Текст книги "Потомок древних королей (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 12

Плелась нога за ногу, жить не хотелось. Ну и кто я теперь? Что за ведунья? С какой силой? И что теперь будет со мной? И Хадар… я так хочу к нему… под ту накидку, и чтобы никого больше рядом. В лес, в темноту, под тот тихий дождь… Я замерла посреди улицы, до разума доходило, что самые лучшие мои воспоминания – это та ночь под дождем. Только при мысли о ней ко мне приходит чувство покоя, теплоты и уюта…

Я сама отдала его, уступила, отказалась. А теперь и вернуться не могу, не зная, что собой представляю. Подать весть, позвать? От семьи, от дома оторвать. От его обязанностей и занятий, привычных и доступных ему. От невесты… За что-то же он выбрал ее? Почему я думаю, что я лучше, что ему со мной будет теплее? Только потому, что он мне нужен? Закрыла глаза, пытаясь остановить слезы, они брызнули из-под век, прочертили дорожки на щеках. Подняла голову, осмотрелась – сижу под домом на корточках, сжавшись в комок. Встала, пошла, ввалилась в дом, испугав тетю.

– Ты что, ты как тут?! Что случилось?! – квохтала она. А меня сморило прямо у двери. Как дотащилась до постели – не помню. Упала и уснула…

Вижу – битва, сеча страшная. Конные и пешие. Кровь, крики, стоны хриплые, крепкая мужская брань и… я там, с боевым луком и стрелой на нем. Выцелила чужого – желтокожего, орущего что-то, страшного, стрела ушла. Лечу с ней, вонзаюсь в узкую вражью глазницу.

Потом – дом большой, внутри что-то вроде зала. В нем много раненых – на разномастных кроватях, топчанах. Тяжко пахнет кровью, гноем… болью… Я распахиваю дверь туда, вхожу, привычно придерживая саблю у ноги. Головы тех, кто в сознании, поворачиваются ко мне. Ловлю взгляд серых, как грозовое небо, глаз, налитых страданием…

Дальше – немыслимо огромная змея. Собранное в кольца чешуйчатое тело, толщиной, как ствол среднего по величине дерева. В глазах со страшными вертикальными зрачками отражается небольшая бревенчатая избушка между соснами, да снующий возле нее невысокий шустрый паренек лет шестнадцати. Он замечает змею… Сердито топает на нее ногой, грозит кулаком, гонит прочь грубыми, бранными словами…

Потом – кольцо родных, любимых рук, что есть силы – до боли в косточках. Горячее рваное дыхание, поцелуй в шею, как ожог. Двое деток жмутся к ногам… мальчик и девочка, лепечут что-то. Перевожу поплывший взгляд на окно – лес, сосны за ним, в просветах между хвойными лапами синее небо… лето.

Проснулась, как не в себе. Еле поднялась, вышла из спальни. За столом, ожидаемо попивая чай, сидели гости – Юрас и еще двое незнакомых мужчин. Поздоровалась хмуро, прошла мимо них за кухню в уборную, умылась, расчесала и заплела косы. Не стала убирать по-женски. Что уж теперь-то?

Прошла и села рядом с ними за стол, зыркнула на «дядю» – лыбится. Допрашивали меня долго и подробно, нудно переспрашивая и уточняя. Пришлось рассказать и о Велии, и о Хадаре, хотя и без подробностей о поцелуях. Поймут, что не договариваю что-то важное, все равно влезут в голову. Юраса, видать, уже допросили, и тетю Кристю тоже. Сравнивали наши рассказы, копались в подробностях, выпытывали.

Я скрипела зубами, стараясь не глядеть на Юраса. Чай наливали уже по третьему разу. В конце концов, как будто закончили. Мне разрешили остаться в доме, но выходить пока запретили. На вопросы отвечать отказались. Обещали прислать того, кто ответит или меня к нему отвести, но не сейчас.

Юрас, уходя, закатил глаза и страстно вздохнул, глядя на меня. Издевается, паразит. Такая выдержка или не зацепило? Его же клинить сейчас должно на мне, он же в ногах валяться должен, умоляя о любви. Первые дни самые страшные. А этот юродствует. Может, амулет какой имел на себе?

И вдруг меня озарило – а они же все там сердцееды, небось от девок отбоя нету. Там же все, как на подбор – что ростом, что лицом. А мужское из них так и прет. Как же им без амулетов от приворота, это же просто преступная беспечность? Тем более, собираясь уезжать на целый месяц. Там же новые влюбленные девицы, как я была, есть и смелые – приворот сотворить.

Все это промелькнуло в голове мигом. Почему до меня раньше не дошло? Что ж я тут душу выворачивала из-за того, чего не произошло и не случилось? А они какого тогда…? С любопытством выглянула в окно – Юрас оглядывался, уходя, и тянул ко мне руки, вытягивая губы трубочкой. С-скотина…

Так это я и уйти смогу тогда, за что меня держать тут? Слегка полегчало, отпустило, и уже смогла смотреть на мир спокойно.

А на следующий день за мной прислали старенького ведуна. И надо же – старый, а до сих пор служивый. Это видно было по его одежде, которую носили все стражи – темные штаны, заправленные в сапоги, зеленая бекеша по колено из толстого мягкого сукна, не стесняющая движения в бою. Еще безрукавка из толстой буйволиной кожи, прикрывающая спереди от шеи до низа живота, красиво украшенная железом и дающая свободу рукам.

Пока шли, старичок все приглядывался ко мне. Вошли в какой-то дом, потом в комнату, мне велели сесть. Села. Там было еще двое – молодой да красивый, и пожилой седой. Оба с силой, это мне дали увидеть – как жиденький туман над плечами. Или погуще – у кого как. Говорить стал тот, у кого погуще – молодой:

– Наломала ты дров, дева. Не скрипи зубами, твоя вина тоже есть.

– Не вина, а дурость, что из дому сорвалась. И зла я никому не сделала, не выдумывайте. Над амулетом приворот не властен, это я точно знаю. А они все с амулетами были. Если и прилетело слегка, то я сразу и сняла все, отменила. Все слышали, как я отказалась от них и освободила.

– Выводы правильные сделала. Амулетов они понавешали. Только шутник тут один есть – сейчас в подвале сидит. Это он закупал амулеты на всех. Правило такое есть у стражи – перед новой вахтой обновлять снаряжение ведовское. Вон Стагмисов – тот сам себе купил, все время в одном месте берет… проверенном. А тот змей… разбираемся вот, что за ерунда навешана на тех, что он принес. Девятнадцать мужиков сейчас связаны лежат. Отпаивают их зельями, отворот творят. А остальные, что стояли поодаль, и обозные тоже – те косами твоими бредят. Тех девятеро всего. Косы обрежешь – их попустит.

– Ага, сейчас, – угрюмо огрызнулась я.

– Ты еще скажи спасибо, что темно было, да стража кучно стояла – пострадавших в разы больше было бы. Этих через три дня мы выпустим. В ум войдут, а вот стадом ходить за тобой станут.

– Убегу, спрячусь, – вздернула я сердито голову.

– Да мы не о тебе печемся, а о войске нашем, – хмыкнул пожилой, – от них же службы теперь не жди. Если бы просто любовь – с ней бороться можно при помощи разума, а они же сейчас, как лоси в гоне.

– Что вы предлагаете? Я же вижу – придумали что-то.

– Придумали, только проверить кое-что нужно… У твоего деда не было стихийного ведовства. Он воин, воинская Сила была его талантом. Но она не передается при принятии дара женщиной, не должна. Но вдруг – в виде исключения? Совпало что-то, момент может такой… особый приключился. Вот ты куда смотрела, принимая кинжал? Вижу, что думала уже об этом. На воинство наше ты смотрела.

У каждого из них есть талант свой, особый – воинское умение. Это владение саблей, луком, ножами, смелость, умение управлять конем, сила мышечная, предвидение опасности. Что еще? Способность остановить кровь из раны в бою, воля управлять войском, талант командира, стратега. Хоть и в размере одной боевой единицы, а все это есть. Прихватила ли ты себе чего – будем выяснять. Если не так все, то езжай, куда хочешь. Таскать за собой неразумную и бесполезную бабу смысла нет.

– Куда таскать? И не оскорбляйте! Я на вашем месте сама бы проверяла снаряжение ваших же воинов, до самого последнего амулетика. Все зелья лечебные перед походом перепробовала бы, если от них жизнь человеческая зависит. А вы непонятно кому такое дело доверили. Так давайте теперь из меня виноватую сделаем, да?

– Смелость, девонька, точно – твое, – сказал со смешком красивый, – сейчас пойдем во двор. Пробовать оружие будем. Потом проверим на примере прошлых боевых выходов, как бы ты действовала, как бы поступила в тех условиях? На коня водрузим тебя, милая.

– Я вам не милая, – опять отчаянно огрызнулась я.

– А и не милая, но все равно пойдем.

Сон свой я помнила, ту его часть, где я с луком управлялась. Его и попросила первым. И легко всадила в первую стрелу остальные пять. Никто особо не удивился, да и я не гордилась украденным умением. Вот наработанным, приобретенным годами упорных тренировок гордиться можно было, а моим – никак нельзя. Это я понимала. Сила в руках тоже была и немалая – тяжелый воинский лук я натянула просто и сноровисто, хотя до того и в руках не держала.

Саблю тоже вздернула привычно и стала в боевую стойку. Смешно, наверное, это смотрелось в длинной юбке. Против меня вышел высокий суровый воин средних лет в изрезанном тренировочном доспехе. Я продержалась против него пока не подвернулся каблучок на сапоге. Рухнула на задницу, а его сабля свистнула, срезая выбившиеся волосинки на макушке.

– Вы что творите? – спросила потрясенно, – лучше сразу убейте, что ж издеваетесь?

– Это было бы милосерднее, чем если на тебя понадеются, а ты и сама пропадешь и других подведешь под гибель. Воинское предвиденье есть, – отметил пожилой ведун.

Потом меня гоняли на коне по тренировочной площадке. А я сверкала коленками в теплых чулках и, кроме злости и боли в непривычных к верховой езде, нетренированных мышцах, не чувствовала ничего. Потом ведуны резали руки себе и мне, заставляя останавливать кровь. Я вспоминала наговоры, которым учила бабушка, бубнила их над порезами. Было и больно, и обидно. За что мне все это?

Дальше предложили отдохнуть, даже вкусно покормили. Сели после обеда за стол, заваленный картами, и стали рассказывать про прошлые бои и стычки, интересуясь – а что бы я сделала на месте командира? А я бы ничего не делала и командиром быть не хотела. После сшибки на саблях дико болели мышцы предплечья и ныла подвернутая нога. Времени залечить себя и снять боль не было, и на вопросы я отвечала сквозь зубы. Что-то сказала правильно, где-то угадала, где-то полную чушь сморозила. Мужчины посовещались и сделали вывод, что у Юраса я ничего не позаимствовала. Видно, амулет закрыл. Каким образом отворотный амулет не дал вытянуть уменье, решили подумать потом, заодно и узнать, чем он еще был обвешан.

Устали все, сидели под конец за столом молчаливые и задумчивые. Меня отпустили домой спать, отвезли на повозке.

Я пыталась угадать, чем мне все это выльется, во что станет? Поняла только, что себя теперь защитить смогу. Уйти бы сейчас, но ведь не отпустят же.

ГЛАВА 13

Два дня меня не беспокоили – и за мной не присылали, и к нам не приходил никто. Я отмылась и от лошадиного пота, и от своего. Полечила себя, промыла косы, отдохнула. Пробовала творить наговоры над зельями – получалось гораздо лучше, чем раньше.

И успокаиваясь, потихоньку приходя в себя, начинала понимать, что жизнь мне сломали. Я и раньше сомневалась, так ли нужна Хадару, а теперь я же не девица, а чудовище… Он крестьянин, а женой воина возьмет? Какой мужик примет жену, превосходящую его умением, а может и силой? С его-то хромотой…

На вид я не изменилась. Не бугрились мышцы, не наросли костяные мозоли от лука, пока только залеченные кровавые волдыри имелись. И тоска в душе – тяжелая, не проходящая. Я скучала по его бережному объятию, по тому властному хозяйскому поцелую, по уверенному голосу. Как он тогда шел с Головой по тропинке – сильный, встревоженный, смотрел перед собой, как будто не здесь был. Спешил… А потом передал, что любит и будет ждать, пока не прощу… Плакала, теряя надежду. Он меня маленькую и слабую любил, а не такую, какой сделали… Тетя в душу ко мне не лезла, только смотрела жалостливо, да заботилась, как только могла. Но я все равно мучилась своими мыслями почти все эти дни. И когда за мной пришли, залечивать опухшее лицо, выходя из дому, не стала. Шла хмурая, как осенняя туча, туда куда вели.

Зашли мы в дом стражи. Очевидно, в комнату, где кормили дежурное воинство. Там все еще пахло едой, хотя длинные столы уже были чисто убраны.

Я даже пугаться не стала. Все так же хмуро оглядела сидевших на лавках парней. Они тоже поглядывали исподлобья, смелея на глазах. Переглядывались, улыбались, хмыкали. Отводили глаза, а потом опять смотрели, оглаживая взглядами, высматривая подробности. Стояла, ожидая, когда скажут что от меня нужно. Вспомнила, что кулачный бой мы еще не опробовали. Кровожадно прищурившись, ждала повода проверить новое умение. Взгляды стали ласковыми и заискивающими.

Все молчали. За нами в свою очередь наблюдали Юрас и тот старший ведун. Юрас спокойно улыбался мне, а тот думал о чем-то своем, бесил меня своим молчанием. В конце концов, не выдержала, повернулась на каблуках и вышла вон. Проходя у пирамиды с оружием, цапнула чей-то лук с колчаном, полным стрел. Во дворе стала против мишени, вспомнила о волдырях, но останавливаться не стала. Резала стрелу на части. Услышала шаги сзади.

– Не подходи. Убью, – предупредила, не оглядываясь.

– Руку дай, залечу. Кровь у тебя – кожу сняла. Перчатку нужную надеть надо, а то порвешь до жил мясо, запястье поранишь, – тревожился один из влюбленных.

– Отойди, сказала. Бесите. Зачем позвали? – обернулась к нему, всучила лук с колчаном в руки.

На улицу уже высыпали все. Заговорил ведун:

– Их отпаивали три дня снадобьями, ослабляющими мужескую силу. Не бесись. Это они пострадали.

– А я?! Я не пострадала?! Кого из меня сотворили? Мужичку-богатыршу? Кому я нужна буду такая? – отчаянно рвалось из меня. Кивнула на колыхнувшееся воинство: – Кроме них вон. Я парня люблю…

Запнулась, поняла, что сказала, продолжила тише:

– Он меня полюбил девочкой маленькой. Не знаю, примет ли бой-бабу? Это я ли не пострадала? А этот, желая впечатлить друзей, покрасоваться перед девицей, отца убил заодно. Что ж ты не улыбаешься теперь? У вас все мысли только о том, как очередную юбку задрать, других забот и нету! Скольких баб и девок обидели, скольких бросили? Заслужили, паразиты, страдайте теперь вы, как по вам страдали!

Влюбленное стадо озадачено притихло. Опять заговорил ведун:

– У них служба вчера началась. Должны бы уже на месте быть – отпустить уставшую смену. Там стычки на границе постоянно, раненые есть. Ждут там, а мы тут… Ты с ними поедешь. Тихо! Не мужиков ублажать зову, а отворот творить. Кроме тебя ни у кого не получится, да и то далеко не сразу. Будешь зелья варить, какие – научу. Слова скажу правильные, а не те, что ты лепетала.

– Как учили, так и сказала, – пожала я расстроенно плечами.

– В этом случае немного не так нужно было. Да – лечить еще будешь. Когда и жрать приготовишь.

– Свиньи жрут, люди – едят. Кухаркой не поеду.

– Ну, в очередь будете. Подскажешь хоть, научишь, как вкуснее. Раньше на постое они были, там кормежкой обеспечивали.

– Думаю, что хорошо отрабатывали, – съязвила я, чувствуя непонятную смелось и понимая свою безнаказанность. Возможно, что и зря. На непонятно что соглашаться не хотелось, но придется. Нужно сразу выяснить чего ждать мне и чего ждут от меня.

Воины радостно заржали. Ой, мама, что с этим стадом делать-то? Во что я ввязываюсь?

– Что мне за это будет?

– А что будет? Эти лоси дадут тебе потом уйти и жить спокойно. А жалованье назначим, как воину стражи.

– И сколько нас туда пойдет? Большой отряд?

– Как обычно – два десятка. Там сейчас столько же.

– После того… у меня видение было – битва сильная, крови много, убитые, раненые. Я там была… А потом еще хуже, как бы – не война… Лазарет большой, лекари не справляются, кровь, гной, страдание… Мой Хадар раненый, – выдохнула тяжело, стиснув зубы, сдерживая слезы, – если уж крестьян погонят…

– Хадар… он воин – учили восемь лет. Я сам натаскивал в умениях, хоть сейчас бы в стражу. Его как отец сосватал, не спросив – по пьяни, так он ездил с нами на службу проситься. Даже не проверили, – скосил говоривший это стражник глаза на ведуна, – когда увидели, что колыхнулся при ходьбе, смотреть даже не стали на что способен.

Я замерла… задохнулась… Говорил же, что все не так, как она кричала. Верить просил. Я тихо завыла, спрятав лицо в ладонях. Почувствовала шершавую руку на волосах, ладонь несмело прошлась вниз по голове, цепляя на костяные воинские мозоли тонкие волосинки.

– Не плачь, сестренка, дадим ему знать, что с тобой случилось. Пусть сам решает, как быть. Смена туда идет скоро, расскажут все, как есть. И что любишь его, и верная…при таких-то красавцах. И что плакала сейчас…из-за него. И что не смогла уехать к нему, нас спасая. Если стоящий мужик – правильно все поймет.

– Там…нормальный. Для семейной жизни самое то. А что хромает, так и не видно почти, – поддержал тот, что учил Хадара сражаться.

Отняла руки от лица. Стыдно стало от того, что раскисла. Улыбнулась с благодарностью. На меня смотрели с непонятным уважением. Когда стреляла лучше их, не впечатлились, а сейчас чего?

ГЛАВА 14

Меня потом долго и в мелких подробностях расспрашивали о том видении. Несколько мужчин – служащих в страже и горожан, собрались для того, чтобы принять решение по этому вопросу. Интересно, что одним из присутствующих там был тот воин, что чуть не снес мне голову саблей. По тому, как они общались, поняла, что это один из начальников – не иначе. У него были красивые глаза очень необычного, чистого серого цвета. И одет сейчас он был не в одежду для тренировки, а в простую и обычную, по виду удобную и привычную для него. Сейчас им всем придется принимать непростое решение и смотрел он на меня задумчиво и внимательно. То ли не до конца веря моему рассказу, то ли пытаясь осмыслить и как-то понять мое видение. Впрочем, как и все они. И не понятно было – если он начальство, то что делал тогда там, в обшарпанной кожаной справе?

Домой мне принесли одежду, которую носила стража. Мы с Кристей весь вечер ушивали огромные штаны. Когда справились, померила их с рубахой да поясом и потухла – все на виду, хоть и оставили свободу в штанинах. Теплые подштанники поддену, на коня сяду – все облипнет. Женскую грудь свободная рубаха подчеркивала больше, чем платье в обтяжку. Чуть повернешься – не поддерживаемые корсажем груди норовили дрогнуть. Сидели печально вдвоем с тетей… Потом она вздохнула и погладила меня по плечам.

– Ты, Даринка, когда в зеркало гляделась последний раз?

– Забыла… не помню уже. Не до того мне было.

– Ты глянь, детка. Только не пугайся сильно.

Я подхватилась, кинулась в комнату к тете. Глянула в маленькое зеркало, стоявшее на столике, потерянно присела на кровать. Тетя вошла, села рядом.

– Какая разница, что ноги обтянуты и титьки колыхнулись?

– Никакой… наверное.

– Это после того стало. Ты и до этого была, как ягодка, а сейчас еще ярче стала. Какой там приворот? Я так думаю, что и не было его. И потом – сейчас же не жара стоит, снег вон первый… В дороге под бекешей точно не видать ничего будет. А в доме жилетку, что ли, накинешь? А сапожки хорошие, это они на торге брали. Я тебе мягких портянок нарву несколько пар… И бекеша из хорошей овчины, теплая да длинная. Видишь – специально резана с заду для езды верхом. Ноги прикроет, если что. Ой, а как же ты по нужде-то при мужиках? А женское? Девонька-а… – дружно завыли обе. Ночь не спали, говорили. Варили снадобье отсрочить женские дни. Хоть в дорогу, а там посмотрю.

Утром тетя собирала меня «на войну». Плакала, как положено… Когда я натянула шапочку и пристегнула к поясу саблю, как раз и заехали за мной, привели коня. Замшевые меховые варежки одевала, уже выходя на крыльцо. Огляделась – мой отряд таращился, как на диковину – дружно и молча. Юрас подсадил в седло. Закинул мой тючок с вещами на вьючную лошадь, приторочил.

Тетя махала рукой, зажимая рот, чтобы не завыть снова. Уехали… По дороге к нам присоединилось еще двадцать стражей. Очевидно, моим словам поверили и отряд усилили. Насчитала всего сорок воинов, включая меня. Те знали уже про приворот. Хмыкали с издевкой на моих парней. Те в ответ поглядывали горделиво. Не стеснялись, надо же, а вроде даже гордились.

Первого привала еле дождалась. Тело не было привычно к езде, хотя я и держалась, и сидела правильно. Меня аккуратно снял с седла Юрас. Придержал, пока выпрямила ноги, осторожно поставил на слегка прихваченную морозцем землю. Подсунул вьюк – сесть. Я сидела и смотрела, как быстро и споро они организуют привал.

Остановились мы в редком лесочке. Жидкие голые веточки просматривались насквозь. Шагах в тридцати от основной поляны парни быстро поставили легкий парусиновый шатер. Юрас объяснил мне, что это отхожее место для меня. Спокойно встала, опробовала, прикрыла безобразие снежком. Перед отъездом схожу еще и соберу шатер сама. Я не раз такой ставила, когда ночевали в сенокос на лесных полянах, умею. Приятно было, что они позаботились, подумали обо мне.

Два больших костра горели на поляне, в двух котлах варили кашу, в конце щедро заправив ее маслом. Прямо в миски каждый сам для себя строгал вяленое мясо. Я пристроилась сбоку от костра, с наветренной стороны, и занялась своим делом. Когда мужики поели, обошла всех влюбленных и попотчевала свежеприготовленным зельем.

Нужно было давать снадобье, отбирая приворот понемногу – прикасаясь кожей к коже. Одной рукой поила с маленькой кружечки, а другой держала за руку. Рука без варежки быстро стыла на ветру. Ее старались согреть, с ласкою сжать в своей руке. Я не ругалась. Они не могут сейчас иначе, это как болезнь – трудно им. Юрас, наблюдая, стоял в стороне. Потом огорченно пожаловался:

– А меня за руку подержать? А то все им да им. Нужно по справедливости, я же командир. Они мне должны завидовать, а не я им.

Подержала и его. Больше разговоров. Он ужаснулся: – Да они, как лед, у тебя. – Растирал, натягивал варежки.

– Ты за шиворот им руку суй, что ли? Хоть погреешь.

Второй отряд наблюдал заинтересовано. Видно, поняли смысл, не ржали и не обсуждали.

Ночевали в селе. Как остальные – не знаю, а я выспалась хорошо. Помылась в корыте перед сном. И постель была удобной, без живности.