Текст книги "Две дороги - один путь"

Автор книги: Тамара Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– 6 —

Ставни на окнах Хижины были открыты.

– Смотри, Денёк, все, наверное, уже там. Поехали скорей!

– Ага… Петь! – Денёк резко затормозил. У пожарной лестницы, ведущей в Хижину, были свалены табуретки, полки, книги, Петькин старый коврик со слонами, Генкин сундук – небогатое хозяйство Вольных Бродяг. Петька и Денёк переглянулись: что всё это значит?

Дверь Хижины распахнута, оттуда доносятся голоса. Голоса незнакомые… Нет! Знакомые! Это Скрипун и кто-то ещё из взрослых…

– А, Акимовы! Они узнали про Хижину и выселяют оттуда Бродяг!

– Пе-етька-а! – разорвал летний воздух отчаянный Генкин крик. – Бегите за всеми! Нас громят!

Как по команде, Денёк и Петька бросили велосипеды и рванули в разные стороны.

– Я к Сане! – крикнул Денёк.

– Позвоните Олегу! – попросила Петька и помчалась к Ленке.

Все мысли, все настроение сразу сомкнулись вокруг самого главного: их выгоняют! У них отнимают Хижину! Это Скрипун – конечно, он! – мстит им за шалаш! А они-то хотели идти к нему извиняться, хотели все объяснить!

– Что ты стучишь, как ненормальная! – возмутилось Ленка. – У нас маленький ребёнок в доме!

– Лен… Я забыла, прости. Там Хижину… – и Петька вдруг всхлипнула и заплакала. Их замечательную Хижину! Где они собирались, как дома, и никто им не говорил: «Тише, дедушка спит! Иван занимается!» Где никто не ругал, если вдруг оставался беспорядок – всё равно они потом всё уберут! Где она, Петька, так замечательно сидела сегодня утром одна!

Ничего этого Петька не сказала Ленке. Но Ленка и так всё поняла (на то она и Ленка). Оделась, позвонила в соседнюю квартиру Лёшке, и пока тот собирался, заставила Петьку умыться и успокоиться. Ленка всегда такая: если вдруг сваливается беда, она остаётся спокойной и рассудительной. И никаких эмоций. И, как всегда, перед этим спокойствием Петька устыдилась своих слёз, умылась и побежала в Хижину. Не ждать же этого Ахмеджанова! Опять что-нибудь скажет ТАКОЕ!

Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.

– А где Сумятины? – спросил Саня на бегу.

– Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, – сказала Петька. – Олежке позвонили?

– Да, он бежит.

Они взобрались по лестнице, через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.

В первую минуту Петька даже не узнала Хижину, так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики тёмной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, со щенятами, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника «Седов» Генка прижимал к голому перепачканному пузу Видимо, он был дома и услышал шум и решил выяснить, в чём дело. А дело было плохо.

– А-а! – тонко заверещал Скрипунов. – Явились!

Грузный, страдающий одышкой (и как только забрался сюда?) Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издёвкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.

Бывшая директриса школы Антонина Артуровна Акимова («А» в кубе), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала всё про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. Глядя с высоты своего роста (и положения) на растрёпанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:

– Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лицах написано, что они склонны к девиантному поведению.

– Чего? – удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.

– Вот видите, вот видите! – заверещал Скрипун.

А взгляд «А в кубе» ясно выразил: «Ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!»

– Что вы здесь делаете? – сказала, наконец, Ленка, голос у неё был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.

– Что мы делаем здесь? – насмешливо переспросил Акимов. – Выселяем мы вас, голубушка.

– Не имеете права! – взвился Сашка.

– Права! – закричала «А в кубе», вспомнив, видимо, как она была директором. – Права-то вы свои знаете, а вот обязанности!

Ребята переглянулись: сказано, что называется, «не в тему».

– Почему вы на нас кричите? – возмутился Денёк. – Что вам от нас надо?

– Это наш чердак! – перебила его Петька. – А вы… вы как грабители!

Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Они и «отпетые хулиганы», и «колония по ним плачет». И, в общем-то, понятно, зачем им этот чердак. Ну, конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем ещё можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти – психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!

Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил её:

– Да ладно тебе. Видишь же – бесполезно!

Его услышала «А в кубе»:

– Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!

В таком случае можете продолжать, – раздался спокойный голос. – Надеюсь, моё присутствие вас удовлетворит?

Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.

– Лежик, ну расскажи ещё раз! Ну, трудно тебе, да? – канючила Петька.

Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тёте Кате позвонили, чтобы она Олега не теряла. Ночи были тёплые, ясные, и обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой, сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: всё равно, мол, приду, когда родители уснут.

– Ну, Лежище! Я уже всё забыла! Расскажи!

– Ну, чего рассказывать-то? – сонно пробормотал Олежка. – Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: если там взрослые, то одних ребят слушать не станут, а если Щеколда, то всё равно нужен кто-то постарше. Ну и свернул к Егору…

– И как только ты его нашёл, ты же у него ни разу не был.

– Можно подумать, что кто-то не знает дом над обрывом!

Петька поближе придвинулась к брату и спросила замирающим шёпотом:

– А старика видел?

– Видел, – пожал плечами Олежка.

– Хороший дед, чего ты его боялась…

Петька сглотнула:

– Ну, ладно… А Егор?

Тут скрипнуло окно, и на балкон, кутаясь в одеяло, выбрался Сашка. Он прошлёпал босыми ногами по деревянному полу, кинул подушку, сказал Петьке:

– Подвинься, – и улёгся рядом.

Петька опять затеребила Олежку:

– А Егор? – и сказала Саньке: – Олег про Егора рассказывает.

– Ну, он мне сразу говорит: «Поехали». Вывел из гаража мотоцикл и – рванули с бешеной скоростью, – этот момент Олежка вспоминал с явным удовольствием, – без шлемов, прямо так… Хорошо хоть «гаишники» не попались.

У меня от скорости потом ещё полчаса в ушах гудело…

– Вы так вовремя примчались, – сказал Сашка.

– Ага, – поддержала восторженно Петька, – прямо как в кино!

– А, – махнул рукой Олежка, – всё равно зря.

– Нет, не зря! – пылко заспорила Петька. – Без Егора они бы нас выпихнули оттуда, вот и всё.

– Вот именно, – поддержал её Сашка.

– Выпихнут ещё, подождите…

– Посмотрим! – сказала жизнерадостная Петька.

… Конечно, Егору заявили, что он не взрослый (чем возмутили всех Бродяг), не из этого двора и вообще неизвестно кто! Но выселение приостановилось. Акимов закрыл чердак и сказал, что соберёт собрание жильцов и напишет жалобу в домоуправление. Выброшенные из Хижины вещи Бродяги бережно сложили у Сумятиных. К этому времени Генкин отец пришёл с работы. Он погладил лысеющий затылок и вздохнул:

– Нда-а… Ситуация. Надо переговорить с Всеволодом Андреевичем. Не горюйте, хлопцы… хм!., и дивчины, что-нибудь придумаем. Собрание – это хорошо. Надо только добиться, чтобы вы тоже присутствовали на этом собрании, а не только взрослые. Тем более обиженные взрослые, – сказал он многозначительно.

Егор тоже сказал: «Не горюйте!» На этом и разошлись. Ни о каком Дне Рождения старого дома не могло быть и речи: настроение было неподходящим, да и вечерело уже. Егор сказал, что можно и потом отметить, дом такого праздника сто лет ждал, подождет еще недельку.

Теперь, лёжа на балконе, Петька слушала посапывание брата и ровное дыхание Сашки и думала, какой длинный был сегодня день. И как в нём всё перепуталось: и хорошее, и плохое. Ей подарили велосипед, о котором она так давно мечтала, но их выселили из Хижины. Да ещё День Рождения сорвался, и она так и не начала учиться играть на горне.

А такое хорошее было утро, так здорово начинался день! Но самое плохое в этом дне было всё-таки не потеря Хижины (Петька твёрдо верила, что им её вернут), нет, самое плохое – это Лёшка. Петька вздохнула. Если бы они поссорились с Лёшкой и даже бы подрались (хотя, конечно, не стал бы Лёшка теперь драться с девчонкой), то было бы проще. Когда ссоришься, легче выяснить, из-за чего ссора, и помириться, а так…

И не ссора, и не дружба, и непонятно, как наладить отношения. Петькины глаза закрывались. Яркие по-летнему звёзды стали размытыми, звуки сливались в неясный шум, похожий на шум моря.

Море и приснилось Петьке в эту ночь. Неспокойное, вечернее, с белыми гребнями волн. Петька шла по песку, за ней тянулась цепочка следов и волочился воздушный змей. Он был намокший, тяжёлый и не мог взлететь.

Собрание жильцов должно было состояться через три дня, Бродяги ходили унылые. На дверях Хижины висел новенький амбарный замок (надо же, не поскупились!). Иногда, правда, ребята проникали на чердак через люк в Генкиной квартире, но вид разгромленного дома наводил на них ещё большую тоску. Егор пытался отвлечь ребят, ходил с ними на реку, в лес. Петьку спросил:

– Может, начнём учиться играть на горне?

Но Петька помотала головой: ей хотелось начать учиться с лёгкостью, с радостью, а сейчас это было совершенно невозможно. Егор её понял. Обнял за плечи: не грусти, мол, всё уладится. Но Петьке верилось в это всё меньше. Случайно она услышала папин разговор с управдомом дядей Севой.

– Как это я их проглядел? – озадаченно говорил дядя Сева. – Вы не подумайте, Дмитрий Сергеевич, что мне чердака жалко, но ведь это небезопасно.

Он был добрый, дядя Сева, и справедливый. Не дал гаражи строить на месте липовой аллеи, для сушки белья отвёл специальное место, чтобы не мешать ребячьим играм; регулярно доставал песок для песочницы и краску для детского городка. И на субботник всегда так зазывал, что все с радостью шли. Но сейчас он, кажется, не мог и не хотел помочь ребятам.

– Всё-таки надо было поставить меня в известность. И Сумятин тоже хорош! Всё бы ничего, но ведь чердак… А вдруг возгорание? Дети, они, знаете ли… дети. И потом, эта перегородка между подъездами, кто, когда её поставил? Ведь если пожарники придут с проверкой, это огромным штрафом пахнет! Ведь это же несоблюдение правил пожарной безопасности, и в случае эвакуации…

Петька понимала, что с правилами безопасности не поспоришь. Когда речь заходила о правилах, взрослые становились непрошибаемыми.

Был ещё один неприятный разговор, который Петька услышала. Точнее, подслушала. Сначала она не собиралась слушать, но мама с папой говорили о ней, и это дало Петьке повод навострить уши. Мама сказала:

– Нет, ты как хочешь, а я считаю, что всё как раз справедливо. Ты только подумай, что они придумали, Митя! Какую-то подлую ловушку, как на зверей, как на охоте!

– Они защищались, Лерочка. И я их понимаю и даже поддерживаю. Может быть, ловушка – не самый честный способ борьбы, но… – Петька почувствовала, что папа улыбнулся. – В детстве, когда тебя обижают, над этим не так уж задумываешься.

– Ну, знаешь ли!

– Нет, я не так сказал! Просто ими руководило даже не чувство мести, это была самооборона. Они защищали свой шалаш и были правы! Мы в детстве сделали бы то же, а то и похлеще.

– За-ме-ча-тель-но! – неприятно усмехнулась мама. – Борцы за справедливость! А пострадал невинный человек. Ну, а если бы ребёнок зашёл, а не Ван Ваныч?

– Ну… дети в такой час не гуляют. И знаешь, этот Ван Ваныч тоже хорош! Получается, что мы поощряем? Выходки этого Щеколдина и его дружков? – папа сердился всё больше. – А с их стороны разве не подлость, так издеваться над шалашом, который ребята строили с такой любовью! Ведь ты, Лера, туда даже не заходила. Это кошмар какой-то: вонь, грязь, похабщина. Вандализм! Да-да! И я счастлив, что моя дочь чувствует, как это скверно, противно, что у неё горячее сердце, и она с этим борется! – у подслушивающей Петьки затеплели уши. – И ты меня не переубедишь!

Мама вздохнула:

– Я и не буду… Но с Веткой всё-таки поговорю. Хочу объяснить ей, что даже со злейшими врагами бороться надо по-честному. Ведь всё можно было решить как-то по-другому.

– Ну-ну! – совсем как Лёшка, усмехнулся папа.

Вечером того же дня мама зашла в детскую. Поцеловала спящую Галку и присела на Петькину кровать.

– Вета… – тихо позвала она. – Я хочу с тобой поговорить.

Больше всего на свете Петька любила разговоры с мамой. Тем более вот такие, серьёзные, по душам, когда никого рядом нет (спящая Галка не мешает, а Ирина придёт ещё не скоро). В такие минуты всё самое плохое в Петьке пряталось где-то в самой глубине, и казалось, будто этого и нет вовсе – плохого. Ни в Петьке, ни вокруг. Ей хотелось в эти минуты всё-всё рассказать маме, про все свои сомнения, радости и страхи, про дурацкие Лёшенькины слова, которые терзали душу, про Денька, про то, как хочется собаку. Из бешеной непослушной Петьки она превращалась в тихую маленькую Вету, всеми силами души тянулась к соединению с маминой душой. Ей хотелось, чтобы мама погладила её, получше укрыла одеялом и подольше не уходила, а что-нибудь рассказывала…

Но сейчас Петька понимала, что этот разговор не сулит ей ничего хорошего.

– Весь двор бурлит, – сказала мама пока не строго, даже почему-то с виноватой и печальной ноткой. – Вот что вы натворили…

– Мы же не виноваты, мама! – не хотелось Петьке спорить, но что делать.

– А знаешь, что они нам наговорили? Этот Скрипун и Акимовы? А ещё взрослые…

– Не черни других, Ветка, тем более своих недругов, тем более взрослых.

– Взрослые, взрослые! – обиженно пробубнила Петька. – Только и слышишь: «Взрослые всегда правы! Не спорь со взрослыми!»

– Взрослые не всегда правы.

– Ага, смотри пункт первый.

– Какой ещё пункт? – не поняла мама.

– Шутка такая есть, – запальчиво объяснила Петька. – Пункт первый: «Взрослый всегда прав!» Пункт второй: «Если взрослый не прав, смотри пункт первый!»

– Ну, знаешь, Вета, – старательно возмутилась мама, хотя Петька почувствовала, что шутка ей понравилась. – Вы же не поняли самого главного: дело даже не Хижине вашей, а в том, что вы устроили в шалаше. Это не просто шалость, а самая настоящая подлость! Испугали старого человека! А если бы у него было больное сердце? И оно остановилось бы от вашей выходки?

– Мы же не знали, что это он. Мы думали – Щеколда! – растерянно пробормотала Петька.

Петька обиделась на маму, но сквозь обиду прорастало чувство запоздалого страха. Петьке, с её богатым воображением, нетрудно было прокрутить ещё раз сцену в шалаше, только с другим финалом. Вот выливаются на тёмный силуэт вода, краски, вот Бродяги щёлкают рогатками, а человек хватается за сердце и падает навзничь на пороге. Они подбегают и видят, что это Иван Иванович. Лёшкин сосед!

– Нет, нет, мамочка, мы же не хотели!

– Тише, тише, разбудишь Галчонка…

Мама помолчала. Потом сказала:

– Я же понимаю, что не Ивана Ивановича. Вот и папа считает, что вы правы в том, что хотели этих парней проучить, только метод борьбы выбрали неудачный. Лучше бы дрались один на один, как раньше…

Петька даже села в постели:

– Мама! Ты их видела? Они же из восьмого класса! – Петька хмыкнула:

– В прошлом году они поймали за гаражами Серёжку Огнева из нашей параллели и давай издеваться. Все деньги отобрали, учебники в грязи изваляли, в сумку насовали дождевых червей, а в волосы ему – репьёв, испинали всего. А ты говоришь, один на один. Попробуй-ка!

– О, Господи! Что за звери… Ну, а может, этот мальчик сам виноват?

– Огнев?! Ты его видела? Он и мухи-то не обидит. Они поэтому и лезут. Да и если бы виноват, что же они не один на один, а всей шоблой? – с хитринкой сказала Петька, подловив маму.

– Вета, ну что за слова! – возмутилась та, чтобы скрыть смущение. – Ты сама скоро не лучше этого Щеколдина будешь!

– Мама!

– Шучу, шучу! Ладно, спи… – вздохнула мама. – Не знаю, может быть, вы и правы. Может, и правда не было другого выхода… Но только вот невинный человек пострадал, а недруги злорадствуют.

Мама поцеловала Петьку в макушку, перекрестила лёгким движением, встала с кровати.

– Мам, а Хижину нам вернут?

– Не знаю, Веточка, завтра увидим… Спи.

Театр Капитанши Арины

– 1 —

Вечерело. Зажигались окна. Затихали улицы. У Камня стояли кони-велосипеды. Смешались их гривы, хвосты, стремена… Они ждали своих всадников, но Бродягам было не до них. Уже целый час шёл суд над Вольными Бродягами из Заколдованного леса.

Господа присяжные заседатели! Эти тёмные личности, именующие себя Бродягами, изволят утверждать, что их деятельность носит гуманный и даже благородный характер. Но мы не можем забыть избиения почтенного Дона Скрипуна в стенах Замка…

Мерно покачивались в такт словам перья на шляпах донов и веера в руках дам. Главный судья расправлял складки мантии. Не хотелось ему наказывать благородных Бродяг, но закон, знаете ли…

Петька встряхнулась.

– Это что же получается? – уже кричала в полный голос «А в кубе», – нападают на честных людей, на немощного больного старика, а потом преспокойненько устраиваются на чердаке! Чем они там только занимаются!

У Петьки от её крика и своей беспомощности зубы начинали болеть.

– Дети играют, – невозмутимо перебил её Сумятин. – Что в этом плохого?

– Играют?! Хороши игры! Куда только родители смотрят!..

И тут поднялся Петькин папа. Он был не очень высокий, но широкоплечий и красивый, а сейчас казался выше всех собравшихся. И Петьке представилось, что он в широкополой шляпе из серого фетра, с изогнутым пером, в развевающемся на ветру плаще и при шпаге. И будто какой-нибудь герцог. Очень хороший, справедливый герцог, который заступается за всех добрых и слабых. В папину речь Петька не очень вникала. Пап говорил примерно то же, что тогда маме: и про самозащиту, и про вандализм, и про справедливость. Его хорошо слушали, кивали, но когда он закончил, снова заголосила «А в кубе»:

– Шалаш вам, значит, жалко, а человека… – её палец уткнулся Скрипуну в живот, – живого человека, значит, не жалко?

– Сто-оп! – остановил всех дядя Сева. – Мы уже совсем не туда заехали. Не то дело разбираем, товарищи, собрание-то по поводу чердака.

– Послушайте! – выкрикнул вдруг Сашка. – Ну что вам, жалко, что мы там играем? Этот чердак никому не нужен был. Там только грязь и мусор… Мы всё убрали, вычистили, всё там устроили, а вы нас выгонять. Вы же сами детьми были…

«Ну, „А в кубе“ точно не была. Она родилась такой», – тоскливо подумала Петька.

– Дети не должны проводить свой досуг без строгого контроля со стороны взрослых. Это приводит к девиантному поведению.

После этой фразы над Поляной повисла тишина. Она, как паутинка в лесу, была соткана из множества нитей-звуков: из дыхания споривших людей, из музыки ночных кузнечиков, из лая собаки где-то неподалёку, из шороха шин по асфальту дороги там, за домами, из шелеста листвы. Петька задрала голову и смотрела на небо. Чтобы не расплакаться. Только одно поняла она из мудрёной фразы «А в кубе». Что Хижину им не отдадут.

И вдруг в этой тишине, сотканной из звуков летнего вечера, прозвучал спокойный голос Петькиной бабушки, Арины Аркадьевны Метельской:

– Почему же без взрослых? Я их контролирую. Разве вы не знали, что мы с ребятами организовали детский театр и на чердаке у нас были репетиции? Подтвердите, Антон Владимирович…

– А… Н-да… да, конечно! – немного запинаясь, подтвердил Сумятин и вытер платком свою лысеющую голову, хотя было совсем не жарко.

– Откройте сундук, если хотите, – голосом, полным достоинства, продолжила Арина Аркадьевна, – посмотрите: там наши костюмы и реквизит.

– 2 —

В конце зимы Петька любила приносить домой веточки тополя. Она бережно ставила их в воду и начинала жить ожиданием маленького чуда: недели через две лопались и распускались клейкие светло-зелёные листики. За окном ревели февральские метели, а на Петькином столе начиналась весна.

Точно такая же весна началась в Петькином сердце после бабушкиных слов. Ребята смотрели недоуменно, а Петька сразу всё поняла и возликовала: бабушка решила их выручить. И выручила! Дело сразу приняло другой оборот.

– Да? А что за театр?

– Как же он называется?

– Когда представление-то дадите?

– Вот уж не знал, что мой Лёха в артисты записался!

– Что же вы сразу ничего не сказали?

– Арина Аркадьевна, возьмите к себе моего оболтуса, может быть, поумнеет.

Заинтересовались все. «А в кубе» поджала губы и удалилась, за ней, как свита, проследовали Акимов и Скрипун. А бабушка, попыхивая трубкой, с достоинством отвечала, и Петька поняла, в кого она, Елизавета Петушкова, умеет так спокойно врать:

– Театр так и называется: «Театр Капитанши Арины».

Взрослые смутились, мальчишки хихикнули.

– Что-о?! Вы не знали, что весь двор зовёт меня Капитаншей? Ах… Думали, что я не знаю! Ну… Спектакль покажем через три недели. Бесплатно, конечно, только помогите с декорациями. Вашего Виталика, Ниночка, я возьму, он вовсе не оболтус. У меня для него и роль есть…

Дело было выиграно. Обвинители отдали ключ, обвиняемые ликовали, защитники обсуждали новость. А управдом дядя Сева немного обиженно сказал Капитанше Арине:

– Всё-таки, Арина Аркадьевна, надо было меня в известность поставить. Театр – это, знаете ли… театр. Дело-то нешуточное!

Вечером Петька благодарно прижалась к бабушке, сидящей на диване с солидным томом Шекспира.

– Что тебе, радость моя?

– Ба-а… А как ты догадалась нам помочь? Давно придумала про театр, да?

– Боже упаси. Я вообще в ваши дела не хотела вмешиваться. Только на собрание посмотрела и поняла, что положение безвыходное, надо на что-то решаться, чтобы вы не стали Щеколдами…

– Ну что ты говоришь такое, бабушка! – возмутилась Петька.

– Ох, Лиза, дружочек, всякое может случиться даже с самыми хорошими детьми, если им нечем заняться. Этот Гера Щеколдин ведь тоже не всегда был таким пакостником.

Петька задумалась. А ведь правда! Сначала все дети хорошие, кто-то покапризней, кто-то поспокойней, но никогда нельзя сказать заранее, какой из него вырастет человек. Все маленькие такие хорошенькие… Вот даже у животных! Гусята, козлята, крокодильчики становятся гусями, козлами, крокодилами. Все были маленькие. Но из кого-то вырастет папа, мама, Иван, а из кого-то Скрипун, Щеколда и «А в кубе».

Петька тряхнула головой.

– Я не знаю, от чего это зависит, – сказала она твёрдо, – но я точно знаю, что мы никогда не будем такими, как Щеколда!

– Ну и славно… Впрочем, Щеколда ещё не конченый человек, – усмехнулась бабушка и углубилась в Шекспира, но Петька опять затеребила её:

– Бабуль, а почему именно театр?

– Ну… если бы я сказала, что веду у вас секцию карате, мне бы мало кто поверил.

Петька хихикнула.

– А когда начнём репетировать?

– О, Господи, Лизок, я не собираюсь всерьёз открывать театр! Это просто чтобы вас оставили в покое… – бабушка наткнулась на Петькин взгляд. – Хотя, наверное, ты права, пообещали что-то там показать…

– Бабушка! – вскочила Петька. – Ты не можешь! Все ребята ждут! Весь двор ждёт! Ты обещала спектакль! И Морюшкина взять…

– Какого ещё Морюшкина?!

– Виталика!

– Ах, Виталика, – бабушка явно не ожидала такого поворота событий и растерялась. – Но, Лизок, театр, сцена, это было так давно!

– Вот и… тряхни стариной!

Бабушке задумалась:

– И впрямь, что ли, тряхнуть?

Петька бросилась ей на шею.

– Я всегда знала, что ты самая лучшая бабушка на свете! – вопила она.

– Лиза, я ещё не…

– Ну, Арина Аркадьевна, дорогая, боюсь, вы теперь не отвертитесь от этой банды, – насмешливо сказал дедушка, внезапно появляясь на пороге.

– Я и не думала отвертеться, дорогой Сергей Арсеньевич, – парировала бабушка, подмигнув Петьке.