэл, закатывая глаза. – Ничего страшного, что папе не комфортно. С-ооооган может спать в другой комнате.
Она чуть не проболталась и не назвала меня Сэмом, но вовремя опомнилась и создала неловкую комбинацию из Сэма и Логана, от чего тётя Бобби и её мать смотрят на неё с замешательством.
– Ты только что назвала его Соганом? – спрашивает Бев.
Ноэл начинает нервно постукивать ногой, наши бёдра соприкасаются с каждым ударом ноги об пол. Я быстро опускаю ладонь на её ногу и успокаивающе сжимаю, пытаясь игнорировать тепло её кожи под джинсами.
– Ммм, ну это... – заикается Ноэл, – забавная история. Когда я говорю Логану что-нибудь, то всегда начинаю с «Таааааак, Логан»[5]5
So (с анг.яз.) – так – прим. переводчика
[Закрыть] и это стало шуткой, я называю его Соган. Ха-ха, поняли? Соган? Таааааак, Логан?
Я снова сжимаю её бедро, чтобы она перестала говорить, но её нога, сжатая моей рукой, вызывает образ этих же ног обёрнутых вокруг моих бёдер.
– Думаю, ты должен спать там, – неубедительно закачивает Ноэл, её мать с тётей всё ещё смотрят на неё как на сумасшедшую.
– Знаешь, если ты не хочешь спать в одной комнате с этим горячим куском человеческого мяса, я с радостью займу твоё место, – заявляет тётя Бобби, и, подняв бокал мартини в мою сторону, манит пальцем свободной руки.
Та же рука, что сжимала мой член, как тиски. Я вздрагиваю, вспоминая этот момент.
– Тётя Бобби, гей? – уголком рта шепчу я Ноэл.
К сожалению, мой шёпот расходится по комнате громче звуков рождественской музыки, играющей на звуковой системе, установленной там, где сидит тётя Бобби.
– Нет, но мой пенис да, – с пьяной улыбкой сообщает мне тётя Бобби, разделываясь с последней каплей, пятого по счёту, мартини.
Ноэл внезапно подскакивает с дивана, берёт меня за руку и тянет за собой.
– Сегодня был длинный день и нам нужно поспать, – выпаливает она и с усилием тащит меня за руку мимо дивана к дверям.
Моё тело так измотано, что я едва ли чувствую свои ноги, когда снова встаю. Поспать было бы неплохо, но мысль о целой ночи в спальне наедине с Ноэл, сразу же взбадривает меня.
– СТОЯТЬ! – внезапно кричит мать и Ноэл замирает, я врезаюсь ей в спину и хватаюсь за её бёдра, чтобы мы не упали.
Ноэл поворачивается, мои руки всё ещё на ней и мы оба смотрим на Бев.
– Смотрите! Вы под омелой. Значит должны поцеловаться. Рождественское правило, – весело напевает она и делает глоток кофе.
Стоя у входа в гостиную, мы с Ноэл смотрим наверх и видим маленькое зелёное растение, перевязанное красной ленточкой, свисающее с арки над нами.
– Хм, не похоже на омелу, – задумываюсь я, глядя на листья над нашими головами.
Ноэл прижимается ко мне и встаёт на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть. Я крепко сжимаю её бёдра, чтобы она стояла неподвижно. Она прижимается своей фантастической грудью к моей, и я чувствую, как мой член снова твердеет.
– Мам, у вас что, марихуана подвешена под потолком? – спрашивает Ноэл.
– Ты же знаешь, твой папа использует её от артрита, – вздыхает её мама. – Марихуана-омела, кортошка-картошка. Она зелёная и праздничная, вы должны под ней поцеловаться.
Стоя на цыпочках, Ноэл опускает взгляд и смотрит на меня, её рот на уровне моего. Её губы горячие и пухлые, она нервно облизывает их, как будто знает, что я не могу свести с них глаз, когда она делает это.
Мы оба пожимаем плечами, понимая, что никогда не выйдем из этой комнаты, если не сделаем то, о чём просит Бев. Ноэл кладёт ладони на мою грудь и быстро чмокает в губы, я даже не успеваю ничего почувствовать.
– Точно, я заберу его у неё, – объявляет тётя Бобби.
– Леон, ты его усы? – беспокойно спрашивает её мать.
Ноэл в замешательстве смотрит на неё.
– О чём ты говоришь?
Её мама пожимает плечами и ставит кружку с кофе на столик.
– Ну, знаешь, его усы. Прикрытие, чтобы никто не узнал, что он гей, как одежда у тёти Бобби, – объясняет она.
– Эй! Я заметила сходство, – кричит тётя Бобби, громко отрыгивая.
Ноэл вздыхает и закатывает глаза, а я задаюсь вопросом, что, чёрт возьми, заставило её мать подумать, о том, что я гей. Она, правда, ждёт, что я грубо возьму её дочь прямо перед ней и засуну язык в горло? Не то, чтобы я возражал, но у меня есть нормы поведения, и целоваться с женщиной перед её семьёй, возглавляет мой список «Не делать».
– Это называется борода, мам, а не усы, – поправляет её Ноэл.
– Не обижайся, но этот скучный поцелуй говорит об обратном, – пожимает плечами тётя Бобби. – Леон, пообщайся со мной, я покажу тебе, как это делается.
Какого хера? Я НЕ гей!
– Ничего страшного, если ты гей. Мы любим геев и полностью их поддерживаем, – с доброй улыбкой уверяет меня Бев.
– Я не гей, – отыскав свой голос, наконец, заявляю я в свою защиту.
– Хорошо, как скажешь, – отвечает Бев, не веря моим словам.
– Вы, должно быть, прикалываетесь, – тихо говорю я, продолжая держать Ноэл за бёдра, и думаю над тем, а не стоит ли просто уложить её, чтобы заткнуть всех.
– Мам, успокойся. Мы устали и ложимся спать.
Ноэл не повторяет, что я не гей и это не хорошо. Конечно, этот поцелуй был довольно скучным и печальным, его даже поцелуем не назвать, потому что он был короче моргания, но дайте мне отдохнуть. Мы стоим в гостиной с её матерью, которая с жалостью смотрит на меня, а её дядя пожирает меня глазами, словно готов съесть. Её отец вздыхает на кухне и посылает проклятия, отправляя в мусорное ведро коробки молока и контейнеры сметаны, убеждаясь, что я буду держаться подальше от Эгг-нога его дочери.
– Я просто говорю о том, что парень должен целовать свою девушку с желанием, а не так, словно целует мёртвую рыбу. Если он ходит как гей и целуется как гей… – её мать уходит.
О, чёрт возьми.
Когда Ноэл открывает рот, вероятно для того, чтобы снова сказать маме о том, как мы устали, вместо того, чтобы защитить мою гетеросексуальность, я решаю взять всё в свои руки и посылаю к чёрту тот факт, что её семья смотрит на нас. Отпустив бёдра, я беру её лицо руками и, повернув к себе, прижимаюсь своими губами к её.
Я прерываю её слова и скольжу языком между удивлёнными, слегка приоткрытыми, губами. Наши языки встречаются, из неё вырывается мягкий стон и она сильнее сжимает рубашку на моей груди, когда я наклоняю её голову для лучшего доступа. Я мягко посасываю её язык, затем кружу вокруг него, углубляя поцелуй, до тех пор, пока не забываю о том, где нахожусь. Она на вкус как домашняя еда и небеса, её рот горячий и влажный, наши губы идеально движутся, как будто мы целовались годами. Никаких слюней или неловких движений языками, только скольжение и посасывание, дегустация и изучение.
Я держу её лицо ровно столько, чтобы она не вырвалась и в ответ, она прижимается ко мне всем телом, от бёдер до груди. Я чувствую как бьётся её сердце, когда наши языки сплетаются, а поцелуй выходит далеко за пределы сладострастного греха и мой член становится настолько болезненно твёрдым в джинсах, что она никак не может не чувствовать этого между нами. Она снова мягко стонет мне в рот, и эти вибрации заводят больше, чем что-либо, в жизни. С каждым скольжением её идеального, вкусного языка, мои яйца сжимаются и готовы взорваться, желая, чтобы мы были где угодно, но не в этой гостиной, чтобы я мог погрузиться в неё и проверить, есть ли в её теле горячие и влажные места помимо рта. Я потерял всякое чувство времени, и понятия не имею, сколько мы стоим здесь, целуясь под марихуаной, свисающей с потолка.
Наши рты слились вместе, и я не знаю, где заканчиваются мои губы и начинаются её, наши языки нежно сплетаются, словно они были созданы для этих прикосновений. Наши головы синхронно двигаются в противоположном направлении, углубляя поцелуй и Ноэл ослабляет смертельную хватку на моей рубашке. Её ладони скользят по моей груди и оборачиваются вокруг моей спины, прижимая настолько, насколько возможно. Не в силах сдержаться, с моих губ срывается стон, когда она прижимается бёдрами к моему члену.
– Определённо не гей.
Тихий шёпот с другой стороны комнаты врывается в моё перевозбуждённое сознание и, несмотря на то, что язык Ноэл всё ещё у меня во рту, а её тело так сильно прижато к моему, что я чувствую все её потрясающие изгибы, моё либидо как будто окатили ведром холодной воды. Последний раз скользнув по её языку и дав понять, что это ещё не конец, я возвращаюсь на землю, вспоминая, что у нас есть зрители, медленно разрываю поцелуй и смотрю ей в глаза. Они закрыты, губы влажные и припухшие, но всё ещё приоткрыты в ожидании, когда я вернусь и продолжу.
– Думаю, вам уже достаточно зернистого творога моей дочери.
Глаза Ноэл распахиваются и щёки заливаются румянцем, когда её отец ругает меня, стоя рядом с нами, сердито постукивая ногой по полу.
Убрав руки от её лица, я отступаю, надеясь, что тусклое освещение скроет массивную эрекцию в моих джинсах.
– Реджи, перестань быть кокблокером[6]6
Кокблокер – человек, намеренно или случайно появляющийся в самый неподходящий момент сближения двух людей с целью помешать – прим. переводчика.
[Закрыть], – смеётся тётя Бобби. – Отойди и дай Ноэл, и её парню, не гею, уйти в кроватку. У неё есть подарочек, который нужно открыть.
Глаза всех присутствующих обращаются на мою промежность.
Спасибо тусклому освещению.
Ноэл берёт меня под локоть, выталкивает из-под омелы, останавливается, быстро целует отца в щёку, и мы уходим.
– Всем спокойной ночи, – кричит она через плечо, толкая меня по коридору к лестнице.
– Даже и не мечтай о других весёлых вещичках в спальне, её молоко просрочено! – кричит отец Ноэл нам вслед, когда мы быстро поднимаемся по лестнице. Я оглядываюсь через плечо и неловко машу ему.
Ноэл взлетает по лестнице, мы проходим нескольких закрытых дверей и, добравшись до последней комнаты в конце коридора, она открывает деревянную дверь и указывает, чтобы я заходил первым.
– Добро пожаловать в спальню моего детства, – объявляет она, закрывая за нами дверь.
Я делаю несколько шагов по тёмно-синему плюшевому ковру и замираю на месте, когда мои глаза натыкаются на не девчачьи предметы.
– Хм, Леон, ты должна кое-что объяснить, – говорю я тихо, молясь Богу, чтобы то, что я только что чуть не кончил в штаны, целуя мужика, оказалось неправдой.
