Текст книги "Лорд Очарование (ЛП)"
Автор книги: Сьюзен Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 11
Пэн со стоном открыла глаза и в смятении огляделась. Он свернулась калачиком на полу своей старой спальни, спальни Тристана, среди тросника. Перевернувшись, он медленно закрыла и открыла глаза, силясь вспомнить, как она тут оказалась. Несколько минут она ничего не могла припомнить.
Ее руки болели. Она посмотрела на них и увидела, что они сжимают разорванную рубашку Тристана. Они кровоточили и были покрыты синяками.
Слегка ослабив хватку на предмете одежды, она заметила красные следы на полу. Должно быть, он била там по полу кулаками. Ее глаза опухли и горели. Волосы спутались и упали ей на лицо. Она уронила рубашку и нерешительно стала расчесывать спутанный клубок волос.
Должно быть, она долго плакала, ее лицо, горло и шея были мокрыми. Она стала неясно раздумывать, сколько же она плакала. Посмотрев в окно, она увидела, что день еще не закончился.
Ноги сильно болели, поэтому она поднялась медленно, как старуха. Все мышцы в руках и ногах болели, как будто у нее началась лихорадка. Боль в сознании тоже не проходила.
Мысли затуманили ее разум и лениво слонялись там – бессмысленные, мрачные мысли.
Ее взгляд бесцельно скользил по спальне, и, наконец, она выбралась на площадку, а потом пошла вверх по узкой лестнице, ведущей к башенным бойницам. Ослабленными руками она толкнула дверь и вышла на солнце. Она забыла свой плащ, и поздний ветерок пробирал до костей, заставляя ее дрожать и бодря. На западе солнце плавало в абрикосово-красной дымке. Море набегала на скалы внизу, словно ничего не случилось. Пэн глядела на белую, бурлящую пену, как она ударяется о камень и растекается по нему. В ней самой проснулось эхо буйства моря, но оно умирало, совсем, как ее душа. Тристан убил ее, а она помогла ему в этом.
Она влюбилась в священника. Она легла со священником. Испытывая тошноту при одной этой мысли, она наткнулась на бойницу между двумя зубцами. Устроившись в углублении, она закрыла лицо руками, пытаясь рассуждать здраво. Но здравый смысл не имел ничего общего с клубком ее эмоций.
Не имело значения, что она не была паписткой, она все еще приходила в ужас от осквернения, которое она совершила. Священники Римского Епископата должны были соблюдать целибат. Тристан прикасался к ней с таким искусством и мастерством, которые опровергали целибат. Он принял ее любовь и использовал в своих собственных замыслах, для собственного удовольствия. Что за мужчина мог принять священные обеты, а потом легко нарушить их самым грязным и распутным способом?
А он был также и шпионом. Французским шпионом. Эти бумаги доказывали, что он был врагом Англии и королевы. Тристан служил кардиналу Лотарингскому, дяде королевы Шотландии. А Мария, королева Шотландии жаждала заполучить английский трон. Мария и ее дядя принадлежали к алчной семье де Гиз, которая хотела править не только Францией, но и Шотландией и Англией.
Тристан, французский священник. Священник, появившийся здесь по воле кардинала Лотарингского. Пэн мало что знала про интриги сильных мира сего, но она многое понимала из того, что писал ей кузен, что королева Шотландии плетет заговоры с целью стать официальной наследницей королевы Елизаветы.
Елизавета все раздумывала, не давая окончательного ответа
Елизавета точно знала, что не стоит, как она любила говаривать ставить парус под ветром перед собственным лицом. Объявить кузину Марию своей наследницей, означало подписать свой смертный приговор.
Пэн могла понять, как ненадежно балансировала английская королева между католическими Францией и Испанией и католичкой Марией Стюарт, которая сидела в засаде, готовая атаковать и выпотрошить, стоит только Елизавете оступиться. Если бы Мария стала править Англией, королевство бы оказалось под властью Инквизиции. И такие несчастные дурачки, как Нэни и Дибблер, практически без образования, стали бы первыми жертвами священников, охотящихся на еретиков, – такие священники, как Тристан.
Ее подбородок задрожал. Был ли причиной холод или горе? Она стала жертвой собственного замешательства и необдуманных поступков, и сделала из себя посмешище. Он никогда ее не любил. Она произнесла это про себя, и испытала сильнейшую боль. Она, вероятно, часами рыдала, так как сейчас была не в состоянии проливать слезы.
Она, кажется, припоминала, как поместила Тристана в камеру в подвале замка. Да, она так и сделала. И дня через два, когда придет лодка с припасами, ей придется препроводить его в Англию к королевскому министру, Сесилу.
А Сесил как с ним поступит? Дыба, хлыст, клеймо? Пэн подняла голову и посмотрела на море. Она не могла передать его Сесилу, зная, что с ним станет. Но ей придется. Такой шпион мог стоить жизни многим добропорядочным англичанам или даже королеве. Но все же она не могла вынести мысли, что ему причинят боль, несмотря на то, сколько боли он причинил ей самой.
– Господи, – бормотала она про себя, – этот выбор сведет меня с ума.
Ее тело дрожало под ледяным ветром. Обхватив себя руками, она покинула бойницу и прошла к себе в спальню. В нерешительности постояв над сундуком, она, в конце концов, открыла его, и надела плащ, который был внутри.
Она покинула имение, не взглянув на лестницу, которая вела в камеру Тристана, и пошла на кухню. Там находились Нэни и Твисл, которые руководили приготовлением вечерней трапезы. Нэни раскатывала тесто для пирога, а Твисл готовила капустную похлебку. Она бросала луковицы, лук-порей, капусту в котел с мясом. Затем приправила варево шафраном и солью. В котле еды было столько, что хватило бы не только на обитателей замка, а и на деревенских жителей. Котел висел на железной перекладине в камине, похожем на пещеру.
Пэн взяла табурет и присела возле громадного отверстия камина. Тут она увидела котелок, который медленно кипел над белыми, тлеющими угольками. Котелок источал настолько особый аромат, что Пэн отошла подальше от паров.
Нэни сильно ударила по комку теста и посмотрела на свою подопечную.
– Как Вы поживаете, госпожа?
– Плохо, Нэни.
Твисл ничего не сказала, а подошла к полке, повернулась спиной к Рэн и потянулась к перечнице. Нэни фыркнула и посыпала тесто мукой.
– Мерзкий, ублюдочный французский священник, – заговорила она. – Прятался тут среди нас и плел свои интриги. Вам следовало позволить агенту королевы забрать его, госпожа. Вы мести его за дверь вместе с остальным хламом, это говорю вам я.
Обняв себя руками, Пэн смотрела на огонь и покачала головой:
– Я не могу.
– Воистину, почему нет? – спросила Нэни.
Пэн вздохнула, а Твисл взяла белую, керамическую посудину с самой верхней полки и поставила ее на стол. Она была такой огромной, что следовало держать ее обеими руками. Она высыпала высушенные коренья и листья в каменную миску и принялась измельчать их ступкой.
– Он Вас обманул, – продолжала Нэни, – и Вам не искупить грехи, выйдя замуж за французского священника-паписта. Он грязный, бесчестный, вырожденец!
– Пожалуйста! – Пэн на секунду прикрыла уши, затем выпрямилась.
У Нэни хватило совести выразить раскаяние. – А что хуже всего, так это то, госпожа, что он забрал у Вас счастье и радость.
– Мне следовало помнить каковы молодые люди. И тогда я бы не позволила себя соблазнить, – пробормотала Пэн.
Твисл так громко стукнула ступкой о миску, что стол задрожал. – Я не понимаю, с чего бы нам отдавать его королевскому уполномоченному.
Сначала Пэн подумала, что неправильно расслышала. Твисл поджала губы и больше ни слова не сказала. Она запечатала кастрюлю и поставила ее назад на самую верхнюю полку. Пэн смотрела, как она высыпала измельченные коренья и листья в котелок в камине.
Варево медленно кипело, а Твисл помешивала его. Пэн нахмурилась, когда увидела, что это варево поднялось и выкипело. Оно было серо-коричневым и похожие на червей ингредиенты изредка показывались на поверхности и шевелились, как живые.
– Твисл, что это за мерзка стряпня?
Кухарка вытерла руки фартуком, не глядя Пэн в глаза.
– Тушеное мясо.
– Ты готовишь еще тушеное мясо? А что же тогда в котле?
– Вы приказали накормить его, – без улыбки заявила Твисл. – Это варево для нашего пленника.
Нэни вымесила из теста клейкий пирог, который положила на противень:
– Наша похлебка слишком хороша для шпиона.
Пэн посмотрела на Нэни, которая улыбалась и напоминала стервятника над свежей тушей, на Твисл, которая избегала взгляда госпожи.
– Что это за похлебка? – спросила она.
Твисл бросила порубленную капусту в похлебку для пленника, ничего не сказав.
Нэни вытерла свои, покрытые рукой, руки, схватила чашку и отпила немного эля. Потом вытерла рот рукавом и улыбнулась Пэн.
– Крысиная похлебка, – ответила она.
Нож часто стучал по толу.
Пэн знала молодую девушку слишком хорошо, чтобы знать, что без борьбы ответа ей не получить. Она подошла к шкафчику с травами и достала белую, керамическую кастрюлю. Открыв ее, она понюхала содержимое. Она закашлялась и поставила кастрюлю назад со стуком и медленно повернулась к Твисл. Совсем не волнуясь, кухарка высыпала капусту в большой котел с тушеным мясом.
Пэн подошла к Твисл, указала на крысиную похлебку и тихо сказала, – Ты положила волчьи ягоды в его еду.
Твисл кивнула, помешивая капусту в замковой похлебке.
– Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда его не станет, – спокойно ответила она.
– Я же тебе приказала не травить его еду.
– Это было раньше, – заметила Твисл, пробуя кусок мяса из похлебки.
Сердце Пэн забилось.
– Твисл, разве не ты мне говорила, что волчьи ягоды смертельны?
– О, да, госпожа. – Круглое, словно яблочко лицо Твисл застыло в мечтательном выражении удовольствия. – Сначала он почувствует жар и дрожь, а его язык, горло и лицо онемеют. Потом его стошнит, и он сможет видеть только неясные пятна, а также возникнут трудности с дыханием. Затем его зрение пропадет, а грудь заболит.
Твисл замолчала, предвкушая перспективу, и улыбнулась. – Затем ему станет хуже. У него начнутся приступы, а потом он настолько замерзнет, как будто его плоть превратилась в лед. А вот потом начнется настоящая боль, госпожа. А самое лучшее во всем этом, что он будет в сознании все это время.
– Нет.
Пэн услышала свой крик, но ей было все равно. Ей стало все равно, какую боль испытала сама Твисл. Схвати кочергу из камина, она взяла котелок и вылила содержимое в огонь. Кухня наполнилась запахом горящей плоти и шипением, треском угасающего пламени. Пэн оттолкнула Твисл в сторону и подошла к шкафчику с травами.
Смаргивая слезы, она схватила белую кастрюлю, открыла и высыпала содержимое в огонь. Сухие листья и корешки затрещали и загорелись. Пэн поставила кастрюлю на кухонный стол и посмотрела на Твисл.
– Ты его не тронешь, – она глянула на Нэни. – Никто не причинит ему вреда.
Твисл выругалась.
– Но он с Вами такое сотворил…
– Мне все равно! – Пэн почувствовала, что ее голова сейчас расколется от боли. Она приложила руки к вискам.
– Мне все равно, Вы слышите? Я не могу вынести его страданий. А вы мне не помогаете. Вы это понимаете? Здесь поставлено на карту больше, чем мои счастье и добродетель. Это касается королевы, и не имеет значения то, что я бы хотела, чтобы все было иначе. Тристан должен попасть в Англию, чтобы признаться во всех делишках, которые он замышлял против ее Величества.
Нэни опустилась на табурет, держа в руке чашку с элем, а по ее пухлой щеке катилась слеза.
– Но мы были счастливы, пока не появился он, и не уничтожил Вас, госпожа. Он обязан заплатить за то, что разрушил наше счастье.
– Если мы его не убьем, он причинит больше вреда, – тихо заметила Твисл.
Пэн повернулась к ней.
– Или ты обещаешь не причинять ему вреда, или я отсылаю тебя сейчас же из замка.
В ответ на вызов Твисл, Пэн собрала в своем взгляде весь командный дух – и выиграла. Твисл промямлила согласие и присела в реверансе.
– А чтобы помочь вам сдержать обещание, – продолжала Пэн. – Я сама отнесу Тристану его ужин.
Несколько минут спустя, Пэн вышла из кухни, неся поднос, туда, где на страже с пиками стояли Дибблер и Эрбут. Они направились впереди нее в имение, а Нэни шла позади, неся одеяла и одежду Тристана. Они все погружались в темноту, пока не дошли до факела, испускающего слабый свет.
Там их ждал Сниггс. Пэн кивнула ему. Дибблер и Эрбут держали наготове свои пики. Сниггс поднял засов, открыл ее и отпрыгнул, держа в руках нацеленную пику.
Тристан появился на пороге и нахмурился, глядя затуманенными глазами на три пики, которые упирались ему в грудь. Он раскинул руки в знак покорности. Пэн прошла между двумя пиками. Она не желала его больше видеть. Видеть его значило напоминать себе о своем позоре.
– Отойди, – приказала она.
Он отошел подальше в камеру, когда Дибблер толкнул его. Пэн подошла поближе, поставила поднос, и отошла. Нэни кинула свой узел внутрь, а сниггс захлопнул дверь, когда Тристан последовал за ними. Пэн убежала, когда он стал барабанить в дверь. Почти достигнув лестницы, она услышала его слова.
– Пэнелопа Фэйрфакс, если ты сюда не вернешься, я буду выкрикивать описание того, что я с тобой делал прошлой ночью, а именно с аппетитной попкой моей тюремщицы.
Задохнувшись, она развернулась и прошествовала назад к камере. Сделав знак Сниггсу и остальным уходить, она рывком открыла заслонку на зарешетчатом окошке двери.
– У тебя припасена еще ложь для меня? Говори, любезный, так как я не привыкла суетиться по приказу шпионов.
Внезапно его лицо показалось в окошке, и она дрогнула при виде темного блеска в его взгляде.
– Я размышлял, силился вспомнить, но не смог. Все, что я знаю, это то, что я не могу быть священником. Разумеется, я бы вел себя немного иначе, больше – больше, как священник.
Это полномочный документ и твое тело приговорили тебя, заявила Пэн и начала закрывать окошко.
– Нет, подожди!
Она остановилась, когда он наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. Она не понимала, как мог отражаться свет факела в его глазах, если его окружала полнейшая темнота. Ее взгляд перешел на его рот. Он был напряженно сжат, но сейчас его губы расслабились. Она помнила, как он целовал ее. Однажды он поцеловал ее сзади в шею так, что она чуть не упала с кровати. Покраснев, она выпрямилась.
– Как ты можешь опровергнуть такие доказательства? – поинтересовалась она.
Он подошел ближе к решетке и взглянул на нее.
– А что, если полномочный документ фальшивый, подделка? Даже такая чудачка как ты, могла заметить, что Сент-Джон мог исковеркать правду, чтобы добиться своей цели. Успокой свою безумную кровь, Пэн, и подумай. Если он выдумал эту сказку, чтобы достичь желаемого, если он солгал…
Пэн, в бешенстве от того, что он назвал ее чудачкой, сложила руки у себя на груди и презрительно улыбнулась:
– Можешь не продолжать, потому что ты поймешь, что даже такая чудачка как я не поверит в такую чушь.
Она посмотрела ему в глаза, но он словно не видел ее, и его голос был тих.
– Если он выдумал эту историю…
– Ради всего святого, – воскликнула Пэн. – То, что тебя раскрыли, лишило тебя умения лгать.
– Если он исказил правду и подделал те бумаги, тогда… тогда, возможно, как я и предполагал ранее, именно он и есть Жан-Поль.
– Во имя веры, ты тут чудишь, а вовсе не я.
Тристан, казалось, вернулся в реальность из видения, которое его посетило и снова посмотрел на нее.
– Если он – Жан-Поль, тогда – тогда, вероятно, я и есть Морган Сент-Джон. Но это имя ничего мне не говорит. И он также упомянул кого-то по имени Дери, что тоже мне ни о чем не говорит. Но, если я – Сент-Джон, то этот Дери важен для меня, – и он, вероятно, мертв. – Он смотрел ей в глаза, и его глаза смягчились.
– Несравненная Гратиана, моя прекрасная буря, я полагаю, что открыл часть правды. Послушай.
Его голос понизился и стал интимным, так, как он мурлыкал ей на ушко, когда оставался с ней наедине в уголке замка. Он всего лишь смотрел на нее, а она уже пылала. Она осторожно глядела на него, и уже начала понимать, насколько для нее небезопасно оставаться с ним наедине так долго. Моргнув, она вздрогнула, так как обнаружила, что склоняется ближе, чтобы услышать то, что он говорит и, что он касается ее лица кончиками пальцев. Она отодвинулась вне его досягаемости.
– Какие подлые чары ты сейчас на мне испытываешь? – выкрикнула она.
Его мягкое, нежное выражение лица исчезло, и он закричал ей. – Бога ради, женщина, воспользуйся здравым смыслом. Давай, отправимся на поиски этого человека и заставим его рассказать всю правду.
Ее глаза горели от невыплаканных слез, руки сжались в кулаки, и она посмотрела на него.
– Нет, это я скажу тебе правду. В этих бумагах нет и следа подделки. У Сент-Джона нет шрама, поэтому он не может быть священником. А ты можешь. Я не знаю ничего про Дерри, о котором ты говоришь, и я не отпущу тебя. Ты совершил ошибку.
Нетерпеливо дыша, Тристан проворчал:
– Какую еще ошибку?
– Ты сделал ошибку, переспав со мной.
– А ты, что не спала со мной?
Она не обратила на это внимания:
– Ты забываешь, что я видела все твое тело. Ты что, думал, что такая чудачка просто забудет про шрам? У тебя нет выхода из той ловушки, которую тебе устроил королевский уполномоченный.
– Иисус, Мария! – Тристан ударил в дверь кулаком. – Ты не можешь выслушать меня незамутненным разумом? У нас с ним почти одинаковый цвет волос и глаз и мы почти одного роста. Он мог добавить упоминание о шраме в законный уполномоченный документ, который он украл.
Пэн покачала головой.
– Меня не одурачить снова.
– Будь ты проклята!
– И я больше не буду слушать твои злые проклятия, священник. Хочешь, чтобы я поверила, что этот человек знает твое тело крайне близко? Если он – твой враг, как же так получилось, что он знает про шрам, который находится так близко к одной весьма интимной части твоего тела?
Она услышала в ответ поток цветистых ругательств и несколько ударов в дверь.
– Дьявол забери тебя, Пэнелопа Грейс Фэйрфакс, я не педераст. Божье дыхание, я бы так хотел добраться до тебя. Ты нуждаешься в порке.
Расправив плечи, Пэн подняла голову. Ради всего святого, как он придирается к правде, когда она находится у него под носом. – Вероятно, в следующий раз, когда я принесу тебе поесть, ты воздержишься от злобных соблазнений и поймешь, что меня уже не одурачить.
Она развернулась на каблуках и прошла к лестнице.
– Вернись сюда, ты бессердечная, маленькая негодница.
– Прекрати разглагольствовать и будь благодарен, что я не позволила Твисл покормить тебя тушеным крысиным мясом, которое она приготовила. Оно слишком хорошо для тебя, monsieur [46]46
Господин (фр.)
[Закрыть]священник.
Глава 12
Они забыли закрыть заслонку решетки в двери его камеры. Тристан прислушался к серенаде храпа, исполняемой Сниггсом, и попытался определить, сколько часов прошло с тех пор, как ушла Пэн. Все это время он заставлял себя обдумывать свое затруднительное положение со спокойствием и логикой.
Преследовавший его незнакомец, Сент-Джон, угрожал ему и намекнул, что ему известно, кто такой Тристан, но пока отказывался говорить. Затем Сент-Джон под давлением Пэн рассказал, что является королевским эмиссаром, посланным задержать Тристана, который на самом деле был шпионом-священником по имени Жан-Поль.
В этом месте своих раздумий Тристан почувствовал, что что-то не так. Такая версия никуда не годилась. Все прошедшие часы он терзался сомнениями, почти съеживался от страха, что он был именно тем, кем Сент-Джон называл его – убийцей-священником. Он чуть не на стену лез в попытке избавиться от мук сомнений – действительно ли он был жестоким мерзавцем, как говорилось в приказе о его аресте.
Характер Сент-Джона и его действия – вот что спасло его от безнадежности. Если Сент-Джон и впрямь был королевским агентом, то зачем ему играть в подобные игры с человеком, которого ему приказано задержать? Зачем Сент-Джону надо было знать, сказал ли Тристан кому-либо о нем или об Острове Покаяния? Человек королевы боялся, что Тристан обнаружил свое присутствие на острове, это казалось удивительно странным поведением для королевского слуги.
Затем он вспомнил кое-что еще более необычное, кое-что, чего он не заметил во время их приватного разговора. Сент-Джон сказал, что Тристан следовал за ним от Шотландии до Англии и дальше по морю. И все же, предполагалось, что именно Сент-Джон устроил эту охоту. Если он – Жан-Поль, то зачем ему разыскивать Сент-Джона?
Тристан проклинал себя за то, что так нескоро обнаружил все эти несоответствия. Но тогда, он был так поражен сказанным Сент-Джоном, до такой степени доведен до отчаяния, узнав свое имя и свое прошлое.
Была и другая причина, намного более серьезная, чем эти подозрения. Этот человек, который, в конце концов, должен был быть беспристрастным чиновником правительства королевы, ненавидел его. Находясь с Сент-Джоном в той комнате, он видел раскаленные добела тлеющие угольки жестокости в тех черных глазах.
Тристан во многом не был уверен, но он поставил бы последнее су [47]47
Су– мелкая французская монета, изъята из обращения в 1947 году.
[Закрыть]на то, что этот человек сжигал бы заживо котят, если бы у человеческие жертвы не удовлетворяли его аппетит гораздо больше. И значит, какой бы ни была правда о его прошлом, он должен был узнать, каковы подлинные цели Сент-Джона. Какое дьявольское везение, что человек, у которого он должен был искать правду, был для него опаснее бешеного волка.
Да, Сент-Джон был опасен. Нутром Тристан понимал, что мужчина лгал о своей личности, что документы, которыми он обладал, были поддельными. Характер Сент-Джона гораздо больше подходил священнику – священнику, который был шпионом.
Кровь Господня, он должен узнать правду, и никто не поможет ему в этом. В темноте Тристан пытался справиться с яростью, завладевшей им при мысли, что Пэн предпочла поверить Сент-Джону, а не ему. Она потеряла веру в него, предала его.
Он должен бежать. Пэн не поверит ему, а значит, ему придется рискнуть причинить кому-нибудь вред. Но он не мог больше ждать. Пэн попытается отправить его в Англию, оставив за спиной единственного человека, который как было известно Тристану, знал о его прошлом.
Чего он не мог допустить. Не только ради самого себя, но и потому что, если Сент-Джон – самозванец, значит, затевается какой-то предательский заговор, представляющий угрозу для трех королевств – Англии, Шотландии и Франции. Тристан собирался раскрыть этот заговор, и если для этого ему придется разделать Сент-Джона под орех, то он сделает это.
Но он не мог добиваться правды, когда так тревожился из-за Пэн. Ему нужна свобода. После того, как он задаст свои вопросы Сент-Джону, он оставит Покаяние. Куда он направится, будет зависеть от того, что он узнает. Поскольку он слышал, как Эрбут сказал Сниггсу, что судно с припасами прибыло на закате, он должен действовать немедленно. Судно стояло на якоре в бухте возле замка. Он надеялся позаимствовать немного из казны Пэн и подкупить владельца судна, чтобы тот взял его на борт при отплытии.
Он почувствовал себя лучше теперь, когда выработал план действий. Тем не менее, его снова одолевала тревога, его не покидало чувство, что Сент-Джон хотел причинить ему боль, рассказывая о смерти человека по имени Дерри. После того как память возвратится к нему, его могло ожидать горе. Однако он не мог позволить подобным вопросам помешать его планам.
Тристан подкрался к окошку в двери камеры и выглянул наружу. Сниггс мешком лежал на полу рядом с камерой, спиной опираясь на стену. В руках он сжимал пику. Тристан рассмотрел вероятность того, что его уловка не обманет мужчину, но отбросил эту мысль. Сниггс верил в фей и чертей; он поверит представлению Тристана. Если проснется.
Тристан поднял пустой деревянный тренчер [48]48
Тренчер(от старофранцузского tranchier– «резать») – часть сервировки стола, обычно используемой в средневековой кухне. Первоначально делалась из черствого хлеба, которому придавали квадратную форму и использовали как тарелку. После тренчер можно было съесть с соусом, но чаще всего его отдавали бедным. Позже тренчер изготавливался из металла или древесины в виде тонкой прямоугольной тарелки с углублением в середине.
[Закрыть]с подноса, который принесла Пэн, повертел им, и просунул его сквозь отверстие в решетке. Он толкнул его, и тарелка обрушилась на непокрытую голову Сниггса. Тренчер с глухим стуком попал в цель, заставляя Сниггса вскочить на ноги и завизжать. Тристан быстро перевернул поднос, разбрасывая его содержимое по камере, громко застонал и опустился на пол. Прижав ноги к животу и обхватив себя руками, он застонал громче, как только запачканное лицо Сниггса появилось у двери.
– Что случилось?
– Я-яд. Оххххх.
– Клянусь распятьем! – сальная голова Сниггса то неожиданно появлялась, то исчезала, пока он попытался разглядеть Тристана в темной камере.
– Помоги мне, оххххх…
Тристан завершил свой стон булькающим приступом удушья и обмяк. Из-под ресниц он наблюдал за Сниггсом.
– Эй, мошенник, что Вас беспокоит? Священник? Будьте вы прокляты. Если Вы умрете, госпожа обвинит в этом меня.
Он услышал, как Сниггс отпер дверной засов и вошел. Его схватили за руку, и перевернули на спину. Он ждал до тех пор, пока не почувствовал руку Сниггса на своей груди. Тогда он схватил руку, со всей силы потянул за нее, и приподнял ноги. Ударив ими Сниггса прямо в грудь, Тристан перебросил его через голову. Тот врезался головой в противоположную стену и отлетел от нее. Он приземлился на пол лицом вниз и больше не вставал. Тристан осмотрел его, но он, казалось, был цел, за исключением шишки на голове.
Он закрыл и запер на засов дверь камеры. Обнаружив свою шпагу в углу, через несколько секунд он прокрался наверх и оказался в бювете. Впервые он был благодарен за беспорядочную охрану замка и решил в будущем больше ценить Дибблера.
Подобно тени, он незаметно скользнул через бювет в зал. Его приветствовал храп слуг, спящих на соломенных тюфяках. Он обошел их на цыпочках, через альков позади лавки. Вскоре он уже поднимался по лестнице к нежилой башне. Пэн упоминала, что она превратила главную комнату в свое казначейство.
Дверь в так называемую сокровищницу не была заперта, а вот шкатулка с монетами Пэн – была. Он быстро сломал замок при помощи кинжала со змеей, который остался в его сапоге, забытый его неопытными тюремщиками. Взяв один из маленьких кошельков с монетами, лежащих в шкатулке, он засунул его в свой дублет и покинул цитадель.
Халатность Дибблера бытовала снаружи так же, как и внутри. Из немногих часовых, выставленных в караул, бодрствовал на посту только Эрбут. Тристан засунул кошелек с монетами под булыжник в основании стены замка, где кошелек будет в сохранности, пока не понадобится ему.
Когда он крался в тени мимо конюшен, над ним промаршировал мальчик, внимание его было обращено совсем не туда, куда следовало – на звезды. Тристан проследил за удалявшейся спиной Эрбута, а затем проскользнул в конюшню.
Оседлав кобылу Пэн, он повел животное из конюшни через двор замка к сторожке. Он оставил кобылу привязанной позади телеги с сеном. В сторожке он натолкнулся на бывшего капитана охраны. Дибблер валялся на столе, у его ног валялась пустая бутылка эля. Тристан удостоверился, что мужчина не в себе, скользнул мимо него и опустил разводной мост.
Он вздрогнул от шума, но Дибблер не обратил на него никакого внимания. Все же Тристан поторопился поднять опускную решетку. Выйдя из сторожки, он увидел смутную фигуру Эрбута вдалеке на стене замка. Мальчишка стоял спиной к разводному мосту и смотрел на луну.
Качая головой, Тристан вскочил на лошадь, беспрепятственно проехал через сторожку, по разводному мосту и выехал за пределы Хайклиффа. Уже оказавшись на свободе, он осадил лошадь и оглянулся на замок. Его без предупреждения охватило чувство потери. Было неправильно – вот так сбегать под покровом ночи, и ему это не нравилось.
Он хотел вернуть свою новую жизнь назад. Он хотел Пэн. Он хотел, чтобы она дерзко улыбнулась ему, описывая какую-нибудь новую проказу против Кутвелла. Он хотел сидеть в зале и слушать мелодии Дибблера даже несмотря на то, что они вызывали у него головную боль. Он хотел Пэн, Пэн, которая доверяла ему.
Повернувшись спиной к Хайклиффу, Тристан толчком ноги послал кобылу рысцой. До этого момента он не понимал, какими важными были для него Пэн и ее заговорщики. Но теперь, зная это, он решил, что единственным разумным шагом будет его возвращение. И когда он вернется, Госпоже Фэйрфакс придется молить его о прощении за то, что она сомневалась в нем. Какое это будет удовольствие – заставить ее платить за свои ошибки, несомненное удовольствие.
Чуть более часа спустя Тристан спускался по веревке в первый внутренний двор Мач Кутвелла. Он заметил только троих вооруженных мужчин. Очевидно, все они придерживались Дибблеровской школы караульной службы. Они спали.
Сотни окон из свинцового стекла [49]49
Свинцовое стекло(или хрусталь) получается заменой окиси кальция окисью свинца. Оно довольно мягкое и плавкое, но весьма тяжёлое, отличается сильным блеском и высоким коэффициентом светопреломления, разлагая световые лучи на все цвета радуги и вызывая игру света.
[Закрыть]Мач Кутвелла были темны. Он оглядел весь замок и заметил только одну освещенную комнату на самом верху центральной башни первого внутреннего двора. Он припал к земле и пристально посмотрел на широкую лужайку, которая, должно быть, занимала несколько акров. Впереди и позади него рядами возвышались дымоходы из красного и серого кирпича, а он стоял лицом к кремовому фасаду западного входа с его симметричными пилонами [50]50
Пилон(от греч. πυλών, буквально – ворота, вход) – массивные невысокие столбы, стоящие по сторонам въезда, входа на территорию дворцов, парков и пр. (наиболее распространены в архитектуре классицизма).
[Закрыть]и тремя ярусами окон.
Он посмотрел вверх на освещенную комнату в башне над куполообразной передней. [51]51
Передняя– помещение в доме, расположенное либо непосредственно у главного входа, либо соединенное коридором с жилыми комнатами
[Закрыть]Словно маяк в темноте, она звала его. Он узнает, кто бодрствует, а затем отыщет Сент-Джона. Он хотел застать его спящим, вынудить покинуть дом и увести в лес, где его можно было бы без риска расспросить.
Держась северной стены, он подбирался все ближе и ближе к свету. Достигнув западного входа, он услышал храп. Часовой спал, стоя у входа в переднюю.
Тристан тихо прошел мимо него, нашел лестницу и поднялся на три этажа, не встретив охраны. Когда он добрался до лестничной площадки четвертого этажа, он открыл окно и выбрался наружу. Вскоре он уже был на крыше.
Бесшумно пробираясь по плоской крыше, он застыл рядом с освещенным окном. Оно было приоткрыто. Он опустился на колени и медленно дюйм за дюймом приподнимал голову пока, не смог заглянуть внутрь. Никого.
Комната была похожа на лабораторию алхимика. Она была заставлена рядами полок, заваленными свитками, книгами, баночками с чернилами и перьями. Три рабочих стола скрипели под тяжестью ступок, пестиков, весов, шкатулок и бутылок. На центральном столе горела жаровня, над которой подвесили стеклянную бутылку с круглым дном. В сосуде булькала золотистая жидкость.
Тристан почувствовал сладкий аромат и понял что в канделябры, в беспорядке расставленные по комнате, вставлены свечи из пчелиного воска. Он рассматривал стол, заставленный надтреснутыми банками, полными трав, когда на них упала тень. Он быстро пригнулся.
Что-то напевая, в комнату вошел Сент-Джон. На нем был длинный халат из алой парчовой ткани и тяжелая золотая цепь на плечах. На ней висел крест с необычным узором. Глаза Тристана расширились от удивления, когда он узнал узор из золотых змей на алом фоне эмали. Его рука потянулась к сапогу, где все еще лежал похожий на крест кинжал. Он не пользовался им в Хайклиффе из страха поранить какого-нибудь неумеху.
