Текст книги "Камень огня"

Автор книги: Таня Хафф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Но сейчас он в нашей комнате, – холодно заметила Шакана.

– Вашей? – Кровь засохла вокруг болта, чуть ли не приварив его к обручу. – Я думал, это Камера Четвертого…

Шакана сверкнула глазами.

– Мы служим Четвертому.

– Вы служите своим собственным извращенным вкусам. – Принц свирепо крутил болт и – дюйм за дюймом – вытащил его. Теперь вор лежал неприкованный на столе, и Дарвиш повернулся к близнецам. Сумасшедший огонь, не имеющий никакого отношения к лампам, горел в его глазах. – Я буду драться с вами за него.

– Не будь… – Казил снова хотел шагнуть вперед, но Шакана удержала его.

– Он не шутит, Казил.

Дарвиш мрачно улыбнулся, забыв на мгновение о воре: он испытывал непреодолимое желание превратить оба алчных личика в бесформенную массу. Настала его очередь шагнуть вперед. Близнецы отступили.

– Ваши высочества?

В дверях появились два стражника, между ними висел третий. Он был в сознании, но, видимо, от ужаса у него отнялись ноги, и несчастный не мог стоять.

Стражник слева кое-как поклонился.

– Ваши высочества, это тот человек, который пропустил вора через внутренние ворота.

Шакана посмотрела на провинившегося стражника взглядом фермера, осматривающего вола на рынке.

– С виду он сильный.

– Сильный, – согласился Казил.

Дарвиш расхохотался. Его лающий смех вызвал стон у нового узника, а близнецы обеспокоенно нахмурились. Принц игнорировал их всех – он получил вора, а стражник умрет, так что ничего не изменилось. Дарвишу все это представлялось горестно забавным. Он осторожно поднял вора со стола.

– Вы получили новую игрушку.

Вор потерял сознание и как мертвый лежал на руках принца. Только его истерзанная грудь едва заметно поднималась и опускалась.

– А я заберу свое и уйду.

Медная голова запрокинулась, открывая длинную белую линию горла.

– Дарвиш…

Он все равно был вынужден остановиться и подождать, пока стражники не освободят дверь. Их ноша залепетала бессвязные молитвы, когда ее поволокли в камеру.

– … а что ты собираешься делать с ним?

Дарвиш оглянулся и одарил близнецов устрашающей улыбкой, стараясь, однако, не показывать напряжения: в конце концов, он нес целого взрослого человека.

– Да что захочу, – ответил он.

4

Боль. Вечная, непроходящая боль. И Аарон был благодарен за нее. Со временем тело может привыкнуть ко всему, даже к этой сжигающей боли, в которую превратилась его грудь. Больно дышать. Больно думать о дыхании. Слепой инстинкт стремился выдернуть его из-под этой боли. Опыт велел не шевелиться. Всегда лучше не шевелиться, пока не узнаешь, в чем дело.

– Он в сознании. Я уверена.

– Мне тоже так кажется.

– Вы не целитель, ваше высочество.

Пожилая женщина, стоявшая на коленях возле соломенного тюфяка, села на пятки и потянулась. Потом, сдвинув густые брови, осмотрела свою работу и полезла в плетеную корзину, которую принесла с собой.

Дарвиш заглянул через плечо целительницы. Она занималась вором почти час, но тот по-прежнему выглядел хуже некуда. После близнецов, чародеев и стражников, первыми наткнувшихся на него, едва ли остался дюйм его белого тела, не покрытый лиловыми и зелеными синяками. На запястьях и лодыжках краснели браслеты содранной кожи, а грудь была пузырящейся массой волдырей и сожженной плоти.

– Ты сможешь починить его, Карида?

Вытаскивая пробку из пузатого глиняного горшочка, целительница фыркнула.

– Это не игрушка, ваше высочество, которая сломалась от небрежного обращения и которую способна починить кисточка с клеем и твердая рука. Это человек. Молодой, но человек. Интересно, понимаете ли вы это?

– Конечно, понимаю. – В голосе принца слышалась раздраженность.

– Тогда что вы намерены делать с ним? – Карида отложила пробку и погрузила в горшочек три пальца.

– После того, как ты закончишь его склеивать?

Это было произнесено столь простодушно, что целительница с трудом подавила улыбку.

– Да.

– Еще не знаю.

Карида подняла голову, продолжая осторожно наносить целебную мазь на обожженную грудь вора.

– Еще не знаете?

Дарвиш небрежно улыбнулся.

– Зачем думать об этом сейчас?

Боль охлаждалась. Притуплялась. Стягивала свои края, пока не перестала быть всем, чем был Аарон. Ощупью, как слепой в незнакомом месте, он пытался найти себя остального. Что-то твердое, но податливое баюкало его спину и голову. Кровать? Возможно. Не то место, где, по его расчетам, он должен находиться, но, по-видимому, это так. Он начал различать отдельные боли в руках и ногах, но они были ерундой по сравнению с той всепоглощающей болью.

И тут Аарон вспомнил.

Он потерпел неудачу. Снова. И он не умер. Снова.

И теперь, похоже, вряд ли умрет.

Физическая боль уже не казалась такой огромной.

Стон вырвался прежде, чем вор успел остановить его.

– Он застонал!

– Вы так говорите, ваше высочество, словно научили его новому трюку. – Карида заткнула пробкой горшочек и убрала его в корзину. Потом встала. – Он очень плох. Я останусь.

– Ты не обязана, – молвил Дарвиш.

– Я знаю, что не обязана, – оборвала его женщина. В дворцовой иерархии целители пользовались относительной независимостью.

Его улыбка на миг смягчилась, придав лицу выражение, которое немногим доводилось видеть.

– Спасибо, что пришла.

– Пожалуйста.

Смерив его критическим взглядом, целительница сухо добавила:

– Кроме того, это будет приятным разнообразием после ваших дурных болезней, из-за которых вы меня обычно зовете. Как они, кстати?

– Все хорошо. – Принц раскинул руки, как бы предлагая ей убедиться самой.

Женщина отклонила предложение.

– Если б вы держались подальше от дешевых шлюх, было бы еще лучше. Раз уж вам так приспичило ходить на рыночную площадь, почему бы не предпочесть дорогие заведения? Одна знает, вам это по карману.

– Шлюхи высокого класса, – подмигнув, объяснил ей Дарвиш, – слишком мало отличаются от придворных дам. А я ищу разнообразия, в конце концов.

– Ваше высочество?

Принц обернулся, и Охам с поклоном протянул ему наряд из красного шелка.

– Пора одеваться для вечернего приема.

– И для моего возвышеннейшего отца… – Дарвиш кивнул целительнице. – Возможно, это хорошо, что ты остаешься.

– Дарвиш?

– Шахин? Какой приятный сюрприз!

Принц улыбнулся старшему брату, включая в эту улыбку и стражника, который пошел за наследником даже в королевское крыло. Стражник улыбнулся в ответ. Наследник – нет. Наследник только скривил свой ястребиный нос от омерзения, всегда появлявшегося у него в присутствии Дарвиша.

– Уже напился?

– Помилуй, в этот час? Хотя бы ради справедливости признай, что я сам задаю темп.

– Я слышал, что ты сделал сегодня.

– Не сомневаюсь.

Ослепительная улыбка не сходила с лица Дарвиша, но в эту же минуту он лихорадочно пытался разгадать интерес брата. Годы назад, до вина, они были друзьями – насколько позволяла разница в возрасте и положении. Сохранилось ли что-нибудь от той дружбы, дабы можно было воззвать к ней и попросить Шахина вступиться перед отцом за жизнь его вора?

Он заставил себя встретиться взглядом с Шахином и тотчас опустил глаза. На лице наследника не было даже намека на воспоминания о чем-либо, кроме вина.

– Почему ты это сделал?

Тон, которым был задан вопрос, так сильно напомнил Дарвишу отца, что его ладони вспотели.

– Почему спас человеческую жизнь? – Смех прозвучал фальшиво, но ничего лучшего Дарвиш не мог придумать. – Ну, я не знаю. У тебя есть Язимина, у нее есть ее павлины. Может, мне тоже захотелось завести себе любимца…

Шахин оскалился. Зубы, окруженные чернотой бороды, поражали своей белизной.

– Ты отвратительный… – Не найдя подходящего слова, он бросил последний уничтожающий взгляд и вошел в свои покои.

Дверь захлопнулась, стражник встал перед ней. Дарвиш пожал плечами.

– Никто меня не понимает, – мелодраматично вздохнул он и с грузом неопределенности на сердце зашагал дальше.

Ему необходимо было выпить.

С дальнего конца огромного тронного зала Дарвиш едва мог разглядеть громадный черный трон, но даже через толпы придворных он чувствовал присутствие короля. Принц схватил кубок с проносимого мимо подноса в надежде, что привычный вкус вина успокоит его, и принялся обдумывать стратегию. Рано или поздно кто-то из пажей его возвышеннейшего отца найдет его и вежливо попросит подойти к трону. Дарвиш не тешил себя иллюзиями, будто король не ведает о событиях, происходящих во дворце; наверняка о его сегодняшнем поступке уже доложили самые разные люди: те, что следят за ним, те, что следят за близнецами, и лично лорд-канцлер. Раз Шахин знает, то король – тем более. Тогда перед Дарвишем встает дилемма – оставаться ли ему как можно дальше от трона, уповая на старую поговорку: с глаз долой – из сердца вон – и тем самым откладывая конфликт, или уже сейчас начать пробираться сквозь толпу, чтобы, когда его призовут, пришлось не так далеко идти под взглядами двора.

Дарвиш обменял пустой кубок на полный и решился на последнее; он вовсе не прочь поговорить, но предпочитает иметь больше выбора при обсуждении этой темы.

– Ваше высочество, – послышался низкий, гортанный голос. Голова принца повернулась сама собой.

– Леди Харита?

Дама протянула пухлую, с ямочками руку. Дарвиш взял ее и провел губами по тыльной стороне. У нее был вкус редкой пряности, от которой его пульс участился.

Глаза, сверкающие как аметисты на солнце, посмотрели на него с откровенным желанием, затем красивые веки, покрашенные фиолетовыми тенями, скромно опустились.

– Я надеюсь, сегодня вечером вы в добром здравии, ваше высочество.

– Еще каком добром, – пробормотал Дарвиш, глядя, как полупрозрачный шелк вздымается и опадает на ее груди.

Он любовался этой дамой издали с тех пор, как она появилась при дворе, сопровождаемая старым и весьма заботливым мужем. Вблизи леди Харита оказалась совершенно неотразимой, с глубокими изгибами, в которых мог бы потеряться любовник. Дарвиш улыбнулся ей, но ничего больше, ибо даже принц не наставляет рога первому лорду военного флота. Но сейчас Дама, кажется, предлагает сама.

– Я слышала, ваше высочество интересуется старинным оружием. У моего мужа есть уникальный меч. Он в моих покоях, если вы захотите посмотреть его после приема.

Хорошая идея пока еще вызывала некоторые сомнения.

– А ваш муж?

Кончик ее языка коснулся пухлой губы.

– Мой муж в море, ваше высочество.

«И когда Девять опустят рай на твои колени, неуместно простому смертному говорить, что это плохая идея».

– Почту за честь, леди Харита. В ваших покоях, – он снова поцеловал тыльную сторону ее руки, потом повернул и нежно прижался губами к ладони, – после приема.

Когда дама пошла прочь, шелк свободных штанов на один жаркий миг обтянул ее округлые ягодицы. Дарвиш залпом допил вино, оставшееся во втором кубке, и потянулся за третьим. И только тогда он вспомнил.

Вор. После приема он должен вернуться к своему искалеченному вору. «Зачем?» Дарвиш постучал ногтями по рельефной чаше кубка. «Он без сознания, он даже не узнает, что ты там. А леди Харита уж точно узнает». В животе заурчало, и принц направился к круглым столикам с горками лакомств. «И потом – с ним Карида». Выбирая пирожное, он стряхнул воспоминание о серебристо-серых глазах. «Я ему не нужен».

Вечер уже перешел в ночь, когда Дарвиш ощутил наконец легкое прикосновение к локтю и услышал шепот: «Ваше высочество» – что означало вызов от трона. Он дочитал непристойный стишок, который только что сочинил для юной дамы с прозрачными глазами, покрасневшей от такого внимания, пока ее друзья истерически хохотали. Потом театрально поклонился на их рукоплескания, махая красными шелковыми рукавами, а выпрямившись, получил поцелуй в награду. Затем повернулся – бестревожно, как будто его сердце не забилось больно под ребрами, – к пажу.

Паж наклонила голову. Благопристойно сплетя пальцы на бледно-серой тунике, она стояла в положенных двух шагах от него – достаточно близко для конфиденциальности, достаточно далеко для движения.

– Господин желает видеть вас, ваше высочество.

Он отвесил насмешливый поклон.

Паж повернулась и с непоколебимым спокойствием пошла вперед, зная: что бы принц ни чувствовал, как бы ни вел себя, он последует за ней.

Трон был высечен много-много лет назад из огромной глыбы обсидиана, и при подходе к нему Дарвиш старался удерживать взгляд на черном блестящем камне, а не на человеке, сидящем на нем. Этот трон должен был символизировать власть над вулканом, и он действительно потрясал людей, которые видели его впервые. Дарвиш однажды даже сидел на нем. Он был тогда очень юн, к тому же бит за это, но хорошо запомнил, насколько холоден и тверд этот трон, и еще тогда отринул всякое желание когда-либо снова сидеть на нем.

«Но мне ни за что не убедить в этом нашего осторожнейшего лорд-канцлера…»

Лорд-канцлер стоял слева от трона, засунув пухлые руки в широкие рукава своей зеленой мантии. От его круглого лица исходила безмятежность. Но Дарвиш знал, безмятежное лицо – самое опасное. Безмятежное лицо означает, что мнение лорд-канцлера уже составлено, и только деяние Одной Внизу способно изменить его.

Справа от трона, слегка опираясь одной рукой на камень, а другую заложив за спину, стоял Шахин, старший принц и наследник, Свет своего отца. На его лице абсолютно ничего не изменилось с их недавней встречи.

«Я слишком мало выпил. Я думал, что достаточно, но я ошибся». Поблизости от трона не было ни столиков с угощениями, ни слуг, поэтому Дарвиш выхватил почти полный кубок из руки пожилого лорда, чем страшно его удивил, и выпил залпом. Вино было приторно-сладким, не то легкое, горное, которое он предпочитал. «Увы, принцам выбирать не приходится. И что угодно лучше, чем никакого вина вообще». Возвращая кубок, он подмигнул лорду.

И вот уже ничто не стояло между ним и троном. Даже паж куда-то исчезла.

Сердце неистово колотилось, но Дарвиш продолжал идти вперед, впиваясь глазами в плитки пола. Увидев отблеск золота – внешнего края королевского герба, который обозначал фактическую границу трона, – он опустился на одно колено и на секунду положил голову на другое колено. Как член королевской семьи, Дарвиш мог не ждать королевского позволения встать, но расчет времени вещь деликатная: слишком короткое время – и его обвинят в непочтительности, слишком долгое – и его обвинят в сарказме. Любое из обвинений бывало обычно верным. Часто верными оказывались сразу оба. Но сегодня ночью по некой причине Дарвиш чувствовал себя усталым – ни больше, ни меньше, – поэтому остался в преклоненной позе чуть долее, и пусть они понимают это как хотят.

Вставая, принц слегка покачнулся, вино из последнего кубка тошнотворно болталось в желудке, но голос его был тверд, когда он произносил ритуальные слова:

– Ты просил меня прийти, возвышеннейший?

Дарвиш уже не помнил, когда последний раз называл этого человека отцом глаза в глаза. Традиция требовала, чтобы он держал глаза опущенными, пока король не заговорит. Но Дарвиш не держал. Он никогда не держал.

Глаза короля были такими же обсидианово-черными, как его трон, и излучали ровно столько же тепла, когда король посмотрел на своего третьего сына.

– Сегодня после полудня ты забрал кое-что из Камеры Четвертого, – сказал он без предисловий и эмоций. – Почему?

– Не кое-что, возвышеннейший. Кое-кого.

Длинные пальцы шевельнулись на широком черном подлокотнике.

– Не заставляй меня повторять вопрос.

«Как будто я мог бы заставить», – подумал Дарвиш и едва удержал пьяный язык, чтобы не высказать это вслух. Глубоко вдохнув, он приготовился поведать историю, которую сочинил за вечер, пока пил и флиртовал, но вместо этого вымолвил:

– Мне не понравилось то, что с ним делали.

– Ему делали только то, возвышеннейший, что всегда делают в Камере Четвертого, – торопливо вставил лорд-канцлер.

– Мне не понравилось, что делали с ним, – упрямо повторил Дарвиш.

– Он твой любовник? – В этом вопросе не слышалось ни любопытства, ни беспокойства: Он прозвучал лишь потому, что был неизбежен.

– Нет, возвышеннейший, просто вор, который упал из ночи на мой балкон.

– Тогда почему ты забрал его из Камеры Четвертого? Просто потому, что мог? – Лорд-канцлер вызывающе наклонился немного вперед.

«Он хочет, чтобы я сказал „да“, – понял Дарвиш, – дабы они могли прийти и забрать моего вора. Просто потому, что могут». А из размытых воспоминаний о прошлой ночи возникло лицо пленника, как раз после того, как он открыл свои изумительные серебристо-серые глаза.

Дарвиш поднял голову и посмотрел королю прямо в лицо. И медленно сказал, претворяя свои чувства в слова:

– Было уже так много боли… Я не мог позволить им добавить еще…

– Значит, ты взял на себя смелость, – а тон спросил «Да кто ты такой?» – остановить ее?

– Да, возвышеннейший.

Это был его первый откровенный разговор с отцом за многие годы, и Дарвиш видел, что на короля он не произвел впечатления. «Чего ты хочешь от меня?» – хотел спросить принц. Но не спросил. Он знал ответ. Ничего.

– Позволь ему оставить этого вора, отец.

– Что? – словно эхо повторил король мысль Дарвиша. Он повернулся и в замешательстве уставился на старшего сына.

Всего на мгновение Дарвиш увидел задумчивый взгляд в глазах Шахина, какого никогда прежде не видел, а затем он сменился презрением, слишком хорошо ему знакомым.

– Если не что-нибудь другое, то, может, это научит его отвечать за свои поступки.

– Но, мой принц, – запротестовал лорд-канцлер. – Вор. Свободный. Во дворце. Чужеземный вор.

Он сделал ударение на слове чужеземный, и король сдвинул брови. Как и было задумано – Дарвиш не сомневался в этом.

– Ну и что? – Ястребиный взгляд Шахина пригвоздил пожилого лорда. – Как будто за ним не будут постоянно следить.

Дарвишу почудилось, будто он услышал еще одно значение в словах брата. Будто под этим «за ним» Шахин имел в виду не вора, а самого Дарвиша. Но вино помешало ему разобраться.

– Я обдумал этот вопрос.

Ритуальные слова вмиг вернули Дарвиша к насущной теме.

– Вор должен был умереть, если б ты не спас его. Следовательно, у него нет жизни, кроме той, что ты ему дашь. Если, – тон сказал: «Когда», – он тебе надоест, он умрет.

– Так легко распорядиться жизнью, возвышеннейший?

Даже приглушенное жужжание двора, казалось, затихло после этих слов. Король вновь сдвинул брови. Дарвиш хотел найти слова, чтобы сгладить дерзость, но те, что пришли ему в голову, только ухудшили бы дело.

Наследный принц презрительно фыркнул.

– Тебе бы следовало знать, – его голос резал как лезвие сабли, – что своей собственной жизнью ты уже распорядился.

Опасность миновала, и король медленно кивнул, тем самым признав мудрость замечания наследника. Этот третий сын не стоит того, чтобы тратить на него гнев.

– Я закончил с тобой. – Вот и все, что он сказал. Король говорил это всем, кого отпускал.

Дарвиш снова преклонил колено, потом встал, задом прошел девять шагов и еще один. Натянув на лицо беззаботную улыбку, он повернулся и бросился в толпу придворных.

Задумчиво хмурясь, Шахин смотрел ему вслед. Долгие годы он был убежден, что Дарвиш только то, чем кажется: буффон, повеса, транжир. Но сегодня вечером – раньше, в коридоре, и сейчас – Шахин подумал, что видит нечто большее: возможно, принца, скрывавшегося внутри шута.

– Вы выглядите взволнованным, ваше высочество.

– Да?

Хотя Шахин признавал, что лорд-канцлер – выдающийся человек, который в течение десятилетий вел короля и, следовательно, королевство по пути процветания, он не мог относиться к нему тепло. Когда Дарвиш впервые запил, Шахин спросил лорд-канцлера, нельзя ли найти что-нибудь стоящее, чем можно занять брата.

– Вы бы доверили что-нибудь стоящее этому? – ответил лорд-канцлер, наблюдая, как хихикающего Дарвиша вытаскивают из фонтана.

– Нет, – ответил наследник и отвернулся.

Но теперь Шахин спросил себя: может, следовало сказать «да»?

– Вас что-то беспокоит, ваше высочество.

– Ничто, – солгал наследник, и, озадаченный его тоном, лорд-канцлер отступил.

Шахин смотрел, как брат принимает кубок и осушает его. Неужели слишком поздно?

Как только придворные поняли, что Дарвиш вряд ли навлечет на них гнев короля, его быстро обступила смеющаяся молодежь – мужчины и женщины предлагали ему еду, выпивку и самих себя. Какое-то время принц находился среди них, а затем направил свои стопы к Палатам Знати, где леди Харита встретила его с восторгом, который обещала ранее ее улыбка.

Дарвиш ответил с энтузиазмом – только мертвец не ответил бы с энтузиазмом, – но почему-то его сердце не участвовало в этом.

– Ваше высочество, вор проснулся.

Дарвиш высунул ноги из воды на край ванны и сонно посмотрел на них.

– Спасибо, Фади, – сказал он, когда Охам убрал бритву с его горла. – Я навещу его после ванны. Он заговорил?

– Нет, ваше высочество. Только лежит и глазеет в потолок.

– Вернись к нему. – Дарвиш зевнул. – Скажешь, если будут какие-то перемены.

– Слушаюсь, ваше высочество.

Фади поклонился и перевел взгляд от края ванны к телу принца, мерцающему под водой. Мальчишка покраснел, быстро отвернулся и торопливо пошел к выходу.

– Фади!

Он снова повернулся, но уже несколько медленнее.

Дарвиш ухмыльнулся. Жаль, у него нет сил подразнить мальчишку, он, очевидно, очень любопытен, но по-прежнему слишком юн. «А я слишком изнурен, чтобы оправдать ожидания тринадцатилетнего юнца». Минувшей ночью он спал даже меньше, чем обычно. «Девять Наверху, неудивительно, что ее муж столько времени проводит в море».

– Карида еще с ним?

– Нет, ваше высочество. Она ушла нынче утром. Сразу, как вы… – Фади замялся, не находя слов, чтобы описать сцену, когда принца в одной рубашке и сандалиях притащили в его покои два ухмыляющихся стражника. Корчась под взглядом Охама, мальчишка наконец решился, – … вернулись.

– Готов поспорить, у нее нашлось, что сказать о моем возвращении.

Юный одевальщик открыл и закрыл рот. Он не мог повторить слова целительницы и окончательно смешался.

– Ступай. – Дарвиш сжалился над мальчишкой и взмахом руки, разбрызгивая ароматную воду, отпустил его. – Я и так могу догадаться, что она сказала. Иди и смотри за моим вором.

Фади с облегчением выбежал из ванной комнаты.

Потолок был лепной. Аарон знал лепной гипс. Он крошится под пальцами и оставляет следы на руках, и башмаках, и одежде. Хороший вор держится подальше от лепного гипса.

«Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик».

«Не слишком хороший, Фахарра, – сказал он воспоминанию. – Иначе я не оказался бы здесь». Он был во дворце, хотя не знал где, и все еще живой, хотя не знал почему. Угол стены сообщил ему, что он лежит на чем-то низком, должно быть, на тюфяке, не на кровати. Боль, нараставшая и падавшая с каждым вздохом, не советовала двигаться, но юноша все равно попытался, чтобы увидеть больше из своего провала. Стиснув зубы, он поднял голову, но это не принесло никакой пользы, так как в глазах поплыли красные и желтые пятна.

– Эй, – кто-то мягко нажал на плечо, – ты не должен этого делать. Карида надерет мне задницу, если ты погубишь все ее многочасовые труды.

Аарон силился разглядеть говорившего, который уселся вдруг возле него. Большая масса кремового цвета оказалась халатом. Черное над ним – спутанным клубком влажных волос. Голубое, нет, зимне-голубое – глазами. Аарон зажмурился.

– Тебе больно? Я позову целительницу.

Это был мужской голос. Рут мертва. Юноша снова открыл глаза.

– Так-то лучше.

Сияющая белозубая улыбка, которая сопровождала эти слова, прогнала воспоминания Аарона о кузине. Рут ни разу не улыбалась так за всю свою слишком короткую жизнь.

– Слушай, у тебя есть имя? Не могу же я бесконечно называть тебя вором-который-упал-на-мой-балкон.

Юноша сглотнул – один раз, второй, прежде чем ему удалось извлечь голос из острых ножей в его горле.

– Аарон. – Не имеет значения, что они узнают. Больше не имеет.

– У тебя голос, как у забытого Одной павлина, Аарон. Вот.

Большая ладонь приподняла его голову, а другая поднесла к губам металлический кубок. Прохладная вода полилась в рот, холодя и успокаивая содранную кожу. С ней даже боль от движения стала терпимой.

– Если тебе любопытно…

Аарону не было любопытно.

– … меня зовут Дарвиш, это мои покои, и я вытащил тебя из Камеры Четвертого. Ты обязан мне жизнью.

«Почему ты не дал мне умереть!»

Эта мысль, должно быть, как-то проявилась на его лице, ибо голос Дарвиша затвердел.

– Если хочешь умереть, только скажи. Ты не так уж далек от этого.

Одно слово принесло бы ему желанную смерть, но Аарон не мог произнести его. Он никогда не мог произнести его. Он всегда жил с осознанием своей трусости, разъедающей его. И, даже так приблизившись к смерти, он не мог просто сдаться и перейти черту. Ему придется жить. Снова.

Дарвиш не совсем понимал, чего он ждет от этого вора, благодарности, быть может, но уж точно не такого уныния и безоглядного отчаяния. Он видел мужчин и женщин, которые шли к вулкану с большей радостью. Ему стало не по себе. Принц поднялся и хмуро посмотрел на юношу.

– Целительница говорит, ты можешь пить сколько хочешь…

Ответа не последовало. Никакой реакции вообще, как будто внутреннее страдание не оставило места ни для чего другого. Дарвишу вдруг захотелось уйти из этой комнаты, уйти от этой боли. Он чувствовал себя виноватым и не понимал почему. Ему совершенно не за что себя винить. Он спас Аарону жизнь.

– Охам!

– Да, ваше высочество?

Дарвиш пошел обратно в ванную. Халат раздувался позади него, сандалии хлопали по ярким узорам ковров.

– Принеси мои кожаные доспехи. Я иду на тренировочный двор.

Через три часа, обветренный, весь в синяках и ссадинах, он почувствовал себя немного лучше.

«Ничто не избавляет так от чувства вины, как хороший пинок под зад, – подумал Дарвиш, когда Охам втирал жидкую мазь в его избитые ребра. – Тебе больно. Мне больно. А посему перестань на меня так смотреть».

На самом деле Аарон редко смотрел на Дарвиша. Следующие несколько дней он лежал неподвижно, завернувшись в почти осязаемое отчаяние. Юноша стоически терпел, когда Карида лечила его. Он никогда не говорил. Несколько раз на дню Фади приносил ему горшок, и если вор нуждался в нем, он его использовал. Он никогда его не просил. Он никогда ничего не просил.

Шахин стоял как вкопанный в тени дворца, наблюдая за последним занятием Дарвиша.

– … и слишком медленно, – закончил разбор оружейный мастер, когда принц, отдуваясь, помогал встать двум побежденным стражникам.

Шахину это не показалось слишком медленным, он был поражен мастерством своего младшего брата. Слишком долго он рассматривал Дарвиша в одной куче с близнецами, считая его неисправимым, проклятым вином, так же как самые младшие члены королевской семьи были прокляты своим рождением (его руки сотворили знак Девяти и Одной), но теперь этот взгляд казался ему неправомерным.

Дарвиш, больше не желая терпеть колкие вопросы и ехидные замечания приятелей, массу времени проводил на тренировочном дворе.

– Здесь надо видеть светлую сторону, – проворчал принц, когда Охам перевязывал его распухшее колено. – Если так продолжать, то скоро я снова буду в форме. Или разбитый на части, – вздохнув, прибавил он и сунул в рот содранную костяшку.

Даже вино манило его меньше, чем всегда.

Как-то вечером возвышеннейший отец встретил его в коридоре, пробежал холодными глазами по грязным, потным доспехам и сказал без всякого выражения:

– Похоже, вор сделает из тебя человека.

Дарвиш ничего не ответил, но той ночью он нарядился в самые яркие шелка, и его не видели трезвым в течение трех дней.

– Дерьмово выглядишь.

Дарвиш рыгнул, отдал Охаму пустую чашку и покосился на голос. По причинам, которых он уже не помнил, хотя допускал, что в то время они имели некое практическое значение, он приказал перенести Аарона, тюфяк и все прочее из гостиной в спальню. Идея оказалась неплохой: вор заговорил.

– А сам-то ты как выглядишь! – парировал он, балансируя на одной ноге, пока Охам снимал с него грязные штаны.

Аарон, откинувшись на гору подушек, которые Фади сложил в изголовье тюфяка, слегка опустил плечи. Любое другое движение тянуло за шрамы на заживающей груди и грозило ввергнуть его обратно в темноту. Вор скривил губы, наблюдая за сценой у кровати.

– Ты один из принцев, – сказал он.

– Верно. – Дарвиш соскребал какую-то корку, присохшую к тыльной стороне ладони.

У Аарона даже опустились брови, когда он попытался вспомнить.

– Дарвиш…

Охам круто повернулся, цепочки, скрепляющие жилет, натянулись от негодующего вздоха.

– Ты должен говорить «ваше высочество!».

– Почему? – холодно промолвил Аарон, закрывая глаза. – Что он со мной сделает?

– Ты можешь умереть! – отрезал Охам.

– Да, могу.

«Но не умру, – подумал он, – бог моего отца еще не закончил со мной». Эта мысль не взволновала его. Его больше, ничто не волновало. У него не осталось чувств, не осталось жизни. Пусть божья десница опускается. Ему уже все равно.

– Он может звать меня как хочет, – сказал Дарвиш и побрел к ванной. – Хватит сверкать на него глазами, Охам, лучше иди сюда. А то как бы мне не утонуть сегодня утром без помощи.

«И кроме того, – тяжело опираясь на одевальщика, принц ухитрился перебросить сначала одну, потом другую ногу через край ванны, – думаю, неплохо, если для разнообразия меня будут называть по имени. И, похоже, черное облако, в которое он себя завернул, наконец испарилось, слава Одной».

После ванны, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере не так близко к смерти, как при пробуждении, принц сидел не шевелясь и наблюдал за вором, пока Охам распутывал его волосы.

– Итак, – спросил наконец Дарвиш, больше потому, что не умел молчать, чем из любопытства, – за чем ты охотился той ночью, когда упал к моим ногам?

Аарон перевел взгляд с узоров света и тени, играющих на потолке, к лицу принца. Почему бы не сказать ему?

– За изумрудом на королевском посохе.

Охам поперхнулся, а Фади на другом, конце спальни едва не выронил из рук блюдо с хлебом и фруктами. Шпион лорд-канцлера, убирающий ванную комнату, навострил уши, дабы не пропустить дальнейших признаний. Принц только ухмыльнулся.

– Я так и думал, что ты явился не за Камнем, поскольку ты не кажешься мне полным идиотом. Изумруд, хм? – Он восхищенно покачал головой. – Зачем?

Аарон сжал губы.

– По личным мотивам, – проворчал он. Фахарра принадлежит ему; память о ней – это единственное, что стоило хранить в его неудавшейся жизни.

– Не хочешь – не говори.

Взяв с поданного блюда персик, Дарвиш начал его очищать.

– Я бы предложил составить мне компанию, – молвил он, пока Фади подбирал упавшую кожицу, – но Карида говорит, что ты еще некоторое время пробудешь на жидкостях. Думаю, она ждет, когда к тебе вернется цвет. – Капля сока брызнула на стену над головой Аарона: Дарвиш жестикулировал с сочным фруктом в руке. – Конечно, ты чужеземец, так что более яркого цвета можно и не дождаться.