Текст книги "Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов"

Автор книги: Тамара Крюкова

Баллада о первой любви

 
Я профиль Ласточкиной Лены
нарисовал, в неё влюблён.
Повесил в рамочке на стену.
Отец заметил: «Чудный слон!»
Серьёзно мама возразила:
«Не слон, а кто-то из кино…
Такой зубастенький… Годзилла!»
А я в тоске смотрел в окно.
Дед с бабкой дружно заявили:
«К чему нелепый, долгий спор?
Смешно талдычить о Годзилле,
ведь это ж – вылитый бобёр!»
Брат упрекнул: «Бобры – другие,
а тут, похоже, Фантомас!»
…Не выставляю с той поры я
любви заветной напоказ.
 

Владимир Борисов

Концерт

Громко хлопнула дверь. Шмякнулся на бок брошенный портфель. Стукнули об пол слетевшие с ног туфли.

– Па! Ма! – прозвенело в прихожей. – Я пришла!

– Слышим, Ксюша, слышим! – отозвалась с кухни мама.

– Ещё как слышим! – подтвердил папа, выйдя из комнаты навстречу дочери. – Как ты из школы вышла – сразу и услышали.

– Как это? – недоверчиво спросила Ксения.

– А так, – стал объяснять папа, – собаки дружно залаяли – не иначе, за тобой погнались.

– Ничего не за мной, – возмутилась дочка, – что я, одна, что ли, там была?

Там ещё Серёжка Волков, знаешь, как носился!

– Ну если Волков, тогда другое дело: за Волковым собакам только и бегать. Ну а как твои школьные дела идут, расскажешь?

– Никак не идут, – уклонилась Ксения от ответа, крутанулась на одной ножке, проскочила мимо отца на кухню, чмокнула маму в щёку и запрыгала к себе в комнату.

Минут через пять папа постучал в дверь:

– Ксюша, а что у тебя нового?

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и дочка, просунув в щель голову, сообщила:

– А у меня, папа, всё по-старому…

– Ну а с музыкой?

– С музыкой? Нормально. Только…

– Что только?

– Зинаида Григорьевна просила больше играть.

– Тогда садись и играй хотя бы до обеда.

Ксения подошла к пианино. Открыла крышку:

– Играть для аппетита, что ли?

– Допустим.

Усевшись на стул перед пианино, девочка тяжело вздохнула и… повернулась к отцу:

– Пап, знаешь… У меня по рисованию тоже трудности есть. Может, я лучше порисую?

– Потом порисуешь, – строго сказал папа и, устроившись рядом на диване, попросил: – Давай играй, а я послушаю.

Ксения опять вздохнула. Достала ноты и зашелестела страницами:

– Тогда я буду играть тебе концерт. Хорошо?

– Концерт так концерт, – согласился папа.

Дочка закрепила ноты на пюпитре, выпрямила спину, подняла руки над клавишами и, повернувшись к отцу, неожиданно спросила:

– Сергей Михайлович, а почему вы в таком виде сидите? Вы же в консерваторию пришли!

Папа оглядел себя и спросил удивлённо:

– В каком «таком виде»?

– В растрёпанном! Рубашка мятая, вместо брюк тренировочные штаны, а ещё, – Ксения нахмурила тоненькие бровки, – в шлёпанцах!

Теперь уже папа обиженно задвигал бровями. Открыл, было, рот, но не нашёлся что сказать. Молча заправил рубашку, неловко спрятал под себя ноги.

– Да ты к тому же не бритый! – протянула дочка.

Сергей Михайлович провёл ладонью по щетинистому подбородку и тяжело привстал с дивана:

– Ладно, завтра приду на концерт, – сказал он. – Какие там у тебя трудности по рисованию?

Склероз

Данька Светлов разглядывал припаркованный «Вольво».

«Вот бы мне такой!» – завистливо думал он.

– Мальчик, – оборвала ход мыслей Даньки пожилая женщина. – Ты не из 3-го «А»?

Данька вернулся с небес на землю и вспомнил, что он шагает в школу, а не участвует в ралли «Париж – Дакар».

– Нет, я из 4-го «Б».

– Ну всё равно, – не отставала женщина. – Ты же из этой школы? – И она махнула рукой в сторону серой бетонной коробки.

– Ну да, – буркнул Данила.

– Вот и хорошо. Не передашь в 3-й «А» Кате Зубовой набор карандашей?

Данька положил протянутый свёрток в ранец и заспешил в школу – рядом она, в двух шагах, чего не передать.

И опять отвлёкся, задумался о своём, о наболевшем – об автомобилях. Забыл, кому свёрток надо было передать – просто выскочила фамилия из головы. Так до звонка и не вспомнил – склероз!

Прошёл первый урок. Началась перемена. Одноклассники кинулись в коридор. Данька, было, дёрнулся следом, но тут из открытого ранца на пол свёрток шлёп – карандаши раскатились во все стороны. А в дверях друг Васька Харитонов сигналит во всё горло:

– Светлов, на выход!

– Погоди, – отвечает Данька, а сам на четвереньках карандаши собирает.

– Чего годить? Побежали на перемену! – поторопил друга Васька.

– Не могу, – показывая на свёрток, стал объяснять Данька. – Мне это хозяйство отдать надо. А кому – фамилию забыл…

– А ты напрягись! – Васька нахмурил брови, сделал серьёзное лицо и сжал ладонями голову. – Вот так! Хочешь помогу?

– Чего-то не хочется – голова всё-таки, это тебе не кочан капусты, – уныло заметил Данька.

– Ну тогда попробуй вспомнить, к чему эта фамилия привязана.

– Скажешь: привязана! Фамилия тебе что, собака на поводке?

– Ну не привязана. Чего она, фамилия эта, напоминает?

Данила задумался. Даже глаза зажмурил.

– Ну! Представил?

– Вроде как… стоматологию.

– Ничего себе! Флюсова, что ли?

– Нет!

– Челюстнова?

– Да нет же! – Данька от огорчения даже крикнул.

– Ты чего нервничаешь, Светлов! Спокойно. Может… Пломбирова?

– А причём тут мороженое?

– Да не мороженое! От слова «пломба»!

– Ну и балбес ты, Харитонов!

– Чего? Я ему помогаю, а он! Сейчас как дам в зубы!

– Стой! Точно! Васька, ты гений! Настоящий друг.

Васька непонимающе крутанул пальцем у виска:

– Ты чего, Данила, того?

– Вспомнил! Зубова она из 3-го «А»! Бежим!

Схватив злополучный свёрток, Данька бросился к двери, Васька за ним. Времени оставалось как раз на одно доброе дело.

Союз художников 5-го «Б»

Перед дверью с табличкой «5-й класс „Б“» остановился мужчина. Постоял в нерешительности. Прислушался и, потянув за разболтанную ручку, шагнул в кабинет.

Тридцать пять мальчишек и девчонок одновременно повернули головы. Словно невидимый фотограф крикнул им: «Замри!». Семьдесят глаз изучающе разглядывали вошедшего. Вдруг светловолосая девчушка, тряхнув задорными косичками, крикнула:

– Да это мой папка Серёжа пришёл!

– А-а-а! – разочарованно пронеслось над классом. Застывший, было, круговорот учеников ожил и забурлил. Возле школьной доски образовалась куча-мала – Юрка Мошкин, второгодник и гроза класса, отдавал свои нерастраченные на усвоение школьных знаний силы. Рядом маленький юркий Борька Орешкин по-петушиному наскакивал на Лену Буханову, самую крупную девочку в классе, кто-то бегал между партами, кто-то яростно сражался на линейках…

Мужчина, он же Сергей Михайлович, он же отец светловолосой девчушки Ксении, бочком, по стеночке, стал протискиваться к единственному спасительно-спокойному месту в классе – учительскому столу.

«Тра-та-та!..» – оглушительно не то затарахтел, не то забарабанил школьный звонок.

Распахнулась дверь. Уверенно, как дрессировщик в клетку, вошла Ольга Петровна – классная руководительница 5-го «Б». Невысокая мощная, она стремительно подошла к Сергею Михайловичу, в энергичном рукопожатии дёрнула его за руку и скомандовала:

– По местам!

То ли вихрь, то ли смерч пронёсся по классу – замелькали платья, пиджачки, задвигались парты, стулья, что-то упало, кто-то хихикнул, но уже через мгновение дети послушно встали по своим местам.

– Садитесь! – поставила победную точку учительница.

Дети дружно сели. Произошло чудо – наступила тишина.

– Сегодня, – Ольга Петровна повернулась к мужчине: – Сергей Михайлович…

– Папа Ксении Приваловой! – взялся подсказывать с последней парты белобрысый мальчуган.

– Волков! – Ольга Петровна укоризненно качнула головой. – Да, Ксенин папа любезно согласился рассказать вам об одном из удивительнейших музеев Москвы – Третьяковской галерее.

Тем временем Сергей Михайлович торопливо развернул заранее приготовленный экран, закрепил его над школьной доской, раскрутил длинный электрический шнур и стал устанавливать в центре класса диапроектор.

– Можете начинать! – предложила учительница и махнула рукой добровольным помощникам у окна. Прошелестели тёмные занавески. Всё погрузилось в таинственный полумрак.

– Товарищи… Ребята! – Сергей Михайлович щёлкнул выключателем – пучок света соединил диапроектор с экраном. – Перед вами… – голос лектора неожиданно стал хриплым, пришлось откашляться и повторить. – Перед вами самый первый в России Государственный музей художников – Третьяковская галерея.

На экране возникло, слегка подпрыгивая, – дрожали руки у лектора – нарядное здание галереи.

– Пусть вы и не станете художниками, – пересиливая хрипоту в голосе, продолжил Сергей Михайлович, – но…

– Почему не станем? – курносый профиль Волкова обозначился на экране. – Я лично стану!

– Волков! – грозно прозвучало из темноты.

Тень с экрана немедленно исчезла:

– А что, Ольга Петровна, точно стану!

– Хорошо, хорошо! – предчувствуя нехорошее, заторопился Сергей Михайлович. – Кто-то будет художником, кто-то не будет…

– Почему не будет? Вот захочу и буду! – возразила Аня Новошинская, первая ученица класса. – Правда, Ольга Петровна, у меня способности, вы сами говорили!

– И у нас способности! И у нас! – поспешили сообщить неразлучные подружки Вера и Таня.

– А мы что, хуже? Да? – решили не отставать сидевшие за девчонками мальчишки. – Не хуже! Ещё как лучше!..

Скоро стало ясно: художниками станут все. Кроме второгодника Мошкина.

– Буду большим начальником! – упёрся он.

– Уважаемые будущие таланты! – срывая голос, крикнул Сергей Михайлович. – Прошу слова! Вам для работы в Союзе художников это может пригодиться!

Будущие таланты приумолкли.

– Так вот: лучшие картины лучших художников хранятся в Третьяковской галерее, а значит, – Сергей Михайлович перешёл на таинственный шёпот, – и ваши полотна… со временем… могут оказаться в этом музее.

Класс восторженно загудел. Нашлись желающие немедленно, до конца урока, нарисовать свои шедевры.

– Только не сегодня! – успокаивал лектор нетерпеливых. – Давайте начнём хотя бы завтра. А сейчас, прошу знакомиться, – и он перевёл слайд. – Самый настоящий художник, ваш коллега – Виктор Васильевич Васнецов.

С экрана на учеников смотрел худощавый бородатый мужчина. Похоже, он немного рассердился на легкомыслие второклассников. Впрочем, это могло только показаться.

– Виктор Васнецов, – продолжил рассказ Сергей Михайлович, – родился в середине XIX века в семье священника. Учился в духовном училище, а потом поступил в семинарию…

– Это где семена делают? – спросил Мошкин.

– Не семена, а священнослужителей! – сообщила Новошинская.

– Ребята, послушайте! – поторопился оборвать дискуссию Сергей Михайлович. – Васнецов мечтает о другом призвании: однажды он уезжает в Академию художеств, чтобы стать настоящим художником.

– Как мы, – зашептал на весь класс Волков.

Сергей Михайлович установил очередной слайд:

– «Витязь на распутье» – одна из первых картин художника.

Секунду-другую класс изучал одинокую фигуру всадника, застывшего перед каменной глыбой.

– А внизу-то, смотри! – свистящим шёпотом заговорил с первой парты Орешкин. – Череп и кости!

– Где? Где кости? – зашумели вокруг.

– Да вон под камнем! – Боря Орешкин не выдержал, подскочил к экрану. – Смотри сюда!

Раздался топот ног, и вот уже весь класс, приплясывая у доски, восторженно начал тыкать пальцами в экран.

– Т-а-а-к! – донёсся с задней парты грозный голос на время забытой Ольги Петровны. – Кто там не желает поехать в субботу на экскурсию в зоопарк?

Второклассники кинулись врассыпную на свои места – в зоопарк хотелось всем.

Следующие картины класс рассматривал в образцовой тишине. Волков даже ладонью рот зажал на всякий случай. Но вот словно выросли из-под земли и перешли на экран васнецовские «Богатыри».

Гул одобрения прокатился по рядам.

– Чур, я в серёдке! – крикнул-таки Волков.

– Господа богатыри и будущие художники, – не без ехидства заметил лектор. – Прошу обратить внимание на то, что эту картину Васнецов писал двадцать три года.

5-й «Б» удивлённо загудел, а Мошкин заявил:

– Н-е-е, начальником лучше…

Сергей Михайлович дождался тишины и торжественно произнёс:

– А сейчас перед вами предстанет особое полотно, – он перевёл слайд, и на экране высветилось серое, хмурое небо, стая черных ворон и широкое поле, усеянное телами погибших воинов. – Художник создал его по мотивам древнерусской летописи «Слово о полку Игореве», и называется эта картина «После побоища Игоря Святославовича с половцами».

Дети смотрели и слушали. По-настоящему. Сергею Михайловичу стало неожиданно легко делиться своими мыслями и чувствами с такой внимательной аудиторией. Незаметно для себя он сказал всё, что хотел, и закончил, как ему хотелось:

– О бедах земли русской, о раздорах князей говорилось в летописи, про это же с помощью красок и кисти рассказал художник. Про то, как малая дружина Игоря не побоялась, в одиночку сразилась с полчищами врагов. Сразилась и погибла…

Сочувственное молчание повисло над классом. Первым не выдержал Волков:

– Эх, пулемёт бы нашим!

– Танк лучше! – веско возразил Мошкин.

– Зачем танк? – Орешкин ловко вскарабкался на парту. – Шашки в руки и всем классом, сообща, на половцев. Ура!

– У-р-р-а! – робко подхватил кто-то.

* * *

И вот уже весь класс в упоении голосил:

– У-у-у-р-р-р-а-а!

А тут ещё школьный звонок победно затрубил в общем хоре.

Лектор вышел из класса. За дверями кабинетов, то тут, то там, набирая обороты, гудели детские голоса.

Шагая по весело поскрипывающему паркету, он неожиданно запнулся. Словно что-то далёкое, но такое знакомое, забытое им, и вот сейчас, внезапно ожившее, легонько подтолкнуло вперёд.

Оглянувшись, на всякий случай, Сергей Михайлович взмахнул руками и припустил вприпрыжку по ещё пустому коридору.

Анна Игнатова

По Пришвину

Хорошо в лесу! Окунёшься в лесные звуки, засмотришься на лесные краски, пообщаешься с обитателями здешними – отдохнёшь душой. И снова можно в город – дымный, угарный, дребезжащий, лязгающий… То ли дело лес!

Идёшь себе по тропинке, с покрышки на покрышку перескакиваешь. Вроде и колёса, вроде и городской атрибут – ан нет! Не чадит, не пылит, жжёной резиной не воняет. Лежит покрышка тихохонько, травкой зарастает, спину свою упругую под ногу подставляет: пожалуйста, мил-человек, ступай смело, не провались в ручей, в сточные воды, на меня обопрись. С такими товарками и путь веселее.

Сначала-то лес сторожится, не доверяет. Приглядывается: что за человек пожаловал, зачем? И тишина в лесу напряжённая, выжидающая. Но, если будешь ты вежлив и внимателен, наблюдателен и молчалив, раскроется лес, покажет свои богатства, поделится тайнами. И сменится тишина живыми звуками. Тут только успевай глядеть да слушать.

Вот в кустах зашуршало, зашоркало. Робко, по-детски, но с любопытством, с живинкой. Да это пакетик полиэтиленовый! Заблудился, малыш? Застрял в ветках – не выбраться? А не будешь от мамы-свалки улетать! Ишь, неслух… Ну давай помогу. Вот так, лети, шуршун!

А что это в листве прошлогодней блестит? Так сразу и не заметишь. Но уж, коли заметишь – ахнешь. Банка из-под энергетика! Ай да красавица! Сама синяя, буквы красные да ещё полоски серебристые по бокам. Что же ты за пенёк спряталась, скромница? Тебе бы повыше, на сучок какой-нибудь нацепиться, чтобы всем видно было этакую красоту!

А рядом кто? Да кто же как не королева леса – бутылка. И формы-то необыкновенной – квадратной, плечистой. Эта о высоком месте не тревожится, знает, что отовсюду видна, всем заметна. Уж сколько, казалось бы, перевидал их, а каждый раз удивляюсь: где её положат, там она и обживётся, и всех под себя подстроит. И трава с листьями цвет её принимают, и цветы лесные вокруг горлышка обовьются, приласкаются, и заячья капустка зелёной мозаикой фон создаст. И никто её с места не стронет. Истинно – королева!

Дальше иду, не тороплюсь. А куда торопиться? И красоты лесной не разглядишь, и за проволоку зацепиться можно. Вот как раз торчит петля. Это – старожилка, по всему видать. Где конец у неё, где начало – не поймёшь. Вросла в землю, заматерела. Такую ухватистую не выдернешь, только руки испачкаешь да землю расковыряешь. А вытащишь – что делать станешь? В овраг закинешь?

Удаль какая! Да и к чему её вытаскивать? Пусть растёт, пусть лес сторожит. Помчится по тропинке чужой человек, к лесу неласковый, а петля проволочная его сапог в ловушку – рраз! Не бегай зря, не суетись, ещё задавишь кого-нибудь, торопыга…

А если день солнечный, тёплый, запорхают надо мхом газетные обрывки-однодневки. Это они на солнышке подсохли, полегчали, повеселели и спешат своим весельем недолгим, летучим лес наполнить. Крутятся под ногами непоседы, шелестят и не догадываются, что красота их пёстрая, рекламно-статейная, до первого дождика или даже до первой росы… Обмякнут от влаги лёгкие крылышки, прибьёт их к земле, расплющит, растащит на кусочки, и следа не останется от резвушек… Так порхайте, пока солнышко!

А мне домой пора. В город, в железный поток загазованный. Отдохнул душой, спасибо тебе, лес. Береги себя, не меняйся.

Летняя версия

 
Здравствуй, поле, здравствуй, речка!
Здравствуй, дача дедова!
Принимайте человечка
Городского, бледного!
Здравствуй, пыльная дорога
От села до хутора!
Поживу-ка я немного
В доме без компьютера!
Буду трескать чебуреки
Свежие, горячие!
Буду слушать саундтреки
Птичьи-лягушачие!
Ждать Катюшу у сосны,
Где ручей сужается,
И смотреть, как диск луны
В небе загружается…
Буду нежиться на пляже —
Золотом песочке!
Не узнает мама даже
Своего сыночка!
Стану цвета шоколада,
Круче принца Персии!
Сохраниться только надо
В деревенской версии…
Договор
Почему крокодил под водой
Считает меня
Едой?
Но я
крокодила
тоже
Считаю
Отличной кожей.
Крокодил!
Давай этим летом
Заключим договор на пляже:
Я не буду
Твоим обедом, А ты —
Моим саквояжем!
 

Вишнёвый пирог

– Вишнёвый пирог – это вам не гречневая каша! – воскликнул я.

– Вишнёвый пирог – это вам не яичница! – поддержал меня папа.

– Вишнёвый пирог – это вам не фунт изюму, – сказала нам мама. – Если уж хотите на ужин пирог, то извольте слушать мою команду!

И мы выслушали мамину команду: папа идёт в магазин за сметаной, маргарином, дрожжами и мукой, я – на рынок за вишнями. А сама себе мама скомандовала идти на кухню и как следует отчистить противень.

И все пошли исполнять команды.

Я отправился на рынок. На рынке продавали всякую всячину. А вишни были только у одного продавца. Интересный такой продавец. Я ему говорю:

– Мне нужны вишни, два килограмма.

А он мне:

– Бери три – не пожалеешь!

Я говорю:

– Они у вас какие-то особенно вкусные?

А он говорит:

– Они у меня особенно особенные. Это не простые вишни. Они собраны не на простом вишнёвом дереве.

– А на каком же? – спрашиваю.

– А на таком, которое выросло на лбу у оленя, – говорит.

Я, конечно, усмехнулся про себя. И продавец усмехнулся. Мы с ним оба усмехнулись, каждый по отдельности.

– Где же вы такого оленя нашли? – спрашиваю.

А он вдруг посерьёзнел и вздохнул:

– Расплодились…

Я тоже посерьёзнел. Я по делу пришёл, в конце концов, а меня за маленького держат и сказки рассказывают.

– Мне два килограмма, – говорю. – Вот деньги.

Продавец опять вздохнул и взвесил два килограмма вишен.

– Я здесь только послезавтра буду, – зачем-то предупредил он меня.

Я побежал домой. Папа свою команду небось уже выполнил, а я тут задерживаюсь! Какая мне разница, когда продавец на рынке будет! Или он намекает, что вишни можно вернуть, если они для пирога не подойдут? Я посмотрел на спелые, бордовые, почти чёрные вишни. Ещё как подойдут для пирога! Очень качественный товар! Мама будет довольна.

Мама была очень довольна. Папа принёс свежайшую сметану и высококачественные дрожжи. А тут как раз я вернулся с крупными сочными вишнями.

– Молодцы! – сказала мама и выгнала нас из кухни. Эту команду мы исполнили особенно охотно.

Ужинать сели в гостиной. Накрыли журнальный столик, зажгли торшер. Чашки достали праздничные, с блюдцами и тарелочками. Включили музыку приятную. Папа пирог режет и по тарелочкам раскладывает.

– Красота! – сказала мама.

– Какой аромат! – сказал папа.

– Это вам не гречневая каша! – сказал я. – Папа, режь быстрей, слюнки уже текут!

Пока мама разливала чай, я не выдержал и откусил здоровенный кусок от своей порции. Не пирог, а сказка! Недаром слюнки текут! Так и захлебнуться можно.

– А у нас сегодня в школе один мальчик на уроке захлебнулся и утонул, – едва прожевав пирог, сообщил я.

– Это на каком же уроке? – застыл с ножом в руке папа.

– Известно на каком – на физкультуре, – невозмутимо продолжал я. – В бассейне.

– Витенька, у вас же в школе нет бассейна, – мама разлила чай по чашкам и теперь, глядя на меня, наливала заварку в сахарницу.

– Это раньше не было бассейна, – пояснил я. – А теперь его построили, в кабинете ИЗО. У нас теперь рисование и физкультура одновременно проходят. Мы плаваем и заодно рисуем. Очень удобно, не надо воду в стаканчике менять, прямо в бассейн кисточку макаешь. А альбомы перед нами на плавательных досках лежат, – заливался я соловьём.

– Ты пей чай, Витенька, – улыбнулась мама, поправляя мне волосы и незаметно пытаясь пощупать лоб – не горячий ли.

– И что же произошло сегодня на уроке? – спросил внимательно слушавший меня папа.

– Ученик утонул, – я откусил ещё кусок. – Трудно же плавать и рисовать одновременно! Программа новая, не освоенная, многим трудно поначалу… Вот смотрю, один парень ко дну пошёл! Ну я нырнул за ним, думаю, что он дальше делать будет… А он сел на пол, пригорюнился и говорит: «Опять мне „два“ за рисунок поставят. Лучше я утону!» Тут я его давай наверх тянуть, а он упирается! Тяжёлый! Так, думаю, не вытащить, надо на помощь звать.

Мама и папа зачарованно меня слушали и жевали пирог.

– Ну стал звать на помощь. А под водой не слышно, что я кричу, никто и не идёт. Хорошо, мимо дельфин проплывал.

– Дельфин? – ахнула мама. – В кабинете!

– Он из дельфинария приплыл, – объяснил я. – У нас в кабинете зоологии зоопарк сделали с дельфинарием. Дельфин-то меня услышал, они под водой отлично слышат. Он того парня хвостом как подбросит! Моментально вылетел на поверхность! А я сам… за волосы себя потянул и легко поднялся, – закончил я и вытаращил на родителей глаза. И лоб тоже украдкой потрогал. Нет, не горячий.

– Молодец, – похвалил меня папа и отрезал себе второй кусок пирога. – Не растерялся. Весь в меня. Я сегодня тоже человека спас. И не одного, а многих. Целый троллейбус. Он с моста в реку ухнул. Водителю плохо стало с глазами – ослеп. И не туда повернул. Проломил перила и в воду – бабах! Пассажиры все обомлели, я один не растерялся!

Мама восхищённо отпила сразу полчащки чаю. Я судорожно вцепился в свою чашку, не замечая, что это сахарница.

– Нет, я не растерялся! – папа обвёл нас глазами и остался доволен произведённым эффектом. – Я выскочил через люк на крышу, схватил верёвки от троллеев и набросил на проплывавший мимо теплоход с туристами! Потом я в два счёта взобрался на борт этого теплохода и крикнул капитану: «Жми что есть силы самый полный!» Капитан мгновенно оценил ситуацию и погнал свою посудину во всю мощь! Троллейбус моментально вышел на глиссирование под радостные крики пассажиров! Те, кто сидели на заднем сидении, даже не замочили ног и просили ещё покатать их с ветерком. Решили даже сделать такой аттракцион – речной троллейбус, приглашают меня на роль директора… – скромно закончил папа свой потрясающий рассказ.

Я уже понял, в чём дело. Но рассказывать родителям, откуда взялись вишни, ставшие начинкой для нашего пирога, пока не спешил. Мне хотелось послушать мамину историю. Мама и так-то любит приукрасить свои рассказы, а теперь, наверное, такое сочинит, что только уши развесишь! Тем более что она успела прикончить два немаленьких куска вишнёвого пирога и приступила к третьему.

– Ты настоящий герой, без преувеличения! – воскликнула мама и оставила у папы на щеке вишнёвый отпечаток поцелуя. – Я знала, за кого выхожу замуж!

Недаром я отказала тому индийскому принцу, который умолял меня стать его женой.

Папа расправил плечи, выпятил грудь и надул щёки. Индийский принц отдыхал по сравнению с моим папой.

– А ведь индийские принцы становятся совершенно невозможными, когда им отказывают, – поделилась с нами мама своим богатым жизненным опытом. – Вот и этот – совершенно сошёл с ума! Сначала он заваливал меня цветами, потом драгоценными камнями, потом пригнал во двор моего дома целое стадо слонов и всех до единого поставил передо мной на колени! А поскольку я была непреклонна, он решил меня украсть!

Мама меня не разочаровала. Да и папа слегка обалдел и даже перестал надувать щёки и выпячивать грудь. И спросил:

– А я-то где был?

– На работе, – быстро ответила мама, не отвлекаясь на второстепенные детали. – И вот украл меня принц прямо из магазина, из мясного отдела. Я за фаршем для котлет пришла. Только не за говяжьим, там жил всегда много, и не за свиным, он жирный очень. А надо брать такой особый фарш.

На этот раз мама отвлеклась на второстепенные детали. Впрочем, может, они не казались ей второстепенными. Тем не менее пришлось мне дёрнуть её за рукав, чтобы она про принца продолжала.

– Ну да, в мясном отделе… Свита принца меня в мешок посадила… нет, не в мешок! В индийский ковёр закатала! Но я не растерялась и стала ковёр кусать! А кусаюсь я больно, никакой ковёр не выдержит! Он заверещал, размотался да всю принцеву свиту в себя завернул! Так в ковре я их всех в милицию и сдала. И скорей домой вернулась – котлеты жарить…

Мама в самом деле готовит очень вкусные котлеты. Это – сущая правда.

Все мы уставились друг на друга и замолчали. Я решил, что пора рассказать, на каком дереве выросли вишни. И рассказал. И мне сразу поверили.

– Чего только не продаётся теперь на рынке, – сказал папа. – Вот однажды я встретил одного рыбака, который продавал черепах-гонщиц.

– Очень интересно, – сказала мама, – мы, что же, теперь всё время будем всякие небылицы рассказывать?

– Не знаю, – сказал я. – Но из школы меня точно выгонят за такие ответы. Вот у нас одного мальчика недавно выгнали.

– Хорошо, что он не продавал фиги, от которых вырастают ослиные уши, – вспомнил папа сказку про маленького Мука.

– Кстати, есть ли у него на складе молодильные яблоки? – спросила мама.

– Я всё узнаю, – сказал я. – Но только послезавтра.