Текст книги "Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов"

Автор книги: Тамара Крюкова

Соавторы: Юлия Кузнецова,Елена Габова,Анна Никольская-Эксели,Владимир Борисов,Дмитрий Сиротин,Сергей Махотин,Анна Игнатова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Сирота Снегурочка

– Папа, а Дед Мороз – дед?

– Что? Дед Мороз? Дед, конечно.

– А у него жена есть?

– Нет.

– А дети?

– Нет. Не мешай мне, пожалуйста.

– А Снегурочка – его внучка?

– Внучка.

– Откуда же она взялась, если у Деда Мороза детей нет?

– Понятия не имею!

– Значит, она сирота?

– Слушай, отстань, а? У меня завал с работой, а тут ты со своими дурацкими вопросами. Иди у мамы спрашивай.

– Мама!.. Ну, мама?

– Чего тебе?

– А Дед Мороз – дед?

– А кто же ещё? Конечно, дед.

– А у него жена есть?

– Жена? У Деда Мороза?.. По-моему, нет.

– А дети?

– И детей нет.

– А Снегурочка, она кто – внучка Дедморозовая?

– Ну да.

– А кто ее родил?

– Фу ты! Ну вот, пригорело! Что ты всё вертишься у меня под ногами!

– Ну хоть какие-то родители есть у неё?

– У кого? Ох, Боже ты мой! Отойди от плиты, ошпаришься!

– У Снегурочки.

– У какой ещё Снегурочки? Скоро гости придут, а у меня не готово ничего. И тут ты еще… Вон бабушке делать нечего – к ней иди и спрашивай.

– Бабуля? Бабуля?

– А?..

– Бабуля!!!

– Что, мой родненький?

– У тебя муж есть?

– А?..

– Муж есть у тебя, я тебя спрашиваю?!!

– Да как же! Вот ведь он, на диване сидит. Никак опять уснул….

– А у Деда Мороза жена есть?

– Есть, как же. Хворает только. Надо бы навестить её, бедную, с праздником поздравить. Ах, Верка, Верка!.. А ведь какая была шебутная девка! И куда всё девается?..

– Верка?! Дедморозовая?!

– Морозова, да. Верка Морозова. Баба Вера. Вчера ещё за тмином к нам приходила. Пойду и впрямь спущусь к ней на этаж. Пирожка ей отрежу…

– Деда? Деда?

– Хр-р…

– Дед, проснись!

– Хр-р… Хр-р… А я не спал!

– Дед, у Деда Мороза жена есть?

– Есть.

– А дети у них есть?

– Есть.

– А потом они Снегурочку родили?

– Родили.

– Значит, она не сирота?

– Не сирота.

– Уф-ф!.. Ну тогда всё в порядке. Пока, деда, я спать пошёл. Мама, спокойной ночи! Папа, спокойной ночи! Как я устал!..

На ногу наступил

Когда я наступил директору на ногу, я ещё не знал, что он директор. Это уже он мне сам сказал:

– Так. На ногу директору наступил!

Я молчал, тяжело дыша. Сказать было нечего.

– Ну что молчишь? – спросил директор. – Сказать нечего?

Я кивнул.

– Хорош! – возмутился директор. – На ногу директору наступил и кивает! Доволен, значит, собой?

Я помотал головой.

– Нет, вы посмотрите на него! – кипятился директор. – Мотает головой, как будто ничего не произошло! Как будто не он только что директору на ногу наступил! Да знаешь ли ты, что я с тобой могу сделать?

Я кивнул.

– Знаешь? И что же, интересно?

Вы мне тоже можете на ногу наступить, – вдруг догадался я. – И тогда мы не поссоримся.

Директор немного подумал и наступил мне на ногу. Почти не больно.

И мы не поссорились.

Юлия Кузнецова

Право выбора

Мама с кухни закричала:

– Вставайте быстрее, сони!

А папа говорит:

– Сегодня – воскресенье. Можно и подольше поспать.

И на другой бок перевернулся. А мама всё равно кричит:

– Подъём! А то манная каша загустеет.

Приходим на кухню. Папа глаза кулаками трёт и спрашивает:

– Ты, Евгения, зачем манку сварила?

– А что?

– Надо было спросить, любим мы её или нет. И ещё: будем мы её есть или нет.

– Да я и так знаю, что любите и будете.

– Но у человека должно быть право выбора, – заявил папа.

– За правом выбора идите в ресторан, – ответила мама.

Папа рассердился, перестал зевать и сказал:

– Серёга! Прояви мужскую солидарность и пошли со мной завтракать в ресторан.

Мы отправились в кафе неподалёку от дома. Неохота было, но мне уже восемь и у меня есть мужская со-ли-дар-ность.

В кафе заказали омлет. Мама отказалась с нами идти. Манная каша со сливками и малиной в её тарелке смотрелась аппетитно.

Официантка спросила у меня:

– Вам омлет зелёным луком посыпать?

– Нет, – говорю, – не люблю зелёный лук.

– Вот, – наставительно сказал папа, – это и есть право выбора.

В кафе мы ходили каждое воскресенье. Мама сидела дома и с независимым видом смотрела передачи про путешествия.

Я скоро омлет видеть не мог. А официантка уже привыкла к нам, как к родным. Один раз поставила мне тарелку с омлетом и ушла.

– Подождите! – сказал ей. – А почему вы не спросили, посыпать ли мне омлет луком или нет?

– А зачем? – пожала плечами официантка. – Ты всё равно скажешь – не надо.

– А сегодня – надо, – заявил я, – и, вообще, у человека должно быть право выбора.

А потом повернулся к папе и говорю:

– Давай теперь у тебя будет мужская со-ли-дар-ность и мы будем дома завтракать?

– Давай, – обрадовался папа, – а то что-то я по манной каше и передачам про путешествия соскучился. И по маме.

Васечка спит

Васечка спал крепко. А засыпал плохо. Мама, бывало, по два часа его укачивала. На полчасика сна могла его укачать. Зато в эти полчасика можно было и разговаривать, и петь. Васечке спать ничего не мешало.

Вот как-то укачала мама Васечку, положила в кроватку. Приходит Васечкина старшая сестра Катя и говорит:

– Можно я Бритни Спирс послушаю?

– Можно, – говорит мама, – Васечке не помешает.

Катя музыку и включила. Заходит в комнату Светочка, средняя сестра, и говорит:

– Можно я Некрасова буду учить вслух? Мне в школе задали.

– Пожалуйста, – говорит мама, – учи.

Света раскрыла книгу. Заходит дедушка и говорит:

– Можно я гвоздь в стену вобью, чтобы картину повесить? Не помешает это Васечке?

– Вбей, – согласилась мама, – не помешает.

Дедушка взялся за молоток. Пришла бабушка, принесла дедушке картину, а Кате со Светой – конфеты.

– Можно, – спрашивает она у мамы, – я новости посмотрю? Там сейчас репортаж с Ниагарского водопада будет.

– Посмотри, – кивает мама, – Ниагарский водопад – это интересно.

Вот сидят они в комнате все вместе, слушают Бритни Спирс с Некрасовым, конфеты едят и на картину с Ниагарским водопадом любуются. Заходит папа и говорит:

– Мне бы письмо на работу отправить. Можно я за компьютер сяду?

– Нет, – вдруг сказала мама, – ты по клавишам очень громко барабанишь. Васечка может проснуться.

– Не проснётся он, – говорит папа, – у вас тут водопад шумит.

– То – водопад, а то – клавиши, – говорит мама, – нельзя тебе за компьютер.

– Нет можно!

– Нет нельзя!

– А я говорю – можно!

– А я говорю – нельзя! – закричала мама.

Тут Васечка и проснулся. Все смолкли, даже Бритни Спирс. А мама погладила Васечку по голове и проворчала:

– Всё из-за тебя с твоими клавишами! Говорила – нельзя тебе за компьютер.

Фломастеры

Диванчик для Размышлений был жёстким и скрипучим. Я поёрзал на нём ещё немного, а потом закричал:

– Мам! Можно мне слезть?

Мама появилась в дверях. Она повязывала передник.

– А ты подумал о своём поведении? – строго спросила она. – Теперь ты понял, почему не следует таскать кошку за хвост?

– Понял.

– Тогда слезай. И займись чем-нибудь спокойным. Дай мне борщ доварить.

– Чем? – решил уточнить я, отыскивая глазами кошку. Она притаилась на подоконнике.

– Например рисованием.

Мама исчезла. Я вздохнув, лёг на пол и вытащил из-под Диванчика фломастеры. Поборов желание швырнуть их в кошку, я сел за стол. Что бы такое нарисовать? Кошку? Да ну её. Лучше – маму в переднике.

Я выбрал синий фломастер и нарисовал мамину голову. Но получилась не голова, а какой-то футбольный мяч. Я сразу понял, в чём дело. Синий фломастер был плохим. Я сбегал на кухню и выбросил его в ведро. Мама стучала ножом по доске в облаке пара и ничего не заметила.

Вернувшись, я взялся за жёлтый фломастер. Попытался нарисовать облако пара. Вышли странные завиточки. Я выбросил и жёлтый фломастер.

Зелёный фломастер был хуже всех. Он нарисовал не мамину руку, а кактус. Я разозлился и сломал его. А когда взял красный фломастер и стал рисовать борщ, вошла мама.

– Ты что делаешь? – сердито спросила она.

Я молчал, потому что в руках у мамы были обломки зелёного фломастера.

– Зачем ты фломастеры выкидываешь?

– Они плохо рисуют, – буркнул я и ткнул пальцем в рисунок, на котором голова-мяч варила среди завитушек борщ, помешивая его рукой-кактусом.

– А может, виноваты не фломастеры? Может быть, виноват художник? – спросила мама.

– Как это? – не понял я.

Мама принесла с кухни фломастеры, села на стул, потеснив меня, и принялась рисовать. Она быстро изобразила меня, кошку и даже Диванчик для Размышлений. Всё было очень похожим, особенно я, хотя меня и нарисовали синим фломастером.

– Видишь? – улыбнулась мама.

– Вижу, – кивнул я, разглядывая синего себя.

– Понял?

– Понял.

– Что ты понял?

– Что всё зависит от художника.

– Молодец! А что это, по-твоему, значит?

– Что фломастеры полежали в мусорном ведре и подумали о своём поведении. Больше они не капризничают, а рисуют как надо. В общем, хороший художник должен иногда выкидывать фломастеры в мусорное ведро, чтобы они хорошо рисовали.

Кошка мяукнула и спрыгнула с подоконника.

– Знаешь что? – сказала мама. – Ступай-ка ты опять на Диванчик для Размышлений.

У двери она обернулась и добавила:

– Только думай о своём поведении быстрее, а то борщ остынет.

Волшебная спица

А со мной вот какая история на даче приключилась. Я спать укладывался. А кровать у окна стоит. Я пожелал маме спокойной ночи, полез под одеяло и решил перед сном на луну посмотреть. В окно глянул, а там – батюшки! Ведьма по крыше соседнего дома карабкается, а её волосы всклокоченные на ветру развеваются. Я – скорей за мамой.

Она поднялась с кровати и спрашивает с интересом:

– Где твоя ведьма, показывай!

Я и показал. Мама засмеялась:

– Это не ведьма! Это берёза на ветру дрожит, а её ветви на волосы похожи. Спи!

Я – снова под одеяло. На всякий случай в окно посмотрел, а там – циклоп!

Мама на этот раз неохотно поднялась. Видно, уже заснуть успела.

– Это не циклоп. Это дуб во дворе качается. А на нём скворечник.

Ушла мама.

Я решил никуда больше не смотреть. Разве что только в огород… Пришлось снова к маме бежать. Там в огороде – волк-оборотень на луну воет. Страшно до мурашек.

На этот раз мама даже с кровати не поднялась. Только рукой пошарила по тумбочке и протянула мне спицу, которой свитер вяжут.

– Держи, – говорит, – это волшебная спица. Она от всякой нечисти помогает. – И на другой бок.

«Надо же, – удивился я и пошёл к себе. – Кто бы мог подумать? – Я залез на кровать. – Обычная спица. – Я сбросил тапочки и потянулся. – А оказывается, волшебная».

Я укрылся одеялом с головой. Сунул спицу под подушку и заснул.

Спал плохо. Всю ночь ворочался. Проснулся рано, до петухов ещё. Открываю глаза, а у меня на кровати сидят ведьма, оборотень и циклоп. Смотрят на меня во все глаза (циклоп – в один глаз).

Ведьма говорит:

– Страшно-то как! Он на мальчика из мультика похож, который Бабу-ягу в печке зажарил.

А волк-оборотень говорит:

– Мне страшнее! Он на Победителя оборотней похож! Так же волосы торчком стоят.

Циклоп говорит:

– А мне каково? Он вылитый Одиссей, который моему брату-циклопу единственный глаз выколол! – Циклоп задрожал от страха, и кровать заскрипела.

– Тише, вы! – говорю им. – Ещё маму разбудите! – Они вообще до смерти перепугались. Тогда я достал из-под подушки волшебную спицу и им отдал. – Махните на меня, – говорю, – и я исчезну!

Ведьма скрюченной рукой спицу подхватила и потрясла ею в воздухе. Враз все трое исчезли. Только слышно было, как спица звякнула об пол.

Я поглядел, куда она закатилась, чтобы завтра маме вернуть. А потом снова лёг и заснул. На этот раз совершенно спокойно.

Подружки

Мы с Риткой Мироновой друзья на всю жизнь. У меня платье синее и у Ритки синее. У меня на рюкзаке русалочка и у Ритки тоже. Даже туфли одинаковые. Идём по улице, за руки держимся, поём песни. Все нашей крепкой дружбе завидуют.

– Представляешь, – говорит Ритка, – я, когда тебя на линейке увидела, подумала, что ты плохая.

– Ты же не знала, что я хорошая! Я вообще подумала, что ты отвратительная!

– Как здорово, что мы узнали друг друга и подружились, да?

– Ага!

– Мне даже показалось сначала, что ты подлиза. Я же тебя ещё не знала!

– Конечно. А я подумала, ты двоечница.

– А я – что ты дразнилка!

– А я – что ты обзывалка!

– А я – что ты злюка!

– А я – что ты ябеда!

– А я – что ты некрасивая!

– Почему ты так подумала? – обиделась я. – Почему это я некрасивая! Сама ты некрасивая!

– Я красивая! А ты глупая!

– Сама ты глупая!

– А ты – злюка!

– А ты – обзывалка! Не буду с тобой дружить никогда!

Я вырвала руку, стукнула Ритку по рюкзаку с русалочкой и убежала домой. Какой противной девочка оказалась! Буду дружить с кем-нибудь другим. Ещё успею выбрать – завтра только второе сентября.

Чудо на даче

В новогоднюю ночь я спал плохо. Родители поздно включили на даче отопление. Деревянный дом долго нагревался, хрустел планками, как старик пальцами, и трещал чем-то на чердаке. Да ещё и папа бубнил всю ночь:

– Бу-бу-бу… Как думаешь, он поверит? Точно поверит? А вдруг он меня узнает? Может, мне брови надеть искусственные? Из ваты, из чего же ещё…

Я не выдержат, встал и подошёл к окну. Прислонился лбом к ледяному стеклу. У нас дом прямо у леса стоит. Из окна виден огород, потом забор, а за ним – хоп! – лес. Было бы мне года четыре, я бы этому обстоятельству порадовался. Жил бы в домике у леса, как в сказке братьев Гримм.

Но мне двенадцать. Мне хочется не дурацких «чудес», которыми пытаются обрадовать меня мама и папа, а фейерверков, которые устроят завтра мои друзья в городе. Здесь я могу рассчитывать, наверное, только на хлопушку с конфетти да на бенгальский огонёк. И то мама будет кричать: «Осторожнее, не прожги куртку!». Это бенгальским-то огнём.

Зачем только мы приехали на эту дачу? Я расстроился и пошёл спать. Дом хрустнул деревянным пальцем где-то под моей кроватью.

Утром я не нашёл у подушки подарков. Та-ак. Сбывались самые худшие предположения.

– Максимка, – пропела мама из кухни, – смотри, кто к нам пришёл!

Я обулся. Настроение было таким отвратительным, что не хотелось их даже зашнуровывать.

– Дед Мороз! – торопливо объяснила мама, когда я появился в коридоре.

Хорошо, что она это сказала. Потому что вообще-то в коридоре стоял мой папа в валенках, с белыми ватными бровями и пластмассовым носом.

– Ну, внучек, – просипел папа, – как ты себя вёл в этом году?

«„Мне двенадцать, мне двенадцать, мне двенадцать“, – повторял я про себя, – когда же они это поймут?!»

Мама подмигнула папе. Мол, если я не ору, значит, не узнал его и думаю, что передо мной настоящий Дед Мороз с мешком подарков. Это в двенадцать-то лет.

Они же не знают, что вчера в энциклопедии Брэма я прочёл про гипноз, который используют змеи, и теперь практикую его против родителей.

– Тогда получи подарочки и бенгальский огонёк, – радостно проговорил папа голосом Деда Мороза.

Мама сделала большие глаза.

– Ой, – оговорился папа своим собственным голосом, – то есть сначала расскажи стишок.

Мама ахнула. Папа смутился, снова засипел, а потом вообще замолчал. Я усмехнулся. Гипноз змей – это вещь. Я презрительно поглядел на мешок с подарками. Вряд ли в нём то, о чём я мечтаю. То есть третий том энциклопедии Брэма. Самое лучшее, что там может быть, – Маршак. Или сказки братьев Гримм.

Я накинул пуховик, нахлобучил шапку и вышел на крыльцо. Снег сыпал так яростно, словно хотел забросать комьями и наш бестолковый дом, и моих непутёвых родителей, и несчастного меня.

А что? Они сами виноваты. Им уже куча лет. Должны знать, что чудес не бывает. Не бы-ва-ет! Если не верят мне, пусть почитают Брэма. Там всё ясно написано. Человек произошёл от обезьяны. А обезьяны – от червяков. Точка. До Деда Мороза эволюция ещё не дошла.

Но, несмотря на Брэма и удавшийся мне гипноз змей, настроение всё равно было паршивым. Не новогодним – это точно. Перед глазами стояли разочарованные лица родителей. Мама с застывшей на губах улыбкой и папа с ватными бровями.

Я вздохнул и приставил к стене лестницу. Вот люди, а! По куче лет каждому, а всему надо учить. Лестница угрожающе заскрипела. А может, это недоверчиво хмыкнул дом-старик.

Я забрался на чердак. Пыльно, тихо и тепло. Надо будет переехать сюда летом. А пока покопаемся в коробках.

Та-ак. Бабушкино платье в кружевах пока не требуется. Папины детские игрушки. Занятно, конечно. Но можно и получше что-то найти. А, вот! Кассета. Плёнка немного выехала, надо подкрутить.

Интересно, как они раньше без дисков жили? Вся музыка была только на таких кассетах, пластмассовых, с бумажными наклейками. Я пригляделся. На бумажной полоске папиной рукой выведены четыре буквы. Точнее, две. Две «А» и две «Б».

Хорошо, а способ доставки? Санта-Клауса, конечно, не существует. Но способы-то придуманы. Я вылез наружу. Хорошо, что лестница высокая, достаёт до крыши. Или это дом сгорбился по-стариковски.

Я легко добрался по крыше до трубы. Кассету предусмотрительно упаковал в пакет, обернув для сохранности бабушкиным шарфиком.

Я размахнулся и швырнул пакет в трубу. А потом приник к ней и стал слушать.

– Ой, что это? – взвизгнула мама.

– Где?

– В камине! Там кто-то есть!

– Кошка?

– Кошка спит. Посмотри!

– Погоди…

– Посмотри, а то я завизжу!

– Ты и так визжишь. Дай-ка гляну… Пакет.

– Откуда он там?

– Не знаю. Хм, в пакете – шарф твоей мамы.

– Может, она хотела его сжечь?

– Зачем? Неплохой шарф, между про…. Оп! Смотри, а это что?

– Кассета, что же ещё?

– Сам вижу, что кассета. Это же «АББА»!

– Ой как давно я их не слышала. А помнишь, мы у Вики на дне рождения под неё отплясывали.

– Это когда?

– Ну перед рождением Максимки. Помнишь, ты ещё говорил, что у нас Максимка родился, потому что «АББУ» услышал?

– А, точно! Я и забыл. Давно это было.

– Очень давно. Максим-то совсем большой стал. Прямо взрослый.

– А помнишь…

Я оторвался от трубы и решил подлезть к крыше с другой стороны, как вдруг с моей ноги скатился ботинок. Я ведь забыл завязать их! Я подтянул ноги, и второй ботинок полетел вслед за первым. Я пополз к лестнице. Только бы она была на месте.

Лестница оказалась на месте. Она дала мне возможность доползти до чердака. А потом я поскользнулся на ней и рухнул вниз.

Совсем не больно было. Даже смешно. Хорошо, что столько снега нападало. Я улыбнулся и принялся искать в снегу ботинки. Но их не было! Ни у двери, ни в огороде. Я пригляделся к забору и замер. У забора сидел заяц. Самый настоящий! Живой!

Я боялся пошевельнуться. Одно дело – читать у Брэма про червяков и обезьян, а совсем другое – видеть живого зайца. Это самое настоящее чудо. Жаль, что я не захватил фотоаппарат. Я боялся моргнуть. От напряжения в глазах застыли слёзы, но я смотрел и смотрел на зайца, пока не сфотографировал его своим сердцем.

А потом я моргнул. И заяц исчез. Наверное, нырнул под забор и бросился в лес. На месте зайца лежали мои ботинки. Я приблизился к ним и взял их. Мне опять стало смешно. Жаль, что меня не видят папа и мама. Стою у забора босой, с ботинками в руках. Сам похож на зайца.

– С Новым годом! – звонко закричал я неизвестно кому.

Дом-старик разразился в ответ скрипучим смехом.

Елена Габова

Нина Игнатьевна против Артёмова

Звонок на алгебру в шестом «Б» давно прозвенел, а Нина Игнатьевна не появлялась. Любитель поспать Борька Дёмин прилёг ухом на стол, чтобы не терять времени даром.

– Пошли на разведку! – предложила Иринка своей подруге Надюшке.

– Давай!

Осторожно выглянув за дверь, девочки шагнули в коридор. Тишина, все на уроках. Только из открытых дверей их класса доносится шум. Вот и лестница, сейчас она пустынна. И здесь не слышно каблучков Нины Игнатьевны. Что случилось? Может, учительница заболела, а их забыли предупредить?

Шестой «Б» – на третьем этаже. Девочки на цыпочках спустились этажом ниже и нос к носу столкнулись с Ниной Игнатьевной.

– Ой! – пискнули разведчицы и бросились назад, но голос учительницы их остановил.

– Меня встречаете?

– Да-а, – растерянно проговорила Иринка. – Мы думали, урока не будет.

– Да я вот задержалась немного, – сказала учительница и, слегка смутившись, добавила: – Поспорила тут кое с кем.

Шестиклассницы изумлённо переглянулись. Учителя затевают споры в то время, когда им необходимо идти на урок? Разве бывает такое?

Но в следующий момент они удивились ещё больше.

Нина Игнатьевна с классным журналом под мышкой обогнала их и… запрыгала по красным клеткам линолеума, лихо перескакивая через синие. Потом остановилась и, оглянувшись на учениц, беспечно сказала:

– Знаете, девчонки, что-то не хочется мне сегодня к вам на урок. Пойду я прогуляюсь. Весна на дворе!

Она озорно подмигнула Иринке с Надюшкой и вприпрыжку побежала к лестнице, что-то тихонько напевая.

Подруги опрометью бросились в класс.

– Ребята, вы не представляете!

– Мы сейчас такое видели, такое!..

– Да что случилось-то, говорите толком! – не вытерпел Вовка Красноперов.

– Просто ужас, что произошло, кошмар! – продолжала тараторить Иринка.

– Вот сороки! Да что с училкой-то? – спросил Димка Томов.

– Заболела.

– Ура-а! – крикнул кто-то. – Урока не будет!

– Подумаешь! В первый раз, что ли? Учителя – тоже люди – могут и поболеть! – сказал Вовка.

– Да-а? Тоже люди? Ты так не болеешь! – с упрёком выпалила Иринка.

– Она ненормальностью заболела, – пояснила Надюшка. – Сошла с ума. Ой, ребята, я такого ещё не видала!

И потрясённые девочки всё рассказали.

С минуту в классе длилось молчание.

– В детство впала, – предположил Димка. – В старости это бывает.

– Да ей всего двадцать восемь! – воскликнула Надюшка. – Ты тоже тогда пожилой, если она старая!

И тут староста Таня Бобрицкая догадалась:

– Может, её Артёмов довёл?

– В каком классе у неё сейчас урок был? – задумался Димка. – Если в пятом «А», то вполне возможно.

– Ты думаешь, она от него заразилась? – ахнула Надюшка.

Лёнька Артёмов был рыжим мальчишкой с маленьким веснушчатым носом. Главной его особенностью было то, что с ним случались странности. Он умел корчить такие рожи, что всем казалось, что он превращается в натуральную обезьяну. А ещё он умел рычать, как тигр, выставляя впереди себя руки с загнутыми пальцами. И тогда всем казалось, что обыкновенные, тонкие в рукавах свитера с вылезшими кое-где нитками, мальчишечьи руки превращаются в лапы с когтями. Когда Лёнька пробегал по школе с выставленными впереди себя когтистыми лапами и обезьяньей рожей, все от него шарахались, а первоклашки звали маму.

А бегал он так довольно часто – каждую перемену.

В класс со звонком Лёнька влетал в обезьяно-тигрином обличии. Плюхался на стул и на время затихал, собираясь, наверное, с новыми силами. Разумеется, за столом он сидел один. Никто не выдерживал подобного соседства. В начале урока Лёнька становился похожим на обыкновенного пятиклассника. Симпатичного и очень тихого.

Однажды в пятый «А» зашёл телевизионный оператор, которому надо было снять рекламу детской обуви, где по сюжету благовоспитанный мальчик ведёт младшую сестрёнку в детский сад. Так вот на роль благовоспитанного мальчика оператор выбрал именно Лёньку Артёмова. И реклама получилась замечательной: паинька-мальчик держал за руку девочку лет пяти. Две пары ног послушно шли по тротуару. Чёрные ботинки и красные туфельки… Знал бы оператор этого Лёньку!

Примерно в середине урока (учителя на часы поглядывали, ожидая опасного момента) с Лёнькиного места слышалось тихое порыкивание, которое становилось всё громче и громче, Лёнька вставал, начинал бродить по классу и опять превращался в тигра с обезьяним лицом. Однажды одна девочка, новенькая, упала в обморок. Остальные ребята и учителя привыкли к Лёнькиным выходкам и в обморок не валились, но продолжать урок было уже трудно и той и другой стороне. Все уговаривали Лёньку выйти в коридор, но Лёнька отказывался и объяснял, что, если он сделает это, заниматься не сможет уже никто. Конечно, его могли бы исключить из школы за столь странное поведение, но дело в том, что Лёнька всё схватывал на лету и учился хорошо.

Вот этого Артёмова и имела в виду Таня Бобрицкая и Димка Томов.

Встревоженные шестиклассники сгрудились возле подоконника, обсуждая происшедшее. Им было жалко учительницу математики. Нина Игнатьевна была весёлой и справедливой. Ребята любили её.

Вдруг Иринка воскликнула:

– Ребята, смотрите! – и показала на окно.

Все посмотрели.

Нина Игнатьевна в шляпе с широкими полями, в расклешённом плаще и в туфлях на высоких каблуках прыгала перед школой через скакалку на оттаявшем от снега куске асфальта. Скакалка была ей коротка, плащ мешал, она то и дело запиналась. Рядом стояла девчонка в красной сбившейся набок шапке, – видно, хозяйка скакалки. Засунув палец в рот, она заворожённо следила, как прыгает взрослая тётенька.

Нину Игнатьевну надо было спасать.

Шестиклассники выскочили на улицу, окружили учительницу плотным кольцом, чтобы она была не так сильно заметна прохожим. А если всё-таки кто-нибудь обратит на неё внимание, пусть думает, что у них урок физкультуры. Учительница физкультуры на высоких каблуках? А она спортивную форму дома забыла!

– Нина Игнатьевна, пойдёмте в класс, – жалобным голосом попросила Таня Бобрицкая.

– А мне не хочется! – задорно ответила учительница, продолжая прыжки. – Погода больно хорошая!

Она снова запнулась и чуть не упала. Один конец скакалки вырвался из её руки и стукнул Бобрицкую по голове.

– Вы на наш класс за что-то сердитесь? – спросила староста, почесав ушибленное место, но ничуть не обидевшись.

– Нет, как можно! – Нина Игнатьевна вытерла со лба пот и поправила шляпу, съехавшую на затылок. Прядки волос выбились из причёски, и Нина Игнатьевна была похожа сейчас на озорную старшеклассницу. – Просто мы с Лёней Артёмовым поспорили.

Ребята с уважением посмотрели на Таню Бобрицкую. Она, как всегда, оказалась права – тут был замешан Артёмов.

Нина Игнатьевна развела руками, отодвинув в стороны столпившихся ребят, и запрыгала на одной ножке. В перерывах между прыжками она рассказала свою историю.

Когда она пришла на урок в пятый «А», Артёмов с перекошенным лицом Кинг-Конга бегал вокруг учительского стола и кричал, что он спутник Сатурна.

Это было что-то новое, и пятиклассники, которым порядком надоели «лапы с когтями» смотрели на Лёньку с большим интересом.

– Артёмов, прекрати, – сказала учительница. – Как-то ты сегодня не во время шутишь. Звонок только что прозвенел. Сядь на место.

– Я же прекратил быть обезьяной и тигром, – прорычал Лёнька, который всё же был похож на шимпанзе, как прежде. Видно, в роль спутника Сатурна он ещё не вжился. – Я спутник, я спутник, не создавайте Титану препятствий!

– Артёмов, будь человеком, – попросила Нина Игнатьевна, ни на что не надеясь. Она обречённо села на Лёнькино место и стала ждать, когда «спутник» выбьется из сил.

Когда Лёнька в самом деле устал, он остановился посреди класса и, запыхавшись, недовольно проговорил:

– Будь человеком, будь человеком… – Он пошмыгал носом. – Я же не прошу вас, Нина Игнатьевна, стать Годзиллой или спутником Сатурна… а вы, учителя, каждый день что-нибудь просите…

– Попроси, Артёмов, я всё сделаю, только будь человеком, – с тоской в голосе произнесла учительница.

– Хо! Хо-хо, – Артёмов наморщил нос. – Всё сделаете? Правда? Ну станьте на денёчек хотя бы… – Лёнька потёр лоб, – это… обезьяной…

Пятиклассники засмеялись, представив, как учительница корчит рожи, и Лёнька смутился. Как-то неудобно, если Нина Игнатьевна будет вести себя по-обезьяньи.

– Ладно, станьте тогда… хулиганкой. Да, хулиганкой! А я за это целый год буду тихим… Мышью буду. Нет-нет, не целый год, – испугался он своей щедрости, – до конца учебного года!

До окончания занятий оставалось ещё два месяца – целая вечность!

– Мышью? – переспросила Нина Игнатьевна, явно заинтересовавшись.

– Компьютерной, – хихикнул кто-то.

Лёнька не обратил на это замечание внимания.

– Ага… до конца учебного года. Тихим буду.

– Спорим! – неуверенно сказала Нина Игнатьевна. Видно, она не доверяла Артёмову. – Я на один день стану хулиганкой, а ты до конца учебного года – человеком? Идёт?

– Мышью, – поправил Лёнька и прибавил совсем тихо: – Мышкой-норушкой.

Он сгорбился и мелкими шажками потрусил на своё место. Он на глазах превращался в худенького мышонка. У него даже носик словно заострился.

У Лёньки Артёмова были явные актёрские способности.

– Согласна! – Голос учительницы прозвучал решительно и громко. Она преградила Лёньке путь, взяла его за руку и повела к доске.

– Разрубай, Петя!

Петька Петров, сидевший за первой партой, ударил по рукам спорящих.

Пари вступило в силу.

Нина Игнатьевна издала вопль индейца и выскочила из класса.

– Вот теперь я и стараюсь, – закончила Нина Игнатьевна и, изловчившись, дёрнула за хвост пробегавшую мимо кошку. – Пусть я помучаюсь, зато другие скажут спасибо.

Кошка бросилась наутёк, промяукав явно не благодарность.

– А если Артёмов не поверит, что вы честно старались? – неуверенно спросил Димка.

– Как не поверит? Да вон же он, глядите!

Шестиклассники посмотрели на окна школы. На подоконнике второго этажа, подобрав под себя ноги в кроссовках, сидел Лёнька Артёмов. Лицо у него было грустное, видимо, он уже чувствовал, что спор с учительницей проиграет.

А Нина Игнатьевна, как настоящая хулиганка, сорвала берет с Димки Томова и побежала по улице.

– Догоняй! – крикнула она мальчишке.

– Что делать? – Димка в недоумении оглянулся на одноклассников.

– Что-что… догоняй! Артёмов-то следит! – крикнул Вовка.

Димка припустил за учительницей.

– Ребята! – шепнула Иринка. – Директор!

– Сейчас психушку вызовет, – сказал кто-то.

Иван Николаевич подошёл к ребятам с озабоченным видом.

– Что тут происходит? – спросил он и, не дожидаясь ответа, закричал: – Нина Игнатьевна! Сейчас же вернитесь! Немедленно зайдите в мой кабинет! Нина Игнатьевна!

Но учительница словно ничего не слышала. Бегала кругами, размахивая Димкиным беретом над головой. Димке, конечно, ничего не стоило догнать учительницу, но ему было как-то неудобно отнимать у неё свой головной убор. Поэтому он семенил за ней, как старичок, то и дело спотыкаясь.

– Нина Игнатьевна, если вы не прекратите бегать сию же минуту, я вас уволю!

– Увольняйте! – крикнула Нина Игнатьевна, остановилась и помахала беретом. – Другие мне спасибо скажут!

– Нельзя её увольнять, – разом загомонили ребята и рассказали директору о происходящем.

– Артёмов? Будет тихим? – директор с сомнением покачал головой.

Это было так же невероятно, как если бы настоящий спутник Сатурна свалился в сквер перед школой.

В следующую минуту Нина Игнатьевна кинула берет в гущу ребят.

– Ловите!

Берет поймал директор. Он не отдал его Димке, как все ожидали, а бросил назад учительнице.

– Держитесь, Нина Игнатьевна! Я с вами!

Иван Николаевич повернулся к окну, в котором виднелась понурая фигура Лёньки, и погрозил ему пальцем.

– Ну смотри, Артёмов! Ты обещал!