Текст книги "Год в Касабланке"

Автор книги: Тахир Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава 9

В стране слепых одноглазый – король.

Самое плохое во время Рамадана – это воры. Они повсюду. Ни на минуту ничего нельзя оставить без присмотра. Воры всегда готовы поживиться за счет честного люда, который, оголодав, становится для них легкой добычей. В обычное время Марокко – это спокойная страна с очень низким уровнем преступности. Но с наступлением священного месяца каждый, с кем мы встречались, советовал нам хорошенько запирать дом и прятать любое имущество. Мы сперва лишь посмеивались над этими предостережениями. Однако в начале второй недели Рамадана у меня исчез бумажник, затем украли кошелек у Рашаны, а у Арианы пропал школьный портфель. Воры позаимствовали также мой новый фотоаппарат, у нас стащили даже продукты. Местные газеты каждый день писали о случаях дерзкого воровства. Воровали машин и ослов, портфели, набитые деньгами, драгоценности, мебель и даже домашних питомцев.

Вообще-то священному месяцу полагается быть временем благочестивых раздумий. Но, как и Рождество на Западе, Рамадан подвергся коммерциализации. Каждый вечер все местные жители тратят огромные средства на ифтар,ночное разговение. Макароны и сотни видов пресных лепешек, горы выпечки и сластей, сочный инжир с гор, медовые дыни, свежий йогурт и сливы.

Каждый вечер, после того как дневной пост прерывался муэдзином, сторожа съедали по пригоршне фиников, запивали их небольшим количеством молока и приступали к охране территории. Для них не наступало время обжорства, им было пора выходить на охоту – выслеживать воров.

– Воры появляются, когда люди едят ифтар, – пояснил Медведь.

– Да, и они пробираются тихо, как лисы, – добавил Осман.

– Как молодые хитрые лисы, – вставил свое слово Хамза.

– А что вы будете делать, когда поймаете вора?

Все трое переглянулись украдкой, потом посмотрели на меня и радостно загоготали.

– Мы загоним вора в угол и забросаем камнями, – сказал Хамза. – Потом будем бить негодяя палками, пока он не зарыдает, подобно женщине.

– Вы не отведете его в полицию?

Сторожа вновь рассмеялись.

– Тогда не будет забавы, – сказал Медведь улыбаясь.

Камаль не объяснил мне ничего, пока не доел целую тарелку кускуса, поверх которого горой были насыпаны кусочки тыквы с картофелем и сочной телятиной. Он не был похож на себя. Впервые этот парень выглядел слабым.

– Да что случилось? – не выдержал я.

– Плохо, – ответил он, беря с тарелки телячью лопатку. – Очень плохо.

– Ты что, украл что-нибудь?

– Нет!

– Так что же ты натворил?!

Камаль откинулся на спинку стула и закурил сигарету.

– Я был в государственной конторе, хотел посмотреть кое-какие бумаги, и один чиновник оскорбил меня. Сейчас Рамадан, и он вышел из себя. Этот негодяй назвал меня сыном безносой шлюхи.

– А ты что сделал?

– Я увидел большую металлическую вазу на полке, схватил ее и ударил чиновника этой вазой по лицу.

Камалю потребовалось два дня, чтобы вернуться в нормальное состояние, хотя вряд ли можно говорить о нормальном состоянии в Рамадан. Лицо у него было бледное и нездоровое, а под глазами черные круги. Он сказал, что чиновник в конце концов снял с него все обвинения. Они умудрились каким-то образом договориться. Это была хорошая новость. А затем помощник сообщил мне новость просто отличную: «стервятник» нашел двигатель. По словам Камаля, двигатель был совсем новехонький, ну просто в девственном состоянии. Его сняли с попавшего недавно в аварию корейского джипа.

– Какая удача, что точно такая же машина, как и у вас, разбилась как раз тогда, когда мы в этом нуждались.

Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Скажи, а ты уверен, что за этой машиной не охотились специально ради меня?

Камаль застенчиво посмотрел в пол.

– Не задавайте мне вопросов: сейчас Рамадан, и я не могу лгать.

Я передумал увольнять Камаля, и он вновь приступил к работе. Я составил новый список неотложных дел. Во-первых, нужно было найти сеть для бассейна. Несколько недель назад Зохра получила коммерческое предложение от ведущей компании, занимавшейся бассейнами в Касабланке. Они просили около трех тысяч долларов. Камаль взялся заказать такую сеть практически бесплатно и спросил, какая проблема следующая на очереди.

– Эта лестница – просто смертельная ловушка. У нее нет перил. Надо срочно пригласить каменщика, и здесь нужен еще и плотник.

На следующее утро Камаль привел в Дар Калифа двух полных мужчин с двумя весьма объемными мешками. Они были похожи друг на друга как родные братья. Оба в резиновых фартуках, а на ногах – рыбацкие резиновые сапоги. Камаль подвел их к бассейну и показал на него рукой. Потом что-то долго и подробно объяснял им по-арабски. Мужчины понимающе кивнули, развязали свои мешки и вытащили оттуда два огромных мотка коричневого нейлонового шнура толщиной с палец. Затем сложили мешки и уселись на них, взяли шнур и принялись вязать.

Вскоре кто-то поскребся в переднюю дверь. Хамза поспешил туда. У порога стоял высокий крепко сложенный мужчина с покатыми плечами и косматой бородой. Он был похож на наемного убийцу. Я подумал, что его нанял бидонвильский гангстер.

– Полагаю, он не туда попал, – сказал я.

– Нет, нет, – возразил Камаль. – Это каменщик.

– А как насчет плотника? Нам нужно сделать двери и окна в спальне.

Зимние дожди превратили лишенные окон развалины спальни в натуральное озеро, в котором только утки не плавали.

– В Марокко все плотники – наркоманы, – заявил Камаль.

– Наверное, не стоит обобщать.

– Еще как стоит. Плотники – плохие люди, все без исключения.

– Должен же быть хоть один честный плотник. Я уверен, что если мы хорошенько поищем, то найдем его.

Неожиданно Камаль постучал себя по виску пальцем.

– Ну конечно! – воскликнул он. – Есть такой.

А рыбаки все вязали и вязали, и огромная бурая сеть постепенно покрывала сад. Они уверяли, что лучше этой сети во всей Касабланке не сыскать, что она настолько прочная, что ею можно поймать кита.

– Я вообще-то не собираюсь ловить китов.

Услышав это, толстяки, казалось, обиделись.

Они переглянулись, и один из них сказал:

– У этой сети есть барака.Он может как спасти жизнь, так и лишить ее.

К полудню следующего дня сеть была уже сто метров длиной. Полработы было сделано, шустрые пальцы рыбаков вязали нейлоновый шнур с удивительной быстротой. Я как раз любовался их работой, когда Камаль прикатил на моем джипе. Мотор, достать который помогли «стервятники», прекрасно подошел.

Не теряя времени, мы покатили по трущобам и выехали на трассу, направившись на поиски праведного плотника. Пока мы ехали, Камаль вспоминал о своих подвигах в Америке. Он необычайно оживлялся всякий раз, рассказывая о времени, которое он провел на гостеприимном Юге. Камаль вспомнил, как, попав впервые в Атланту, он пошел в супермаркет и чуть не упал, увидев на полках невероятное изобилие.

– Это было похоже на сон! Такое богатство! Такая красота!

– Красота? В супермаркете?

– Да! – подтвердил Камаль восторженно. – Именно тогда я встретил свою первую американскую любовь, прямо в первый же день.

– Где?

– В супермаркете «Сэйфвэй», в отделе замороженных овощей.

Джип выехал из Касабланки на юг, в сторону Марракеша. Виллы сменились трущобами, а после трущоб пошли поля, засеянные луком, дынями и кукурузой. Я попросил Камаля рассказать мне о той девушке.

– Она была прекрасна, – сказал он, и в голосе его прозвучала былая страсть. – У нее была кожа цвета ореха, а глаза зеленые, как яблоки, висящие в тени сада. Мы стояли в отделе замороженных овощей и смотрели друг на друга. Да, вот это была любовь.

Я рассмеялся.

– Вы мне не верите, – огорчился Камаль, – но это правда. У нас было так много общего. Она дала мне свою фотографию. Я прижал ее к сердцу. А когда мы выходили из магазина, то уже были обручены.

– Но ведь это чистое безумие!

– А что в этом безумного? Это была любовь.

– И ты женился на ней?

Камаль сердито смотрел на дорогу.

– Аллах не хотел этого, – сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Я оставил бумажку с номером ее телефона в джинсах, а потом отнес их в прачечную.

Камаль переключился на четвертую передачу.

– Оставалось только одно, – сказал он.

– Что?

– Я снова пошел в супермаркет «Сейфвэй» и стал ждать. Я все ждал и ждал, но она так и не пришла.

– Как долго ты ждал?

– Неделю.

– Ты потратил неделю на ожидание девушки, с которой познакомился и провел всего несколько минут в отделе замороженных овощей?! – изумился я.

Камаль издал просто душераздирающий вздох и сказал:

– Как вы не понимаете! Мы же были помолвлены!

Плотницкая мастерская находилась вдали от дороги, напротив главной в Касабланке свалки. Грузовики с мусором со всего города подъезжали сюда днем и ночью. Стая костлявых собак ковырялась в отходах в поисках пищи.

Мастерская представляла собой лачугу в одну комнату с деревянной крышей. Таких зданий полно по всему городу. Человек, обитавший в лачуге, услышал, как подъехал автомобиль, и вышел посмотреть. Он был старым и скрюченным, как кривой сосновый ствол. Голова его была совершенно лысой, а глаза – маленькими, настоящими щелочками. Казалось, что время каким-то образом сделало их такими. Когда мы приблизились к хозяину дома, он посмотрел на нас сквозь большую лупу, которую держал в левой руке.

Увидев Камаля, старец чуть от радости не подпрыгнул. Лупа на шнурке, привязанном к шее, упала, а он похромал вперед, чтобы приложиться своими старыми губами к щекам Камаля.

Первый час был посвящен расспросам и пролетел быстро. Плотник поинтересовался каждым членом семьи Камаля. Он знал их всех: родных и двоюродных братьев, тетушек, племянников и племянниц, дядей, дедушек и бабушек. Старик перечислил всех поименно и призвал на каждого благословение Аллаха. Он извинился, что не может устроить для нас пир, поскольку сейчас Рамадан. И пообещал, что в следующий раз к нашему приезду обязательно приготовит кускус с изюмом и мясом, на столе будут стоять блюда с лепешками из теста, в которое добавляют лепестки апельсинового цвета, а также мы выпьем сколько душе угодно сладкого мятного чая.

– В следующий раз, иншалла,если Аллах того захочет, – заключил я.

После того как минуло уже два часа, а мы все еще даже не заговорили о работе, я кивнул Камалю.

– Старое поколение нельзя подгонять, – прошептал он мне в ответ.

Прошло еще полчаса. Я не мог больше ждать, особенно потому, что ветер изменил направление и мы все стали просто задыхаться от запахов, исходивших от гор мусора. Наконец после того, как каждому родственнику, живому и мертвому, не менее чем дважды воздалась хвала, старый плотник умолк. Он сотворил короткую молитву, положив руки на колени.

Камаль объяснил, что мы хотим попросить его об одолжении. Нам нужно починить несколько окон и сделать дверь. Плотник вскочил на ноги. Поднеся лупу к своему глазу, направил ее на меня; линза стала своеобразным окном между нами.

– Я сделаю все так хорошо, как еще никогда не делал! – закричал он что было мочи. – Дерево будет ароматным и прочным, и самого лучшего качества. Я буду делать все с любовью, с лаской, гладя дерево своими пальцами.

– Вот и замечательно, – сказал я. – Именно такой мастер нам и нужен.

Камаль нацарапал размеры на сосновой доске, и после еще более долгих формальностей мы удалились. На обратном пути я спросил у Камаля, откуда он знает этого плотника. Он сказал, что ответит на мой вопрос позже, а заодно и кое-что покажет мне. Мы ехали мимо просторных полей и мимо трущоб, мимо вилл и офисных зданий к центру Касабланки.

Камаль остановил машину у многоквартирного жилого дома. На первом этаже здания помещался хаммам,традиционная турецкая паровая баня, имеющая два раздельных входа – для мужчин и для женщин.

– Я живу в этом доме, – пояснил Камаль, – а хаммамомвладеет моя семья.

Он открыл стальную дверь на уровне мостовой и повел меня в темный подвал. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел человека, сидевшего на корточках у стены рядом с бойлером. Он был совершенно лыс, у него не было даже бровей. Камаль позвал его. Человек открыл дверцу и бросил пригоршню чего-то в пекло.

– Кто это?

– Это наш истопник, который нагревает хаммам, – ответил Камаль. – Денно и нощно здесь находится человек, который подбрасывает опилки в огонь. Каждое утро эти опилки привозят от плотника, у которого мы только что побывали. Мы покупаем опилки у его семьи уже в течение пятидесяти лет.

Камаль сказал, что хочет рассказать мне кое-что, и предупредил, чтобы я не очень удивлялся.

– Когда-то мы владели десятком зданий в Касабланке. У нас были фабрики и фермы. А теперь все, что у нас осталось, – этот хаммам!

– А что стало с остальным имуществом?

– После того несчастного случая отец потерял интерес к жизни. Ведь его жена и единственная дочь погибли. Поэтому он, образно говоря, пересел на заднее сиденье, и каждый мог переступить через него. Когда всем стало понятно, что он больше не боец, люди растащили все, как шакалы падаль.

Камаль повел меня обратно на улицу.

– Будьте осторожны, – сказал он. – Такое может случиться и с вами. Вокруг вас полно шакалов. Не успеете и глазом моргнуть, как Дом Калифа исчезнет.

Единственное дело, которое действительно продвигалось, это изготовление рыбацкой сети. Целые мили ее уже были связаны. Хамза с друзьями считали это бесполезной тратой средств. Они сказали, что лучше бы я потратил деньги на то, чтобы усладить джиннов. И сделай я так, настойчиво утверждали они, мне уже не понадобились бы никакие защитные средства. К тому же дом был бы под покровом барака.Для западного человека это было сущим безумием – надеяться только на молитвы и подношения существам, порожденным предрассудками. Но если бы я так поступал, обещали сторожа, то вполне смог бы прожить без всяких средств защиты.

– То есть мне не нужны были бы даже замки на дверях?

– Нет, – ответил Медведь.

– А как насчет страховки на случай пожара?

– И ее не нужно, – заверил Хамза.

– Стало быть, если бы я потакал джиннам и получил их защиту, – заключил я, – то мне вряд ли бы понадобились и сторожа.

Хамза, Осман и Медведь выстроились в шеренгу, плечом к плечу. На их лицах был написан настоящий ужас. Бедняги боялись потерять работу. Я видел, как отчаянно они старались найти подходящий ответ.

– Вам нужны сторожа, – сказал Хамза спустя некоторое время.

– Для чего?

– Но ведь именно мы поддерживаем связь с джиннами.

Началась уже третья неделя Рамадана, а обещанная Камалем новая бригада мастеров до сих пор так еще и не появилась. Когда я напоминал ему об этом, он неизменно заверял меня, что в таком деле торопиться никак нельзя: поспешишь выбрать мастеров, и беспорядок будет еще хуже.

– Эти люди не похожи на строителей, они – художники. Начнешь торопить художника, и он разрежет тебя своим ножом пополам.

– Но мне здесь больше психи не нужны, – сказал я обеспокоенно. – И так уже достаточно натерпелись.

Камаль погрозил мне пальцем.

– Вы не понимаете: в Марокко чем ненормальнее художник, тем лучше он разбирается в том, что делает. Потребуется время, чтобы найти по-настоящему душевнобольную команду для работы здесь, в Доме Калифа.

Франсуа сказал мне, что настоящих мастеров в Касабланке можно найти в старинном квартале Хабус. Я не поверил ему ни на йоту, но заставил Камаля отвести меня туда в пятницу утром только ради того, чтобы продемонстрировать власть.

В последнюю пятницу Рамадана вообще никто не работает. В течение последних трех недель я как никогда мог критично оценить работу любого мастера, но ничего стоящего я так и не встретил. Людям следовало думать о молитве, но у всех у них в головах был один и тот же мираж – огромная тарелка, наполненная кускусом и бараниной со специями.

По дороге в Хабус Камаль молчал. Ему было очень тяжело. Отсутствие сна, никотина и алкоголя вкупе с перегруженностью адреналином окончательно измотало беднягу. И меньше всего ему сейчас хотелось водить меня по каменным галереям базара в поисках рабочих. К счастью, поскольку мой помощник был ослаблен, это позволяло легко им управлять. В отличие от Камаля, да и от всех других мусульман, я сам питался три раза в день и спал ночью семь часов. В последние дни Рамадана я ощущал себя могущественным властелином.

Хабус был не похож на район шикарных французских вилл или многоквартирных домов, характерных для Касабланки. Почти все здания этого квартала были построены из гранита, а не бетона, самого распространенного здесь материала.

Стрельчатые арки вели к десяткам небольших лавок, расположенных за каменными колоннами. Казалось, что все это простояло века, и я очень удивился, когда узнал, что Хабус был построен французами в тридцатые годы.

В лавках продавались изделия народных промыслов: красочные джеллабы,отделанные шелковой вышивкой; фески– тарбушииз красного фетра; желтые тапочки– бабуши;восточные халаты, украшенные блестками, и свадебные причиндалы на вкус любой невесты. Каждая улица имела свою специализацию: на одной торговали марокканской мебелью, на соседней – бронзовой посудой, на третьей – парфюмерией и косметикой: розовой водой и сурьмой, жасминовым маслом, сандалом и мускусом.

Мастеров нам найти не удалось. Все, кого мы спрашивали, либо бросали на нас сердитые взгляды, либо предлагали прийти после Рамадана. Наверняка этим людям казалось, что я – сумасшедший, если думаю о таких вещах в завершающий период поста. Бродя по галерее, я приметил под одной из арок дворик. Внутри него было несколько антикварных магазинов, каждый из которых торговал обычным набором бронзы в стиле ар-деко, довоенной мебелью и эстампами. Всё в антикварных магазинах Касабланки, без исключения, относится к первой половине прошлого века, это – французское наследство.

Но исключение все-таки нашлось. На задворках одного из магазинов я заметил обеденный стол исключительной красоты. Он был отделан под орех, со слегка искривленными боками и гнутыми ножками. Судя по всему, это была работа не французских, а испанских мастеров. На мой дилетантский взгляд, столик был сделан в начале девятнадцатого века, задолго до того, как французы аннексировали королевство Марокко.

Я подтолкнул Камаля вперед, желая, чтобы он справился о цене.

Владелец магазина был слишком голоден, чтобы заниматься игрой в продавца и покупателя. Он сидел, согнувшись пополам, в старом плетеном кресле так, будто у него болел живот, и поддерживал голову руками. Камаль спросил его, сколько стоит стол.

– C'est cinq milles dirhams, [8]8
  Пять тысяч дирхамов (фр.).


[Закрыть]– ответил владелец магазина.

– Пятьсот долларов – это слишком дорого, – заявил мой помощник.

– Мы можем поторговаться, – сумничал я.

Но Камаль направился к выходу из магазина.

– Рамадан сделал этих торговцев жадными.

– Этот человек голоден, – возразил я. – Он будет послушной игрушкой в моих руках.

– Мы уходим, – строго сказал Камаль.

На улице мне в глаза бросилась нищенка: пожилая женщина с густой сетью морщин на лице, ее согбенное тело покрывала темно-зеленая джеллаба.Старуха привлекла мое внимание не тем, во что она была одета, и не своим внешним видом, а тем, что она держала в руках.

В ее корзинке были собраны самые прекрасные фрукты из всех, какие я только видел в Касабланке. Я видел, как она ходила от прилавка к прилавку. Продавцы не спеша и внимательно выбирали лучшее яблоко, апельсин или сливу и передавали ей с благословением. Я был удивлен, поскольку на Западе для людей, не имеющих денег, чтобы заплатить, обычно оставляют продукты второго сорта. Я подошел к одному из фруктовых прилавков и спросил владельца, почему он подарил свой самый красивый персик нищенке.

Продавец поправил бороду рукой.

– Если кто-то просит милостыню, – ответил он, – разве это означает, что ему должно доставаться все самого низкого качества? Здесь, в Марокко, у нас все по-другому.

Прошло еще два дня, и священный месяц закончился. Строгость Рамадана внезапно сменили излишества Ид уль-фитр – праздника разговения. Радость была написана на лице каждого марокканца. Подростки гоняли на родительских машинах взад и вперед по набережной Корниш, высовываясь из окон, громко сигналя и размахивая руками. Семьи представителей среднего класса прогуливались по тому же маршруту: отцы курили, дети поглощали розовое мороженое. В ресторанах и кафе, битком набитых посетителями, гремела музыка.

Я выдал сторожам премию в размере зарплаты за неделю. Они расплылись в широкой улыбке и поспешили по домам, отнести деньги женам. Этим вечером в трущобах было оживленно. На главной дороге на углях жарились бараны, от низких жаровен во все стороны трассирующими пулями летели искры. Группа музыкантов бродила по переулкам, звуки их негромкой музыки плыли над ржавыми жестяными крышами. Имам стоял посередине улицы и собирал щедрые подношения. Белая палатка напротив его мечети этим вечером была закрыта, а жившие в ней фанатики куда-то исчезли.

В полночь в дверь нашей спальни постучал Осман. Трое его малышей не без уговоров вышли вперед, держа в руках самодельные игрушки – подарки для Арианы и Тимура. Отец тряхнул их за плечи, и они неохотно забубнили марокканскую детскую песенку. На Западе уложить детей спать вовремя – священный ритуал, а на Востоке, напротив, считается, что вечер не удался полностью, пока уже глубоко уснувших детей не растолкают для того, чтобы развлечь взрослых.

Когда Осман ушел, а наши собственные дети уже громко посапывали, я спустился на веранду и сел на плетеную скамью. Празднование в бидонвилевсе еще было в полном разгаре, звуки музыки и смех согревали ночной воздух. А вокруг меня, в Доме Калифа, все спало крепким сном. Я вспомнил слова, которые однажды сказал мне Хамза, – о том, что лишь сам дом может выдать мне свои секреты, только он способен рассказать мне о своем прошлом.

И вот, когда я сидел там, я вдруг очень сильно ощутил, что Дар Калифа обладает своей собственной душой. И, как мне показалось, эта душа – нечто большее, чем просто камни и раствор извести, и дом ясно представляет себе, кто мы такие и для чего мы здесь. А может, я почувствовал вовсе и не дух дома, а присутствие самой Квандиши и ее братьев джиннов.

Камаль появился на третий день после окончания Рамадана. Глаза его были ясными, и он опять был уверен в себе.

– Я нашел вам муалема,мастера, который будет класть терракотовую плитку.

– А как ты узнал, что он подойдет?

– Потому что он сумасшедший.

В ту ночь мне хорошо спалось. Мне показалось, что все наши несчастья теперь остались позади. Я уговорил банк в Лондоне выдать мне небольшой кредит, а Рамадан уже закончился. Уткнувшись лицом в подушку, я возблагодарил Бога за удачу, а джиннов за то, что они оставили нас в покое.

Но как раз в тот момент, когда я погружался в глубокий спокойный сон, я почувствовал чью-то руку на своем плече.

– Кто это?

– Это я.

– Кто я?

– Я… Камаль.

Я пошарил рукой в поисках часов.

– Сейчас три часа ночи.

– Знаю.

– А в чем дело?

– Одевайтесь, – сказал Камаль. – Нужно ехать покупать песок.

В любой другой стране мира люди покупают песок в то время, когда открыты магазины. И обычно это не глубокая ночь. Я постарался обратить на это внимание Камаля, пока мы ехали через пригороды, а затем по дороге, идущей вдоль берега.

– Когда открыты магазины? Да никто еще ничего не покупал в магазине с выгодой для себя, – ответил он.

– А, собственно, для чего нам песок?

– Для беджмата.

Еще одна специфическая сторона жизни в Марокко – это покупка строительных материалов. В любой другой стране архитектор сам закупает все, что нужно для работы, а потом выставляет вам счет. Но в Марокко, как объяснил мне Камаль, только дурак позволит кому-то постороннему покупать песок, цемент, трубы или брус.

– Но Мохаммед-архитектор закупал все для дома сам.

Камаль закурил сигарету и глубоко затянулся.

– Значит, вы поступили по-дурацки, позволив ему делать это.

Он объяснил мне, что материалы нужно закупать самому по двум причинам: чтобы найти подешевле и чтобы лично убедиться в качестве. Когда мы проехали уже больше часа, Камаль указал мне на машину своего знакомого, который ждал нас на обочине дороги. У него был старый и побитый долгими дорогами грузовик. Масло текло, а все фары были разбиты. Контуры водителя смутно вырисовывались в кабине. Оказалось, что он не один. Когда я подошел поближе, то разобрал страстные стоны.

– А что, с ним женщина?

– Он же водитель грузовика, – ответил Камаль, как будто это все объясняло.

– И что?

– А то, что он занимается тем, что лучше всего умеют делать водители грузовиков.

– И чем же именно?

– Он предается разврату.