Текст книги "Пиратика-II. Возвращение на Остров Попугаев"
Автор книги: Танит Ли
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Танит ЛИ
ПИРАТИКА II:
возвращение на Остров Попугаев
Автор выражает сердечную благодарность Кейт Джарвис из Морского музея в Гринвиче.
А кроме того, великолепному клиперу «Катти Сарк» – просто за то, что он есть.
Посвящаю эту книгу моему мужу и другу Джону Кейну, совершившему со мной много увлекательных путешествий под парусами.
С бесконечной благодарностью и любовью.
Правдивая история
о новых удивительных приключениях на просторах дальних морей
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Мир, в котором разворачиваются описанные события, очень похож на наш с вами и все-таки немного отличается от него. Имена и географические названия кажутся знакомыми, но всё же звучат непривычно. Многие имена взяты из старинных книг, другие же являются плодом игры с ныне существующими словами. Все (или почти все) упомянутые места можно отыскать на географических картах, хотя названия их не всегда будут совпадать. А некоторые острова и даже целые страны слегка переместились в сторону.
Следовательно, эту книгу нельзя назвать историческим романом в строгом смысле этого слова, но не является она и сказкой в чистом виде. А происходит действие во времена, которых мы никогда не знали…
И еще два замечания.
1) Франкоспанский язык, на котором говорят персонажи этой книги, взят из параллельного мира и немного отличается от известных нам французского и испанского; переводы тоже выполнены весьма вольно.
2) В нашем мире, как известно, Революция произошла во Франции, а Англия испугалась и вместе с другими странами, в которых устояла монархия, объявила Франции войну.
Незыблемым остается и тот факт, что в любом мире война, начатая под любыми предлогами и в любых целях, – невзирая на то, какие песни слагаются о ней, какие речи произносятся и под какие флаги встают отважные храбрецы, – остается самым страшным бедствием, какое может обрушиться на страну, народ и на каждого человека.
И последнее. Отрывок из поэмы Коулхилла (в нашем мире этого поэта называют Колриджем) известен нам под названием «Сказание о Старом Мореходе».
Действие этого романа происходит в близком нам параллельном мире и начинается в году 1723 (тысяча семьсот двунадесять третьем), что в нашем летосчислении приблизительно соответствует 1803 году.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
НА БЕРЕГУ
Глава первая
1. Ночные совы– Фу ты, черт! Клянусь бешеным боровом…
– Да заткнись ты! Погоди, пусть пройдут.
Трое контрабандистов в жаркой летней ночи застыли как вкопанные. За спиной у них высились крутые утесы Драконовой бухты. По сторонам тянулся пологий галечный пляж. А впереди расстилалось ночное море, серебрились под луной воды Свободного Ангелийского Пролива.
Вдалеке на воде что-то мелькнуло.
– Призрак, Тинк! Смотри, это же призрак!
– Тише, Билли.
Глэд Катберт хранил молчание. Ему вспомнилась давняя встреча возле мыса Доброй Надежды. После шторма он вместе со всей командой увидел призрак, который, если верить легендам, давно скитался по тамошним морям. Это был Летучий Голландец. Корабль шел под всеми парусами, озаренный сверхъестественным сиянием. Сейчас им встретилось примерно такое же судно – такое, да не совсем.
Самое странное, на нем не горело ни одного огня.
Черный корабль, с низкой осадкой, трехмачтовый. Паруса тоже черные, или же очень темные, даже при свете луны. Ни одного флага, никаких опознавательных знаков. Мало того – судно было окутано чем-то вроде паутины, грязноватые клочья свисали со снастей и плыли за кормой по серебристой глади воды.
При виде Летучего Голландца Катберту и его спутникам пришло на ум старинное поверье: если команда встретила покинутое судно, значит, кто-то непременно умрет. Так всегда бывало, вспомнил Катберт.
– Что ты об этом думаешь, Глэд? – шепнул ему на ухо Тинки.
– Я-то? – переспросил Катберт. – Откуда мне знать? Но это не призрак. Корабль настоящий. Как пить дать настоящий.
Куда он направлялся, черный корабль без огней? Судя по его курсу, к востоку вдоль берега. Может, даже к Доброделу или Допохорону. Но уж никак не во Франкоспанию. С весны Свободная Ангелия вела с франкоспанцами войну.
На луну набежала туча, судно скрылось вдали.
Возле скал на краю пляжа стояли пони, уже с грузом. Вверх, к Огненным Холмам, вела тропинка.
– Хоть в одном повезло, – сказал Тинки, когда они брели назад по каменистой тропе. – Когда появился этот черный, наша лодка была уже далеко.
Катберт искоса бросил взгляд на Тинки. Вид тот имел самый что ни на есть разбойничий: темные волосы, глаза с хитрецой, засаленная тряпка на шее. Однажды он повстречал Катберта в таверне «Утка и сэндвич» в Харрисе и втянул в контрабандный промысел. Глэд уверял, будто взялся за это дело только ради того, чтобы уйти с глаз долой от супружницы. Он считал, что контрабанда помогает ему держаться поближе к морю. С тех пор, как Артия покинула свой корабль и распустила команду, он места себе не находил.
Возле навьюченных пони сидел Джоллап, контрабандист-фонарщик. В его обязанности входило подавать фонарем сигналы лодкам, идущим к берегу. Облокотившись о бок одного из животных, он звучно храпел. Так бывало всегда.
Тинк пинками разбудил его.
– Да у тебя из-под носа могли весь товар унести!
Они побрели вверх по узкой тропе, петляющей между обрывистыми кряжами. Через двадцать минут, поднявшись на холмы, торопливо огляделись. До наступления весны Огненные Холмы Святого Леонарда и Дракона всегда были тихи и безлюдны. Но с началом войны здесь построили невысокие башни с маяками, готовые подать сигнал, если франкоспанцы затеют вторжение. Неосмотрительный путник рисковал наткнуться на военный патруль Свободной Ангелии. Но от солдат всегда получалось откупиться: поделишься с ними небольшой суммой денег, чаем, кофе, табаком или бренди из вьюков на спине у пони – они тебя и отпустят.
Вдалеке, на дальнем конце гряды, виднелся большой особняк, залитый ярким светом. С минуту Катберт вглядывался в него. Ему до сих пор не верилось, что теперь этот дом принадлежит Артии Стреллби, бывшему капитану пиратов, с которым он ходил по морям. Нынче она стала богатой и знаменитой. Катберт пожал плечами.
Контрабандисты свернули в небольшой овраг, затерявшийся среди густого подлеска, и медленным шагом повели пони к скрытому среди лесов городку Холли-Тауну. Они удалились от моря на добрую милю, и тут Тинки отпустил еще одно замечание насчет странного черного корабля.
– Знаешь, Глэдди, он мне кое о чем напоминает. Об одной истории, которую я слыхал.
– М-да? – хмыкнул Катберт.
– Ну да, клянусь потрохами дьявола. Как там бишь говорилось? Черный корабль, а капитан на нем – женщина.
Катберт промолчал. Он не говорил Тинку, что на корабле, где он раньше служил, капитаном тоже была женщина. Тинк не читал газет, и если когда-нибудь и слыхивал об Артии, то наверняка давно позабыл или вообще не знал, как звали людей из ее команды.
– Говорят, она вдова, – продолжал Тинк. – Сама ходит в черном и свой корабль так же вырядила. Рыскает по морям и ищет пиратов, убивших ее мужа. Глядишь, когда-нибудь и поймает.
Билли сказал:
– Хорошая сказка, Тинки, клянусь бешеным боровом.
– Правда?
Катберт ничего не ответил. Но в недрах его сознания появилась какая-то заноза и принялась зудеть хуже, чем его Глэдис, когда заводилась. Потом эта заноза стала жгучей, как уголек.
Вокруг сомкнулся лес.
Катберт сказал:
– Послушайте, ребята. Я решил. Я ненадолго выйду из дела.
К нему мигом обернулся Тинк.
– Что это на тебя нашло? Выйдешь – потеряешь свою долю, – насупился он.
– Ну и пусть, – Катберт в тусклом свете накрытого фонаря подмигнул Тинку. – Надо повидаться с одной красоткой. Чуешь? А вы идите в Ландон и поделите между собой мою долю.
Тинки кивнул.
– Нет хуже дурака, чем влюбленный.
– Что верно, то верно, – подтвердил Билли.
Тут сонный Джоллап, успевший задремать прямо верхом на пони, что шел впереди, с треском свалился в кусты.
Воспользовавшись суматохой, Катберт пожелал всем удачи и скрылся.
Пробираясь обратно по тропе к обрыву, он не заметил, как Тинки Клинкер с ехидной ухмылкой покосился ему вслед. У Тинки была манера вполголоса бурчать что-то себе под нос. Он всегда находил в самом себе лучшего слушателя и советчика. Так случилось и на этот раз.
– Едешь к своей Артии Пиратике, да, Глэд? Счастливого пути. Мне в Ландоне тоже предстоит повидаться с одной леди, рассказать о черном корабле. А моя леди твоей красотке – злейший враг. Ты этого не знал, правда, Катберт?
Глэд Катберт и впрямь этого не знал. Взбудораженный страшными воспоминаниями, он торопливо шагал по Огненным Холмам к золотистым окнам особняка Артии.
2. Дом над обрывомВсегда, в любое время, днем и ночью, когда Артия видела свой дом, она испытывала радость пополам с беспокойством. К счастью, этот дом ничуть не походил на особняк ее отца, Ричменс-Парк. Но все равно он был огромный, величественный, с колоннами и резными каменными гирляндами, окруженный десятками статуй. Она долго не могла освоиться здесь.
– Приветствую тебя, Диана, – весело окликнула Артия мраморную богиню охоты, украшавшую постамент. Та, конечно же, не обратила никакого внимания на молодую женщину, неторопливо скачущую на черном коне.
По склонам холма растекались деревья – дубы, кедры, сосны. Под ними протянулся луг, серебристо-серый в лучах луны и расцвеченный желтыми пятнами там, где на траву падал свет. По другую сторону от дома земля была не возделана, деревья росли редко. Из окна открывался вид на темное ночное море, окаймленное длинным мысом.
На террасе работал Феликс. Перед ним в несколько рядов горели свечи, в их сиянии он стоял за мольбертом и писал, склонившись к полотну.
Артия подъехала и остановилась. Феликс, не поднимая головы, приветственно поднял руку.
– Погоди, закончу эту деталь…
Она сидела на лошади и смотрела на него, Феликса Феникса, своего красавца мужа, который спас ее от виселицы. Его уму и храбрости она обязана жизнью.
Счастлив ли он сейчас?
Она не была уверена. Откуда ей знать? Ведь они такие разные. Он с головой ушел в работу, рисует чудесные портреты и пейзажи. Написал даже Артию на черном коне. (Теперь эта картина висит в Ландоне, в Республиканской галерее.) Но Артия назвала своего коня Бушприт. Этим всё сказано. Феликс никогда не любил моря, а теперь и подавно забыл о нем. Но Артия – другое дело. Море стало ее кровью и плотью, въелось в волосы и кожу.
– Посмотри, – сказал он, отступив на шаг от мольберта. – Нравится?
– Само совершенство. Как всегда.
– Ох, Артия. Не надо. Неужели ты и правда так думаешь? Не может быть.
Он стоял у картины, улыбаясь жене. Облако белых волос обрамляло его красивое лицо.
"Почему я не могу успокоиться? – с грустью спросила она у себя. – Почему не могу обрести счастье – здесь, с ним? Я жива! Надо радоваться хотя бы этому – я ведь чуть не погибла.
Артия улыбнулась Феликсу. Она его любит. Надо хотя бы сделать вид, что она счастлива.
– Что ж, сэр, пожалуй, вот это кружево выписано немного тонковато…
– Ты права.
– А эта тень, вот здесь… По-моему, она слишком темная.
– С каких это пор, дорогая моя, ты стала так разбираться в живописи? – нахмурился он.
– Я ведь Артия, – сказала она. – Значит, во мне есть артистизм. Искусство мне не чуждо.
Артия соскочила с коня, и невесть откуда рядом с ней возник расторопный грум. Он взял лошадь под уздцы и отвел в конюшню.
– Спокойной ночи, Бушприт. Спасибо, Бэджер. – Это конюху.
Артия вспрыгнула на террасу и взяла Феликса за руку.
– Картина чудесная. Радует взгляд. Все линии точны. Это счастье – обладать таким талантом, как у тебя. Туда ты и уходишь, если тебя тянет в путешествие, верно? уходишь в работу.
Они стояли рука об руку, озаренные ярким пламенем свечей. Его волосы, белые, как лунный свет, рядом с ее – темными, каштановыми, с пылающей рыжей прядью – в память о взорвавшейся давным-давно пушке. Глаза у него голубые и спокойные, как вечернее небо, у нее – холодные, как стальной клинок. И это словно подчеркивало разницу их натур.
– Ты не счастлива, девочка моя, верно?
Он читает ее мысли. Так зачем лгать?
– Да. Не очень. Но вместе с тобой мне всегда хорошо, Феликс.
– Ты не жалеешь, что мы поженились?
– Ну что ты! Нас соединила сама судьба.
– Да. Конечно. Но это…
– А, это…
Они дружно взглянули снизу вверх на освещенный фасад своего дома. И подумали о том богатстве, которое скрыто внутри. Сотня просторных комнат, дорогая мебель, роскошь…
– Я так долго жил без всего этого добра, – тихо проговорил он.
– А я его никогда не имела. – Она вздохнула. – По мне, на одном хорошем корабле места вполне достаточно.
– Да, милая. Знаю. – Он обвил ее руками, она тоже обняла его. – Что нам делать?
– Сбежать, – предложила она.
– Ангелия тебя никогда не простит. Да и меня тоже – за то, что допустил это.
Правда была на его стороне. Когда Артия стояла на эшафоте под Локсколдской виселицей, народ Свободной Ангелии откликнулся на горячий призыв Феликса. Рискуя собственной жизнью, он убедил революционно настроенную толпу подняться против тирании несправедливого закона. Артия была пиратом, а значит, автоматически приговаривалась к казни; но она никогда никого не убивала, не потопила ни одного корабля. Все ее грабежи совершались при помощи ума и хитрости. Она успела стать всеобщей героиней, когда самоотверженно спасла свою команду от неминуемой гибели, устроив для них побег из тюрьмы. Восставшая толпа одолела представителей закона. Потом на сцену вышел Землевладелец Снаргейл из Адмиралтейства. Оказалось, что он хорошо знал отца Феликса. Он пообещал, что добьется помилования для Артии и сделает сына своего друга богачом. И сдержал слово.
Получив обещанное богатство и завоевав всеобщую любовь, молодые неожиданно для себя обнаружили, что у них теперь есть всё необходимое и даже больше. Им не надо было ничего делать – только жить, как жили до Ангелийской Революции знатные лорды и леди.
Когда они венчались (в смятении и ужасе отказавшись совершить обряд в Ист-Минстерском аббатстве), улицы вокруг крохотной церкви оказались запружены многотысячной толпой. Детей сажали на плечи, чтобы те тоже увидели знаменитую пару. Художники, такие же, как Феликс, вскарабкивались на заборы или крыши и торопливо рисовали их.
– Клянусь звездами, – сказала тогда Артия, – это сильно напоминает мне день моей казни.
– Большое спасибо, – отозвался Феликс, и они вместе рассмеялись.
Им пришлось скрывать от широкой публики свое новое местожительство. Несмотря на это, время от времени к ним являлись незваные гости. Они просили автографы, хотели зарисовать Артию, Феликса, даже лошадей и кроликов, в изобилии водившихся в окрестных рощах.
Когда была объявлена война, которую все давно ждали, всё изменилось. Солдаты выпроваживали досужих зевак, утверждая, что они могут оказаться шпионами «лягушатников» – так с недавних пор называли франкоспанцев.
Однако время от времени правительство или Адмиралтейство вызывали Артию и Феликса в Ландон. Они ездили в душных каретах по запруженным толпой городским улицам, посещали навевающие зевоту званые вечера, произносили заказные речи (у Феликса это выходило обворожительно, а у Артии – профессионально: она по актерской привычке легко заучивала тексты наизусть). Оба до глубины души ненавидели эти визиты.
Во время этих вынужденных экскурсий они иногда встречали людей из команды Артии – всех, кроме Честного Лжеца: говорили, что он отдал концы где-то в Вест-Энде. Команда первое время тоже купалась в лучах славы. Все актеры – Эйри, Питер и Уолтер, а особенно Дирк и Вускери – играли свою роль с душой и не терзались сомнениями. Но вскоре Эбад отправился в путешествие, послав Артии малосодержательное письмо. Глэд Катберт, единственный из них, кто не был актером, в конце концов сбежал куда-то на побережье и сделался контрабандистом.
Свин, самый чистый пес в Ангелии, тоже исчез. После помилования Артии его больше никто не видел.
А Планкветт…
– Осторожнее! – воскликнул Феликс.
– Берегись попугая!
Оба, не разжимая рук, торопливо пригнулись, чтобы избежать столкновения с зелено-красным крылатым вихрем.
Планкветту особняк очень нравился. Попугай летал из комнаты в комнату, иногда скрывался из виду на целые дни, оставляя на память о себе только следы в виде помета и оброненных перьев на шторах, креслах и мраморном полу. А иногда порхал по веткам в парке. Появлялся он в самые неожиданные моменты. Глядь – а он уже восседает, прикрыв один глаз, на голове у какого-нибудь греческого бога или каменного грифона.
Сейчас Планкветт выпорхнул из парка, пронесся среди черных деревьев, окружавших дом. Захлопав крыльями, уселся над Феликсовым полотном, склонил голову и клювом проковырял аккуратную дырочку в безупречном голубом небе.
Артия крикнула на него. Феликс пожал плечами.
– Восемь генералов! – заверещал Планкветт. – Рад вас видеть.
– Что бы это значило? – поинтересовался Феликс, почесывая птице головку измазанным в краске пальцем.
– А вот что, – ответила Артия, оборачиваясь к обрыву.
К ним кто-то спешил, размахивая одной рукой, словно старая ветряная мельница.
* * *
Около полуночи Артия сидела за столом в библиотеке. Комната была полна роскошных книг, к которым хозяйка за всё это время ни разу не прикоснулась. Их открывал только Феликс да кто-нибудь из слуг, любивших читать. Вот и сейчас одна горничная сидела у открытого окна, углубившись в роман о любви и шпагах.
На столе лежало письмо Эбада.
«Дорогая моя Артия, капитан и дочка!» – Когда Артия прочитала эту строчку впервые, у нее потеплело на душе. Ей нравилось считать Эбада Вумса – чернокожего актера, бывшего раба, утверждавшего, что он происходит из рода египтийских фараонов, – своим отцом. Конечно, он ей не настоящий отец. Но он любил ее мать, а та любила его. А о настоящем отце – Джордже Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусе – Артия даже не вспоминала. Да он этого и не заслуживал.
Однако следующие строчки – и тогда, в первый раз, и сейчас – мгновенно стерли улыбку с ее лица.
«Знаю, Артия, ты не нуждаешься ни в защите, ни в заботе. Но, клянусь бом-брамселем, если тебе надо будет опереться о сильное плечо, у тебя есть Феликс. Ни один мужчина не позаботится о тебе лучше, чем он».
Глядя сейчас на это письмо, Артия спросила себя: а не ревнует ли Эбад? Отцы часто бывают ревнивы. Но нет, вряд ли. Эбадайя Вумс никогда не опустится до мелочной ревности.
"Артия, я уезжаю. Ненадолго. Не беспокойся обо мне, путешествие не принесет ни бед, ни славы. Но вся эта ландонская жизнь – пиры и парады, шум и гам – мне изрядно надоела. Не люблю я играть перед толпой самого себя. Слава – вещь обоюдоострая. Увидимся на Рождество, а может быть, и раньше.
Навсегда твой, столь искренне, сколь переменчиво море.
Э. Вумс".
– Папа, как же с тобой нелегко, – тихо проговорила Артия, глядя на письмо. – Когда мне очень нужно поговорить с тобой, ты раз – и исчез.
Горничная у окна со вздохом подняла отрешенные глаза.
– До чего же хороша книжка, госпожа Артия.
– Хорошо, Джейн, но не надо звать меня госпожой. Просто Артия.
«Но таков теперь мой титул, – подумала она. – Феликс – Землевладелец, а я – Землевладелица. Запертая на суше».
Потом ее мысли вернулись к Катберту, навестившему их сегодня вечером.
Он ворвался на лужайку, как буря, как Планкветт. Только Глэд был растрепан гораздо сильнее. Его усадили, Феликс налил кофе. Сказали, что рады ему, что он должен заходить почаще.
Глэд Катберт сидел за столом, сильный и загорелый, тяжело дышал. Потом выложил напрямик:
– Прошлой зимой, сразу после того, как мы спаслись от петли, кэп, я сидел в таверне у Двух Церквей, близ Роухэмптона, и слыхал байку. Может статься, всё это вранье. Я и думать забыл. Но вчера ночью я видал тот самый корабль.
– Корабль? – переспросила Артия. – И что тут удивительного? Здесь же побережье, мистер Катберт.
– Кэп, этот корабль не такой, как другие. Зовется он «Вдова», и капитаном на нем тоже вдова. Звать ее Мэри Ад – а раньше она носила имя Мэри Адстрём, по покойному мужу. Пираты убили его у берегов Скандинавии.
Артия села, небрежно закинув длинные ноги в брюках и сапогах на перила террасы.
– Я никогда не слышала этой байки, Катберт, – сказала она.
– Ее мало кто слыхал. Говорят, рассказывать ее – дурная примета.
– Тогда…
– Нет, капитан Артия. Вы должны знать.
– Почему?
– Вот об этом я и толкую. Пиратом, зарубившим Мэриного благоверного, был Золотой Голиаф.
Артия выругалась. Торопливо взглянула на Феликса. Его лицо стало бледным, как белая краска на палитре. О Голиафе даже после смерти шла дурная слава. При жизни он ограбил и потопил несчетное множество судов, и все, кто на них был, – мужчины, женщины и дети – нашли свою смерть в морской пучине. Дядя Феликса тоже погиб от руки Голиафа. Это подкосило отца, и он вскоре скончался. Тем временем в пиратский промысел включилась единственная дочь Голиафа. Она была столь же порочна, как он, а иногда Артии казалось – она еще во сто крат хуже отца. Малышка Голди…
– Это наши давние враги, Катберт, – тихо молвил Феликс Феникс. – К чему ворошить прошлое? Столько воды утекло.
Катберт медленно покачал головой.
– Нутром чую, Феликс. Знаешь, некоторые люди костями чувствуют, что будет дождь. Вот и я так же. Эта байка… От нее у меня шея ноет, как будто над головой снова петля качается. И ребра болят, словно пуля в груди засела.
– Тогда рассказывай, – велела Артия. – Я хочу знать всё о вдове Мэри Ад.
