Текст книги "Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов"

Автор книги: Тамара Крюкова

Для души

 
Охотник брёл в лесной глуши
С большим ружьём и без улыбки.
Глядит: играет – для души —
Медведь на самодельной скрипке.
Стрелок застыл с открытым ртом.
Под музыку качалась чаща…
Подумал: «Выстрелю потом.
Сейчас момент неподходящий».
Второй охотник подоспел
На пение медвежьей скрипки.
Он взвёл курки. Глядит в прицел
И ждёт. Спокойно, без улыбки.
Пришёл охотник номер три.
А вслед за ним четвёртый, пятый…
Красиво, что ни говори,
Медведь играет толстопятый.
…Они стояли впятером
И ждали нужного момента.
Умолкла скрипка. Грянул гром
Не выстрелов —
Аплодисментов.
 

«Ты художник, Коля!»

Я был несчастным мальчиком. Я совершенно не умел рисовать. Даже самые простые вещи. Весь класс рисовал картину под названием «Утка в камышах», у меня же получалась картина «Поджог товарного вагона». У всех ребят были рисунки на тему «Прогулка по зоопарку», у меня – «Натюрморт с подъёмным краном». Обидно!

Главное, я отлично знал, что именно хочу нарисовать. Да что я в зоопарке, что ли, не был? Я прекрасно помнил слона: как он смешно крутит хоботом и обмахивается ушами, а лоб у него весь в красном песке, потому что он ныряет в свой бассейн до самого дна. Я во всех подробностях представлял себе гамадрила.

А жирафов никто лучше меня не знал, потому что никто дольше меня не стоял перед вольером с жирафами. Но когда я начинал рисовать, то получался не жираф, а какой-то столб с капитанским мостиком.

Даже моя младшая сестра Светка, которая ещё не ходила в школу, и то рисовала лучше меня! И ещё нарочно меня дразнила:

– Коль, а Коль, нарисуй мне медвежонка!

– Какого медвежонка?

– Такого мохнатого, который малину в лесу ест.

– Сама рисуй, мне некогда, – пытался отвязаться я.

А она как начинала канючить:

– Коля, ты так хорошо можешь его представить: и как он в малине сидит, и как ветку лапой держит, и как вокруг птички поют, а под листиком сыроежка растёт… Ну, Кооооль!

А начну рисовать – она смеётся.

– А почему, – говорит, – у тебя медвежонок с рогами?

– Где ты видишь рога? – кричу я, а сам чуть не плачу. Действительно, хотел ветки малинника нарисовать у медведя за спиной, а получились рога…

В общем, не художник я. Был до поры до времени. А именно до того дня, когда мама дала мне одну книгу.

Это не был учебник по рисованию. Это была история, написанная одним французским лётчиком. Как он упал на своём самолёте в пустыню. Но ему повезло, он не разбился, а встретил мальчика. Если честно, я не совсем всё понял тогда в этой книге. Но один момент меня прямо-таки заворожил! «Вот ящик, а в нём сидит такой барашек, какого тебе хочется!» Волшебные, спасительные слова!

– Светка! – завопил я.

Светка примчалась как на пожар.

– Светка, что тебе нарисовать?

– Нарисовать?..

Если бы я предложил ей слетать на Луну, она бы меньше удивилась.

– Ну… нарисуй бурундучка…

Я схватил лист бумаги, фломастер и быстро начертил что-то вроде кирпича.

– Вот тебе ящик, там сидит такой бурундучок, какой тебе захочется.

Светка осторожно потрогала нарисованный кирпич.

– А какой мне захочется?

– Такой пушистый, в полосочку, с маленькой усатой мордочкой.

Светка аж взвизгнула от радости и стала ласково рассматривать мой рисунок.

– Он будет держать в лапках еловую шишку, ладно?

– Ладно, – великодушно разрешил я. – Хоть кедровую.

– Коля… А ты можешь нарисовать лошадку?

– Пожалуйста! – я взял другой лист и нарисовал кирпич побольше. – Вот тебе сарай, а там стоит такая лошадка, какая тебе захочется.

Владимир Борисов «Союз художников 5-го „Б“»

Анна Игнатова «Вишневый пирог»

– С серебряной уздечкой?

– И с перьями на голове, как в цирке! Подковы медные, цокают звонко! Сама белоснежная, а грива и хвост огненнорыжие.

– Коля, нарисуй красивое платье!

– Вот тебе шкаф, там столько красивых платьев, сколько тебе захочется! Бархатные, шёлковые, с лентами, кружевами…

– Коля, принцессу!

– Вот тебе дверь, за ней такая принцесса, какая тебе захочется!

– Вампирчика, Коля!

– Вот тебе гроб, в нём лежит такой вампирчик, какой тебе захочется!

Моему счастью не было предела! Я рисовал всё, что мог только вообразить! Кораблик? На здоровье! Волнистая линия, на ней большой треугольник – вот вам скала, за ней такой кораблик, какой вам захочется. С парусами, пушками, бравыми матросами и семафорными флажками… Осьминога, страуса, жирафа, фламинго, автомобиль, праздничный торт – абсолютно всё я мог нарисовать!

Светка смотрела на меня сияющими глазами.

– Какой ты художник, Коля!

Она бережно собрала все рисунки с кирпичами, прямоугольниками и квадратами.

– Спасибо! А знаешь, бурундучок у тебя лучше всех получился! С кедровой шишкой…

Анна Никольская

Настоящий фей

В ту ночь мне никак не спалось. Я лежал в кровати, а за стенкой сосед-полуночник барабанил на рояле то ли этюды, то ли увертюры – я не разбираюсь. Я лежал на спине, слушал задушенные панельной стеной звуки и думал:

«Вот шкаф. Интересно, когда я закрываю глаза, он всё так же рядом стоит? Или исчезает? И если быстро и неожиданно открыть глаза, может быть, вместо шкафа я увижу пустое место или, к примеру, соседский рояль?»

Однажды папа рассказывал мне про квантовую физику, и я вполне мог себе такое представить.

– Реальность – метаморфоза. Она, сын, многогранна! – воодушевлённо говорил папа. – Всё, что мы видим вокруг себя, на самом деле не существует. Парадокс.

Я свято верил своему папе.

Потом я думал про то, что не подготовился к контрольной по математике и завтра наверняка схвачу двойку. Потом немножко про то, что поссорился с лучшим другом Колей Синяковым. Немножко потому, что думать про это было ещё неприятней, чем про контрольную. И ведь главное – из-за пустяка поссорились-то! Зато на всю жизнь. Из-за овсяной каши. Нам её в столовой на обед давали. А Колька возьми да переверни эту кашу прямо мне на колени – все брюки угваздал! На глазах у Тани Лютиковой – она в очереди за беляшами стояла, всё видела. Понятное дело, у Кольки это нечаянно получилось, не нарочно, но хохотать-то при этом во всё горло зачем? И пальцем в меня тыкать? Это при Тане-то? Никогда я ему этого не прощу. Я его рюкзаком по башке огрел, чтобы не ржал, как конь, и в класс пошёл. И не разговаривал с ним больше, хотя мы за одной партой сидим.

Потом я запретил себе про Кольку думать и начал думать про овец. Вернее, их считать. Раз овца, два овца, три овца, четыре овца…

Овцы у меня жирненькие такие, кучерявые, с мягкими розовыми ушами, меланхоличные. Идут себе гуськом потихонечку, грустят о чём-то своём, вечном – овечьем… Сто восемьдесят шесть овец, сто восемьдесят семь овец… Одна мне говорит:

– Что, Серёжка, не спится тебе? Измучился?

– Не спится, – отвечаю. – Измучился.

– Это значит совесть у тебя нечистая. Те, у кого совесть чистая, спят давно.

Сказала так и язык показывает. Мне так обидно стало, прямо до слёз! Бросил я их считать, неблагодарных, и про контрольную опять вспомнил. Аж сердце между рёбрами закололо. А потом снова про Кольку, а потом про Таню – замкнутый круг какой-то!

Что ж это за жизнь у меня такая трагическая? Я ведь мальчик самый обыкновенный, не Лжедмитрий какой-нибудь или, к примеру, Маугли, брошенный в джунглях. Я же Серёжа Воробушков, живу по прописке, с мамой, с папой, законов не нарушаю. Что поведение у меня неудовлетворительное – согласен, про это я не умалчиваю. Но разве я заслужил такие душевные муки только лишь потому, что по коридорам на переменах бегаю? Эх, тяжёлая всё-таки жизнь у современных мальчишек! Или я один такой?

С некоторых пор мне всё чаще кажется, что я какой-то исключительный, не похожий на всех. И душевная организация у меня гораздо тоньше, чем у сверстников. Это папа маме так сказал, когда думал, что я не слышу. А я за дверью стоял и всё слышал.

И за что мне такое наказание – быть не таким, как все? Вот вырасту и обязательно стану, как все! Женюсь, буду ходить на работу, а по вечерам стану газету читать или смотреть телевизор. И никаких тебе нервотрепок, никаких неурядиц в школе. И никаких Колек Синяковых, которые над лучшими друзьями насмехаются. У меня вообще друзей не будет, когда вырасту. Будут мама, папа и жена. Вырасти бы уже поскорее!

Только я так подумал, слышу жужжание какое-то над головой. Настырненькое такое жужжание. Муха весенняя, что ли, проснулась? Вот наглая, думаю! Человек и так уснуть не может, а она разжужжалась тут! Изловчился я, хвать эту муху – и поймал!

К уху поднёс – жужжит. Кулаком потряс – жужжит. Только уже не настырно, а жалобно, плаксиво так, вроде плачет.

Открыл я ладошку и говорю:

– Лети отсюда, чего уж там!

А она мне отвечает мужским голосом:

– Какой ты добрый, мальчик! Спасибо тебе, добрый мальчик!

Пригляделся я к мухе повнимательней, а это и не муха вовсе, а фея с крылышками. Точнее, фей. Бородка клинышком, штанишки на подтяжках и пузико, как у нашего соседа из двадцатой квартиры. И вообще он на этого соседа чем-то неуловимо похож – подозрительно мне стало даже.

– За что «спасибо»? – удивился я.

– Как же! Ты меня пожалел, не убил газетой по голове.

– Вот чудак-человек! Зачем мне тебя убивать?

– Не скажи. Знаешь, сколько нашего брата под мухобойками гибнет! В три раза больше, чем в ДТП ежедневно.

– Ничего себе! – присвистнул я.

– А ты думал! – фей одёрнул зелёненький камзол.

– Выходит, вашему брату ещё хуже, чем нашему, – мальчикам необыкновенным – живётся?

– Сравнил тоже! Да нам, знаешь, как по жизни трудно идти? Просто словами не передать, с чем ежечасно приходится сталкиваться!

– Серьёзно? – я уселся в постели поудобнее.

– А то! Жизнь пройти – не поле перейти.

– И не говори, – вздохнул я понимающе. – А я взрослым скорее мечтаю стать.

– Взрослым? – удивился фей. – Зачем это?

– Ну как, – усмехнулся я на его непонятливость. – Во-первых, в школу ходить не надо, во-вторых, квартира своя собственная, а не просто комната. Хочешь – на обоях рисуй, хочешь – хоть всю мебель наклейками залепи, никто не будет возражать. Кушать всё, что угодно, можно: от курицы – только ножки, из любительской колбасы жир выковыривать и кошкам отдавать. Да хоть сплошными конфетами целый день питайся – никто с немым укором не посмотрит! И потом жена.

– А что жена?

– Ну как же? – засмущался я. – Жена – это же самый лучший друг, причём не на выходных и не на переменках в школе, а круглосуточно! С ней и в кино, и в тир, и на американские горки пойти можно, и школу вместе прогулять. И в футбол погонять, и хоккей по телику посмотреть, поболеть за одну команду. Или, например, в отпуск на море съездить, на целых три месяца, представляешь! С родителями же не так. Родители для того и придуманы, чтобы детей в правах ущемлять и во всём контролировать.

Фей невразумительно пожал плечами.

– Вот ты, – говорю: – Женат?

– Нет, – ответил фей. – Нам по роду службы не полагается. Да и потом, знаешь, я этих фей недолюбливаю. Задаваки они, вот что.

– Бывает, – вздохнул я. – А моя мечта – на Тане Лютиковой жениться. Она тоже иногда задавакой бывает, но в большинстве случаев хороший человек, надёжный.

– Да нет ничего проще! – вдруг сказал фей. – Закрывай глаза, сейчас мы быстро это дело организуем!

– Ты серьёзно? – я посмотрел на него недоверчиво.

– Я ещё ни разу в жизни таким серьёзным не был. Эники-бэники ели вареники! – сказал фей и хлопнул в ладоши.

– Сергей, вставай, а то в школу опоздаешь!

Я открываю глаза и сразу вспоминаю про фея. Ну, разумеется, он мне вчера приснился.

Я встаю, обуваю тапки и бреду на кухню.

У плиты стоит мама в новом халате – вся в розочках – и жарит оладушки.

– Доброе утро, – говорю, – мама.

– Какая я тебе «мама»? – говорит мама и оборачивается.

И в этот самый момент моё сердце останавливается.

Оно останавливается, и я думаю, что вот сейчас, через какую-то долю секунды умру от остановки сердца. Но нет. Сердце снова начинает биться, только уже не как у всех нормальных мальчиков, а в три раза быстрее.

Передо мной стоит не мама, а женщина, смутно мне кого-то напоминающая. «Соседка, что ли, за солью пришла?» – думаю.

– Ты чего на меня, как баран на воду, уставился? – спрашивает женщина. – Ешь, дорогой, а то опоздаешь, – и ерошит мне волосы.

Мне так обычно Таня волосы ерошит, когда я ей оказываю знаки внимания. Например, когда кнопку на стул подкладываю.

– Лютикова, ты, что ли?!

– В каком смысле? Я, что, так плохо с утра стала выглядеть? – она хватает с подоконника зеркальце. – Надо бы на выходные к косметологу записаться. Кстати, я уже десять лет, как Воробушкова.

– Да нет, – говорю. – Ты прекрасно выглядишь. Только ты такая… такая… фигуристая… И брови густые… И стрижка…

– Да ну тебя совсем, Серёжка! – хохочет Таня, запрокинув голову.

«Точно Лютикова, – думаю. – Только она так задорно хохотать умеет», – и чувствую, как тепло по всему телу разливается.

– Ты сегодня странный какой-то. Иди уже брейся. Тебе к первому уроку. Забыл?

– Погоди, а я, что – в школе работаю?

– Вот те раз! Третий год уже, и не кем-нибудь, а директором!

– Директором?! – я аж подпрыгнул.

«Зашибись! – думаю. – Удружил, фей называется. Теперь мне не пять раз в неделю в школу ходить, а по субботам тоже. И по воскресеньям, если канализацию, не дай бог, прорвёт».

– Слушай, а ты не заболел? – Таня щупает мой лоб. – Горячий!

– Заболел! Да-да, я заболел! Позвони в школу, пожалуйста, отпроси меня у… э-э… Ладно, неважно, сам позвоню.

– Хорошо, тогда отдыхай сегодня, жидкости побольше пей, а я на работу пошла.

– А ты где работаешь, если не секрет?

– Ты бы температуру померил. Я вообще-то в вашем непосредственном подчинении, Сергей Андреевич, тружусь. Учителем музыки, если вы запамятовали.

– Правда, что ли?

– Угу.

– Слушай, – говорю, – у меня к тебе предложение. Давай школу сегодня прогуляем, а?

– А давай я тебе лучше доктора вызову.

– Ну, Танька! Ну ты чего? – на правах мужа я усаживаю её к себе на колени – как-никак, она теперь моя по закону. – Давай детство босоногое вспомним! Стариной тряхнём!

– Сам ты старина! – обижается она.

– Рванём в парк культуры и отдыха! Прокатимся на каруселях, объедимся мороженым, в грязи изваляемся!

– Твой парк пятнадцать лет как снесли, – говорит Таня и прищуривается как-то мечтательно. – А знаешь что? Ну её, эту школу! Я согласна! Помнишь, как мы в третьем классе сбежали с математики? Ты – потому что к контрольной не подготовился, а я – за компанию?

– Не помню.

– Только давай лучше не в парк, а по магазинам! А потом в кино на «Возвращение Аватара»! А под занавес – в ресторан!

– В ресторан? А что, это мысль! – говорю, а сам думаю:

«Ну ничего себе, как всё здорово складывается! Женатым быть – это ж сплошное удовольствие! И чего эти взрослые по детству тоскуют? Лучшие годы чудесные, лучшие годы! Ничего они в настоящей жизни не смыслят!»

Приехали мы в центр, а там! Не узнал я родной город – за двадцать лет он сильно изменился. Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой! Так папин кумир Вилли Токарев пел, когда в Нью-Йорке впервые оказался. Вот я тоже, как будто в Нью-Йорке или в Рио-де-Жанейро себя почувствовал.

Заходим мы в торговый центр с Таней под ручку, а там музыка, шик-блеск, куклы в два человеческих роста расхаживают, конфеты посетителям раздают бесплатные. Промакция у них, значит.

– Давай, – говорю, – конфет наберём побольше.

– Ты что? Забыл, что мы на диете? У тебя вон уже пузико, как у нашего соседа из двадцатой квартиры. Нет, дорогой, пошли лучше в шляпный отдел. Шляпу тебе купим.

– Зачем мне шляпа? – спрашиваю. – Давай лучше мотоциклетный шлем. У нас же есть мотоцикл?

– У нас с тобой автомобиль «Лада-Калина». Папа твой, царство ему небесное, в наследство оставил. Только он сейчас в ремонте.

– Кто? Папа? – спрашиваю, а сам чую, сосёт у меня под ложечкой.

– Андрей Андреевич, поди, третий год, как на кладбище, земля ему пухом! А шляпа тебе – для солидности, на работу в ней будешь ходить.

Таня заводит меня в какой-то бутик. А мне, ребята, вот ей-богу, не до шляп! У меня отец три года назад умер! Чувствую, разревусь сейчас. Кое-как себя в руки взял. А чего я хотел, спрашивается? На двадцать лет же вперёд проскочил во времени, э-эх!

В общем, пока Таня по магазинам бегала, я в кафе сидел. Купил двойной эспрессо без сахара и кекс. Сижу, давлюсь кофейной горечью, пирожное ломаю. Чувствую, отпускать начало понемногу. А тут Таня подоспела – вся обвешанная пакетами.

– Пошли, – говорит, – наш сеанс начинается. – Я диван в 4D-зоне откупила. Гулять так гулять!

Ну что я вам, ребята, могу сказать? Новые технологии на месте не стояли, за двадцать лет колоссальные изменения в техногенной сфере произошли. Посмотрели мы с Таней «Возвращение Аватара» – словно на Пандоре побывали! Оглядели там всё, понюхали, потрогали, с местными жителями через переводчика пообщались, даже их национальной кухни отведали. Меня, правда, потом мутило чуток с непривычки, зато впечатлений на всю оставшуюся жизнь! А Танька моя – хоть бы хны, вышла из кинозала и говорит:

– Есть хочу! Веди меня в самый роскошный ресторан!

– А бюджета нам с тобой хватит? – спрашиваю. – В бытность мою школьником учителям платили сущие копейки.

– Серёга, не будь жмотом! – смеётся Таня и запихивает меня в какие-то позолоченные двери.

Она когда смеётся, я ради неё на всё готов!

Обслужили нас по высшему пилотажу. А всё потому, что никаких официантов в том ресторане не было. Ни официантов, ни поваров, ни музыкантов – сплошные электронные голограммы. Бесшумно фланируют туда-сюда, фьють-фьють. А услужливые! А исполнительные! Больше всего мне, конечно, певица на сцене понравилась – в красном платье вся такая, фуфыр-фуфыр! Глазки мне строила. Но Таня её потом на Диму Билана переключила. И танцевать с ним назло мне пошла.

Наелись мы, напились – Таня устриц с шампанским, а я пирожных с газировкой – и домой на такси поехали. Завтра же на работу.

– Слушай, а давай к маме заскочим, – говорю.

– К маме? – удивляется Таня. – Ну давай…

– А ты почему удивляешься? – спрашиваю. – Ты, что, против?

– Да нет, – говорит. – Я, наоборот, очень даже за. Просто ты уж год как у неё не был, всё некогда тебе.

– Год? – изумляюсь я самому себе.

– И чем это, интересно, я так всё время занят?..

Мама теперь на окраине города живёт, в спальный район переехала.

– Ой, Танечка, сынок! Радость-то какая! – мама с порога кричит.

А я её даже не узнал сначала. Старенькая стала, сухонькая и с палочкой.

– Мама, ты почему с палочкой?

– Так я, сынок, как ногу сломала, так, почитай, год уже из дома не выбираюсь. А тебя, сыночек, всё нет и нет. Господи, радость-то, радость! – мама вокруг нас суетится. – Проходите в комнату, только у меня тут не прибрано. Ну да это ничего, ничего. Сейчас как раз Анюта из Германии звонить будет, поговорите в кои-то веки с сестрой. Ой, радость-то какая! Радость…

– Радость-то какая! Серёжа! Радость! – кричит мама. – Представляешь, папе зарплату подняли! Вдвое!

– Как зарплату? Какому папе? – я не понимаю.

– Да ты проснись уже! Отцу зарплату прибавили, и это значит… – мама таинственно округляет глаза. – И это значит, что летом мы всей семьёй – папа, ты, я и Анюта – рванём на море в Туапсе!

– Так значит, папа живой?!

– Типун тебе на язык, Серёжка! И вообще, давай уже вставай, а то на контрольную опоздаешь.

Так значит, это был сон…

– Это – сон! – ору я, как оглашенный, и подкидываю к потолку подушку.

Тут звонит телефон.

– Алё, Серёж, это я – Таня. Ты прогулять ещё не передумал?

– Нет…

– Тогда я с тобой, ага?

– Ты что? Ты же по математике отличница!

– Ну и что! И вообще, чтобы ты всякого такого не думал, я просто так буду прогуливать, не из-за тебя! – говорит Таня, и я чувствую, как на том конце провода она краснеет.

– Да я ничего такого не думаю…

– Слушай, мне тут Синяков звонил… Он тоже прогулять решил. Из солидарности. На «Аватара» зовёт, только тебе звонить после вчерашнего боится. Меня попросил…

Я вешаю трубку и иду на кухню к маме, которая жарит оладушки.

Я иду к маме на кухню и думаю про контрольную, про Таню, про Кольку Синякова, а ещё про школу и папу. И ещё про многое другое, от чего мне, признаюсь, стыдно. Просто удивительно, сколько всего можно успеть передумать, пока идёшь из комнаты на кухню. А ещё, знаете, что удивительно? Вчера ночью я был самым несчастным мальчиком на свете, а сегодня утром уже самый счастливый. Как такое возможно?

Я иду на кухню к маме и несу ей цветы. Точнее, горшок с геранью, который взял на телефонной тумбочке. А над головой у меня жужжит муха. Настырненько так жужжит, выразительно, потому что не муха это вовсе. А настоящий фей.