Текст книги "Год в Касабланке"

Автор книги: Тахир Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18

Каждый жучок в глазах своей матери – газель.

В начале марта болезнь пришла в Дом Калифа. Мы заболели все, но первыми ее жертвами стали дети. Сначала появилась тошнота, а потом начался понос, да такой сильный, что я стал опасаться за наши жизни. Мой пищеварительный тракт не был в подобном состоянии с того раза, когда мне пришлось выпить шаманский напиток аяхуаскав верхнем течении реки Амазонки. Прибывший в Дар Калифа доктор нашел нас корчащимися у унитазов.

– Вас отравили, – сказал он мрачно.

Это меня ничуть не удивило.

– Я и сам уже догадался.

В промежутках между сильными приступами рвоты мы попытались установить, чем именно нас отравили. Мы уже давно не ходили в ресторан, а на кухне у нас полная чистота. Врач спросил, откуда к нам поступает вода.

– Из колодца. Мы прочищали его. Вода была чистой.

Позвали Хамзу, и он высказал свое мнение: болезнь нагнали злые духи, джинны. Я стал убеждать его, что доктор, будучи человеком науки, не верит в джиннов.

– Еще как верю, – резко оборвал меня эскулап.

– Но должно ведь быть научное обоснование.

– Сейчас все выясним, – пообещал он.

Хамза повел его обследовать кухню, оставив нас толкаться у унитазов. Я усомнился в том, что доктор, верящий в потусторонний мир, может сделать правильное заключение. Через несколько минут Хамза привел его назад к туалету.

– Колодец отравлен, – сказал врач твердо.

– Но его чистил профессионал.

– Кто-то намеренно заразил его, – высказал доктор свое подозрение.

– Кто же мог такое сделать?

– Возможно, крестный отец местных трущоб, – предположила Рашана.

Я решил задать прямой вопрос Хамзе:

– Клал ли кто-нибудь что-нибудь в колодец?

Он опустил глаза и ничего не ответил.

– Хамза! – зарычал я, уступая накатившей на меня вновь волне рвоты. – Что происходит?

Сторож нервно сцепил руки. Я понял, что он что-то скрывает.

– Говори сейчас же! – закричал я.

– Джинны, – сказал он. – Квандиша.

Если бы у меня были силы, то я бы тотчас бросился на него и задушил. Я не мог слышать больше ни слова о джиннах. К чертям хорошие манеры! Мы все были так серьезно больны, но, как всегда, винить в этом можно было только джиннов.

– Прекрати мне талдычить об этих проклятых джиннах! – закричал я. – Не хочу больше ничего о них слышать.

Доктор задал Хамзе какой-то вопрос по-арабски. Они спокойно обсудили что-то.

– Теперь я понимаю. – Врач улыбнулся.

– Что здесь понимать? – возмутился я. – Когда что-то идет не так, сторожа неизменно сваливают все на проклятых джиннов.

– А как иначе, – сказал врач, – джиннов и следует винить за отравление, косвенно.

– Что значит косвенно?

Доктор отложил в сторону свой стетоскоп.

– Хамза сказал мне, что в вашем доме живет женщина-джинн.

– Квандиша.

– Да, это ее имя, вернее, ее так здесь называют. Никто не осмелится произнести вслух ее настоящее имя. Она не хочет, чтобы вы жили здесь. И говорит, что убьет всех вас, если вы не уедете отсюда. Сторожа очень напуганы, поэтому они пытаются задобрить Квандишу. Они не хотят, чтобы она навредила вам или вашим детям. Сторожа очень переживают.

– Так как насчет яда?

Доктор снова улыбнулся.

– Для того чтобы задобрить Квандишу, Хамза каждый вечер бросал в колодец половину курицы.

– Проклятье, Хамза!

– Он делал то, что считал правильным, – сказал доктор, – пытался решить проблему, выгнать Квандишу отсюда.

Мне захотелось вернуться в Британию – страну, промышленным путем очищенную от суеверий.

– Скажите, доктор, а для того, чтобы заставить Квандишу уйти и больше не возвращаться, что нам следует сделать?

– Все очень просто, – пояснил доктор. – Нужно всего лишь провести изгнание джиннов.

Графиня Лонвик рассказала мне, что дед раз в месяц ездил в Касабланку покупать кофе в лавке рядом с Центральным рынком. Я поискал в его дневниках, но никакого упоминания о городе там не нашел. Когда я сказал об этом графине, она рассмеялась.

– Конечно нет! – воскликнула она. – Он никогда не называл этот город Касабланкой. Он помечал его как Б. Д., то есть Белый Дом. [11]11
  Casa Blanca – Белый Дом (исп.).


[Закрыть]

Дед вырос в то время, когда секретность правила повсюду. Разумеется, это наложило на него свой отпечаток. Его дневники пестрели анаграммами, акронимами и его собственными кодовыми обозначениями, зачастую представлявшими собой переводы с языка дари, на котором говорят в Афганистане. Я снова пробежал глазами дневники. Графиня была права. Записи с сокращением Б. Д., кодовым названием Касабланки, встречались ежемесячно. Обычно рядом с этим сокращением встречались инициалы X. Б. Например, он писал: «Проведал X. Б.» или «X. Б. в полном порядке», «Передал пятьдесят дирхамов для X. Б.».

Я позвонил графине и спросил, не знает ли она, как расшифровать эти загадочные инициалы.

– Ваш дед часто говорил, что приезжает в Касабланку за кофейными зернами, поскольку местный кофе напоминал ему то, что он пил в Кабуле.

– Ну а что такое X. Б.?

– Может, это какой-то сорт кофе? – предположила графиня.

– Вряд ли. Ему не откажешь в эксцентричности, но одержимость кофейными зернами – это уж слишком.

Я хотел спросить у Камаля его мнение, поскольку он хорошо разгадывал кроссворды. Но мой помощник всю неделю не появлялся. Его многострадальная девушка, которой я позвонил, на мой вопрос о том, куда подевался Камаль, ответила:

– Наверное, сбежал с другой. Я желаю ей счастья.

Рашана предложила навести справки в полиции. Но я не согласился, поскольку Камаль однажды предупреждал меня насчет полиции.

– Спросишь у них, как пройти, а окажешься за решеткой.

Если бы мне потребовался экзорцист в Британии, то я даже не знал бы, у кого спрашивать. В английских «Желтых страницах» определенно нет такой рубрики, а если бы я остановил кого-нибудь на улице и задал подобный вопрос, то, возможно, меня увезли бы в психушку. В Марокко многие вещи найти совсем непросто, но только не экзорциста. Сторожа просто расцвели от радости, когда я собрал их и спросил у них совета.

– Эти люди живут в горах, – сказал Медведь.

– Да. Высоко в горах, – подтвердил Хамза.

– Но как мне с ними связаться?

– Идите к мавзолею Сиди Абдура Рахмана и спросите у прорицателей, – предложил Осман.

Раньше до меня уже доходили слухи о могиле Сиди Абдура Рахмана. Она находилась на каменной косе, вдававшейся в океан на полсотни метров, в двух километрах от Дома Калифа. Часто, проезжая мимо, я рассматривал эту группу белых зданий, торчавших между острых камней. Они являли собой фантастическую картину. Во время прилива они стояли на острове, а в отлив до них при желании можно было добраться пешком.

В Марокко сотни подобных мавзолеев. Они служат центром притяжения для тех, кто надеется излечиться или обрести барака.Простые люди приходят сюда, когда возникает нужда: болеет мать, не наступает беременность или никак не найти жену. Они идут к могилам и молятся, приносят жертву или упрашивают местную ворожею снять сглаз.

Морщинистая старуха из бидонвиляоднажды сказала мне, что мавзолей Сиди Абдура Рахмана был самым святым местом во всей Касабланке. Она уверяла, что его сила может благотворно повлиять на человека, даже если он всего лишь посмотрит на него.

В большинстве арабских стран люди почитают могилы праведников, особенно суфиев-мистиков. Но я не бывал ни в одной мусульманской стране, где могилам святых приписывали бы такую силу. Я полагаю, что истоки подобной глубокой веры следует искать в марокканской истории доисламского периода.

Осман объяснил, что я обязательно должен отправиться к могиле до заката в пятницу. Он сказал, что сам проводит меня туда.

На наше счастье, когда мы оказались там, был отлив. Солнце уже село, но было еще не темно, воздух был прохладным, со стороны моря дул ветер. Вдалеке видны были волны; их черные гребни, переламываясь, становились белыми. Было трудно поверить в то, что мы находились на окраине большого города. У мавзолея был неземной облик. Казалось, что от него исходило сияние. Вокруг стояла тишина, лишь издалека доносился легкий шум прибоя и приглушенно звучала молитва.

Осман провел меня сквозь острые камни к острову. Рядом с ним я чувствовал себя спокойнее. Нигде в Марокко я не ощущал особого беспокойства, но если где и можно было по-настоящему напугаться, так это у мавзолея Сиди Абдура Рахмана. В том месте, где кончились камни, мы поднялись по грубой лестнице и оказались на маленьком острове.

На тропе, низко припав к земле, молились четыре женщины. Лица их были закрыты, тела мерно раскачивались взад-вперед. За ними кучкой лежали заплечные мешки.

– Должно быть, они пришли издалека, – сказал Осман. – И им это очень нужно.

Мы прошли по тропе к мавзолею. По обе стороны дороги стояли грубые лачуги в одну комнату; в них жили паломники, когда-то пришедшие сюда, да так никогда и не вернувшиеся обратно.

Не нужно долго жить в Марокко, чтобы успеть наслушаться историй о людях, боявшихся джиннов до такой степени, что они прятались в мечети или в усыпальнице и отказывались вернуться домой. Камаль рассказал мне как-то, что его отец был так напуган злыми духами, что ночевал в мечети целый год.

Слева от тропы лежала груда голых камней, это был жертвенник. Но дух смерти успел уже посетить его.

Мы остановились и увидели, как первые бледно-розовые лучи восходящего солнца отразились в лужах свежей крови у камней. Осман жестом показал мне на дверь.

– Здесь живет прорицательница, – сказал он.

– Мы к ней зайдем?

– Да, но сначала нам нужно купить немного свинца.

Мне было непонятно, зачем нам нужен свинец. Но я протянул десять дирхамов человеку, перед которым лежала кучка полосок серебристого цвета. Осман быстро вернулся и постучал в дверь к прорицательнице. На пороге появилась женщина. Невысокая, широкоплечая, один глаз у нее косил. Осман вежливо поздоровался с прорицательницей и протянул ей полоски свинцовой фольги. Женщина постучала рукой по двери, как бы приглашая нас зайти. Мы вошли внутрь.

Комната была очень маленькой, сырой и холодной, с потолка свешивались пучки высушенных трав. В одном углу я увидел кучку белых морских ракушек, в центре на подставке лежал Коран. Мы присели на корточки.

– Скажи, что нам нужен экзорцист, – велел я Осману.

Осман вздохнул, нервно улыбнулся и объяснил цель нашего визита.

Прорицательница нахмурилась, чихнула и начала что-то вещать о джиннах.

– Что она говорит?

– Она говорит, что у вас все на лице написано.

– Что у меня написано?

– Что в вас сидит джинн.

– Да не во мне, а в доме, – угрюмо прошептал я.

– Это одно и то же. Она говорит, что увидела джинна.

– На что он похож?

Они о чем-то быстро поговорили, потом принялись кивать головами.

– Это джинн не мужского рода, а женского, – пояснил мне Осман. – Квандиша сильна, могущественна и очень сердита.

– А как насчет экзорциста? – спросил я.

Осман передал мой вопрос прорицательнице.

Она взяла свинец и растопила его в кастрюльке, которую поставила на газовую плиту. Когда свинец расплавился, она вылила его в стальную чашу, до половины наполненную водой. Раздались треск и приглушенное шипение, обычно возникающее тогда, когда что-то очень горячее мгновенно остывает. Женщина засучила рукава, внимательно посмотрела на свинец, подумала над тем, что увидела, а затем сказала что-то Осману. Его лицо побелело от страха.

– Это б'саф,очень большой джинн. Квандиша хочет убить вас. Это ужасная опасность. Одного экзорциста здесь не хватит. Нужны двадцать экзорцистов.

– Но где нам столько найти?

Осман перевел мой вопрос.

Прорицательница вновь внимательно посмотрела на серебристый металл.

– В Мекнесе, – сказала она.

Камаль появился на седьмой вечер после своего исчезновения. Он позвонил в ворота. На глазах у него была белая повязка, а в Дар Калифа его привел маленький мальчик. Я поздоровался со своим помощником, но никак не прокомментировал его очевидную потерю зрения. Я знал, что объяснение последует сразу же. Мы сели, и Рашана принесла нам кофе на подносе. Камаль поискал чашку рукой. Я заметил, что сад выглядит великолепно.

– Я не могу этого увидеть, – сказал он.

– Что случилось на сей раз?

– Срочная лазерная офтальмологическая операция.

У Камаля была удивительная способность говорить правду так, что она походила на ложь. Я всегда первоначально предполагал, что он лжет, однако впоследствии обнаруживал, что его слова были правдой. Совсем недавно он отпросился на несколько дней, говоря, что у него обострение диабета. Я позвонил его врачу. К моему удивлению, сказанное моим помощником подтвердилось.

Камаль пошарил рукой в кармане, достал оттуда помятый клочок бумаги и протянул его в моем направлении. Это был рецепт на очки.

– Времени расхаживать незрячим у тебя нет, – сказал я холодно. – Нам нужно найти двадцать экзорцистов. Мы едем в Мекнес.

Камаль поднял край повязки и посмотрел на меня, моргая.

– Я знаю, у кого там об этом спросить, – сказал он.

Работы по ремонту дома продолжались. В иные дни у нас собиралось до шестидесяти рабочих одновременно. Они занимались полами и стенами, то есть были каменщиками и плотниками. Примерно половина из них перебрались в главную гостиную, где они спали рядами, как рекруты, отправляющиеся на войну. Приблизительно, к середине марта зимняя хандра покинула нас. Мы воспрянули духом и легко задышали, хотя и приближалась удушающая летняя жара. Сад наполнился жужжанием пчел, привлеченных запахом цветов жимолости, жасмина и огненно-красного гибискуса. Вокруг деревьев кружили птицы разных форм и размеров: аисты и витютни, ибисы и горлицы.

Строители, как ни старались, никак не могли закончить начатую работу. Маляр останавливался прежде, чем сделать последний мазок кистью, а каменщик оставлял последний гвоздь не забитым до конца. Проклятие незавершенной работы доводило меня до полного исступления, но я не мог ничего поделать. Мы могли бы переехать в свои спальни намного раньше, если бы только одна-единственная связка плиток была до конца выложена на стены туалета. Без этого специалисты по таделактуне могли штукатурить, а водопроводчик не мог окончательно разобраться с водопроводом и канализацией, в результате чего без работы простаивал электрик. То же самое творилось и на первом этаже. В окнах гостиных не хватало нескольких стекол, а пока они не будут вставлены, маляры отказывались начинать свою работу, а полы нельзя намазать мастикой, пока не доделают потолки.

Всё в Дар Калифа было связано между собой, а эти связи переплетены в сложный запутанный клубок. Частью проблемы было общение: возник барьер, но не языковой, а культурный. Правду говоря, я по-настоящему не беседовал ни с одним из мастеров, но у меня было такое ощущение, что если бы я даже заговорил с ними на беглом арабском, мы все равно не поняли бы друг друга.

Я постоянно напоминал себе о том, что нельзя обманываться насчет Касабланки. Это огромный, быстро растущий город, в котором есть всё: последняя европейская мода, быстрые машины и шикарные рестораны. Но это – лишь на поверхности. Подлинная Касабланка – это место с устойчивыми традициями, в которых преобладают традиции древнего Марокко. Наши мастеровые овладели своими ремеслами, трудясь в качестве подмастерьев, и сами являются частью той прочной основы, которая обеспечивает королевству твердый курс.

Невозможность завершить работу выводила меня из себя. Я стал выплескивать все накопившееся во мне раздражение на Камаля, который ходил в очках со стеклами такими же толстыми, как стекло молочных бутылок. Он был единственным из всех, кто мог понять мои тирады.

– Почему, черт возьми, они не могут закончить одно дело прежде, чем переходить к другому? – настойчиво повторял я раз за разом.

Камаль, опустив глаза, хромал за мной.

– Так уж у нас в Марокко принято. Может, мы и не способны как следует завершить начатое дело, но начинаем мы всегда очень хорошо!

Однажды утром Рашана застала меня сжавшимся в комок в ванной. У меня не было сил выйти оттуда, не было сил оказать лицом к лицу с окружающим миром. Я чувствовал, что во мне зрел нервный срыв.

– Но ты ведь не можешь и дальше находиться в таком состоянии, – тихо прошептала Рашана.

– Я понимаю, – сказал я. В уголке моего рта запеклась белая пена. – Но эти рабочие буквально сводят меня с ума. Они не могут ничего закончить.

– Есть только один способ завершить работу в доме, – сказала жена.

– И в чем же он заключается?

Рашана улыбнулась.

– Тебе нужно стать похожим на марокканца.

В конце марта я шел по бульвару Мохаммеда V, главной улице старого города, и вдруг увидел место, где продавали кофе. Это был старомодный магазин, и находился он прямо перед построенным французами Центральным рынком. Заведение уцелело благодаря качеству продукта, который оно поставляло, а не новомодным маркетинговым приемам. Я зашел внутрь.

Женщина лет тридцати выпрямилась на стуле и поздоровалась со мной, заметив при этом, что никогда не видела меня раньше.

– У нас редко бывают новые покупатели.

– Я у вас в первый раз.

– Мы продаем бразильский кофе, – сказала она. – Вы пили такой?

Я ответил, что пил и он мне очень нравится.

Было очевидно, что мой ответ пришелся ей по душе.

– Многим нравится азиатский кофе, но мой дедушка говорит, что нужно ограничиться лишь одним каким-то продуктом, если хочешь успешно его продавать. Он, должно быть, прав, поскольку продает кофе в этом магазине уже шестьдесят лет!

На стене за кассой висел портрет короля, а на полке стояло несколько рядов отполированных медных сосудов. На них были этикетки с названиями прекрасных бразильских зерен: «Желтый бурбон», «Фазенда Жакаранда» и «Кариока». Я спросил, какой сорт самый темный.

Женщина постучала ногтем по последнему сосуду с наклейкой «Болеро».

– Возьмите вот этот.

Я поинтересовался, жив ли еще ее дед.

– Конечно, – ответила она, – он уже стар, очень стар, но приходит сюда каждый день.

Продавщица показала рукой на кресло у окна. Набивка у него вылезала во все стороны, а подушка сидения была продавлена так, что можно было сразу сказать – на этом кресле любили сидеть. Я заплатил за кофе и взял коричневый бумажный пакет. Но вдруг задумался.

Продавщица насторожилась.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Ну., э…

– Да?

– Возможно, это покажется вам странным, – сказал я. – Но мой собственный дедушка каждый месяц приезжал в Касабланку из Танжера. Он приезжал покупать кофе. Это очень и очень маловероятно, но, возможно, он приходил именно в этот магазин.

Женщина выпрямила спину и запустила руку в гриву своих темных волос.

– Ему нравился бразильский кофе?

Рашана была права. Единственным способом завершить работы в доме было бросить в битву все силы. Я не понимал, почему и сам не додумался до этого ранее. У меня будто шоры с глаз сняли. Я взбежал на верхнюю террасу и осмотрел Дом Калифа. Обычно когда я смотрел оттуда вниз, то ругался на мастеров. А сейчас я быстренько составил список всех работ, которые мы могли бы начать немедленно.

Прежде всего я хотел бы переделать старую каменную мастерскую, стоявшую сбоку от дома, в хаммам,следом за этим восстановить разваливающийся гостевой домик за огородом. Затем неплохо бы соорудить еще один фонтан и сделать косметический ремонт в комнате с замечательным мозаичным полом, расположенной напротив моей библиотеки. До сих пор я не решался на это из соображений умеренности. Я записал восемь новых проектов и передал список Камалю.

– С какого из них вы хотите начать? – спросил он.

Глазами, красными от гнева, я посмотрел на него в упор.

– Мы начнем все сразу! – сказал я.

Дорога на Мекнес проходила мимо полей равнины Саис и заканчивалась у стен самого имперского города. Вспаханные поля цвета горького шоколада настолько плодородны, что люди, живущие здесь, ходят с гордо поднятыми головами. Мекнес, вместе с равным ему по статусу городом Фесом, являют собой культурный центр Марокко. Предсказательница у мавзолея Сиди Абдура Рахмана выдала нам информацию очень скупо. Она назвала лишь город Мекнес.

Камаль отмел все вопросы, когда я попросил его подумать, что делать дальше, после того, как мы туда прибудем. Он сказал, что знает, чье имя открывает там двери. Нужно было только отыскать этого человека. Я стал расспрашивать Камаля о подробностях, но, как всегда, его рот был на замке.

По пути в Мекнес мы остановились в городишке Кемисет, где в придорожном кафе подкрепились острыми бараньими колбасками мергез.Когда раздался призыв к полуденной молитве, хозяин заведения расстелил коврик и склонился в молитве. Пока он молился, сын охранял коробку с деньгами. Все время, пока его отец совершал молитву, повернувшись в сторону Мекки, сын медленно хлопал в ладоши. Когда хозяин закончил молитву, он подошел к прилавку, а его сын снова убрал руки в карманы. Камаль заметил, что меня удивило, зачем ребенок хлопал в ладоши, пока его отец молился. Я счел это актом почтительности к родителю.

– Разве вы не поняли? – спросил он.

– Не понял что?

– Отцу нужно, чтобы сын сторожил деньги, – сказал он, – но он не верит мальчишке. Он подозревает, что сын стащит что-нибудь из коробки, пока он молится, повернувшись к нему спиной.

– И что?

– Именно поэтому он приказал сыну хлопать в ладоши. Если он не услышит хлопков, значит, мальчик запустил руку в коробку с деньгами.

Добравшись до Мекнеса, мы поставили джип рядом с великолепными воротами Баб-аль-Мансур. Камаль открыл багажник и порылся в картонной коробке, которую хранил в машине. В коробке лежал ворох грязной заплесневелой одежды, провонявшей сигаретным дымом и потом. Я часто просил его выбросить эту коробку. Но для Камаля ее содержимое было больше, чем старое рванье. Это было великолепное средство маскировки. Он швырнул мне мятую куртку и пару широких брюк.

– Наденьте это.

Через десять минут мы сидели в кафе у входа в медину. Он нас воняло как от пьяниц, прошлявшихся где-то всю ночь. Мы ждали какого-то бродягу. Камаль не объяснил мне причину переодевания. Как известно, он вообще неохотно расставался с информацией. Но когда я спросил своего помощника об экзорцистах, он непривычно разговорился.

– Они объединены в братство, называемое Иссава. Сами они отсюда, из Мекнеса. Эти люди могут высасывать джиннов даже из стен.

– А они согласятся поехать в Касабланку?

– Если вы заплатите им как следует, они поедут куда угодно.

Спустя час пришел знакомый Камаля. Я сразу подумал, что это тот, кого мы ждали, когда заметил, как этот человек переходил площадь. Он говорил одновременно по двум мобильным телефонам, как бы демонстрируя свое возбужденное состояние. Я всеми фибрами души надеялся, что незнакомец пройдет мимо. Но он завернул к нам и расцеловал Камаля в щеки. Он был похож на сутенера. Лицо небритое, с плоским носом и маленькими бегающими глазками. Едва пожав его влажную и мягкую ладонь, я почувствовал антипатию к этому типу.

– Это Абдулла, – представил его Камаль. – Он знает всех экзорцистов в городе.

– Мне он не нравится, – прошептал я.

– Вешний вид – не главное, – резко ответил Камаль.

Похожий на сутенера Абдулла перевернул стул спинкой вперед и уселся на него верхом. Я не уверен, но, на мой взгляд, этим он старался показать свое превосходство, продемонстрировать, что он нисколько не смущается. Он взял шарик кифа,местной марихуаны, и ловко свернул самокрутку. Камаль, стараясь соблюсти все формальности приветствия, заговорил с ним о прошлых временах, об общих знакомых. Затем он откашлялся, и я услышал слово джнун.

Маленькие глазки Абдуллы сузились еще сильнее, став похожими на шарики для детской игры. Он закусил конец самокрутки и стал медленно и глубоко затягиваться.

Камаль рассказал ему о Доме Калифа и поселившихся в нем джиннах. «Сутенер» прикрыл своей липкой рукой рот и сказал что-то по-арабски. Я не понимал слов, но угадал, о чем речь.

– Он говорит о деньгах, верно? – спросил я.

Камаль не ответил.

Абдулла сделал еще одну затяжку и выпалил целую серию числительных.

– Что он говорит? Сколько?

Так мы и сидели в этой грязной одежде в тяжелом дыму марихуаны.

Я спросил об экзорцистах. Камаль и Абдулла были слишком заняты, чтобы ответить. Они пристально смотрели друг на друга в ожидании, кто первый не выдержит. Глядя на них со стороны, можно было сказать, что два человека сидят себе и спокойно медитируют. Но никакого спокойствия и в помине не было. Между ними шла настоящая борьба.

Я извинился и перешел площадь, чтобы купить себе нугу в самодельном киоске. Когда я вернулся, Абдуллы уже не было.

– Что случилось?

– Он ушел собирать экзорцистов.

– Сколько их будет?

– Вы оплатите работу группы из пятнадцати человек, а еще десятерых он добавит бесплатно.