Текст книги "Дом у озера"

Автор книги: Сьюзен Виггз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Сьюзен Виггс
Дом у озера

Марте Кинан – моему редактору и дорогому другу, – которая помогла опубликовать двенадцать моих книг.

Спасибо за все

Часть первая

…Как все вы знаете, президент намерен посетить наших доблестных военных в медицинском центре имени Уолтера Рида. Визит запланирован на Рождество. Президент сможет лично поблагодарить наших военных, несущих нелегкую службу ради безопасности Америки и всего мира. Он также воздаст должное медицинскому персоналу госпиталя за всю ту огромную работу, что выполняют эти люди. К сожалению, нам придется ограничить численность сопровождающих журналистов. Скорее всего, работать будет только одна камера, а корреспондентов мы пригласим позже…

Пресс-секретариат Белого дома

Героев любят все. Люди выстраиваются в очередь, чтобы приветствовать их, славят, выкрикивают их имена. Потом, по прошествии лет, они рассказывают, как часами стояли под холодным дождем, чтобы пусть мельком увидеть того, кто научил их держаться до конца. Думаю, герой есть в каждом из нас. Это ему мы обязаны честностью и благородством, и это он дает нам силы умереть с гордо поднятой головой, отказываясь порой от самого желанного. Даже от мечты.

«Человек-Паук-2»

Глава 1

Вашингтон, округ Колумбия.

Канун Рождества

Машина скорой помощи, подъехавшая к служебному подъезду первого корпуса, ничем не отличалась от других таких же. Со стороны казалось, что она вернулась с обычного вызова – может быть, привезла больного в приемное отделение, может быть, доставила пострадавшего в нижнее крыло на операцию. Все необходимые разрешительные ярлычки и таблички, дающие право свободного, без утомительных проволочек проезда, были на месте; бригада выглядела как обычно: тщательно отутюженные синие брюки и форменные парки с идентификационными бирками. Даже пациент казался самым заурядным во всех отношениях – обложенный пленкой, укрытый термальным одеялом и с кислородной маской на лице.

Сержант медицинской службы войск специального назначения Джордан Донован Харрис, как и все остальные, не обратил бы на «скорую» особого внимания, если бы не слонялся от безделья по застекленной обзорной площадке верхнего этажа. Оттуда ему открывался вид не только на служебный подъезд, но и на раскинувшийся дальше Рок-Крик-парк и на пролегающую за ним Джорджия-авеню. Голые деревья на фоне выпавшего снега напоминали чернильные каракули на белой бумаге. По улицам, что вели к сияющим шпилям и куполам столицы, бодро проносились автомобили. Припорошенный мягким, словно пудра, свежим снежком, весь медицинский центр имени Уолтера Рида, расположившийся на площади в сто сорок семь акров и состоящий из кирпичных зданий в георгианском стиле, казалось, замер вне времени, будто перенесенный на рождественскую открытку. И только деловая суета у дверей приемного отделения напоминала, что здесь расположено лечебное учреждение высшего класса.

Хотя поблизости и не было никого, Харрис знал, что за ним наблюдают. Видеокамер здесь стояло побольше, чем в самых шикарных казино Лас-Вегаса. Впрочем, Харриса это нисколько не касалось – скрывать ему было нечего.

Скука и безделье – желанный атрибут в жизни каждого парамедика. Если ему нечем заняться, значит, ничего не случилось, все идет как надо, ничей мир не разлетелся осколками в дорожном происшествии, никто не поломал кости после неудачного падения, никто не свалился с лихорадкой и не получил пулю из пистолета взбесившегося дружка или взревновавшей подружки. Никого не надо спасать. Для человека, чья работа состоит именно в том, чтобы спасать людей, это означает, что ему нечем заняться.

Харрис переступил с ноги на ногу и поморщился. Жали купленные недавно неразношенные туфли. Весь персонал обязали явиться на смену в парадной форме по случаю визита президента, приехавшего навестить больных и разнести по палатам праздничное настроение. Разумеется, лично узреть главнокомандующего повезло лишь нескольким избранным счастливчикам. В поездках президента неизменно сопровождали сильные мира сего, свита агентов секретной службы и официальный пресс-корпус – все они надежно отделяли высшее лицо от простых граждан.

Вот почему Харрис немного удивился, увидев, как большая группа людей в черных костюмах и военной форме вышла из кабины лифта уровнем ниже того, на котором находился он. Странно. Обычный маршрут высокопоставленных гостей включал обязательным пунктом посещение палаты 57, где лежало немало раненых ветеранов. Сегодня программа визита, похоже, предусматривала знакомство с приемным отделением, недавно переоборудованным за счет некоего партийного спонсора.

Гости уже шли по безукоризненно чистому коридору. Харрис машинально выпрямился, готовый вытянуться по струнке, хотя его никто бы и не заметил. Старые привычки так скоро не уходят.

Он немного расслабился и вытянул шею, надеясь хоть краем глаза взглянуть на лидера свободного мира, но увидел только репортеров и сопровождающих во главе с главным сержантом. Секундой позже появилась женщина, штатский администратор, приветствовавшая кого-то широкой улыбкой. В любезности и гостеприимстве она могла бы соперничать с любой джорджтаунской хостессой. По всей видимости, ей досталась роль гида, и она горела желанием показать себя с самой лучшей стороны.

Харрис знал, что ее зовут Дарнель Джефферсон и что она работает здесь уже четверть века. Рассказывать о центре она могла часами, лишь бы нашелся желающий слушать. Глядя на нее, никому бы и в голову не пришло, что главная забота Дарнель, как, впрочем, и многих других гражданских администраторов, состоит в том, чтобы своим занудством ежедневно отравлять жизнь всему персоналу и выдавать гору всевозможных бумаг в оправдание собственного существования. В красном платье с приколотой к груди желтой ленточкой она выглядела бодрой и деловитой, а ее лучезарная улыбка сделалась вовсе ослепительной, когда случилось невозможное. Президент отделился от свиты и выступил вперед – попозировать.

Что еще удивительнее, миссис Джефферсон взяла инициативу в свои руки и повела группу дальше по широкому сияющему коридору. Два оператора с камерами потянулись вместе с остальными, спеша в мельчайших деталях запечатлеть происходящее для вечерних новостей. Потом все остановились у первой палаты, куда накануне перевели раненого солдата из другого отделения. Харрис уже знал, что согласно сценарию президента покажут с родными солдата, в тесном семейном кругу у кровати героя.

Шоу, подумал Харрис. Показуха. И как только люди могут мириться с такой жизнью? Разве не пытка, когда за тобой пристально наблюдает вся страна?

Процессия двинулась дальше по коридору – к Тэлбот-лонж, одному из недавно обновленных вестибюлей с двенадцатифутовой белой пихтой, установленной стараниями лучшего в округе флориста. Здесь все снова остановились попозировать. Харрис видел отблески фотовспышек, но потерял из виду президента.

В том же крыле, в приемной палате, между двумя стенками из армированного стекла, лежал недавно доставленный пациент. Транспортная бригада отправилась составлять отчет, никто из больничного персонала еще не появился, так что новенький остался один. Дежурные медсестры, как и Харрис, задержались где-то, чтобы взглянуть на президента. Пациент лежал сам по себе, и помочь ему освоиться в этом незнакомом, чужом мире было некому – ни родственников, ни друзей рядом не оказалось. Так бывает, что у некоторых просто нет близких. То же самое мог бы сказать о себе и Харрис. Мог бы, если бы не Сэм Шредер. Познакомившись несколько лет назад в зоне боевых действий в афганской провинции Кунар, они стали лучшими друзьями. Сэм Шредер и его семья – только их Харрис и мог назвать близкими людьми. Он говорил себе, что этого вполне достаточно.

Рассчитывая увидеть президента в лицо, Харрис спустился по лестнице на главный уровень. Зачем? Почему? Он и сам не знал. Может быть, потому, что десять лет служил своей стране, а потом еще четыре года работал в госпитале, где не давал людям умереть. И раз уж выпал шанс увидеть президента вблизи, то этим шансом грех не воспользоваться. Программа визита предусматривала прием в рекреационном зале с участием группы «Гэтлин бразерс», но попасть туда Харрис не рассчитывал.

У двери отделения стояли двое морских пехотинцев в синей форме. Приняв деловой вид, Харрис помахал удостоверением и для пущей убедительности постучал по планшету. Ничего не поделаешь, нужно притворяться – иначе решат, что ты просто притащился поглазеть на президента, а такое здесь не приветствуется.

Харрис остановился у приемной палаты, где лежал новенький, и, взяв с держателя карту больного, сделал вид, что внимательно ее изучает.

Президентский кортеж приближался – шаги звучали все ближе, голоса громче.

– Наше новое кардиологическое отделение оборудовано самой современной системой мониторинга, – объясняла с серьезным видом миссис Джефферсон. – Сегодня наш госпиталь не только оказывает клиническую помощь, но и является исследовательским и диагностическим центром…

Не видя ее, можно было подумать, что она читает с листа. Харрис отвернулся.

Теперь они были совсем близко, и он наконец-то узрел главнокомандующего. На лице лидера нации застыло фирменное проникновенно-сочувственное выражение, то самое, что помогло ему остаться на посту на второй срок. В какой момент эти двое, президент и администратор, опередили на несколько шагов остальных. Дарнель Джефферсон повернула к палате, где лежал новый пациент.

Черт, пора убираться, подумал Харрис и быстро, но без особенной спешки проскользнул в приемную, соединенную с палатой зеленой вращающейся дверью. Отсюда он мог видеть, что делается в двух следующих палатах. Взгляд его остановился на новеньком. Обычно такие пациенты ведут себя тихо и смирно, молча сражаясь со страхом. И, конечно, новенький никак не мог знать, что в нескольких шагах от него по коридору идет президент Соединенных Штатов.

Вот только этот парень вел себя очень странно. Более того, для пациента-сердечника он демонстрировал необычайную активность – сев на каталке, срывал кислородную маску.

Харрис посмотрел на карту, которую снял с двери палаты. Теренс Ли Малдун. Армейский ветеран, участник боевых действий, доставлен из американского военного госпиталя в Ландштуле, Германия. Возраст – двадцать пять лет. Рановато для проблем с сердцем.

В свое время Харрису довелось видеть тысячи сердечников. Недомогания такого рода обычно сопровождаются болезненной бледностью и характерными признаками усталости и общей слабости.

В данном случае ничего подобного не наблюдалось. Даже через две стеклянные двери Харрис видел, что цвет лица у пациента вполне здоровый, а движения уверенные и расчетливые.

В это самое время процессия остановилась в коридоре, а президент и миссис Джефферсон вошли в палату Малдуна. Стеклянный закуток не мог вместить больше двух-трех человек, и охранники остались за дверью, шаря глазами по сторонам, вытягивая шеи и бормоча что-то в скрытые микрофоны. Пара фотографов прижали объективы к стеклу.

Поздоровавшись с Малдуном за руку, президент обошел каталку и принял подходящую позу.

Харрис вряд ли мог бы сказать, когда именно понял, что что-то не так. Ни маниакального блеска в глазах самозванца, ни злобного хихиканья, как в кино, – ничего подобного не было. Реальное зло обходится без этого – оно вполне обыденно и заурядно.

Господи, успел подумать Харрис.

Не мог бы он и сказать, когда именно решил действовать. Принятие решения подразумевает некий мыслительный процесс, но ни у Харриса, ни у ничего не подозревающего президента на размышления просто не было времени. Щелкнув по кнопке закрепленной на плече рации и включив тем самым бесшумный сигнал тревоги, Харрис проскользнул через двойную дверь в комнату, примыкающую к той, где находился президент. Он знал, что камеры системы безопасности фиксируют каждое движение, но мнимый пациент его, похоже, не заметил.

Харрис не стал ни кричать, ни делать резких движений. Малдун еще не заметил его, и он не хотел привлекать к себе ненужного внимания. Но действовать пришлось быстро, пусть даже на камерах такое поведение и выглядело крайне подозрительным. Те, кто наблюдали за ним, могли счесть его помешанным или, того хуже, плохим парнем.

События развивались с любопытной неизбежностью. Позже, много позже, Харрис просмотрит обе записи – и с камер наблюдения, и ту, что сделали операторы пресс-корпуса, – но так ничего и не вспомнит.

За считаные секунды до того, как люди в коридоре отреагировали на сигнал тревоги, пациент сбросил термальное одеяло и откинул халат, под которым обнаружились динамитные шашки, приклеенные скотчем к плотно облегающей тело жилетке.

 – Пусть кто-нибудь только попробует выстрелить! – прокричал он в стеклянную стену. – Будет фейерверк почище, чем на Четвертое июля! [1]1
  День подписания Декларации независимости США от Великобритании, подписана 4 июля 1776 г.


[Закрыть]Со мной взлетит все крыло. – Соскочив на пол, он метнул злобный взгляд в замершую от ужаса толпу по другую сторону прозрачного барьера. Пальцы обхватили зажигатель. Взрыв мог последовать в любую секунду.

Президент застыл как вкопанный. Дарнель Джефферсон в страхе икнула. Харрис тоже замер, но испуга не выказал – помог опыт. Он уже узнал татуировку на предплечье Малдуна: железный сокол и меч – эмблема частей особого назначения.

Итак, они имели дело с человеком, обученным не хуже самого Харриса, тренированным убийцей. Пока что Малдун его не видел – он стоял у стеклянной стены под прицелом дюжины стволов.

Харрис уже рассмотрел самодельный пояс с взрывчаткой. Странно, что санитары со «скорой» ничего не заметили. Взрывчатка была вроде пластиковая, а взрыватель приводился в действие коленно-рычажным механизмом, закрепленным скотчем и соединенным с проводами, которые и должны были при необходимости активировать взрывчатку. Если только у террориста не было другого, скрытого вспомогательного взрывателя, то привести в действие основной он мог только вручную.

Между тем в коридоре сотрудники секретной службы и морские пехотинцы уже действовали в соответствии с протоколом, отработанным до автоматизма бесчисленными тренировками. Входы и выходы будут немедленно перекрыты, отделения приведены в состояние тревоги, на всей огромной заснеженной территории центра завоют сирены. Само здание, вполне возможно, уже было окружено силами безопасности.

Миссис Джефферсон пискнула – звук получился странно высокий для столь представительной женщины – и свалилась в обморок, прихватив с собой и монитор системы жизнеобеспечения. Прибор с грохотом рухнул на пол, и Малдун вздрогнул. Харрис понял, что сейчас последует взрыв. Пальцы, сжимающие зажигатель, на мгновение разжались…

Благодаря Дарнель у Харриса появился шанс. Больше ему ничего и не требовалось. Но и шанс был только один – профукай, и все поджарятся. Или, точнее, разлетятся, как конфетти.

Он пролетел через двойную дверь, видя перед собой только левую руку террориста. Тактика была проста и заключалась в одном-единственном движении, многократно отработанном на тренировках, но ни разу не применявшемся в реальной обстановке.

Малдун вскрикнул – весь вес Харриса, вся сила удара пришлись на запястье. На пол они рухнули вместе.

Громкий, сухой звук напоминал выстрел. Что-то с силой ударило Харриса. Черт, неужто сукин сын успел замкнуть цепь?

Нет, не успел, понял он в следующее мгновение. Переключатель сработал от удара, но зажигание дало сбой. Это была хорошая новость. Плохая состояла в том, что он получил свой заряд. Руки и ноги мгновенно похолодели. Меркнущее сознание зафиксировало последние мгновения: прячущийся президент… врывающиеся в комнату охранники… пронзительный вой сирен… чей-то крик… В ушах зазвенело. Глотку обжег зловонный дым.

Мир рассыпался, раздвоился. Сознание уходило с вытекающей на пол кровью. Звуки растянулись в подобие призрачного эха, напоминающего тонущий в колодце крик.

– Стоять… ять… ять… – билось в голове. – Никому не двигаться… аться… аться…

Пульс сбился. Сердце не билось – трепыхалось. Лежа в растекающейся луже крови, Харрис представлял, как системы отключаются одна за другой, словно гаснущий после заключительного акта свет в театре. Он чувствовал, что дрожит, или это дергался подмятый им убийца. Такая вот смерть… У ног президента… Какая мерзость… Она оскорбляла его чувство пристойности. Впрочем, после смерти это будет уже не важно. Абсолютно не важно. И все равно неприятно…

Харрис видел свое отражение в широкоугольном объективе укрепленной на потолке камеры. Под ним как будто разворачивался чернильный ковер. На картинке все выглядит хуже, чем в действительности. Так он говорил своим пациентам.

Потом на него спустился рой. Рой черных костюмов и парадных мундиров. Подоспевшие сотрудники секретной службы спешили взять ситуацию под контроль: схватить безумца и защитить высшее должностное лицо.

– Расступитесь, – отрывисто и громко бросил кто-то. Слово отозвалось эхом… Эхо умолкло… – Кто-нибудь, помогите же этому парню.

Часть вторая

Лучший способ избежать проблемы – решить ее.

Алан Сапорта, американский музыкант

Глава 2

Порт-Анджелес, Вашингтон.

Лето

– Истина – и это общепризнано – заключается в том, что одинокой женщине с сыном-подростком нужен муж. – Щурясь через свои древние очки, Мейбл-Клэр Ньюман посмотрела на Кейт Ливингстон с некоторым даже вызовом, словно ожидая, что подруга посмеет подвергнуть сомнению ее решительное заявление.

– Очень интересно, – сказала Кейт. – Ты говоришь мне это каждый год.

– Потому что каждое лето ты неизменно приезжаешь сюда одна.

– Может быть, мне просто нравится быть одной.

Мейбл-Клэр выглянула из окна офиса – в джипе, на котором приехала Кейт, мальчик и щенок увлеченно сражались за носок.

– Ты хотя бы встречаешься с кем-нибудь? Ходишь на свидания?

– Сходить на свидание не так уж трудно. Проблема в том, чтобы затянуть их на второе. – Кейт невесело, с наигранной беспечностью усмехнулась. Обычно мужчины терялись, узнавая, что она уже мать. – Кейт родила Аарона в двадцать и всегда выглядела моложе своих лет.

Познакомившись же с ее сыном и узнав о его проблемах, они чаще всего поворачивали обратно.

– Тогда они просто дураки. Просто ты еще не встретила подходящего парня. – Мейбл-Клэр лукаво подмигнула. – У Шредеров остановился один их приятель. Думаю, тебе нужно с ним познакомиться.

Кейт демонстративно поежилась:

– Вот уж нет.

– Подожди, ты его еще не видела. А как увидишь, сразу передумаешь. – Мейбл-Клэр открыла шкафчик, в котором висели снабженные бирками ключи, и быстро отыскала тот, на котором значилось имя подруги. – Я ждала тебя только завтра.

– А мы решили приехать на день раньше, – сказала Кейт, торопливо беря ключ с надеждой избежать дальнейших расспросов. Хотя она и знала Мейбл-Клэр уже несколько лет, поскольку приезжала сюда каждое лето, обсуждать случившееся ей не хотелось. – Надеюсь, все в порядке?

– А что плохого может быть в том, чтобы начать лето на день раньше? В доме и во дворе все убрано. А разве занятия уже закончились? – Мейбл-Клэр вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть Аарона. – Я почему-то думала, что у ребят еще одна неделя.

– Нет. Последний звонок прозвучал вчера в три пятнадцать, так что третий класс остался для Аарона всего лишь еще одним неприятным воспоминанием. – Кейт порылась в сумочке – цепочка для ключа опять куда-то завалилась. В сумочке скопился целый ворох записочек, которые она, не полагаясь на память, писала для себя. К тому же с записками Кейт чувствовала себя человеком организованным и способным держать все под контролем. Получалось ли – это уже дело другое. На лето у нее было запланировано сразу несколько проектов. Прежде всего нужно переложить кафельную плитку в ванной. Покрасить коттедж снаружи. А еще наладить отношения с сыном, наметить новую карьеру и наконец-то в чем-то найти себя.

Именно в таком порядке? Пожалуй, о приоритетах еще стоит подумать и, может быть, расставить их по-другому.

– Итак, тебе ничего больше не надо? – спросила Мейбл-Клэр. – Вдвоем в таком большом доме… тебя это устраивает?

– Нам ничего больше и не требуется, – сказала Кейт, ловя себя на мысли, что, когда из всей семьи к озеру летом приезжает только кто-то один, это действительно немного странно. Раньше было не так. Летний отпуск на озере Кресент считался чем-то вроде непременного паломничества, и Ливингстоны прикатывали сюда всей семьей. Но в последнее время кое-что изменилось. Брат Кейт, Фил, его жена и трое детей перебрались на Восточное побережье. Их мать, овдовевшая пять лет назад, вышла замуж на Валентинов день и уехала во Флориду. В доке в западном Сиэтле остались только Кейт и Аарон. Иногда казалось, что какая-то неведомая сила распутала тесные семейные узы и разбросала близких по разным углам континента.

Этим летом в большом, с шестью спальнями, коттедже их будет только двое – она и сын.

Хватит ныть, напомнила себе Кейт и старательно улыбнулась Мейбл-Клэр:

– Ну а ты как поживаешь?

– Принимая во внимание все обстоятельства, можно сказать, хорошо. – Два года назад Мейбл-Клэр потеряла мужа. – Иногда бывает такое чувство, будто я все еще замужем, а Уилбур просто вышел куда-то. А порой кажется, что он так же далек, как звезды. Но я в порядке. Люк, это мой внук, проводит лето здесь же, со мной. Спасибо.

Кейт проставила даты в формуляре – в эти дни у них будут забирать мусор. Впереди целое лето, восхитительно долгое, чудесное, целая цепочка пустых дней, заполнить которые можно всем, чем только пожелаешь. Целое лето. Лето для себя самой. Можно определиться со своей жизнью, с будущим, с сыном.

– По-моему, ты выглядишь усталой, – заметила Мейбл-Клэр.

– Немножко вымоталась, вот и все.

– Лето на озере многое может поправить.

Кейт снова натянуто улыбнулась:

– Верно. – Откуда-то взялось вдруг чувство, что одного лета может и не хватить.

– Муж, видите ли, нужен. Еще чего, – пробормотала Кейт, запирая джип и опуская стекло ровно настолько, чтобы их щенок Бандит получал свою порцию свежего воздуха. Аарон уже побежал к магазину. «Черта с два, – подумала она, поглядывая на проходящего мимо парня. – Найти кого-нибудь на одну ночь всегда можно, а больше мне сейчас и не надо».

Клетчатая рубашка, грубоватые рабочие брюки, тяжелые ботинки, бейсболка с эмблемой «Джон Дир» – так одевались здесь многие. Высокий, широкоплечий. Походка твердая, решительная, как у военного. Волосы, пожалуй, длинноваты. Очки «Страйк кинг». А что это под бейсболкой? Маллет? [2]2
   Маллет (англ.mullet) – тип прически (стрижки), волосы подстрижены коротко спереди и по бокам, а сзади остаются длинными.


[Закрыть]Определить с такого расстояния было трудно. Нет, просто волосы длинноваты. Ничего такого, что нельзя поправить, щелкнув пару раз ножницами.

– Мам? – вторгся в ее мысли детский голос. – Мам? – Аарон уже катил тележку, найденную где-то на стоянке.

 —Ведешь себя как нетерпеливый горожанин.

– Я и есть нетерпеливый горожанин.

Они прошли под вывеской с изображением смеющегося розового поросенка, уже много лет охранявшего вход в бакалейный магазин. Рекламный щит призывал покупать «нежный бекон Мейпл» – всего по 99 долларов за фунт.

«И чему ты так радуешься», – мысленно спросила Кейт, обращаясь к счастливому поросенку. В магазин они приехали запастись съестным – с прошлого года в коттедже не осталось ни крошки. Кейт нравилось приходить сюда именно в первый день – ты как будто начинаешь все с нуля, заново. К тому же на этот раз выбор продуктов зависел исключительно от нее самой. Рядом не было ни матери, ни старшего брата, и она чувствовала себя по-настоящему взрослым, серьезным, ответственным человеком. Подумать только.

– Мам? – Аарон обиженно смотрел на нее снизу вверх. – Ты даже не слушаешь.

– Извини, дружок. – Она набрала в пакет слив и положила в тележку. – Немножко задумалась.

– О чем? Расскажи. Тебя уволили с работы или просто сократили? – спросил он, катясь радом на подножке тележки. Кейт повернула к следующему проходу. Сын смотрел на нее из-за горки коробок с крупами и пакетов с сухофруктами. Смотрел выжидающе и строго.

Аарону было всего только девять, но его не по-детски серьезный вопрос застал ее врасплох.

– Может быть, я сама ушла. Ты об этом не подумал?

– Ты бы никогда сама не ушла. – Он прихватил с полки пакетик «Джолли ранчерс» и бросил в тележку.

Кейт тут же вернула конфеты на место. «Джолли ранчерс» вредили зубам больше самого плохого дантиста.

– Почему ты говоришь, что я бы никогда не ушла? – растерянно спросила она. Подрастая, Аарон все чаще выражал собственное, отличное от ее, мнение и нередко говорил вещи, которые не только удивляли, но даже пугали.

– Потому что это правда. Сама ты ушла бы только в одном случае, если бы подвернулось что-то получше, а я точно знаю, что это не так. У тебя так не бывает.

Кейт побарабанила по потертой пластиковой ручке старенькой тележки и свернула в проход с консервами.

– Неужели? А почему ты так уверен?

– Потому что ты заходишься.

– Я не захожусь.

Но, конечно, сын был прав. Она и впрямь заходилась. Вечерами бродила по комнатам, подолгу стояла у окна и нередко ложилась, когда на паромных терминалах уже гасли огни. Именно в это время ей становилось невыносимо одиноко и страшно. Именно в это время Кейт-оптимистка проваливалась в бездну отчаяния. Будь у нее влечение к спиртному, именно в это время она тянулась бы к бутылке. L'heurebleue [3]3
  Предрассветный час (фр.).


[Закрыть],так называют французы этот час между тьмой и рассветом. В этот час маска бодрости, веселости, жизнерадостности спадала, и Кейт уступала тому, что сама ненавидела, – депрессии. То был час раздумий, размышлений о том, где она и куда пойдет дальше. То был час, когда главная задача – вырастить Аарона – представлялась слишком трудной, почти невыполнимой. И каждое утро, к рассвету, она выползала из ямы отчаяния и встречала день, готовая идти дальше.

– Покупать надо продукты, помеченные стикером «ЖД», – посоветовал Аарон, указывая на черно-зеленый ярлычок под полкой с консервированным тунцом.

Кейт поспешно, словно банка с альбакором [4]4
   Альбакор – известен также под названием длинноперый тунец.


[Закрыть]тяпнула ее за палец, вернула консервы на место.

 —Почему, скажи на милость, ты так говоришь?

– Чандлер рассказывал, что у его мамы тонны продуктов с этой этикеткой – «Для женщин и детей», – объяснил Аарон. – Это фи… феде… в общем, какая-то программа для бедняков.

– Мы не бедняки, – отрезала Кейт, даже не заметив, что повысила голос.

Какой-то мужчина в конце прохода обернулся и посмотрел на нее. Нет, не какой-то, а тот самый, которого она видела чуть раньше на парковочной стоянке. Только теперь он был ближе. Густая щетина не помешала рассмотреть четкую линию волевого подбородка. Солнцезащитные очки уступили место обычным, в роговой оправе, с обмотанной скотчем дужкой. В то мгновение, когда их взгляды встретились, Кейт успела заметить, что глаза у него цвета выдержанного виски. Он что же, лузер? Компьютерный фанат?

Кейт отвернулась, пряча вспыхнувшее лицо, и покатила тележку в другом направлении.

– Видишь? Вот почему ты никогда сама работу не бросишь. Ты слишком смущаешься из-за того, что мы бедные.

– Мы не… – Она осеклась, медленно и глубоко вдохнула. Надо успокоиться. – Послушай, дружок. У нас все нормально. Даже лучше чем нормально. В газете у меня не было никаких надежд на продвижение, так что в любом случае подошло время что-то менять.

– Так мы бедные или нет?

Мог бы и потише говорить.

– Нет, нет, – заверила его Кейт.

Вообще-то ее зарплаты в газете едва хватало на жизнь, и большую часть дохода она получала от сдачи в аренду доставшейся от отца недвижимости. И все же работа значила для нее многое. Кейт была обозревателем, колумнистом и теперь, когда ее сократили, чувствовала себя так, словно из-под ног выдернули коврик.

– Просто нам придется провести все лето вместе, вдвоем. – Она посмотрела на сына и, прежде чем выражение на его лице стало совсем уж несчастным, спросила: – У тебя с этим какие-то проблемы?

– Да. – Он лукаво улыбнулся. – Может быть.

– Какой хитрец. – Она натянула ему на глаза козырек бейсболки и подтолкнула вперед. Господи, оглянуться не успеешь, как твой рыженький, с конопушками малыш станет одного с тобой роста.

Настроение у него сменилось совершенно неожиданно, без какой-либо видимой причины.

– Тупое лето! – взорвался он, и глаза вдруг превратились в узенькие щелочки, а щеки побледнели. – Еще одно тупое, скучное лето! И зачем я только поехал!

– Аарон, не начинай…

– Я и не начинаю. – Он сорвал бейсболку и бросил на пол посреди прохода.

– Вот и хорошо. – Ей стоило немалых усилий не сорваться. – Мне нужно сделать покупки. Чем скорее мы закончим, тем быстрее попадем к озеру.

– Ненавижу озеро.

Надеясь, что они не привлекли к себе ненужного внимания, Кейт объехала сына и торопливо покатила тележку дальше. Ее только что не трясло. Главное – не сдаться, не уступить, не позволить, чтобы его неспособность контролировать свое поведение управляла ею. Когда же это кончится? Она консультировалась с докторами и психологами, прочла сотни книг и статей на эту тему, но никто так и не смог помочь ей решить эту проблему. Пока что самым эффективным представлялось время. Минуты растягивались до бесконечности, пока Кейт ходила туда-сюда по рядам, совершенно не обращая внимания на сына. Порой она отчаянно жалела, что не может забраться к нему в голову, найти источник боли и как-то все поправить. Но для тех невидимых ран, что он носил в себе, не было ни лейкопластыря, ни мази. Люди, исполненные самых благих намерений, желающие ей только добра, в один голос говорили, что мальчику нужен отец. Еще бы!

Голос у нее за спиной прозвучал тихо, покаянно.

– Мам, прости. Я больше не буду. Не буду беситься и кричать.

– Надеюсь. – Сердце ее разрывалось, как случалось всякий раз, когда они ссорились. – Когда ты выходишь из себя и кричишь, это ужасно неловко и горько.

– Знаю. Прости, – повторил он.

В запасе у нее была по меньшей мере дюжина стратегий дальнейшего поведения. Но они провели целых три часа в дороге, добираясь сюда из Сиэтла, и теперь Кейт не терпелось как можно скорее вернуться в коттедж.

 – Нам нужна маршмеллоу [5]5
  Маршмеллоу – мягкое воздушное кондитерское изделие, приготовленное из желатина, сахара, ароматизаторов.


[Закрыть].

Сын облегченно выдохнул, лицо его смягчилось, и он снова стал самим собой, покладистым, добродушным Аароном, таким, каким его слишком редко видели учителя в школе. Гроза налетела, но быстро прошла, не оставив горького послевкусия.

– Пойду поохочусь, – сказал он.

За те годы, что они приезжали сюда, у них выработались некоторые традиционные ритуалы, уходившие корнями в древние, мистические знания. Некоторые вещи всегда делались с соблюдением определенных правил. Приготовление маршмеллоу было одним из таких ритуалов. Так, крекеры полагалось брать только медовые и уж никак не коричные, а пастилу следовало закатывать в миниатюрные конфетки М & M's. Никакие другие варианты не проходили. В тот вечер, когда готовили маршмеллоу, все обязательно разгадывали шарады на берегу. Кейт попыталась мысленно составить список прочих традиционных развлечений и вздохнула – как бы чего не упустить. К ужину непременно созывали ударом в висящий над крыльцом старый корабельный колокол. В начале июле в скособоченном придорожном киоске покупались фейерверки для празднования Четвертого июля. В день летнего солнцестояния из чулана доставали покрытый паутиной набор для крокета и играли ровно до заката, до десяти вечера, причем с таким азартом, словно на кону стояла чья-то жизнь. Если шел дождь, на свет божий извлекалась доска для скрэббла, что не мешало страстям бушевать с не меньшей силой. Этим летом подросшему Аарону предстояло освоить искусство «хартс» и виста, хотя Кейт и сомневалась, что при наличии всего двух игроков у них что-то получится.