Текст книги "Две дороги - один путь"

Автор книги: Тамара Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– 7 —

Дома восторженную Петьку встретили тяжелым молчанием. Галчонок смотрела на сестру устрашающе круглыми глазами. В Петькино сердце закралось тревожное предчувствие. Предчувствие её не обмануло. Все домашние собрались в Большой комнате. Ирина с Иваном застыли на пороге в одинаковых позах: прислонившись к косяку и сложив руки на груди. Мама опустилась в кресло, Галка устроилась на его подлокотнике, положив светлую головку на мамино плечо. Бабушка с чашечкой кофе села в другое кресло (взгляд осуждающий). Дед с папой переглядывались, стоя у книжного шкафа. Папа выглядел очень сердитым, а дедушка – растерянным. Оценив обстановку, Петька захотела укрыться в детской, но тут папа громко позвал:

– Вета!

Она чертыхнулась шепотом и, состроив невинную рожицу, вышла в Картинную. Папа посмотрел на деда. Тот кашлянул, потер ладони, суетливо снял очки:

– Скажи-ка мне, Лизок, где наш обогреватель? – спросил он.

– И гитара, – добавил Иван.

– И гитара, – согласился дедушка.

Петька опустила глаза. Это был знак признания своей вины – сигнал к тому, чтобы начать Петьку ругать. И все начали. Солировал сначала папа, изредка прерываемый Ириниными замечаниями, потом его сменили бабушка и Иван, потом дед и даже мама. Петька стояла, опустив глаза и глотая горькие слезы вины и стыда. Правда, как она могла забыть, что это любимый дедушкин обогреватель и что зимой около него так чудесно читать интересные книжки! А гитара! Конечно же, она знала, что это бабушкина гитара, что ей полвека и Иван на ней играет!

Петька все это знала, но как-то забыла. Тогда казалось, что Бродягам все эти вещи нужнее. И только сейчас она поняла, как была неправа.

– Ну, набросились, набросились на ребенка, – попыталась смягчить обстановку мама.

– Что ты ее защищаешь? – возмутился папа. – И она уже не ребенок, если позволяет себе такое!

Петьке совершенно нечего было сказать в свое оправдание.

– В общем, так, – сказал, наконец, папа, – чтобы гитара и обогреватель вернулись на свои места. Последний срок – завтрашний вечер. Ясно?

– Ясно, – прошептала Петька.

Грустные думы навалились на неё: как теперь забрать гитару и обогреватель у друзей? Она вспомнила, как им все обрадовались! Санька так бережно держал на руках гитару, будто птицу, а Генка и Лешка скакали вокруг обогревателя и тут же уговаривали Сумятина-старшего провести розетку на чердак. А теперь что же? Прийти и отнять? Горькие слезы обиды за треснувшее счастье покатились из Петькиных глаз. Но делать было нечего. И речи не могло быть о том, чтобы уговорить домашних подарить ребятам гитару и обогреватель.

Весь вечер Петька думала, что сказать друзьям, а наутро, еще до школы, понуро поплелась в Хижину. Забралась по пожарной лестнице. Толкнула дверь.

– Ой, Ленка, ты чего?

Ленка сидела на высоком Генкином сундуке, обхватив острые коленки руками, и думала. Думы были невеселые. Она вздохнула. Петька села рядом и оглянулась. Куда-то исчезли новенький Олежкин чайник и Генкин светильник.

– А… – начала было Петька и посмотрела на подружку.

– Ага, – отозвалась Ленка. – Им, наверное, влетело, как и мне.

– И тебе?

– Такой скандал из-за какой-то этажерки допотопной!

– У меня тоже, – сокрушенно призналась Петька и приврала чуть-чуть: – папа сказал, чтобы без гитары и обогревателя домой не являлась.

В это время на чердак ворвались Лешка и Санька. Увидев девчонок, они смутились и затоптались у порога.

– За шкурой? – понимающе спросила Петька Саньку.

– Да… Дома такое было! – сказал Сашка и начал деловито сворачивать шкуру.

– И у нас, – хором вздохнули девчонки.

Лешка независимо сунул руки в карманы, сощуря глаза, сказал сердито:

– А у меня батя орал, орал… только я все равно машинку не понесу обратно. Это мамина. Мама бы мне разрешила.

Лешкина мама умерла четыре года назад. С тех пор он с отцом жил неладно. Все помолчали.

– Никакой жизни с этими взрослыми, – сокрушенно вздохнула Ленка.

– 8 —

В школе Петьку тоже ждали неприятности. Анна Матвеевна, глядя в журнал поверх очков, тяжело вздохнула и стала искать глазами Петьку. Петька это сразу поняла, потому что только у нее не было по математике ни одной приличной оценки. Петька попыталась спрятаться за тощую спину Шурика, но это ей не помогло.

– Елизавета Петушкова пойдет к доске, – сурово сказала Анна Матвеевна.

Класс сочувственно вздохнул. Помочь Петьке было невозможно. У Петьки заныли коленки (они всегда первыми отзывались на неприятности). Она всеми силами души ненавидела математику. И все, что с ней связано.

– Та-ак, – зловеще протянула Анна Матвеевна. – Плохи твои дела, Петушкова. Конец года, а тебе, кажется, и дела нет! Тетрадочку захвати, я твою домашнюю работу проверю.

Совсем плохо – домашние примеры Петька ни сделать, ни списать не успела.

Закончилось все весьма плачевно: Анна Матвеевна влепила Петьке очередную двойку и написала в её дневнике огромное и гневное послание родителям.

На перемене у Петькиной парты собрались все её друзья.

– Ладно тебе, не переживай, – сказал Лешка, – подумаешь, двойка по математике!

– Ага, подумаешь! У меня там и так не праздник. Ненавижу математику! – сердилась Петька.

– От родителей попадет? – спросил Сашка.

Петька задумалась. Не должно попасть. Петькиной учебой редко интересовались. Если только мама спросит, а Петька ей соврать не сможет, или дедушке вздумается её дневник посмотреть. Но и тогда навряд ли попадет: все знают, что Петька с математикой не дружит.

– Ладно, переживем, – вздохнула она.

Но пережить оказалось не так-то просто. Папа с работы пришел мрачнее тучи, с порога позвал Петьку и, пока раздевался, отчитал её. Когда он шел с работы, ему встретился Иван Григорьевич, Петькин учитель физкультуры, который очень недоволен Петькиным поведением на его уроках; будто бы у неё гиперактивность и она всем мешает. Мало того! После Ивана Григорьевича папа встретил завуча школы Маргариту Павловну, и она сказала, что недавно Петька прямо-таки сбила её с ног в школьном коридоре, играя в догонялки, и даже не извинилась.

Про Маргариту Павловну Петька не помнила, а Иван Григорьевич всегда к ней придирается, и к тому же физкультуру на то и придумали, чтобы вся энергия у людей выходила. А попробуй-ка она стоять, как столб, что бы тогда Иван Григорьевич сказал?

– Ладно, ладно, – прервал её папа.

– Покажи-ка мне, голуба, дневник.

– Может быть, сначала поужинаем? – спросила мама из кухни.

– Нет, потом, – отмахнулся папа. Петька безропотно пошла за дневником. Если неприятности валятся тебе на голову, то все сразу. И бороться с этим почти бесполезно.

– Та-ак, – совсем как Анна Матвеевна протянул папа, прочтя запись в дневнике.

– Ну, чего? – буркнула Петька. – Не понимаю я все эти глупости.

– Математика не глупость!

– Ага, королева наук… – уныло провозгласила Петька любимую фразу Анны Матвеевны.

Папа помолчал, критически глядя на дочь, и сказал:

– Вот что, Елизавета, мне кажется, пора тебе отдохнуть от улицы, игр и своих друзей. Посиди-ка ты недельку дома.

– Сколько?! – ужаснулась Петька.

– Ну хорошо – пять дней. И чтобы после школы – сразу домой, а то я попрошу Ивана тебя встречать и под конвоем доставлять домой.

– Так ведь завтра суббота! Выходные!

– Тем лучше.

Папа ушел, а Петька осталась стоять посреди коридора, ошарашенная таким наказанием. Пять дней дома! В то время, когда на улице – середина мая, совсем лето! Когда солнце целый день и все друзья еще здесь, никуда не разъехались!

– Вета! Накрывайте на стол! – крикнула мама.

В Петьку от этого крика и папиного наказания вселилось что-то очень злое и упрямое. Её никогда еще не наказывали лишением улицы и свободы! Она топнула ногой и прошептала сквозь зубы:

– Не пойду я накрывать ваш дурацкий стол! И вообще никуда не пойду, раз так!

Петька бросилась в свою комнату, буркнула Галке:

– Тебя мама зовет!

– Зачем?

– Откуда я знаю!

Галка пожала плечами и убежала к маме. Петьке стала стыдно за себя и обидно, что никому нет до неё дела, и она, уткнувшись носом в игрушечного косматого пса, всхлипнула. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь её сейчас пожалел, понял, что она не в состоянии учить математику и вести себя по-другому на физкультуре. И отменил бы папино наказание.

Встреча в Лавровом переулке

– 1 —

Петька крепилась все утро. Она не звонила друзьям, помогала Ирине с уборкой, а когда ей позвонил Генка, сказала честно:

– Я чуть-чуть под арестом, Ген. Но вечером попробую отпроситься.

Она искренне надеялась, что к вечеру, когда придет из Большого города Иван, папа подобреет и отпустит её. Только до вечера-то как дожить? Петька с тоскою посмотрела в окно. Как ярко там светило солнце! И как здорово было там, на вольной воле! Взять бы свой деревянный меч, надеть плащ, крикнуть Сашку и потренироваться на Поляне.

Но папа смотрит строго, не разговаривает и, конечно же, не отпустит. Петька тихонько закрыла свою дверь: бабушка с мамой и Иринкой на кухне – разговаривают, папа у деда, Галка на улице. Все чем-нибудь заняты, и если Петька ненадолго (совсем на чуть-чуть) пропадет, никто и не заметит! Ведь уже целый час к ней никто не заглядывает!

Все! Решено! Петька открыла окно и выпрыгнула на балкон-террасу, перелезла через перила и, обхватив столб руками и ногами, прижавшись к нему животом, скользнула вниз. Теперь нужно было подальше отойти от двора.

Петька иногда любила гулять одна по городу. Вроде бы все знакомо, но то и дело открывалось Петьке что-нибудь новое: то заросший сиренью и лопухами переулок, то улочка с колодцем, в котором вода ключевая, вкусная, то огромная сосна, от неё пахло теплой, янтарной смолой… Когда бегаешь с друзьями, не всегда на такое обратишь внимание. Вот дырявая лодка на берегу пруда, перевернутая, потемневшая от времени, похожая на уснувшего зверя. Вот лестница из каменных плит, вросших в землю, очень старая, помнившая сколько всего…

Петька все дальше уходила от дома. И чем дальше уходила, тем больше её переполняло ощущение, что вот-вот случиться что-нибудь замечательное. Чувство свободы, которую Петька сама себе подарила, несло ее по улицам и переулкам…

Петька сразу увидела его, как только свернула в Лавровый переулок. Мальчишка стоял около зелёной калитки и длинным прутиком что-то чертил на пыльной дороге.

Мальчишка как мальчишка. Тощий, остролицый, с жестким ежиком черных волос и узкими азиатскими глазами. Но Петька, увидев мальчишку, вытянулась в струнку и, забыв обо всем на свете, направилась прямо к нему. Она обошла вокруг незнакомца, как вокруг новогодней елки. Мальчишка был хорошо воспитан. Он не толкнул её плечом: дескать, чего уставилась?

Он просто смотрел из-под черных бровей, как она им любуется.

Впрочем, любовалась Петька, конечно же, не мальчишкой. Любовалась Петька его рубашкой… Это была настоящая матросская форменка: ослепительно белая, с голубым воротником, с погонами старшего матроса. Мальчишке она была велика, болталась на нем, как на вешалке, да в этом ли дело? Ведь она настоящая! Это сразу видно!

– Ну? – насмешливо произнес мальчишка. Петька посмотрела, наконец, ему в лицо и смутилась. У него были ехидные глаза-щелочки, два черных полумесяца.

– Здорово… – выдохнула Петька, – твоя?

– Моя. А что?

– Ничего, – Петька забралась на забор.

Не объяснишь ведь незнакомому мальчишке, что вот о такой форме всю жизнь мечтала! Но он, видимо, понял. Сказал чуть виновато и совсем без хвастовства:

– Это дедова. Мне бабушка подарила. Дед умер давно ещё. Я его не помню. А вот рубашка в наследство осталась.

Он так говорил, будто объяснял, почему не может подарить Петьке свою рубашку. Петька прониклась благодарностью и решила, что незнакомые мальчишки с соседних улиц тоже бывают ничего себе.

– Он был моряком? – спросила она, глядя на мальчишку с высоты забора.

– Ага. В Севастополе. Всю жизнь там…

– Ух, ты!

Мальчишка бросил свой прутик и тоже забрался на забор. Петька посмотрела на него искоса хитрыми глазами и спросила:

– А ты откуда такой? Тебя раньше не было.

– Это тебя не было. Мы здесь уже два месяца живем.

– Фью! Два месяца! А я всю жизнь! Ты с юга приехал?

– Н-нет… – почему-то смутившись, ответил мальчик. – С Волги.

– А-а-а… Я думала, с юга, такой загорелый.

– Я не загорелый. Я всегда такой, – насупился вдруг мальчишка.

Петьке он нравился все больше. Она уже представляла, как приводит его в свой двор, знакомит с ребятами, как в Хижине он рассказывает о своем деде моряке и дает померить форменку…

– Чего ты дуешься, – толкнула его плечом Петька, – я просто так спросила.

Мальчишка рассмеялся.

– Я не дуюсь. Я просто. А тебя как зовут?

– Петька.

– Ух, ты! Ты же девчонка!

– Ну и что? Петька – «она моя». Женский род.

Мальчишка с уважением посмотрел на Петьку женского рода.

– А тебя как зовут? – спросила она.

– Денёк.

– Денёк? Это маленький день?

– Нет, – рассмеялся он. – Это сокращенный Денис.

Иван на ходу вскочил в дребезжащий полупустой трамвайчик. В городе был всего одни трамвайный маршрут – Городское кольцо. Зато он шел через весь город, от вокзала и по всем улочкам, заросшим полынью, репейником, крапивой, и по шумному центральному проспекту. Шел по мосту через речку Ямолгу, мелкую, неширокую. Шел трамвайчик между покосившихся заборов, новеньких домов, мимо сквера. Шел, постукивая колесами, и воображал себя большим поездом.

Иван садиться не стал, хоть и устал с дороги. Заплатил кондуктору тете Ане за проезд, расспросил о последних новостях и стал смотреть в окно на неспешно проплывающие улицы детства… Иван ездил в областной город и сейчас отдыхал от его шума, суеты и многолюдности.

«Большие прелести маленького города», – усмехнулся он, оглядел салон трамвая и увидел свою рыжую племянницу. Она сидела, по привычке забравшись на сиденье с ногами (как ей тетя Аня позволила?), а рядом стоял незнакомый мальчишка. Иван улыбнулся: где она только находит друзей-мальчишек?

Петька что-то говорила, говорила, мальчик внимательно слушал, то и дело улыбался широкой белозубой улыбкой. Петька вдруг стала серьезной, приподнялась и, обхватив мальчика за смуглую шею, притянула к себе, зашептала ему на ухо. Мальчик слушал и кивал. Что-то трогательное, трепетное было в этой картинке. Ивану стало тепло и грустно, защекотало в горле неизвестно почему. Посмотрел еще, как мальчишка жмурится, потому что Петькины волосы щекочут ему шею, как Петька заглядывает ему в глаза, и выскочил не на своей остановке.

Захотелось пройтись пешком по этим заросшим улицам с редким движением, почувствовать еще острее всю прелесть надвигающегося лета в маленьком городе и вспомнить, как в детстве гоняли мяч с мальчишками на пустыре, а вечером жгли у Камня костры. Просто так, чтобы пропахнуть дымом и вернуться домой разгоряченным и счастливым.

– 2 —

Петька забралась на диван рядом с мамой. Положила рыжую голову ей на колени.

– Ветка! Опять с ногами на диван, – сказала мама недовольно.

– Мамочка, я люблю свои ноги ничуть не меньше других частей тела. Почему же они должны быть на полу?

Мама улыбнулась и погладила Петьку по волосам. Ей нужно было готовить ужин, но она чувствовала, что дочери хочется поговорить.

– Ма-ам, – протянула Петька.

– Что, Ветка?

– А я с мальчиком познакомилась.

– С хорошим?

– У него рубашка матросская.

– Ты с мальчиком познакомилась или с рубашкой? – смешливо фыркнула мама.

– Ну ма-а-ма… С мальчиком, конечно! Он знаешь какой?

– Какой?

– Светлый.

– Светленький?

Петька рассмеялась.

– Нет, мама, нет. Он очень тёмненький.

– Как это «очень»? – удивилась мама.

– Ну, он не совсем русский. Он – дитя всех народов. Ну, не смейся, он сам мне так сказал. В нем всякой крови намешано.

– Почему тогда светленький?

– Нет, он тёмненький, но какой-то светлый. Ты разве не понимаешь?

Петьке трудно было объяснить маме, что значит «светлый». Она просто чувствовала себя очень уютно рядом с Деньком, будто от него, как от печки, исходит тепло и свет. А улыбка? Будто маленькое солнышко!

Мама улыбнулась своим мыслям и спросила:

– А как его зовут?

– Денис. Нет, Денёк! Все зовут его Денёк. Видишь, у него даже имя светлое.

– Почему?

– Ну, Денёк – это ведь день, только маленький. А фамилия знаешь какая? Хорса. А Хорс – это языческий бог солнца. Вот и получается солнышко – со всех сторон.

Мама опять улыбнулась, растрепала дочкины волосы и спросила лукаво:

– А когда же ты с ним познакомилась?

– Я? Давно ещё, до папиного наказания, – не моргнув, соврала Петька, но в душу ей закралось подозрение: вдруг, пока она гуляла, мама увидела, что её нет? Но нет, навряд ли. Мама бы сказала. А тут ещё Иван приехал, всем не до Петьки… Да и обратно она пробралась незамеченной.

– Ну и чем вы занимались с Денисом Хорсой? – спросила мама.

– Ну-у… Мы сидели у него на заборе, потом пришла его мама и мы пошли к нему. Он мне показывал свои рисунки. Ой, мамочка, знаешь какие рисунки? Как у настоящих художников! А потом мы стали есть блины, а потом катались на трамвае…

– Лиза! Разве так можно? – расстроилась вдруг мама.

– Что? Кататься на трамвае?

– Только познакомилась и сразу на блины? Кто так делает?

– Ну, он так звал, мамочка! И вообще они меня не отпускали.

– И насильно заставили есть блины?

– Ну да! – рассмеялась вслед за мамой Петька.

– Надеюсь, ты прилично вела себя за столом?

– Да, – не очень уверенно сказала Петька. Она плохо представляла, что значит «прилично вести себя за столом», но не рассказывать же маме, как они с Деньком брызгали компотом и стреляли косточками от вишен, и что разбили миксер. Хорошо, что его мама в это время уже ушла.

– Ветка, а ты познакомила его со своими Бродягами?

Петька смутилась. Ещё утром, когда они только встретились с Деньком, она решила, что обязательно подружит его с Ленкой и мальчишками, со всеми чердачными жителями, но день пролетел, как не было, а она так и не вспомнила, что хотела привести Денька в Хижину. Ей стала стыдно и перед новым другом, и перед Бродягами, и перед мамой, и перед собой.

– Я познакомлю, мамочка, обязательно познакомлю. Они подружатся.

Но почему-то Петька вздохнула, будто ей предстояла тяжёлая работа.

– Ну и славно, – сказала мама. – Поможешь мне с ужином?

– Конечно! – вскочила Петька.

Мама улыбнулась, глядя на своё «рыжее чудо». Петька порывисто обняла её за шею и зашептала в ухо:

– Я тебя очень-очень люблю!

– Я тебя тоже, – сказала мама, уклоняясь от её горячего шёпота, щекочущего ухо. И вдруг спросила:

– Веточка, а Саша не обидится, что у тебя появился новый друг?

– Вот ещё! – вспыхнула Петька и, вспомнив насмешливые синие Сашкины глаза, дёрнула плечом: – С чего это?

– 3 —

С Сашкой Петька подружилась во втором классе. Сначала он был просто одноклассник и сосед. Но однажды после школы Петька гуляла по пригородам, где шумит маленькая речка Чечёра, впадающая в Ямолгу, и увидела Сашку Строева, который по узенькому брёвнышку переходил с берега на берег.

Туда-сюда, туда-сюда, много-много раз. Делал он это ловко, хотя бревно было скользкое, и Петьке тоже захотелось попробовать. Она побежала, скинула ранец на непрогретую мартовскую землю, крикнула:

– Привет, Строев!

И пошла по бревну. Сашка смотрел на неё снисходительно, будто знал, что она всё равно упадёт. И Петька упала! Дошла почти до конца, но поскользнулась и плюхнулась в воду. Чечёра – речка неглубокая, Петьке по пояс. Но вода в ней холоднющая, да и упала Петька плашмя, на живот. Пальто сразу намокло и потяжелело. Сашка кубарем скатился с высокого берега прямо к воде и помог Петьке выбраться. Спросил:

– Ты чего не ревёшь?

Петьке очень хотелось заплакать, но плакать при мальчишке она считала делом недостойным и поэтому только плечами в ответ пожала.

– Ничего, – сказал тогда Сашка, – в лесу и не такое случается.

– В каком лесу? – распахнула глаза Петька.

Тут Сашка смутился и сказал:

– Ну, мало ли где…

Но Петьку не проведёшь, она не отстала от Сашки, пока тот не признался:

– Я из дому сбежать хочу.

– Зачем? – не поняла Петька. Они были соседями, и Петька знала, что дома Сашку не обижают. – Разве тебе плохо дома?

– Нет, не плохо совсем! Просто… интересно ведь! Представляешь, одному в лесу пожить, как Робинзон. Или как партизаны. Можно шалаш построить или землянку выкопать. А есть ягоды или грибы. А растения? Знаешь, сколько в лесу съедобных растений! Помнишь, Ольга Яковлевна рассказывала?

Петька кивнула.

– Только вот лета дождаться… – мечтательно протянул Сашка.

Так мечтательно, что Петька сказала:

– А можно мне с тобой?

После падения в Чечёру Петька простыла и пролежала в постели целую неделю. Мама лечила её мёдом и чаем с малиной. Почти каждый день забегал Сашка:, приносил домашние задания и рассказывал, что в школе твориться.

– Ничего, – успокаивал он Петьку, – выздоровеешь, и начнём тренироваться по-настоящему. Там как раз каникулы, время будет.

И Петька с нетерпением ждала выздоровления.

На каникулах они и правду тренировались каждый день, готовясь к суровой лесной жизни. Петька уже легко переходила по любым бревнышкам через речку, летала на тарзанке, как Маугли на лианах, прыгала с камня на камень через ручей, училась стрелять из самодельного лука, лазила по деревьям. С Сашкой они страстно ждали лета, когда можно уйти в леса навстречу полной приключений и опасностей жизни.

Только одно беспокоило Петьку – родители. Она представляла, какой переполох начнётся дома, если вдруг однажды она пропадёт. А у дедушки больное сердце, ему волноваться нельзя.

Как-то она робко спросила у Сашки:

– Неужели даже нельзя записку им оставить?

– Нет, нельзя, – непреклонно ответил Сашка.

– Но ведь они нам ничего плохого не сделали, – заспорила Петька. – Из дому сбегают, когда дома плохо, бьют или ещё чего-нибудь. А нас ведь с тобой не бьют.

– Да не в этом же дело, – объяснял терпеливо Сашка. – Мы ведь не от них уходим, не от родителей, а просто, чтобы себя проверить, закалиться. Представляешь, вдруг война случится? А нам с тобой в партизаны уйти – как к себе домой, потому что мы натренированные. Понимаешь?

Петька понимала. Но ещё понимала, как расстроится мама. Плакать, наверно, будет…

В общем, в назначенный для побега день Петька всё-таки написала записку домашним.

Они с Сашкой ушли рано-рано утром. У каждого был рюкзак за плечами.

В рюкзаке – мешочек сухарей, куртка, одеяло. Это всё, что Сашка разрешил взять с собой. Петька взяла ещё толстую тетрадку и ручки.

– Будем вести путевой дневник, – сказала она.

Сашка идею одобрил и признался:

– Я, знаешь, Петь, своим записку оставил, что мы с тобой ушли. А то, правда ведь, потеряют.

И Петька с облегчением вздохнула.

Конечно, сняли их с первой же электрички и так отругали, что ребята и думать про леса забыли. Вечером того дня мама пришла в комнату к заплаканной Петьке, села на краешек кровати. Осторожно погладила её по волосам. Петька жалостно всхлипнула:

– Мам… мы же правда не хотели вас пугать. Я же записку вам оставила!

– Ох, Ветка… Записку… «Мы с Сашкой уходим в лес, вы нас не ищите, мы потом вернёмся» С каким Сашкой, в какой лес, когда потом? У дедушки чуть инфаркт не случился.

Петька опять всхлипнула – из-за дедушки. Она прижалась к маме и пообещала:

– Мамочка, я тебе честно-пречестно клянусь, что никуда больше не сбегу!

С Сашкой они встретились только через три дня.

– Беда с этими взрослыми, – сказал Сашка.

– Беда, – откликнулась Петька.

– Никакой самостоятельной жизни…

– Нет уж! – решительно сказала Петька, – пусть уж лучше совсем без жизни этой… са-мо-стоятельной, чем они так из-за меня убиваться будут!

Санька посмотрел на Петьку синими глазами и улыбнулся.

– Я тоже так решил, – сказал он. – Уж больно они переживательные, эти взрослые.

Вот так они и подружились. Сашка заходил за Петькой в школу, иногда помогал нести ей портфель, но никто в классе не дразнился «жених и невеста», потому что у Сашки и Петьки было полное равноправие: Сашка мог треснуть подружку между лопаток от избытка чувств, а она огреть его учебником по лохматой голове. Петька никогда с ним не кокетничала, Сашка за Петькой не ухаживал. Только однажды, уже в третьем классе, Сашка принёс Петьке на день рождения охапку подснежников, протянул и сказал:

– На вот! Они из леса только что… Самые первые.

Петька, смутившись, взяла цветы, а Сашка засиял белозубой улыбкой и сказал:

– С днём рождения!