Текст книги "Лики Богов (СИ)"

Автор книги: Тара Роси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А в старости? – робко пролепетала лучница.

– А будет она, старость-то эта? – ухмыльнулась Умила, – Я столько раз была одной нагой у Мары, что уже не верю в свою долгую жизнь.

Девушки молчали, погружаясь каждая в свои мысли. Молчание прервала дочь воеводы, хитро прищурив глаза и окинув собеседницу любопытным взглядом:

– А чего ты про Баровита спрашивала? Как же тот зеленоглазый красавец, златовласый?

– Злат, – грустно улыбнулась Радмила, – снился мне давеча… А чего он? Ухаживал, растеребил мне душу, спутал мысли,а потом наши дружины разошлись… Был он и нету.

– Я же видела, как вы шептались, – не унималась подруга.

– Да, ну, – отмахнулась лучница, – тоже мне дружинник, ариманов он не боится, а «выходи за меня» – выше сил его стало. Стоял, мямлил, мне ждать надоело, я на коня вскочила, рукой ему махнула и за тобой ринулась.

– Ну, и дура, – заключила Умила, переведя взгляд на противоположный берег.

Голубые глаза расширились, уголок губ хитро пополз вверх, девушка перевернулась на живот и просунула руку под скатерть.

– Радмила, посмотри на тот берег, – тихо сказала она.

Огненные глаза хищницы выхватили из зарослей кустарника чёрный лоскут ткани шпиона. Лучница грациозно потянулась, вытянула стройные ноги, невзначай задрав рубаху выше колена.

– На ловца и зверь бежит, – промурчала она.

Умила ловко спрятал нож в широкий рукав и, поднявшись, подошла к берегу.

– Лук под скатертью, – бросила она подруге и зашла в воду.

Тонкие пальцы охотницы медленно развязали шнурок на рубашке, оголяя упругую грудь. Копна чёрных волос сильнее выглянула из-за зелёных листьев. Радмила видела, как златовласая ушла под воду, значит пора. Лук будто сам лёг в руку, стрела рассекла воздух и вонзилась в багровую кору дерева, заставив разведчиков покинуть своё убежище. Они выбежали на поляну и кинулись к горам, где могли легко уйти от погони. Быстрые ноги волчицы ринулись за ними, жажда охоты пробуждалась в ней с огромной силой. Она вмиг оказалась возле моста, запрыгнула на поручень и выпустила вторую стрелу. Острый металл вонзился в ногу беглеца, лишая его возможности быстрого перемещения. Его соратник попытался помочь раненому, но ещё одна стрела вонзилась перед ним в землю. Османец ринулся прочь. Он заметил лишь тонкую тень и почувствовал дуновение ветра, несущее в себе аромат пряных трав, холодный металл коснулся его виска и вызвал дикую боль в голове. Воин пошатнулся, схватившись за голову, повторный удар рукояти ножа в затылок заставил угаснуть окружающий мир и увлёк беглеца во тьму.

Воин, зажимая рукой рану, пытался прорваться к горам, он почувствовал движение за спиной и решил дать бой. Обнажив меч, тюрок развернулся к омуженке и размахнулся. Жгучее жало вонзилось в его предплечье, острая боль охватила руку и тяжёлый клинок глухо ударился о землю. В глянцевом зеркале тёмно-карих глаз отразился изящный женский силуэт. Светлые волосы, подхваченные дыханием ветра, надулись блестящим шатром, девушка в прыжке петлёй набросила лук на его шею, одним порывом оказалась за широкой спиной, упёрлась коленом между лопаток пленника и притянула к себе изогнутое дерево.

– Нагляделся на мои ноги, милый? – оскалилась хищница, слушая сдавленный хрип поверженного.

На мосту показались двое широкоплечих парней, они увидели своих соратниц и бросились на подмогу. Волот подлетел к Радмиле и, нагнувшись, заглянул в чёрные глаза османца.

– Ну, оценил ты зоркий глаз Радмилы Игоревны? – усмехнулся витязь, оглядев рану шпиона. – Малость ниже, и ты бы сейчас на пути к предкам был, а так, токмо ходить не можешь. Ну, соколица, не нарадуюсь я на тебя.

– Спасибо, Бер, – улыбнулась лучница, не ослабевая своей хватки, – слова твои ласкают слух мой.Теперь довести его до лагеря надобно, но это уже по твоей части.

Умила сняла с ножен верёвку, завела руки своей жертвы за спину и принялась вязать. Девушка боковым зрением увидела знакомую фигуру и, не отрываясь от своего занятия, заговорила:

– Баровит, он без сознания, ты его к себе на плечо закинь и пойдём.

Но парень молчал, оставаясь на своём месте без движения.

Медовые глаза округлились до предела, сердце бешено стучало, разгоняя жар по венам. То, что предстало перед ним, ввело парня в оцепенение. По длинным золотым прядям скатывались хрустальные бусины, сверкая радугой в солнечном свете, скользили по румяным щекам к тонкой шее, дрожали на пульсирующей под белой кожей вене и впитывались льняным полотном. Мокрая ткань предательски явила каждую линию девичьего тела, обняла упругую грудь и тугие розовые соски, коснулась осиной талии и обтянула покатые бёдра. Из-за распоротого шва выглядывала обнажённая стройная ножка, прижимающая османца к земле.Умила закончила накладывать путы и выпрямилась, представ перед витязем во всей своей красе. Баровит понимал, что она что-то ему говорит, но слов не разбирал. В его голове укоренялась мысль, что эта девушка, сама того не понимая, всячески изводит его и скоро он сойдёт с ума.

– Баровит! – крикнула Умила, – Эй, Зорька!

– А?– вырвался из ступора воин.

– Я говорю, тебе нести его придётся. Без сознания он, – повторила омуженка.

– Мда, – перспектива парня не порадовала.

– Бери его, идём в лагерь, – настаивала девушка.

Витязь подошёл к ней, нахмурился и тихо сказал:

– Это я пойду в лагерь, а ты иди, оденься.

Умила смутилась, потом оглядела себя и зашлась краской, она повернулась к нему спиной и стремительно направилась к реке. Легче парню не стало, вид сзади был таким же откровенным, являя воину стройную спину и круглые ягодицы. За спиной послышались стоны, витязь обернулся и увидел, как его друг ведёт скрученного в три погибели,хромающего пленника. Рядом вышагивала Радмила в одной рубахе, пусть даже и сухой, но с оголёнными по бокам ногами.

– Вот, скажи, Волот, – возмутился Баровит, – почему твой османец сам идёт, а мой в отрубе?

– К Умиле все вопросы, – широко улыбнулся Бер.

– Надобно их побыстрее Ждану доставить, – вклинилась лучница, упираясь руками в спину Волота, – идём.

– Ты идёшь за Умилой и одеваешься, – строго сказал Баровит, – хватит вам ляжками светить.

– Так если есть чем светить, – насупилась девушка.

– Прав Баровит, Радмилушка, – вступился Бер, – мужики уже давно женской ласки не видали, пожалей их, не нарывайся.

Лучница фыркнула и неспешно направилась к подруге. Зорька закинул себе на плечо османца и зашагал по мосту, Волот за ним.

– Ты чего злой такой? – ухмыльнулся друг.

– Ты сестру свою видал? – пробурчал Зорька.

– Ну, краем глаза, – ответил воин, пропуская перед собой стонущего пленника. – А что не так?

– В одной мокрой рубахе красуется, – пояснил витязь, – в лагерь так собралась.

– Понятно, – ухмыльнулся Волот. – А с чего злой-то? Умилка у меня красавица. Чего тебе не понравилось?

– Да, в том-то и дело, что всё понравилось, – Баровит резко повернулся к другу, от чего его пленник налетел головой на поручень моста, издав глухой стук.

– Эй, ты, полегче!Мёртвый он Ждану мало что скажет,– рассмеялся Бер. —Может, тебе в речке холодной искупнуться? Я тебя подожду.

– Да, ну тебя, – махнул рукой Баровит и зашагал к лагерю, – как скажешь чего. Что мне пятнадцать лет что ли?

– В том-то и дело, что не пятнадцать, – хохотал друг, выворачивая пленнику руку, – В твоём возрасте уже семеро по лавкам сидят.

– В моём возрасте? – возмутился витязь. – Ты меня всего на одно лето младше.

– Но младше же, – не унимался Волот.

– А по поводу семерых, это у сестры своей спрашивай, – бурчал Зорька.

Бер смеялся над другом всю дорогу, а когда в лагерь и омуженки вернулись, приступ смеха возобновился, вгоняя в краску сестру.

_____________________________________________________________________________________

Дивница* – одна из дочерей Тарха (Даждьбога), берегиня леса.

Остриё* – колющий конец клинка, точка соединения линий обуха и лезвия.

Пуд* – единица массы, равная 16,38 кг.

Елмань* – расширение в нижней трети клинка,имеющее лезвие.

Камул* – город Великой Тархтарии.

Лето* – год (в летоисчислении славян 9 месяцев по 40 или 41 дню).

Глава 4. Старый друг

Вольные пташки парили над шепчущими кронами, купаясь в ласковых лучах Ярилы. Моложавый эйлет* бросился в распростёртые объятия прекрасной Тары, укрыл девичьи плечи бархатным зелёным покрывалом, и возложил на её светлую голову пёстрый венок благоухающих цветов. На маленькой ладони Богини под тенью вековых ветвей укрылись могучие воины Великой Тархтарии.

Широкоплечий воин склонился над чернявым пленником, его голубые глаза, казалось, проникали в самую душу парня. Витязь тихо говорил ему что-то, тот отвечал, не в силах даже моргнуть. Ждан выпрямился во весь рост, обернулся к воеводе:

– Этот сказал, что Крым три отряда осаждают уже две недели*.

– А тот, что сказал тебе? – прищурился Демир.

– Что ещё два отряда, правда, поменьше, в лесу укрылись, на нас засаду готовят, – отвечал воин.

– Подумать мне нужно, – нахмурился воевода, – если с них взять больше нечего, то отправь их к предкам.

Ждан кивнул батыю и, посмотрев на пленников, подал двум дружинникам знак. Парни подняли осман и повели их в глубь леса. Витязь подошёл к сидящим у костра друзьям,огненные глаза лучницы смотрели на него с нескрываемым любопытством.

– Скажи мне, Ждан,– не выдержала она, – как у тебя выходит столько языков знать?

– Не знаю, Радмила, – пожал плечами собеседник, – как по мне, все языки чем-то похожи, поэтому легко ложатся в моей памяти.

– А как ты понимаешь, что они тебе не врут? – не унималась девушка.

– Чувствую, – отвечал парень. – Иногда в моём сознании вспыхивают картины – воспоминания тех, с кем разговариваю. Как-то так.

– Мда, – протянула лучница, – сколько лет с вами знаюсь, никак не могу понять это вы странные или я ущербная.

Умила рассмеялась, уткнувшись в плечо брата, Ждан широко улыбнулся, Баровит похлопал охотницу по плечу.

– Это мы странные, Радмилушка, – заверил он.

– Ты из лука стреляешь лучше, чем любой из нас, – ухмыльнулся Волот, – чем тебе не дар?

– Тоже мне, чего тут сложного? – закатила глаза Радмила.

Неожиданно раздался встревоженный шелест листьев и торопливые шаги, из зелёной обители вырвалась чернявая девушка, к которой молниеносно подскочил Волот и сжал её плечи.

– Там, – пытаясь отдышаться и цепляясь пальцами за кольчугу витязя, лепетала гостья, – у горы дружинники пытаются от осман отбиться. Раненных среди них очень много.

– Волот, идите с Баровитом к горе, Радмила, Бус, Ивар и Баян, не дайте османам в лес сунуться, Умила, вези Любаву домой, а после к брату воротись, остальные со мной пойдёте верхом.

Дружинники разделились, омуженка вскочила на своего скакуна и протянула Любаве руку. Волот помог девушке сесть на лошадь и шепнул сестре:

– Останься с ней, Умила.

– А тебя кто прикроет? – нахмурилась она.

– Мы с Баровитом сами управимся, останься в деревне, вдруг османцы туда сунутся, – настаивал брат.

– Тятька сказал к тебе воротиться, – не унималась омуженка.

Широкая ладонь легла на её колено, медовые глаза заглянули в самую душу девушки.

– Останься с мирянами, Умила, – сказал Баровит, – мы сами управимся. Не перебьют пахари воинов одними вилами, а ты сможешь баб с детями сюда провести, если что.

– Ладно, – сдалась златовласая, – посмотрим, как складываться будет.

Белый конь вырвался из леса и помчался к деревушке. Бой, и правда, проходил рядом с поселением,омуженка нахмурилась, не зная как ей быть. Остановив скакуна возле дома Любавиной тётки, воительница закусила губу и устремила свой взор на гору.

– Иди к ним, Умила, – неожиданно сказала Любава, соскочив с жеребца. – Детей я и сама могу в лагерь увести, а мужики у нас вилами тоже ловко орудуют.

– Если что, побежишь к той тропе, по которой завсегда к нам ходишь, там Радмила вас встретит, – улыбнулась омуженка и погнала своего коня на помощь брату.

Перепачканные в крови пальцы впивались в твёрдое тело горных валунов, зелёные глаза искали пути отступления – лес был единственным вариантом, но до него нужно было ещё добраться. Воин почувствовал, как удерживаемое им тело начинает обмякать.

– Эй, Битмир, не угасай, слышишь, крепись! – крикнул он.

Раненный товарищ что-то прохрипел в ответ и нервно сжал плечо соратника.

Зеленоглазый обернулся и крикнул своим друзьям:

– Отступаем!

– Как же, Злат? – возмутился один из лучников, – А как же наши?

– Битмир ранен сильно, надо перевязать его, поздно потом будет, – прошипел воин.

– Бегите к лесу, я прикрою, – крикнул второй лучник.

– Я вернусь за тобой, – пообещал Злат и потащил, теряющего сознание друга к лесу.

Дружинник понимал, что осман много и выстоять одному против них невозможно, понимал, что приходится выбирать из двух друзей, злость на самого себя была велика до скрипа зубов, но изменить Злат ничего не мог. Вдруг он услышал за спиной крик, обернувшись, он увидел, как его соратник вырывает из своей ноги стрелу. Воин протянул лучнику руку и ринулся вперёд уже с двумя раненными, позади них земля сотрясалась от топота копыт, сама Смерть неслась за ними. Мимо его уха пронеслась стрела, и жалобное ржание лошади донеслось до его слуха. Ещё стрела и ещё, они вырывались из густых крон деревьев и настигали османских всадников, сердце дружинника дрогнуло, так мог бить только один лучник… лучник, который два лета назад поразил его сердце навечно. Зелёные глаза невольно пробежались по бархатным клубам листвы в поисках тонкого силуэта и светлых струн, сплетённых в косу, но ничего не увидел – стрелок ловко прыгал по ветвям, меняя позиции обстрела. Звон мечей оторвал воина от поисков «жрицы Деваны*», он обернулся и увидел, как два могучих витязя рубят его обидчиков. Этих парней он очень хорошо знал и был безмерно рад им. Злат прислонил Битмира к стволу дерева, обнажил меч и посмотрел на лучника, перетягивающего свою ногу шнуром.

– Вихрат, перевяжи его, я за Геровитом, – бросил он и ринулся к другу.

Волот вращал в руках мечи, османцы пятились назад, не зная как к нему подступиться. Он отстранился от вражеского клинка, резко опустил свой меч на его голову, развернулся, разрубив тело очередного противника, провернул в руке резной черен второго меча и вонзил острое лезвие в соперника. Баровит блокировал османский клинок, тюрок из-за скрещенных лезвий оскалился на витязя, славянин увёл мечи вниз и ударил соперника головой в нос. Черноглазый на миг ослеп, а блестящая тархтарская сталь так и не дала ему прозреть. Два всадника неслись на друзей, Волот невозмутимо смотрел на османца, оставаясь неподвижным. Наездник размахнулся саблей, но цель растаяла в воздухе, словно дым. Витязь пригнулся, пропустив клинок над своей головой и, резко выпрямившись, ударил коня в бок рукоятью меча. Послышался хруст костей, скакун пронзительно заржал и повалился на бок, сбрасывая седока. Османец даже не успел подняться, как холодная сталь облизала его горло, завершив его земной путь.

Баровит резко отскочил от всадника, схватив коня под узды. Витязь рывком поверг животное на землю, перепуганный жеребец навалился на своего хозяина и стал отчаянно бить его копытами. Израненный наездник попытался встать, но тяжёлый клинок пригвоздил его тело, обдав жгучей болью каждую клеточку.

– Иди за Златом, – сказал Зорька, заприметив пятерых османцев.

– А ты? – нахмурился Волот.

– Злату ты сейчас нужнее, – уверил друг.

– Их же там двое, – начал было Бер.

– Я не уверен в том, что сейчас их двое, – осёк Баровит. – Если Геровит до сих пор жив, то это огромная удача, а если нет, то Злат не выстоит. Иди, меня Радмила прикроет.

– Ну, ладно, только не поляг здесь, – сдался витязь и кинулся к горе.

Свист стали, разрезающей воздух, звенел в ушах нескончаемой пыткой, силы оставляли воинов, а османам, казалось, нет конца. Друзья сражались плечом к плечу, один из них был ранен, его кольчуга рваным лоскутом повисала на руке, рубиновые капли срывались с блестящих звеньев и разбивались о горячие камни. Сердце яро билось, гоня по телу раскалённую лаву гнева, дружинники не были намерены сдаваться, может, и суждено им было погибнуть, но и с собой они могли забрать немало. Злат провернул в руке меч и снёс голову с плеч неприятеля, что-то блеснуло около его лица, он едва успел отстраниться, но холодное лезвие коснулось его щеки, оставив тонкий багряный след и срезав прядь золотисто-русых волос. Воин резко ударил по вражескому клинку и выбил его из рук османа, с диким рыком он схватил безоружного противника за горло и задушил его. Геровит уклонялся от атак соперника, их клинки скрестились, черноглазый навалился на свой меч всем весом и приближал лезвие к лицу тархтара. Парень чувствовал, как кровь пульсирующим потоком пропитывает его рубаху, как дрожат его уставшие руки, мысль о приближении конца укреплялась в его сознании. Но враг неожиданно захрипел, его глаза расширились и застыли, он повалился на землю и Геровит увидел в его спине массивный меч, переведя взгляд в сторону криков и стонов, дружинник увидел Волота, калечащего османцев.

– Бери его и прорывайся к Баровиту, – гаркнул витязь.

Злат перечить не стал, он схватил шатающегося друга за плечо и увлёк за собой. Могучий Бер окинул взором неприятеля, много их было, конечно, но думать об их численном перевесе воин не пожелал, лишь вырвал свой меч из тела неприятеля, закрутил в руках два стальных солнца и ринулся в бой.

Дружинники стремительно приближались к кромке леса, Злат видел, как Баровит дерётся с тремя османами, как всадники валятся со своих скакунов, поверженные стрелами меткого охотника. Он услышал стук копыт, погоня была настолько очевидной, что не требовалось даже оборачиваться, воин со всей силой оттолкнул от себя друга, выхватил меч и с разворота вонзил его в мускулистое тело коня. От столкновения Злат отлетел в сторону, тело сковала боль, чёрная тень возникла над ним. Он вытянул руки и схватил запястья османца, сжимающие нож, противник давил на клинок со всей возможной силой и блестящее остриё медленно приближалось к лицу парня. Глухой стук остановил намерения тюрка, изо рта вырвался хрип, и обмякшее тело рухнуло на воина. Злат сбросил с себя противника и увидел в его виске стрелу, в следующее мгновение мимо него пронёсся тонкий силуэт, вставая между дружинником и приближавшимся к нему конником.

Очередная стрела поразила скакуна, и спешившийся наездник бросился на лучника. Тархтарин выхватил сакс из ножен и сделал ложный выпад, османец увернулся и попал в плен тугого лука, обхватившего его шею. Дружинник резко рванул лук на себя и потерявший равновесие противник налетел на выставленный сакс. Воин высвободил нож из тела врага, быстро накинул лук на плечо, его тонкие пальцы скользнули по предплечью правой руки и метнули блестящее лезвие в приближающегося тюрка. Тот с хрипом повалился на землю, давясь собственной кровью рассечённой артерии. Стрелок подошёл к тяжело дышащему соратнику. Блестящий шлем покинул голову, выпустив на волю капну светло-русых волос, огненные глаза насмешливо прищурились.

– Живой? – ухмыльнулась омуженка, вытерев лезвие сакса о штанину.

– Как же я рад видеть тебя, Радмила, – улыбнулся измученный воин.

– Помоги своему другу до леса добраться, вас там Бус встретит, – равнодушно бросила она и ринулась на подмогу Баровиту.

– Обижена на меня, – подумал Злат, – знать бы за что.

Тяжёлые клинки легли друг на друга и со скрежетом заскользили по металлической коже подобно ножницам, голова османца с глухим стуком рухнула на землю. Дымчато-серые глаза впились в двоих нападающих, сверкающие зеркала блокировали их мечи.Витязь почувствовал родную вибрацию и тёплый взгляд на своей спине. Ухмыльнулся воин, отринул от себя соперников и резко пригнулся. Сверкающая птица, оттолкнувшись от его плеча, возникла в слепящем диске Хорса, стальные перья её пропели в воздухе и рассекли шеи османцев. Закружилась омуженка, зазвенели её сабли о вражеские клинки, сея лишь смерть вокруг себя. Волот резко развернулся, блокировал меч противника, задрал его вверх, а второе лезвие вонзил между рёбер османца. Витязь упёрся в поверженного врага ногой, высвободив своё оружие, провернул в руке резной черен, и с размаха выбил клинок нападавшего. Османец обнажил сакс и ринулся на тархтара, Волот отстранился и мгновенно ударил рукоятью меча в висок соперника, тот замертво повалился на горячие камни.

Бер посмотрел на сестру, сбрасывающую со своей сабли тело противника, выживших не было. Он ухмыльнулся и, сев на массивный обломок горы, сказал:

– Я тебе велел в деревне оставаться.

– Ты мне не тятька, что бы велеть что-то, – фыркнула златовласая.

– А если бы османцы к мирянам сунулись? – продолжал брат, вытирая кровь с лезвий мечей.

– Тогда баб с детьми Любава к Радмиле увела бы, – заявила девушка. – Люба твоя – отважная и смекалистая девка, да и красива очень. Если ты замуж её не позовёшь, я на тебя обижусь… навсегда.

Волот рассмеялся, щелкнув ножнами:

– А я могу тебе также пригрозить?

– Нет, – ухмыльнулась сестра, спрятав сабли в ножны, – я первая так придумала. Тем более, ты же и так собирался.

– Откуда знаешь? – прищурился витязь.

Умила широко улыбнулась, подошла к брату и положила свои ладони на его щёки:

– Мне сердце сестринское подсказало.

– Думаешь, не откажет мне? Мы без малого две недели как знакомы, – спросил Волот.

– Не узнаешь, коли не спросишь, – подмигнула она. – Да, и чего ей отказываться? Ты у меня красивый, умный и добрый, какая девка тебе «нет» скажет?

– Ладно, солнце моё, возвращаемся в лагерь, – сказал брат, поцеловав девушку в лоб.

Умила запрыгнула на своего коня, Волот оседлал вражеского скакуна и они понеслись к лесу. Вдали Демировичи увидали дружину и не только свою. Воины погнали лошадей к отцу. Воевода вёл отряд к лагерю, рядом с ним вышагивал усатый витязь, чуть старше его, дружинники поддерживали своих раненных соратников. Умила соскочила с коня и кинулась к отцу.

– Ты как, тятька? – спросила она, встревоженно проведя по окровавленному лицу воеводы.

– Живой я, – улыбнулся Демир, – и братьев своих отбить нам удалось.

– Рад видеть вас, Велибор Касимович, – улыбнулся Волот, пожимая руку воеводе тангутской* дружины.

– А я-то как рад, – ухмыльнулся Велибор, расцеловывая щеки Умилы, – мы в Крым прорваться пытались, но осман там как собак нерезаных, накрутили они нам хвосты. Кабы не ваш тятька, многих бы потеряли мы.

– Раненных в деревню доставить надобно, – сказал Демир, – там знахарка сильная есть, поможет вам.

– Никита, поспешайте в деревню, – велел Велибор.

– Я провожу, – вызвался Волот, стремясь не только помочь собратьям, но и убедиться в том, что с Любавой всё в порядке.

– Ступайте, мы вас нагоним, – кивнул отец и, посмотрев на своего друга, сказал – нельзя в лоб идти, надобно хитростью взять.

– Ну, а что? Продумаем всё, да в две дружины выступим, – согласился Велибор.

– Ладно, тять, вы идите, – пролепетала Умила, – а я к Баровиту, посмотрю всё ли у них хорошо.

– Ступай, – хитро ухмыльнулся отец, заприметив вспыхнувший на щеках дочери румянец, – сегодня ночью вы в дозоре, к вам Волот ещё присоединиться.

– И Злат с Казимиром, – добавил воевода Тангута.

Тонкое тёмно-синее кружево стянуло небо, холодный лик Дивии одарил серебряным светом своих ясных очей замирающий мир. Маленькие светлячки-звёздочки расселись на её длинных локонах, готовясь засиять во всю силу. Птицы кружили над лесом в поисках своих гнёзд, сверчки заливали поляну своим треском, держась подальше от рукотворного светила, возле которого сидели воины. Дрова тихо потрескивали, яркое пламя выплёвывало во тьму крохотные золотые искорки. Дружинники обсуждали дела насущные, посмеивались над потешными историями и попросту радовались возможности перевести дух.

Вдруг раскидистые ветви заскрипели, листья кустов зашуршали, послышались встревоженные крики ночных птах. Из мрака лесной чащи вырвались две тени, одна оттолкнулась ногой от плеча мирно сидящего у костра Баровита, вторая скользнула по его плечу рукой, обе ринулись на стоящего напротив него Волота. Витязь отстранился от сапога омуженки и, схватив её, зажал подмышкой, вторая прогнулась и его широкая ладонь пронеслась над её носом. Девушка припала на бедро, проехалась по траве и перевернулась, встав на одно колено. Она хитро улыбнулась и блеснула своими голубыми озёрами:

– Не поймал.

– Одну-то поймал, – ухмыльнулся брат, уперев вторую руку в бок.

Радмила мгновенно обхватила ногами его свободную руку, вытянула свои руки вперёд и выскользнула из железной хватки. Упиревшись ладонями в землю, она сделала сальто назад и выпрямилась.

– Уверен в этом, могучий Бер? – ухмыльнулась она.

– Рыбы кто-то наловить обещал, – нахмурился витязь.

– Вон, Баровит чистит уже, – торжествующе заявила Умила, ткнув на витязя пальцем.

Один из дружинников поднялся и пригласительным жестом указал на свою подстилку.

– Радмила Игоревна, приляг, отдохни, умаялась пади, – сказал он.

– Благодарствую, Злат, – равнодушно бросила она, устраиваясь поудобнее на тёплом покрытии.

– А почему готовит Баровит, – спросил второй дружинник Тангута, – раз среди нас девки есть?

– Может тебе ещё и рукава постирать? – прошипела Умила, сворачиваясь клубком рядом с братом.

– Не совестно тебе, Казимир? – вступился Злат. – Они нам жизни спасли, рыбы наловили, ещё и варганить должны?

Парень смутился и затих. Баровит ловко потрошил рыбу и нанизывал её на зачищенные прутья.

– Зорька, так ты с Истиславом в лоб ариманов атаковал? Я так и не понял, – продолжил прерванный разговор Злат.

– Нет, я Князя Древней Тархтарии даже в глаза ни разу не видел, – отвечал Баровит, – я со своим отрядом с тыла зашёл, пока вы с Велибором их отвлекали. Это Волот с батыем в княжескую дружину созваны были.

– Умила, а ты? – не унимался зеленоглазый.

– Я в отряде нашего старшего дружинника – Баровита Азаровича – состояла с Радмилой, Жданом и остальными, – ухмыльнулась девушка. – Под его командованием на утренней зорьке в спину императорскую била.

– Бер, ну а коли ты в княжеской дружине службу нёс, значит, и Истислава Родимовича знаешь? – прищурился Злат.

– Ясное дело, – ответил Волот.

– Правда, он Велесом отмечен? – не унимался воин.

– Я его не рассматривал, – нахмурился витязь. – Тебе-то зачем?

– Я слыхал, что волхв один, что Макоши* служит, предсказал, что Тархтарию к победе приведёт Великий Князь, отмеченный Велесом. Вот и разбери – Великим Князем выбрали Заремира, а Аримию победил Истислав, – рассуждал дружинник.

– Не забивай себе голову, Злат, – отмахнулся Волот, укрыв ладонью плечо сестры.

– Соль дай, Радмила, – сказал Баровит, закончив с разделкой рыбы.

Девушка нехотя потянулась к сумке и бросила воину узелок.

– Ловко ты управился, Зорька, – заметил Злат.

– Он вообще ловкий, – зевнула Умила, положив голову на колено брата.

– Нас у матери пятеро сыновей, – улыбнувшись, сказал Баровит, – одна она с нами бы не управилась, поэтому каждый помогать был обязан. Меня угораздило старшим родиться, поэтому я и готовить, и стирать, и коров доить обучен, да и с малышнёй нянчиться умею.

– Свезло тебе, друже, – ухмыльнулся Волот, поглаживая локоны сестры.

– Золото, а не мужик, – заметила Радмила, не открывая глаз.

– Баровит, а братья твои тоже витязи?– оживился Казимир.

– Нет, – отвечал воин, – я один в семье витязь. Первый брат мой – кузнец, второй – купец, а близнецы младшие малы ещё, десятое лето им едва кануло. Меня радует это, потому как сердце моё спокойно за братьев, ведь мирной жизнью живут.

– Мда, я тоже хотел чтобы Умилка ремеслом каким занялась, на худой конец знахаркой бы стала, но Боги иначе рассудили, – вздохнул Волот.

– А чего ждать, когда отец воевода? – ухмыльнулась Радмила.

– Отца тоже это не обрадовало, – продолжал витязь, – но по ней с детства видно было, что воином станет.

– Ой, шило ещё то было, – рассмеялся Баровит, – везде залезет, мальчишек соседских передразнит, в драку ввяжется. У меня братья смирнее вели себя.

– А ты давно её знаешь? – любопытствовал Злат.

– Сколько и Волота, – отвечал Зорька. – Мне тогда пять лет было. Я мёртвых видел, говорил с ними, все меня шарахались, мать моя перепугалась жутко и повела меня к знахарке. Тётя Аделя посмотрела меня, поговорила и успокоила родителей, мол, нормально это.

– Нормально? – закашлялась Радмила. – Я до сих пор вздрагиваю, когда ты с пустотой говорить начинаешь.

– Так я познакомился с её детьми и сдружился с ними крепко, Волот мне ближе всех моих братьев стал. Тётя Аделя учила нас управляться с силами своими,– говорил воин, а потом, грустно вздохнув, добавил, —Токмо, недолго учение наше продлилось, через лето она за весь Камул душу свою Маре отдала.

– Это как? – робко спросил Казимир.

– Мать наша была ведуньей, – сказала Умила, устремив взгляд в проглядывающее сквозь чёрные листья тёмно-синее небо, – она лечила людей, заговаривала скот и взывала к Богам. Однажды на Камул напал мор*, он не щадил ни старого, ни малого, многие жизни он грозился забрать. Тогда матушка призвала могущественных духов Нави, чтобы они забрали мор обратно в мир Хаоса. Но Род* так устроил, что миры должны находиться в равновесии, и раз спасённые жизни остались в Яви*, то нужно было заменить их силу в Нави. И мама обменяла свою душу на десятки душ горожан, перейдя во власть Мары и навечно утратив право на перерождение.

Все замолчали, было слышно лишь тихое потрескивание костра и шипение капающего в пламя рыбьего жира.

– Умила, а ты сильно Волота младше? – решил разрядить обстановку Злат.

– Ровно на два лета, – прикрыв глаза, ответила девушка, – в один день мы родились. Тятька говорит, что меня Волоту на день рождения подарили.

– Лучший мой подарок, – улыбнулся брат и нежно провёл рукой по её золотым волосам.

– Значит, тебе, Баровит, Умила как сестра? – спросил Злат.

– Никогда я Умилу сестрой не считал, – возразил витязь.

– Почему? – удивился Казимир.

– Дураком надо быть, чтобы красивую девку сестрой считать, коли она тебе по крови таковой не приходится, – пояснил Волот, укрывая омуженку покрывалом.

– Радмила, а тебя-то как в дружину занесло? – помявшись, спросил Злат.

– Ну, меня витязем Боги не выбрали, так что сил у меня никаких особых нет, – ухмыльнулась омуженка. – Отец мой – охотник умелый, пушниной торгует. Меня ремеслу своему с детства обучал. Тут первая война с Аримией случилась и от каждого двора* по мужику забирали на службу ратную. А нас трое девок в семье, брат мой тогда токмо на свет появился. Стало быть, на войну отец пойти должен был. А на кого вся семья останется? Тогда я вызвалась заместо него. Родители против были, так я к Умилке кинулась и мы вместе с ней Демира Акимовича упросили меня взять. Я стреляла метко, поэтому он сдался и забрал меня в ученики. Так я прошла обучение, и стала ратником. Потом нам с Умилой воевода предложил в дружинники идти. Я с дуру согласилась, прошла все три круга*, еле жива осталась. Зато когда нас на святилище Перуна* в дружину приняли, мне отрадно было. Вот так почти пять лет по походам, да осадам. Война жизнью моей стала, а все кого ты здесь видишь братьями.